Глава 20. Еще раз с чувством



Он смотрел на меня, его глаза по размеру напоминали блюдце. Меня охватила неимоверная паника, практически лишив возможности двигаться: какой ущерб я, возможно, нанесла ему эмоционально. Заговорив вслух, проявила небрежность, даже если мои слова и были произнесены только шепотом. Я не принимала во внимание, что он слышал меня, просто-напросто предположила, что спал. В глубине души часть меня хотела, чтобы он услышал, и думать об этом было эгоистично, ведь я и понятия не имела, как он отреагирует. Мне лишь хотелось, чтобы он понял: все сказанное Аро о любви – ложь.

Мне следовало знать: предположения не всегда точны, а то, как он на меня смотрел – подтверждало сей факт. Я понятия не имела, о чем он думал, и совершенно не могла спросить. Я попыталась шевельнуть губами, что-то сказать, взять слова обратно, чтобы с ним снова было все в порядке, но не могла двинуть ни мускулом. Казалось, меня удерживали невидимые стальные канаты, полностью парализуя, позволяя только смотреть на него.

Слишком поздно. Он слышал. Слова, сорвавшиеся с моих губ, разнеслись по воздуху и достигли прямо его ушей. У действий всегда существовали последствия вне зависимости от того, хорошие они или плохие: каждое принятое решение создавало эффект. Проблема в том, что по выражению его лица я понятия не имела, какой эффект вызвали мои слова. Но если было бы возможно, я забрала бы их, означай это любое необходимое ему улучшение, даже если пришлось прожевать их и проглотить. Потому что, надо признаться, я почувствовала себя хорошо, сказав это вслух. С каждым днем скрывать влюбленность в него становилось сложнее.

Он медленно сел с тем же потрясенным выражением, которое, казалось, навсегда застыло в чертах его лица. Я умоляла бога даровать мне возможность на одну секундочку попасть в его мысли, чтобы иметь представление о том, что он думает. Сев, он прижал свою ладонь к моей, и я почувствовала, как дрожит его тело. Меня затошнило от осознания, что именно я была причиной такой реакции. Неужели он стал меня бояться? Неужели думал, что я ожидала от него что-то взамен?

Я собралась с духом, хоть и не понимала для чего. Может, он отдалится от меня или, вероятно, сделает что-то совершенно иное. Господь знает, что у него всегда всё забирали, но никогда и ничего не давали взамен. Я же только хотела сказать, что желала отдать ему свое сердце и ничего не ждала в ответ. Он не должен любить меня, просто знать, что, несмотря на его представление о себе, может быть любимым. Боже мой, его так легко любить.

– Б-Белла, – прошептал он.

Мне хотелось заплакать, потому что, сказав мое имя, он казался таким сломленным. Я клялась, что никогда не причиню ему боль, но, казалось, именно это и сделала, и все ради очистки совести.

– Прости! – воскликнула я, теперь слезы и в самом деле застилали взор. – Мне очень... очень жаль. Я не должна... я не думала о…

– Ты... – он помолчал, сглотнул, – любишь меня?

В том, как он задал этот вопрос, слышалась мольба, но также очевидно и то, что он пытался понять: было ли реальным услышанное. Я сморгнула слезы, чувствуя их тепло и влагу, когда они скользили по моим щекам. Его взгляд по-прежнему не отрывался от меня, потрясение не проходило, но в зеленых глубинах скрывалось и очень много чувств, меня полностью снедала интенсивность всех этих эмоций.

Перед ответом я зажмурилась, погружаясь в чувства к нему и в то, как его глаза умоляли дать желанное:
– Да.

– Скажи это снова, – с трудом произнес он, настолько ошеломленный, словно хотел услышать еще раз, позволить себе поверить в то, что я действительно это сказала.

– Да, – повторила я.

– Нет, – сипло прошептал он. – Это не то, что я... Белла, мне нужно... я не понимаю, реально ли это…

Эдвард остановился на полуслове, но ему можно было и не продолжать: я и так знала, чего он хотел. Он хотел, чтобы я сказала эти все изменившие три слова. Три слова, которые сделают для него реальным то, что, по его представлениям, с ним никогда не могло произойти... что кто-то полюбил его.

Я, открыв глаза, встретилась с его умоляющим взглядом. Слезы, так и не прекращавшиеся, теперь свободно катились, не сдерживаемые опущенными веками. Несколько долгий мгновений я смотрела на него, позволяя взгляду путешествовать по лицу. Он был таким великолепным, внутренняя красота просачивалась наружу, практически вызывая свечение.

Я всегда прощупывала почву, никогда не зная, как подстроиться, но, глядя на него сейчас, наконец-то осознала свое предназначение. Если я ни для чего в этом мире не годна, то мое призвание: любить его, и мне требовалось, чтобы он это знал.

– Я люблю тебя.

Он застонал. Этот болезненный звук оттенял его сбивчивые слова:
– Как ты можешь... любить меня?

– Тебя очень легко любить, – выдохнула я.

Он покачал головой, по его щеке сползла одинокая слезинка.

