Глава 7.

«Мой сын Драко!
Надеюсь, в школе всё хорошо, и до тебя дошли те два письма, что я уже писала.
Малфой-Мэнор пуст без тебя. Меня два раза в неделю навещает мистер Томпс. Я в порядке и чувствую себя неплохо, голова уже почти не болит. Если тебе что-нибудь понадобится…»

Малфой смял пергамент, исписанный тонким аккуратным почерком. Бросил бумажку на стол и медленно выдохнул, закрывая глаза и пытаясь понять, что же он чувствует – злость или фальшивую радость. Мой сын Драко. Нарцисса обращалась к нему именно так всегда, с тех пор, как Министерство стёрло её память. Как будто постоянно боялась забыть о том, кем он являлся. О том, что у неё есть сын.

Первые дни после произошедшего Драко не покидал своей спальни в Малфой-Мэноре, потому что когда он внезапно заходил в столовую или же в гостиную, Нарцисса вздрагивала всем телом при виде него. Он замечал настороженное напряжение в ее глазах, которое она, в конце концов, решила прятать, не поднимая и вовсе взгляда.

Мать, целое лето смотрящая на свои руки, в свою тарелку или же в чашку, доводила Малфоя до точки, которая опасно граничила со срывающей крышу злостью. Злостью на покойного отца, покойного Тёмного Лорда, на Нарциссу, на самого себя.

Но в особенности – на отца, заварившего кашу, которую пришлось разгребать ему, Драко. Так бесчестно брошенному на произвол судьбы всеми, кем только мог быть брошенным. Преданным. Без друзей, без врагов. С морем людей, которые вызывали раздражение. Жгучее, жалящее. Спасающее его от полного сумасшествия.

Если бы не было этой вечной злости под кожей и презрения в крови, Малфой бы действительно сошел с ума. Он бы поехал крышей за это лето, пока Министерство с остервенением выпытывало у него информацию о местонахождении сообщников Люциуса. Подробности того, что затевалось в самых отдалённых комнатах Малфой-Мэнора, где собирались Пожиратели, чтобы распланировать новое нападение.

Прошлой зимой, после падения Тёмного Лорда, когда всё, собственно, и началось, Люциус будто свихнулся. Он вышел из-под власти Волдеморта, и все проблемы могли бы закончиться разом – Драко даже ощущал отдалённую радость оттого, что их наконец-то оставили в покое. Он вернулся домой на рождественские каникулы и тогда заметил, что отец начал вести себя странно. Он временами пропадал куда-то, а в саду Малфой-Мэнора то и дело появлялись незнакомые люди, проходящие к заднему входу в особняк.

Драко делал вид, что не замечал. Он знал, что отец не расскажет ему ничего, однако иных вариантов не было, и догадок строить не приходилось: Люциус принимал во всём этом непосредственное участие. Даже Нарцисса изменилась. У неё появились тёмные круги под глазами, с каждым днем всё сильнее дрожали руки и бледнела кожа.

По ночам она останавливалась перед дверью в спальню сына и накладывала на неё несколько запирающих и заглушающих заклинаний. Драко чувствовал себя в клетке. В груди шевелился неприятный холодок страха. Почему она запирает его? Что происходит?

Всю ночь он вслушивался в глухие каменные стены с таким напряжением, что порой казалось, ещё немного – и у него из ушей хлынет кровь. Конечно, это было бесполезно. Заглушающее заклинание действовало безотказно. Так прошли несколько недель января, а затем Малфой отправился в школу, позволив себе на краткие пару месяцев забыть о том, что происходило дома. Газеты пестрили беспокойными статьями о пропадающих семьях грязнокровных волшебников. Малфой посмеивался над этим, подшучивая, что кто-то начал очередную «зачистку», тихо ликуя про себя, что Пожиратели не имеют к этому никакого отношения. Что их и вовсе не стало.

Что началась чёртова новая жизнь, где можно дышать полной грудью, без страха и без контроля Тёмного Лорда.

А когда после экзаменов пришла пора возвращаться в Малфой-Мэнор, где и начался настоящий кошмар, Малфой понял, как сильно ошибался.

Нарцисса превратилась в тень. Из неё будто высосали все силы, оставив лишь крошечную оболочку. Глаза её воплощали холод и ледяной страх. Хронический. Неизлечимый.

Когда Драко вошёл в особняк, она вцепилась своим взглядом в лицо сына, будто не верила, что он наконец приехал, а затем подбежала к нему, хватаясь тонкими руками, что стали похожи на птичьи лапы, за его плечи, и судорожно прижала к себе. Обняла так, как не обнимала никогда. Словно он был последней Надеждой. Самой Жизнью.

