Глава 12. Дом семьи Уизли. 18 ноября

Дорогие мама и папа,
Я долго думал, следует ли мне писать это или нет. Часть меня боится, потому что я знаю, как вы оба будете разочарованы. Но другая часть меня знает, что лучше вы услышите это от меня, чем от кого-либо другого. И я хочу, чтобы вы знали: мне очень жаль, что я доставляю вам столько проблем, и я никогда, никогда не хотел, чтобы это произошло. Короче, вот в чем дело.
Есть одна девушка в школе, Мария Мартинес. Я не очень хорошо знаю ее на самом деле, но, исходя из того, что знаю, она очень милая и дружелюбная и кажется хорошим человеком. Пару месяцев назад я совершил большую ошибку и сделал то, чем не горжусь. Теперь Мария беременна, и я совершенно уверен, что это мой ребенок. Она еще никому не говорила, но это только вопрос времени, когда новости разлетятся. И когда это случится, я уверен, будет очень много проблем, и мне по-настоящему жаль, что это вызовет трудности с прессой. Я просто хочу убедиться, что вы узнаете от меня, а не из газет или вроде того.
Я знаю, как вы оба разочарованы, и снова говорю, мне очень, очень жаль. Я не хотел, чтобы все это случилось, и я точно этого не планировал. Я сделал по-настоящему идиотскую ошибку и не могу никого винить, кроме себя. В любом случае, что сделано, то сделано, и я не буду увиливать от ответственности. Я знаю, что этого вы от меня и ожидаете, и надеюсь, что однажды вы сможете меня простить и принять случившееся. Если же нет, я пойму.
Я надеюсь как можно скорее услышать от вас ответ, но пойму, если вам нечего будет мне сказать. Пожалуйста, дайте знать, что я могу сделать, чтобы все это компенсировать. И еще раз – мне очень жаль.
С любовью,
Хьюго.

Письмо пришло ровно в восемь пятьдесят шесть вечера.
Рон знал это, потому что посмотрел на часы, пока шел вниз, уложив Лэндона спать. Сова терпеливо дожидалась за окном, когда он вернулся в гостиную, и он впустил ее, сразу же узнав птицу, подаренную Хьюго на двенадцатый день рождения.
Он ожидал очередного пустячного письма. Хьюго всегда писал вовремя, но редко закатывал драмы. Обычно его письма были простыми и ни о чем, с рассказами об уроках и редкими упоминаниями его друзей.
Но это было далеко не пустячным.
Сначала он даже никак не отреагировал, потому что понятия не имел, как реагировать. Он даже не знал, как поверить в слова, написанные в письме. Он многие годы боялся этого письма, но в его воображении оно никогда не приходило от Хьюго. Это было письмо, которого он боялся куда сильнее, чем мог признаться, письмо, что навеки связало бы его дочь с семьей, которую он ненавидел больше всего на свете. Вот было письмо, которого он боялся и которого даже ждал. В конце концов, он знал, что это лишь вопрос времени.
Но не это.
Он прошел сквозь несколько разных стадий реагирования за очень короткий промежуток времени и к тому моменту, как его жена вернулась домой в четверть одиннадцатого, он был в гневе. Она поняла это сразу, с той же секунды, как увидела, что что-то не так.
– Что случилось?
Это был простой вопрос, так что он дал ей простой ответ.
– Твой ребенок.
У него была привычка говорить так, если случалось что-то плохое. Твой ребенок, или твоя дочь, или твой сын. Ей не хотелось этого признавать, но у нее была привычка делать так же. Если случается что-то плохое, намного легче спихнуть все на другого. Это не самый зрелый способ для решения проблем, но они оба просто люди. Так что она проигнорировала это и лишь вздохнула.
– Что он сделал? Он уже спит? – с Лэндоном было трудно управляться, даже когда он был паинькой… Если же он решал стать неуправляемым, то очень легко было разозлиться и разнервничаться. Он был умный малыш, но с ним нелегко было иметь дело. Совсем нет.
Но она была удивлена, когда Рон мрачно покачал головой:
– Не этот ребенок.
– Ты что-то узнал о Роуз? – она пыталась не слишком тревожиться, но, судя по его виду, случилось что-то очень плохое. – Она в порядке? Что случилось? – у Роуз не было привычки регулярно поддерживать контакт, и хоть Гермиона и пыталась не думать об этом, она все равно очень беспокоилась.
– И не этот, – горько пробормотал он.
– Хьюго?
Он посмотрел на нее тем взглядом, который обычно она берегла для него:
– Потрясающее использование дедукции, Гермиона. Рад видеть, что все эти твои мозги используются по назначению.
Она не обратила на него внимания, ради их собственного благополучия. Она видела, что что-то не так, и он видел по ее встревоженному взгляду, что она перепугана.
– Что с ним случилось? – тихо спросила она, и он ничего не ответил, лишь тупо протянул ей кусок пергамента, который все еще крепко сжимал в кулаке.