– Это не так, – он опустил взгляд. – Посмотри на меня. Как ты можешь любить... это? – Он, подняв руки, указал на себя.

Эдвард кинул на меня взгляд, потом снова перевел его на колени и покачал головой. Именно так, по словам Аро, считал себя оскверненным. Действительно верил, что недостоин ничего хорошего.

Я потянулась за его правой рукой и приложила дрожащие пальцы к своей щеке. Возникающее между нами знакомое успокаивающее, но острое ощущение электричества заскользило по коже, охватывая все тело. Никто никогда и близко не вызовет у меня таких чувств, как он.

Я впервые испытывала к кому-либо подобное. И, честно говоря, интенсивность этого приводила в ужас, но, независимо от того, что я чувствовала, не зная, к чему это изменение нас приведет, понимала: любовь к нему была правильной. Так что я собиралась сделать то, что требовалось, посему, чтобы помочь Эдварду справиться с этим, отодвинула в сторону страх. Я, по крайней мере, испытывала любовь... он же – нет.

Я приподняла его подбородок, поначалу чувствуя сопротивление. Наконец его глаза встретились с моими, но в них стояли слезы.

– Как я могу не любить тебя?

– Я не... я не могу дать тебе того, что должен.

Я обхватила ладонями его лицо, не разрывая зрительного контакта, пытаясь выразить, сколько он значит для меня, и его внутреннего мира всегда будет достаточно.

– Ты даешь мне больше.

– Белла, я… – он замолчал, закрыл глаза и почти болезненно застонал. – Я не должен хотеть... – его слова ушли в небытие.

– Эдвард, пожалуйста, посмотри на меня, – я успокаивающе провела подушечками пальцев по его скулам, надеясь уменьшить испытываемую им тревожность. Не ожидала, что он легко осознает мою любовь к нему, потому что даже сам факт, что для него это возможно, казалось, вызывал потрясение.

Мне требовалось внушить: то, что я его любила, не значило, что ожидала ответных действий. Прошла, как показалось, вечность, прежде чем он, наконец, открыл глаза.

– Выслушай меня, ладно? Я сказала, что люблю тебя, но это не значит, что я ожидаю твоей любви ко мне. Не хочу, чтобы ты чувствовал какие-либо обязательства по отношению ко мне. Хорошо? Меня беспокоит, что, по твоему предположению, именно этого я жду от тебя. Клянусь: это не так. Твое дыхание, улыбка на твоем лице, возможность проводить с тобой время, просто знать тебя – этого для меня достаточно. В моем чувстве к тебе нет никаких условий, я просто…

Рука, которую Эдвард прижимал к моей щеке, передвинулась ко рту, и его до сих пор дрожащие пальцы остановили мои слова. Он снова закрыл глаза, наклонился вперед так, что его лоб прижался к моему.

– Белла, – тихо произнес он, его теплое дыхание скользнуло по моему лицу. – Я никогда не любил. Я не знаю, что я... не знаю, как выразить словами то, что внутри меня. Вот здесь. – Он взял мою руку и прижал к своей груди, прямо над сердцем, накрыл ладонью. – Но я что-то чувствую здесь из-за тебя. Мне больно, когда ты уходишь. Я чувствую... пустоту, словно ты идешь и забираешь с собой частицу меня. Я скучаю по тебе, и единственное, что помогает: думать о тебе и знать, что вернешься. Я... я боюсь, что говорю об этом неправильно.

– Ты не должны ничего говорить, если не хочешь.

– Я хочу, – сказал он. – Мне никогда раньше не приходилось объяснять чувства. Никто не желал знать, так что это не... вряд ли я в этом хорош, но хочу сказать тебе, если не могу дать что-то еще.

– Эдвард, ты не…

– Você faz meu coração doer de uma maneira boa¹.

– Я не знаю, что это…

– Мое сердце, – прервал он, – болит, но это хорошая боль, не то ощущение, которое я испытываю, когда мы не вместе, – он помолчал, словно пытаясь найти слова. – Трудно подобрать слова, чтобы... Это всеобъемлющее и подавляющее чувство, потому что мне оно неизвестно. Ты заставляешь меня хотеть выйти на свет божий, Белла. Ты заставляешь поверить, что для меня это возможно. Я не знал никого, похожего на тебя. Понятия не имел, что мог существовать кто-то подобный тебе. Но ты есть, и ты здесь, со мной, и я боюсь, что это ненадолго. Боюсь, из-за того, какой я есть, ты меня покинешь.

Я покачала головой:
– Оставить тебя невозможно.

– Откуда ты это знаешь?

– Знаю, потому что в момент, когда каждый день выхожу за эту дверь, оставляю часть себя здесь, с тобой, и забираю кусочек тебя с собой. Знаю, потому что ничто в моем мире не ощущается так хорошо, если я не с тобой. Ты заклеймил меня, Эдвард, и это навсегда.

– Не хочу надеяться, что на самом деле могу получить это и потерять, – прошептал он, посмотрел на наши теперь переплетенные пальцы, покоившиеся на его сердце.