- Мерлин… Драко, мы должны это сделать… - шептала она, уткнувшись лицом в плечо своего сына, а он растерянно гладил мать по спине, стараясь отогнать от себя догадку, что уже закралась в его голову.

- Что сделать? – глухо спросил он.

- Остановить Люциуса. Он сошел с ума, Драко.

Она оторвалась от него, заглядывая прямо в душу. Глаза матери были такими огромными на осунувшемся лице, что Драко стало страшно. Нарцисса постарела на тысячу лет всего за одну весну.

- Он стоит за всем этим? – тихо спросил он, глядя на неё и всем своим существом моля не отвечать «да».

Она будто услышала мысли. Не ответила. Лишь кивнула.

Минуты проходили в тишине, а затем её тихий шепот коснулся ушей, просачиваясь в голову:

- Ты должен донести на него в Министерство.

…в Министерство.

Донести в Министерство на отца.

Эти слова дымом закручивались вокруг мозга, не желая впитываться, не желая вдруг стать понятными. Они будто были сказаны на другом, незнакомом языке. Малфой захотел забыть все языки, что знал, в одно мгновение, чтобы не понимать, о чем говорила Нарцисса.

А она все говорила и говорила.

Невероятные, безумные вещи. О том, что отец хочет стать последователем Тёмного Лорда, хочет бороться за чистоту магического мира. Хочет истреблять тех волшебников, что звались «неправильными» в кругах аристократии.
И Драко тоже этого хотел. Но не так. Чёрт возьми, не так. Столько крови пролилось во время войны. Столько сил было положено на то, чтобы остановить это. А теперь… все сначала. И кто? Люциус. Люциус стоит за каждым убийством, о которых писалось в «Пророке».

- Они привозили их сюда… В Малфой-Мэнор. Он клялся, клялся мне, что до этого не дойдёт… но он… сошел с ума. Они убивают их в этом доме. – Руки Нарциссы затряслись, ещё сильнее вцепившись в плечи сына, доставляя боль, но он почти не чувствовал её.

На Малфой-Мэноре кровь. Особняк выкупан в крови.

Представив, как отец за волосы втаскивает в одну из комнат визжащую женщину, бросает её на пол и избивает или же пытает Круциатусом, или же применяет Империо, заставляя её изрезать себя ножом, он ощутил тошноту и дрожь, что начала сотрясать его тело.

- Тебе нужно попасть в Министерство, быстрее. – Глаза Нарциссы были сухими, но воспалёнными, а цепкий взгляд держался за его лицо.

- А ты?.. – Ему было необходимо, чтобы с ним кто-то был. Он, сам, против отца? Нет…

- Я не могу выйти отсюда. Он… он узнает. А ты можешь. Тебе нужно быстрее идти, пока его нет. Он поклялся, что если мы попробуем мешать ему… он убьёт нас. Меня и тебя. Убьёт.

- Где он?

- В Лондоне. – Мать отцепила руки от его плеч и сжала их вокруг себя. – Быстрее, молю тебя. Быстрее. Камин в моей комнате. Я на время смогу снять с него блок на доступ к сети каминов, но через несколько минут он всё равно поймет, что кто-то снял заклинание… Быстрее. Прошу, Драко.

Он двигался механически, почти не ощущая ног и головы. Лишь наблюдал со стороны, как они почти бегом поднимаются в спальню матери, как он переступает через каминную решетку и сжимает в ставшей вдруг влажной ладони летучий порох.

Нарцисса на мгновение застыла перед сыном крошечной куклой, сотканной из страха. Посмотрела ему прямо в глаза, и от этого взгляда он вдруг пришёл в себя.

- Ты сможешь, сынок? – дрожащий голос врезался в память навечно. Он звучал в ушах до сих пор. Это был тот самый голос матери, ради которого ты готов на всё, лишь бы он стал мягче. Спокойнее. Ты готов сдохнуть ради того, чтобы снова увидеть её расслабленной и безмятежной. Как было раньше. Как было в детстве.

Смогу ли я? Повторил он про себя её вопрос, осознавая, что она имела ввиду. Всю жизнь отец был для него единственным, всем, вершиной Олимпа, к которой Драко стремился.

- Он уже не тот, кем был, – шептала Нарцисса, делая шаг к камину с паникой в мечущихся глазах. - Драко, он убивает людей. Он убивает их без разбору. Он стал монстром.

Вихри мыслей крутились в голове, а рука с порохом тряслась, рассыпая серый песок на брюки. Драко смотрел на мать, понимая, что не знает, что ему делать. Ему нужна была уверенность в правильности того, что происходит. Лишь отец давал эту уверенность. А в глазах Нарциссы был только ужас перед тем, что сейчас происходило.