Она тихо прочитала письмо, вчитываясь в каждое слово и пытаясь его понять. Это не имело смысла. Неправда. Ни в коем случае. Не Хьюго.

Из всех ее детей, именно от Хьюго проблемы ожидались меньше всего. И хоть Лэндон еще не пошел в школу, она уже внутренне готовилась к письмам, которые будет получать оттуда ежедневно, и к вызовам к директору. Роуз постоянно влипала в истории, с той же секунды, как родилась, и это точно не изменилось, когда она уехала в Хогвартс. Но Хьюго… С Хьюго никогда не было проблем – ни дома, ни в школе.
Поэтому она не могла поверить, что он мог попасть в такую историю…
– Можешь этому поверить?
Она подпрыгнула, услышав вопрос, и наконец оторвалась от письма, которое прочитала уже в третий раз. Она все еще не могла в это поверить.
– Как такое могло случиться? – тупо спросила она, медленно опускаясь на кресло напротив него.
– Что значит «как такое могло случиться»? Это девчонка могла сделать это специально!
Она покачала головой.
– Ты не серьезно. Зачем кому-либо специально это делать?
Он ее иногда не понимал. Как можно одновременно быть такой умной и такой наивной? Это был один из самых ее больших недостатков, как он думал – она всегда стремилась видеть в людях лучшее, даже если они этого не заслуживали.
– Зачем ей это делать? Ты понимаешь, сколько она может с этого получить?
– Ой, да брось, – она закатила глаза.
– Она, наверное, думает, что мы от нее откупимся или что-то вроде этого!
Она серьезно на него посмотрела. Миллионы мыслей вертелись в ее голове, но все, на чем она могла сконцентрироваться, так это на том, что жизнь ее сына будет разрушена. Он еще сам ребенок!
– А разве мы не откупимся? – спросила она голосом на несколько тонов ниже.
Он уставился на нее, не мигая. Он пытался расшифровать выражение ее лица, но это было невозможно. Он никогда не видел ее такой, такой по-настоящему перепуганной, уже много лет. И он не мог себе даже вообразить, что она говорит это серьезно.
– Перестань, – решительно сказал он.
Но она действительно была серьезна. Тупая боль вертелась в животе, и она неподвижно смотрела в воздух перед собой.
– Это сломает ему жизнь, – серьезно сказала она.
Но Рон лишь пожал плечами и начал извергать скопившийся в нем гнев:
– Ну, может, это преподаст ему парочку уроков! Это его собственная вина, что он был настолько тупым!
– Он не тупой, – тут же выкрикнула она в ответ. Хотя она знала, что он имел в виду, ее всегда особенно задевало, когда кто-нибудь называл ее детей тупыми, особенно Хьюго. Она чувствовала, что Хьюго всегда доставалось меньше в разных ситуациях. Школа была одной из таких ситуаций. Он никогда не был таким одаренным, как Роуз. Роуз иногда была слишком умна для своего же блага, и еще ребенком она выучивала теории и концепции далеко за пределами понимания детей ее возраста. Хьюго же, напротив, был совершенно средним в учебе. Ребенком он развивался совершенно нормальным и совершенно нормально и среднестатистически постигал новое. Он совсем не был тупым, но ему приходилось тяжело работать, чтобы добиться всего, что он получил. Он мог получать хорошие оценки, но ему это было тяжело и действительно приходилось упорно трудиться, в то время, как Роуз прошла через это с такой же легкостью, с какой спала и дышала. Это уже само по себе было плохо, но стало еще хуже, когда стало ясно, что из Лэндона тоже растет вундеркинд. Она всегда боялась, что, как средний ребенок, он затеряется среди остальных, а потому довольно чувствительно воспринимала грубости в его адрес.
Рона же несколько не волновали грубости, и его лицо с каждой секундой краснело все больше.
– Чем же ты объяснишь это, раз он не туп? – он указал на пергамент в ее руке.
Она вздохнула, все еще стараясь переварить эту информацию.
– Он ошибся, – тихо сказала она. – Ошибки случаются…
– Ошибка, вызванная тупостью, – прорычал он. – Такие ошибки случаются с теми, кто не знает ответственности.
Она долго ничего не говорила, лишь буравила его взглядом. Она была одновременно опустошена и задета его словами. Наконец, она собралась и вызывающе приподняла брови:
– Да неужели? Может, ты хотел трех детей? Потому что я не помню, чтобы это было частью нашего плана.
Он расстреливал ее взглядом, потому что знал, что она была права. Они никогда не планировали трех детей. В плане их было двое, с самого начала. Они оба были настроены на это, с той же секунды, как в первый раз обсудили их будущую семейную жизнь. Двое. Один мальчик, одна девочка. И все. Их никогда не должно было быть трое. Особенно не тогда, когда им почти сорок. Но что он мог сказать? Он не мог признаться, что она была права, ему это религия не позволяла.