Я воспользовалась свободной рукой, взяла и прижала к губам его ладонь, оставляя на ней нежный поцелуй:
– Тебе никогда не придется узнать, каково потерять это.

– Я не знаю, что делать, Белла, – он умоляюще смотрел на меня. – Покажешь ли... как правильно вести себя с тобой?

– Ты уже ведешь себя правильно со мной, – заверила я. – А все остальное мы выясним вместе. Никакого давления, никакой надежды на что-либо, мы просто существуем, – сказала я. – Я больше испытывала любви, чем ты, но не такой, какую чувствую к тебе. Это внове и для меня, и я тоже понятия не имею, что делать, но единственное, что знаю: когда я с тобой, это правильно. Никогда я не ощущала ничего более правильного. Знаю, ты думаешь, что не заслуживаешь этого, или единственное, что кто-то может чувствовать по отношение к тебе: жалость или отвращение. Я же говорю, что это не так. Уверяю тебя, что кто-то может чувствовать к тебе нечто невероятно прекрасное. Именно это испытываю я. Страшно, да, потому что это новое, но это все равно красивое. И есть Маркус, который тоже любит тебя.

Его глаза распахнулись, и он уставился на меня:
– Но как он может любить…

– Я же тебе говорила, – улыбнулась я. – Тебя легко любить.

Он изумленно смотрел на меня несколько долгих секунд, а затем слегка ссутулился:
– Не знаю, как он может чувствовать что-нибудь ко мне, если я даже не видел его.

Я приблизилась к нему, делая нас практически одним существом. Кожу закололо, по всему телу побежали мурашки. Это происходило всегда, когда я находилась рядом с ним:
– Мы поработаем над возможностью увидеть его, но он на самом деле любит тебя и понимает.

Наши лица разделяло только дыхание.

– Белла, – выдохнул Эдвард. Его глаза пытливо смотрели в мои. – Останешься сегодня вечером со мной?

Я должна была отправиться к Элис и знала, что в противном случае она расстроится, но также понимала, что не могла просто встать и уйти от него. Оставалось только надеяться, что подруга меня простит.

– Останусь.

Он застенчиво улыбнулся:
– Спасибо.

Я ответила тем же:
– Пожалуйста.

– Все ли... будет в порядке, если я обниму тебя?

Мое сердце неистово забилось в груди от предвкушения пребывания рядом с ним всю ночь.

– Да, – прошептала я. – Просто... э-э... просто позволь мне позвонить Элис и дать знать, что я снова не приду.

Он виновато нахмурился:
– Ты... Я мешаю вашим встречам?

Я покачала головой:
– Ты не мешаешь нашим встречам. – Нашим встречам мешаю я, потому что не могу оставить тебя.

– Я не хочу быть причиной…

– Вовсе нет, – улыбаясь, перебила я. – Я хочу быть здесь, с тобой.

Он медленно протянул руку, а затем осторожно провел пальцами по скуле.

– Хорошо, – прошептал он.

Я неохотно оставила его и направилась к грузовику, чтобы захватить сумку и позвонить Элис, которая ответила на втором звонке:
– Ты где?

Радостной она не казалась.

– До сих пор в больнице, – сказала я.

– Что ж, я тебя жду. Поторопись, – я слышала ее шарканье, на заднем плане раздавался какой-то шум, очень похожий на микроволновую печь. – Я приготовила попкорн и слезливый вечер рыданий в качестве достойного развлечения. Ты же понимаешь, что это значит, да? У нас вечернее свидание с Джоном Хьюзом². О, и дополнительно Сандра Буллок в «Пока ты спал» – великолепная концовка.

– Кстати об этом, – начала я. – Я... э-э... не смогу прийти.

Я пыталась прошептать последнюю часть, даже не знаю, почему: может, чтобы смягчить удар, но понимала, что она расслышала каждое слово так же ясно, как если бы я говорила нормальным голосом, потому что раздавшийся вздох был столь громким, что динамик моего сотового издал свистящий звук. За ним последовало рычание.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что не сможешь прийти? – ее голос был низким, тон – безошибочно резким. – У нас были планы. Ты не можешь просто так не появиться, когда у нас уже есть планы, Белла.

– Ну, я просто…

Она не позволила мне закончить, ее голос взлетел на октаву:
– Белла, ты обещала. Ты обещала сегодня вечером быть здесь. Я должна была знать, что ты снова нарушишь обещание. Знаешь, я поддерживала тебя, хранила между нами то, что ты рассказывала об Эдварде, а все, что просила: немного времени со своей подругой, но ты не можешь дать мне даже этого. Это больно.

– Мне очень жаль, Эл, – сказала я. – Но это не так. Я не собиралась оставаться. Я только хотела проверить его, но…

– Всегда есть причина, Белла. – От ее тона вина за причиненную подруге боль только усилилась. – Понимаю, что он нуждается в тебе, но он не может быть единственным, кто занимает все твое время. У тебя есть семья и друзья, которые о нем не знают, а ты отстранилась от них. Как думаешь, что произойдет, когда они действительно заинтересуются причиной этого? Не хочу выглядеть эгоистичной, Белла, потому что знаю: ты любишь его, но тебе следует подумать и о других людях в своей жизни, которые заботятся о тебе. Они тоже в тебе нуждаются.