Или произойдёт.

- Драко…

Её губы задрожали, и она всхлипнула так больно, что он зажмурился.

Что-то внутри сломалось с этим всхлипом.

Что-то, что было надломлено уже давно. Что-то, что держало мысли в порядке, перекрывало путь к хаосу и беспорядочным метаниям. Что-то, что поддерживал всегда отец. Декорации. Все, что он видел – было декорациями. Ложью.

В мгновение ока вершина Олимпа рухнула в Ад. Вместе с Люциусом.

Вместе с иллюзиями Драко.

Иллюзиями.

- Я смогу, – процедил он. И понял, что предаст своего отца.

Вновь картинки перед глазами. Люциус пытает женщину, убивает, заставляет её разбивать собственное лицо о каменные стены. Из приоткрытых губ вырвалось рычание.

Все должно быть не так.

Порох вылетел из поледеневших рук, а губы Драко произнесли:

- Министерство Магии, первый уровень.

И пока изумрудный огонь не поглотил его, унося за собой в мир сажи, он смотрел в глаза матери, из которых наконец-то полились слёзы, неся облегчение. И было в них то, что лишь прибавило ему уверенности.

В них была надежда.

___

- Дружище, это не совсем то, что я имел в виду, когда предлагал тебе отдохнуть у нас в гостиной. Ты должен валяться на диване, а не заниматься… - Забини заткнулся на полуслове, встретившись глазами с Малфоем, сидящим за столом и комкающим пергамент в тонких пальцах. Секундная война взглядов заставила его стушеваться и нахмуриться. - Письмо?

Малфой кивнул и махнул рукой.

- Забудь.

- От Нарциссы?

Драко вскинул раздражённый взгляд, чувствуя, как подрагивает верхняя губа, лишаясь ухмылки.

- Какая тебе нахрен разница? – рявкнул он, швыряя ком пергамента на стол и зарываясь руками в волосы. С Блейзом он мог позволить себе эту слабость. Несмотря на то, что сейчас они общались куда меньше, прошлой весной он поддерживал его как мог. И единственный был в курсе ситуации «изнутри», а не из уст Риты Скитер.

- Успокойся, Малфой, – прохладный тон, так похожий на тон самого Драко, раздражал и приводил в чувство одновременно. – Если не хочешь говорить - не нужно.

Забини отстранённо пожал плечами и уселся на привычное место у камина.

- Как тебя называет мать?

Приглушённый голос показался незнакомым даже Малфою. Он не понял, зачем задал этот вопрос, и сейчас готов был отгрызть и сжечь собственный язык. Однако Блейз ответил спокойно:

- По имени, чаще всего. Безо всяких уменьшительно-ласкательных. Иногда… «дорогой» или «милый». Когда ей что-то нужно.

Драко услышал усмешку в голосе товарища. Ему почему-то стало немного легче дышать, когда он понял, что говорить об этом с Блейзом можно.

- А что?

- Да ничего.

- Как тебя называет…

- Я сказал: ничего, – рыкнул Малфой, и Забини вновь замолчал. В гостиной повисла тишина.

Малфой слышал, как шумит в ушах кровь, и это напомнило ему о ночах, что он проводил, прислушиваясь к мёртвым стенам, пока отец убивал в их доме магглов. Или о том, как вчера он целовал Грейнджер. Чёрт, это вовсе не то русло, куда он хотел направить свои мысли.

Он уставился в тёмную древесину стола, провел по ней кончиками пальцев.

Глаза грязнокровки почти такого же цвета, отметил он про себя. Только чуть темнее и насыщеннее. С золотыми вкраплениями, когда она злится. Или смотрит на него. На его рот. Как смотрела вчера.

Чёрт, ты жалок, идиот.

Он плотно закрыл глаза. Ему нужна темнота. Никаких ассоциаций.

Однако из-под век на него тут же взглянула Грейнджер. Через плечо, чуть наклоняясь над столом. «Проблемы, Малфой?».

Зубы сжались и скрипнули. Он вспомнил её влажный рот, в который мысленно тут же погрузился языком. Так явно, так точно ощущая её вкус, что по телу пробежали мурашки, а в пах горячими толчками ударила кровь.

Корица, мята.

Тепло, влажно, до безумия приятно. Её встречающий язык, до хруста распахнутый рот и прижатая к его груди девичья грудь.

Он ощутил, что собственный язык против воли пробегает по нижней губе, и чертыхнулся, пряча лицо в ладонях на несколько секунд. Мерлин. Что с ним происходит? За это лето он точно двинулся мозгами.