– Но нам было не семнадцать, верно? – ответил он, в таком же вызове приподнимая свои брови. Он не был уверен, что чего-то этим добился, но так он себя лучше почувствовал.
– Могло бы и в семнадцать, – серьезно ответила она, и он не смог сдержать саркастического смешка, который тут же из него вырвался.
– Сомнительно, – легко закатил он глаза. – Учитывая, что почти все свое семнадцатилетие ты ненавидела меня то по одной причине, то по другой.
Она покачала головой, не обращая на него внимания. Она не собиралась спорить о том, что случилось с ними, когда они были подростками. Не теперь, когда у них разгорался другой кризис. Она хотела плакать, но не могла сделать ничего, кроме как покачать головой.
– Что мы будем делать?
– Мы ничего не будем делать, – резко ответил он. – Он сам в это влез, пусть сам и выпутывается.
– Он наш сын, – неверяще выкрикнула она в ответ.
– Который, как оказалось, уже достаточно подрос, чтобы заводить своих, – легко закончил он за нее.
– Я не собираюсь позволять вот так портить ему жизнь, – она снова посмотрела на письмо и почувствовала, как ее сердце разрывается при виде этих слов. – Я не позволю портить ему…
Рон не верил, что она сама слышит слова, которые произносит. Он никогда не слышал, чтобы она так говорила, и точно не ожидал, что она начнет делать настолько смешные предложения.
– Ну и что ты думаешь, мы можем сделать? – многозначительно спросил он, отказываясь потакать ей. – Заплатить девчонке, чтобы она исчезла? Или заплатить, чтобы она избавилась от ребенка? Или заплатить ей, чтоб молчала? Я имею в виду, что ты на самом деле думаешь сделать?
Она не знала и сказала ему об этом. Но черта с два она позволит одной единственной ошибке разрушить будущее ее сына и всю его жизнь. Он был ее ребенком, и она не позволит ему испортить свою жизнь. Только не тогда, когда она может помочь.
– Я не знаю, что мы можем сделать, – тихо призналась она. – Но мы об этом позаботимся.
– Ты спятила, – он недоверчиво покачал головой. – Ты сама слышишь, что говоришь? И кто вообще эта девчонка? Я никогда о ней не слышал.
Мария Мартинес. Гермиона тоже не слышала о ней. Она ничего о ней не знала, и ей не особенно хотелось знать. Чем меньше она о ней знает, тем лучше. Но часть ее волновалась о том, что Рон мог быть прав. Что эта девушка могла специально это сделать… Ей не нравилось думать, что кто-то может быть настолько отвратителен, но она предполагала, что он мог быть прав – девушка может очень много от этого получить.
– Я поговорю с Невиллом, – сказала она, вставая и вертя письмо в своих руках. – Хочу знать, что он о ней думает.
– Гермиона, уже поздно, – Рон упал назад в своем кресле. – И, может, Хьюго не хочет, чтобы кто-то узнал.
– Ну, весь мир узнает, если мы не сделаем что-нибудь, – резко сказала она. – И пять секунд назад тебя совсем не волновал Хьюго!
Это его разозлило, и он сердито на нее уставился. Он видел, что у нее начинается какой-то медленно развивающийся нервный срыв, но это не давало ей права болтать ложь и говорить вещи, не имеющие никакого отношения к правде.
– То, что я всего лишь хочу, чтобы он ответственнее подходил к своим действиям, не значит, что он меня не волнует, Гермиона. То, что ты хочешь нянчиться с ним всю оставшуюся жизнь и исправлять каждую ошибку, которую он совершит, не значит, что ты больше моего о нем беспокоишься.
– Но он не совершал ошибок! – яростно сказала она. – Об этом я и говорю! Он за всю свою жизнь ничего плохого не сделал, и затем, единственный раз, когда он напортачил, под угрозу ставится все его будущее! Это нечестно!
– Ну, жизнь вообще нечестная. Возможно, ему нужно выучить этот урок.
Гермиона уставилась на него, пораженная тем, каким холодным и бесчувственным он может быть, когда речь идет о будущем его ребенка. Часть ее хотела возненавидеть его за то, как безжалостно относится он к Хьюго, в то время как с таким желанием сквозь пальцы смотрел на все, что всю свою жизнь творила Роуз. Роуз могла кого-нибудь убить, и он бы встал на ее сторону и защищал бы ее. Но не Хьюго.
– Я поговорю с Невиллом, – медленно повторила она, сохраняя голос настолько спокойным, как только могла.
Потом она ушла, а он смотрел ей вслед, раздражаясь тем, с какой легкостью она игнорировала глупость сына. Она никогда не была такой мягкой с Роуз, и каждый раз, когда та просто делала шаг не по струнке, Гермиона тут же набрасывалась на нее и призывала к порядку. Но с Хьюго она просто смотрела в другую сторону и притворялась, что не видит. Это было несправедливо.
И он не собирался ей это позволять.
Это была вина Хьюго, и Хьюго придется с этим разбираться.