– А тебе не кажется, что я это знаю, Элис? – я крепко сжала мобильный телефон. – Думаешь, я не скучаю по всем? Скучаю, но мое сердце всегда остается с ним, когда мы не вместе. Знаю, что есть обязательства и ответственность, которые не включают его, что нужно посвящать больше времени семье и друзьям, но ни один из них, включая тебя, не прожил жизнь Эдварда. Всех нас кто-то ждет дома, заботится, есть друзья, на которых можно опереться, когда наша жизнь идет в нежелательном направлении. У него же имеемся только мы с Маркусом, а Эдвард еще не может находиться в его присутствии. Для того чтобы стало лучше, ему нужна стабильность, и именно ее даю я. И не стану еще одним человеком, который что-то у него заберет. Он достаточно терял.

– Белла, я просто... я понимаю это, ладно? Не знаю его лично, как ты, но хочу для него всего того же. А также желаю, чтобы и у тебя было то, чего заслуживаешь ты. Не говорила тебе этого в должной мере, но я горжусь тем, как ты ему помогаешь, но ты не можешь взять все это на себя. Этого слишком много, и очень боюсь, что ты себя изведешь. Я беспокоюсь о тебе, ясно? Ты – моя лучшая подруга, я скучаю по тебе и просто хочу…

– Он знает, Элис, – выпалила я.

Она на мгновение замолчала, словно обдумывая мои слова, после чего снова заговорила: – Ммм... он знает что?

– Что я влюблена в него.

– Что?! – взвизгнула она. – Ты... ты сказала ему?

– Типа того, – ответила я.

– Что значит «типа того»? – спросила она. – Выкладывай, Белла.

– Я не знала. Думала, он спит, а он не спал.

Я практически ощущала любопытство, пронизывающее ее тельце.

– Как он отреагировал? Неужели он тоже любит тебя? Я в этом уверена.

– Пойми, для него это оказалось некоторым потрясением. Он вырос, полагая, что никогда не сможет быть любимым, а теперь узнал, что все, во что верил всю жизнь, – ложь. Что ж, это не очень легко принять.

– Ясно. Но что он сказал?

– Он сказал, что не понимает, что чувствует, потому что это внове, или даже, как это объяснить, но из-за меня у него болит сердце, но это хорошая боль. – Мурашки покрыли меня, когда я вспомнила и озвучила эти слова Элис. – Заявил, что это всеобъемлющее и подавляющее чувство. Что ощущает пустоту, когда я не с ним, и попросил меня показать, как правильно вести себя со мной.

– Да, – вздохнула она. – Мальчик, безусловно, тоже влюблен в тебя. Он просто не знает, как в этом признаться, потому что ему не с чем сравнивать.

– Он попросил меня остаться, а поскольку все это слишком подавляюще для него, я просто не смогла отказать. Прости, Элис. В последнее время я не была хорошей подругой, но постараюсь исправиться, даже если это последнее, что сделаю, – пообещала я, полная решимости никогда больше не испытывать внутренней пустоты.

– Ловлю на слове, – усмехнулась она. – Просто... знаю, иногда кажусь избалованным ребенком, но только потому, что скучаю по тебе. Понимаю: ты должна быть с ним, но и я хочу немного твоего времени. И чтобы у тебя оно нашлось и для Эммета с папой. Они скучают, даже если и нечасто об этом говорят. Это прозвучит эгоистично, а я очень не хочу такой быть, но иногда ты нужна мне так же сильно, как и я тебе, и существует то, что не доверю никому, кроме тебя. И мне действительно некомфортно говорить о личной жизни с родителями. Это вроде как гадко.

Я засмеялась:
– Хорошо, завтра я вся твоя, и мы обсудим твою личную жизнь.

– Поклянись сдержать это обещание?

– Клянусь. Вот тебе крест, – я сделала движение у груди указательным пальцем, хотя знала, что она не могла увидеть.

– Я люблю тебя, Белла. И надеюсь, что ты это знаешь.

– Знаю. И я люблю тебя, Элис.

– А теперь возвращайся к своему мужчине.

Я засмеялась и повесила трубку.

Когда я вернулась в комнату, Эдвард сидел на краю матраса, выпрямив ноги и устроив на коленях Ланселота, водил пальцами по поврежденному медвежьему уху, сосредоточившись на какой-то точке на полу.

Я остановилась в дверях и улыбнулась:
– Неужели вы оба устроили вечеринку, пока я отсутствовала?

Эдвард посмотрел на меня, один уголок губ приподнялся в улыбке, и парень покачал головой:
– Нет, никаких вечеринок. Я просто... думал и говорил вслух.

– Вот как? И что же я пропустила? – поддразнила я. – Могла бы вызнать кое-какие ценные секреты.

Улыбка увеличилась:
– Я ничего не буду от тебя скрывать. Если хочешь выяснить, просто дай знать. Я... не всегда могу правильно подобрать слова, иногда это бывает трудно, но расскажу обо всем, что пожелаешь.

Я пересекла комнату и, не отводя взгляда, села рядом.

– Буду откровенна: мне любопытно, о чем ты думаешь, но не хочу, чтобы ты чувствовал, словно должен говорить только потому, что я желаю знать. Лучше бы ты делал это по собственному желанию.

– Я хочу, Белла. Хочу многое для тебя сделать, – он облизнул губы, а потом снова заговорил: – Тебе, вероятно, следует знать, что я думаю... о многом, но большинство моих мыслей о тебе. Непривычно действовать подобным образом, порой мысли не самые замечательные, но ночью, когда пытаюсь уснуть, и снятся кошмары, я представляю твое лицо или вспоминаю голос.

Я сглотнула, чувствуя, как щеки обдало жаром:
– Предполагаю, мысли обо мне отгоняют дурные сны.

– Более того. – Он убрал ладонь, сжимавшую ухо Ланселота, поднял к моему лицу и прижал к щеке. – Иногда, когда был моложе, я думал цветами, например красный – злость, синий – грусть, черный – пустота. Это действительно единственный известный мне способ выразить себя, и это можно было делать в уме. Я знал желтый, но никогда не ощущал его, потому что для меня он означал повод для улыбки. Мне незнаком цвет надежды, а хотелось узнать так сильно, но я никогда не думал, что это произойдет. Так и было, пока не встретил тебя, и я понял, что это не обязательно должны быть цвета, это может быть и человек. Ты моя надежда, Белла.

Каждая моя частичка пела из-за него и до боли жаждала находиться ближе. Желание прекратить двигаться вперед перестало существовать, даже если бы я и захотела, чего, признаться, и в помине не было. Так что я медленно приблизилась и нежно прижалась к нему губами.

Спустя секунду, может, две, он простонал, вызывая и у меня такую же реакцию. Поцелуй не был настойчивым, едва приоткрытыми губами, но другого и не требовалось. Он и без того был всепоглощающим. Мы просто наслаждались ощущением губ, и, хотя напористым он не был, в нем чувствовалась необходимость.

Когда мы наконец оторвались друг от друга и пытались отдышаться, Эдвард прижался лбом к моему и сказал: – Meu calor, meu anjo.

– Что это значит?

Он улыбнулся:
– Мое тепло, мой ангел.

Мое сердце колотилось в груди, переполненной силой любви, которую я к нему испытывала.

– Так вот что это значит, – выдохнула я.

Он нежно обнял меня, двигаясь так, словно боялся ошибиться, и опустил нас на матрас: моя голова покоилась на его груди. На самом деле это был первый раз, когда мы легли именно так, и я чувствовала легкую дрожь его рук. Я потянулась за его свободной рукой и переплела наши пальцы, опустила на живот, а сама уютно устроилась еще ближе, надеясь успокоить и дать понять, что ему совершенно не о чем волноваться.

Он крепче стиснул меня, прижался лицом к макушке и вздохнул. Мы не переодевались в пижамы, а по-прежнему носили обычную одежду, но нам совершенно не хотелось шевелиться. Я слышала ритмичный стук его сердца, сообщавший, что Эдвард был жив и здоров. Тепло его тела, ощущаемая в его объятиях безопасность убаюкивали меня.

Наконец, когда его дыхание выровнялось до такой степени, что я решила, что он заснул, Эдвард очень тихо прошептал: – Я сказал тебе, что узнал: ты – цвет надежды.



Я проснулась в его объятиях, не имея представления о времени и ничуть об этом не переживая, его ровное дыхание приподнимало и опускало мою голову. Он все еще спал, поэтому я как можно осторожнее передвинулась, и, когда наши лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга, просто лежала и смотрела на него, наблюдая за трепетавшими веками, когда снился сон, за губами, и чувствовала его теплое дыхание. Время от времени он хмурился, но несколькими секундами спустя лоб разглаживался.

Я задавалась вопросом: о чем он думал, и надеялась, что в любом случае это приносило ему покой. Конечно, столь близкое расположение только усиливало потребность прикасаться к нему. Его тело прижималось к моему, мы лежали очень близко друг к другу, но этого недостаточно.

Кончиками пальцев я скользила по его лицу, желая запомнить каждую черточку, даже до сих пор незамеченный маленький шрамик в уголке правого глаза.

Пальцы устремились вверх, к волосам, глаза следили за их нежным движением через мягкие пряди. Они весьма отросли, и подумалось: а позволит ли мне Эдвард подстричь их?

Я так погрузилась в занятие, что пропустила момент, когда он проснулся и посмотрел на меня.

– Белла, – прошептал он.

Мой взгляд сразу же опустился, и я увидела его нежно улыбающиеся губы. Я улыбнулась в ответ, но продолжала гладить волосы.

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– О том, что мне хотелось бы укоротить волосы, если ты не возражаешь.

– Ты хочешь обрезать мне волосы? – недоверчиво спросил он. Ему казалась невозможной идея, что мне бы этого захотелось.

Мой взгляд снова сместился к его прядям, и я кивнула:
– Странно, не так ли?

Он уставился мне в глаза, словно искал ответ на вопрос.

– Я никогда не думал об этом. Аро упомянул однажды, что Виктория подстригала их, когда я был маленьким, но это случалось редко... Ему было легче хватать за длинные пряди. Он только иногда обстригал их, намеренно раня в процессе кожу. А здесь я делал это только один раз.

До своего вопроса я не задумывалась о том, что Аро, возможно, делал с ним.

– Никогда больше Аро не причинит тебе боль, но мне следовало лучше думать, прежде чем что-то говорить. Я спросила, потому что хочу что-нибудь для тебя сделать, как и ты упоминал, что хотел что-либо для меня сделать, но я не собираюсь тебя расстраивать.

– Ты не причинишь мне боль. – В его словах отсутствовал вопрос.

– Я никогда не причиню тебе боль, – подтвердила я.

– Я верю тебе. Я позволю... подстричь волосы, но, пожалуйста, не сегодня. Сегодня я просто хочу обнимать тебя. Можно?

Я прижалась к нему, чувствуя, как его руки надежно обхватывали меня.

– Ты можешь обнимать меня сколько угодно долго.



С момента признания Эдвару в любви прошло три дня. Эти три дня, казалось, изменили для нас все: атмосфера между нами стала более наполненной и живой. Я так и не подстригла парня, но обвиняла его в использовании своего дара убеждения для отвлечения. Хотя мы и не целовались много, эти губы по-прежнему оставались смертоносным оружием.

Волосы не были вызывающе длинными, вероятно, на пару сантиметров длиннее, чем я привыкла, но искренне верила, что ему это нравилось только потому, что я часто проводила по ним пальцами, и мне казалось, что он, возможно, думал, что обрезав их, перестала бы так делать. Конечно же, это было не так. Я твердо решила, что на выходных подстригу его, и пусть прокляты будут его губы.

Эдвард чаще улыбался и держал меня за руку. Я поймала, что он более открыто наблюдал за мной, и обожание, испытываемое им ко мне, было видно в глазах и том, как он на меня реагировал. Он давал это понять, оставляя между нами как можно меньшее расстояние, нуждался в физической связи между нашими телами: простого пребывания в одной комнате становилось недостаточно. Я слишком хорошо это понимала и сама жаждала физической близости с ним, даже если это простые прикосновения рук, когда мы лежали на матрасе, разговаривали или смотрели фильмы.

С течением времени он, казалось, все больше привыкал к тому факту, что я его люблю, но все еще случались вспышки беспокойства из-за того, что мог лишиться всего того, что у нас сейчас было. Я пыталась как можно чаще показывать, что мои чувства настоящие и ничто их не изменит. Мы знали друг о друге хорошее и плохое, и чувства, которые разделяли, только росли из-за этого. Он старался быть более открытым, выражаясь словами так, чтобы я понимала, хотя по-прежнему достаточно часто говорил по-португальски. Однако я не жаловалась: язык был красивым.

Он поступал так инстинктивно, когда нервничал из-за того, что должен был сказать, но, взглянув на меня после и видя замешательство и благоговение от его беглой речи, повторял на английском языке. Я же наполнилась решимостью выучить португальский.

Эти же три дня дома я искала в Гугле варианты для колледжа и готовилась к разговору с Чарли, который, без сомнения, будет трудным. Отец любой ценой желал отправить меня в колледж в начале сентября. Как-то мы обсуждали финансовую возможность обучения там, но он быстро отмел эту отговорку, потому что решил: наша с Элис мечта будет реализована. Несомненно, отсрочка ее исполнения расстроит его, но мне требовалось дать понять, что я не возражала. Это не просто решение из-за детской прихоти, за ним стояла цель. Я подразумевала, что все еще собиралась учиться в колледже, но только не так, как первоначально планировал Чарли... по крайней мере, какое-то время.

Я надеялась, что теперь, когда между нами с Эдвардом многое изменилось, и он знал, что любим, будет готов и раздвинуть некоторые границы. На самом деле мы с Элис сели и составили план, понимая, что мне на самом деле требовалось другое мнение обо всем этом, и подруга была единственной, кроме Маркуса, кто знал об Эдварде. Кроме того, это значило провести с ней больше времени, и мне хотелось, чтобы она чувствовала, что ее не игнорируют, а безоговорочно доверяют. Я знала, что это нужно было обсудить и с Эдвардом, но мне хотелось подготовиться.

Первым шагом станет его привыкание к другим людям. В дальнейшем же мне хотелось, чтобы он выбрался из этой больницы и жил с Маркусом, а затем в перспективе, надеюсь, и со мной. Пока же главную роль играл разговор с Карлайлом, потому что я понимала: Эдварду следовало профессионально с кем-то поговорить, но мне требовалось объяснить это так, чтобы он не пришел к выводу, что я считала его умственно отсталым или чокнутым.

Я давала ему безоговорочную любовь и терпение, бесконечную поддержку, но не являлась врачом, и в глубине души знала, что раньше частично позволяла ему отказываться от разговоров. Мне просто хотелось, чтобы он пребывал в лучшем настроении, чтобы подготовился эмоционально и умственно к тому, что должно произойти, потому что это будет долгий трудный путь, прежде чем я позволю кому-нибудь проникнуть в пределы своего внутреннего круга. Ни в коем случае я не собиралась позволять ему скрываться. Об этом просто не могло идти речи.

У меня возникли вопросы по поводу типа ухода, в котором Эдвард нуждался, какая помощь ожидалась от меня, и слышал ли Карлайл о каких-либо известных похожих случаях, но боялась спросить. Элис предложила прийти на ужин и поговорить с ним, просто подбросить тему за столом под предлогом, что я смотрела программу на канале «Здоровье», которая вызвала у меня интерес. Безусловно, это было заманчиво, но мне требовалось немного времени, чтобы все обдумать. Я не очень хорошо лгала, все это знали, так что перед разговором с Карлайлом мне пришлось бы освоить беспристрастное выражение лица.

Элис пообещала помочь, но если собиралась идти до конца со своими планами, получение информации от ее папы – мудрёная часть этого. Вот так в пятницу вечером я и очутилась у нее дома, сидя за кухонным столом напротив подруги, Карлайл по правую, а Эсме по левую руку от меня.

Я ковырялась в вегетарианской лазанье, нервничая из-за предстоящего вскоре разговора. Элис ястребом поглядывала на меня, пытаясь отвлечь, чтобы все это не казалось таким подозрительным. Я совершенно игнорировала это до тех пор, пока она не пнула меня под столом.

Опустив вилку, я вслух ойкнула, не успев сдержать возгласа.

Теперь все уставились на меня: Эсме с Карлайлом обеспокоенно, а Элис – предупреждающе.

– Ты в порядке, Белла? – спросила Эсме.

Я откашлялась, переводя взгляд с Элис на нее:
– Ммм... да, просто прикусила язык.

Она понимающе кивнула:
– Я и сама так делала, это довольно болезненно. Уверена, что все в порядке, дорогая?

– Все прекрасно, – ответила я.

– Так, – начала Элис, выпрямляясь и перенося внимание на отца. – Как работа, пап? Какой-нибудь громаднейший кризис, о котором завтра мы прочитаем в газетах?

Она пошевелила бровями, и он расхохотался:
– Нет, не сегодня, дорогая, но ты же знаешь: даже если что-то и было бы, мне нельзя обсуждать это с тобой.

Элис рассмеялась:
– Должна же я попробовать.

Карлайл, качая головой, улыбнулся:
– Как всегда.

– Ну, мы с Беллой... сегодня смотрели кое-что захватывающее.

«Началось», – подумала я.

Он вскинул брови, переводя взгляд с меня на нее:
– В самом деле?

Подруга кивнула:
– Мы смотрели канал «Здоровье», не спрашивай, почему, но они показывали медицинское шоу. Я же не знаю всяких терминов и прочего, но речь шла о людях, которые стали жертвами насилия и других травматических событий, и изолировались от других людей, некоторые – на много лет.

Она бегло глянула на меня, а затем продолжила:
– К одному парню большую часть жизни относились очень плохо, и он прожил на заброшенном складе семь лет, когда его нашли. Это очень печально, но мы не смогли досмотреть, потому что пришел Джаспер. Интересно, что с ним случилось.

– Это душераздирающе, – высказалась Эсме. – Одни издевательства уже страшно, но вдобавок еще и изоляция? Могу только представить нанесенный ущерб.

– А что за программа была? – полюбопытствовал Карлайл, не отрывая от меня взгляда.

Я нервно сглотнула, но Элис ответила, переключая внимание на себя. Она убедительно закатила глаза и ответила:
– Пап, серьезно, как часто я смотрю подобное? Меня не волнует название шоу. Меня просто заинтересовала странная тема, так что несколько минут смотрела его.

– И правда. Реалити-шоу – это не твое.

– Если это не «Топ-модель по-американски», – добавила она.

Он смеялся.

– И это тоже правда, – он отпил сладкого чая, в потом снова по очереди посмотрел на нас. – Так и что с этой темой?

– Ты же знаешь, как я люблю сочные сплетни, папа. И всегда расспрашиваю тебя о делах в больнице, так что мне интересно: а ты когда-либо сталкивался с кем-то подобным?

Он покачал головой:
– Тебе же известно, что я не раскрываю информацию о пациентах, но не говорю, что не сталкивался. Да, я слышал о случаях, но лично никогда не занимался.

– Но что случилось с кем-то вроде него? – спросила я. Необходимость знать заставила меня без лишних размышлений заговорить.

Он нахмурился:
– Что ж, трудно сказать, если лично не наблюдаешь за человеком. Психология – не моя специальность, хотя представление имею. Ты должна понимать: ни один случай не походит на другой, и я предполагаю, что это зависит от его психического состояния в момент обнаружения. У людей, отрезанных от мира после перенесения подобной травмы, останутся ментальные шрамы, и уверен – физические тоже, но это не значит, что они не смогут достаточно нормально функционировать под надлежащим руководством. В зависимости от степени травмы подобный процесс может занять годы.
Они не получали никакой медицинской помощи, в которой нуждались, а их психическое состояние исследовалось бы, если бы возникли сомнения при обнаружении. Если их признают опасными для себя или других, шансы на госпитализацию довольно велики. В противном случае с ними будут обсуждаться и рекомендоваться иные способы помощи. Есть способы предоставить пациенту наилучший возможный уход в больнице или вне ее. И жизнь отшельника не означает обязательную госпитализацию.

– На телевидении говорили, что этот парень боялся находиться вне дома и опасался мужчин, потому что именно мужчина издевался над ним. Значит, его должны положить в больницу? – спросила Элис.

– Этот парень на телевидении, – начал ее отец, – похоже, страдает от сочетания фобий. Вероятно, это могут быть агорафобия и андрофобия, если говорить конкретно. Но, опять же, я не могу сказать наверняка, если не наблюдал за ним.

– Что это такое? – спросила я.

– Агорафобия – это, когда человек имеет распространенный страх перед выходом из дома или небольшого знакомого «безопасного» района с возможностью наступления панических атак. Андрофобия – страх мужчин. Доступны различные методы для лечения фобий, и для каждого человека варьируются свои преимущества, – пояснил он.

Элис сморщила нос:
– Означает ли это, что человек с аг... ммм... с этими фобиями, про которые ты сказал, должен быть помещен в психиатрическую больницу?

Карлайл покачал головой:
– Нет, это не так, но поиск помощи у психолога – наилучший для него путь.

– Но что, если им становится лучше самим по себе?

– Не вижу возможности, чтобы улучшения происходили полностью самостоятельно, но если подобное и случается без медицинской помощи, то я бы сказал, что это состояние могло оказаться какой-то более мягкой степенью. Я бы, без сомнения, очень рекомендовал профессиональное вмешательство, потому что подобного рода психические травмы не то, с чем человек может запросто справиться. Но фобия все еще возможна. Наличие фобии не означает, что ты безумен или неуправляем. Это не делает тебя худшим человеком, но, в зависимости от тяжести, может ограничивать, – мужчина взял салфетку и вытер губы. Мы с Элис переглянулись, полагая, что он закончил речь, но, положив салфетку на стол рядом с тарелкой, продолжил: – Фобии в более общем смысле вызваны каким-то случаем, который ментально записался в мозжечок и гиппокамп, а затем пометился как смертельный или опасный. Лечение замещает память и реакцию на событие чем-то более реалистичным и рациональным. Честно говоря, большинство фобий являются иррациональными, в том смысле, что люди воспринимают их опасными, но на самом деле они никоим образом не угрожают жизни.
Если бы я знал кого-то подобного, то сделал бы все возможное, чтобы он получил необходимый уход. Фобии могут быть изнурительными, если с ними не справляться. Это не та жизнь, которую я пожелал бы кому-либо, когда существуют лекарства для предотвращения подобного истощения.

Эсме встала из-за стола и начала собирать тарелки:
– Что ж, я, конечно, надеюсь, что если кто-то и знал подобного человека, то сразу же отправил к врачу.

Карлайл сделал последний глоток чая, а затем встал и, склонившись, поцеловал в Элис в макушку:
– Мне пора, нужно заняться кое-какими делами, связанными с работой, но я весьма насладился нашей беседой, девочки. Не часто мне выпадает возможность вести медицинские разговоры с дочерью, не говоря уже о дочери и ее подруге.

Я взглянула на теперь уже пустую скатерть перед собой, вспоминая все то, что только что рассказал нам Карлайл. Как только мы остались в столовой одни, Элис вполголоса спросила: – Ты в порядке?
– Понятия не имею, – прошептала я.

– Что собираешься делать?

Я потеребила скатерть, пытаясь все переварить.

– Мне нужно поговорить с Маркусом о том, что нам рассказал Карлайл. Но прежде чем побеседую с твоим отцом об Эдварде, мне нужно поговорить с ним самим. Он должен знать, что если у него есть эти фобии, то лечение может помочь. Он должен знать, что имеет такую возможность, и то, что с ним происходит, не имеет отношения к тому, что с ним что-то не так.

– Ты никогда не верила, что с ним что-то не так, Белла.

– Дело не в том, во что верю я, потому что я знаю, а в том, во что верит он.

– Когда ты собираешься поговорить с ним?

Я покорно вздохнула:
– Как можно скорее.

---

¹ Você faz meu coração doer de uma maneira boa – (португ.) Мое сердце болит, но это хорошая боль.
² Джон Хьюз – американский режиссёр, продюсер и сценарист. Среди его работ такие фильмы как: «Клуб Завтрак», «16 свечей», «Бетховен», «Один дома», «101 далматинец», «Кудряшка Сью» и многие другие.

---

Огромное спасибо за проверку и редактирование главы amberit.

Поделиться своими впечатлениями вы можете на ФОРУМЕ.