Нужно отвлечься. Отвлечься от неё. Её стало слишком много.

- Мой сын Драко. – Он не отрывал рук от лица и потому сам едва разобрал, что сказал. У Забини, видимо, проблем со слухом не было. – Так она меня называет.

Малфой чувствовал на себе его напряжённый взгляд.

- Слушай. Нарцисса… - Блейз заворочался в своем кресле. - Она не знает, кто ты, Малфой. Она увидела тебя впервые в начале лета.

- Помог, блядь. – Малфой закрыл глаза. Затем вздохнул и встал, забирая со стула сумку.

- Я не знаю, что говорить в таких случаях. – Забини тоже поднялся. Он казался обеспокоенным, вглядываясь в глаза слизеринца. – Из меня такой же херовый советчик, как и из тебя, но я хочу тебе помочь, ясно?

Впервые в его тоне слышалась эта уверенность, которой Малфой раньше не замечал. Да и сейчас бы не заметил, если бы не цеплялся за каждую возможность отвлечься от мыслей о грязнокровке.

- Я ценю это, Блейз, – на автомате ответил Драко, упуская взгляд, скользящий по его лицу, и направляясь к выходу из гостиной.

- Куда ты?

- У нас вообще-то трансфигурация через пятнадцать минут. – Малфой на секунду замер перед дверью, выпрямил плечи и вскинул голову, принимая привычную осанку. И тут же будто половина мыслей, свалившихся на него, вылетела из головы.

Всё становится привычнее, когда возвращаешься в своё тело.

Даже легкой усмешке удалось растянуть бледные губы.

- Ты тоже поторапливайся.

А в следующую секунду он скользнул за дверь, чувствуя спиной, что Забини хотел ему что-то сказать, но слова застряли в глотке.

К чёрту.

Поддержку, Блейза, письма, грязнокровку. Всё к чёрту.

Малфой скользил по коридорам подземелий, чувствуя себя здесь на своем месте. Всё существо тянулось к тёмному камню, отторгая свет, что встретил его почти физически ощутимым ударом в лицо, стоило лишь выйти в холл.

Ноги понесли его на трансфигурацию, а по правую руку пристроилась невесть откуда взявшаяся Пэнси, влажно чмокнув его в щеку и что-то треща на ухо. Малфою захотелось, чтобы она сейчас же провалилась в самое пекло вместе со своим режущим ухо голосом.

Затем их догнал Забини, и они принялись что-то активно обсуждать.

В этом надоедливом жужжании прошел путь до кабинета трансфигурации, где уже сидели гриффиндорцы и часть слизеринцев. Пройдя на свое место, Малфой сел, вытягивая ноги. Взгляд против воли скользнул на ряды с гриффиндорцами. Уизли рылся в своей сумке, Поттер что-то втолковывал ему. Грейнджер сидела боком, задумчиво уставившись в одну точку перед собой.

Малфой тут же отвёл взгляд. Ещё не хватало, чтобы его засекли за грёбаным подсматриванием за чёртовой дурой.

Но вдруг именно она повернула к нему голову, и сердце пропустило удар. Драко чуть не рассмеялся, когда понял, что избегает её взгляда. Нарочно лениво приобнял плечи сидящей рядом Пэнси, которая тут же расцвела в улыбке, становясь похожей на павлина.

Резкий хлопок заставил класс затихнуть, а слизеринцев – вытянуть шеи, чтобы рассмотреть, что случилось на этот раз у идиота-Долгопупса, который до этого упражнялся в произношении заклинания. Малфой не поворачивал головы – ему это и не потребовалось.

- Взгляните! Этот придурок снова взорвал бокал! – Крэбб самозабвенно заржал, тыча пальцем в ряды гриффиндорцев. Слизеринцы заулыбались и заулюлюкали, посмеиваясь.

- У грязнокровки все лицо черное. – Пэнси, стараясь ещё ближе придвинуться к Малфою, ехидно хихикнула.

Драко услышал новую волну смешков и повернул голову, подумав, что это будет довольно странно, если он игнорирует подобное.

Лицо Грейнджер действительно было слегка запачкано. Щека и совсем немного нос. Она, сжав губы, помогала Невиллу убрать остатки бокала с их стола, стирая рукавом со щеки сажу.

- Эй, Грэйнджер, тебе так даже лучше! – крикнул Гойл, и девушка резко подняла голову, уничтожая того взглядом.

- Пошел к чёрту, – прошипели её губы.

- Заткнись, Гойл, – Поттер. Встаёт со своего места, поправляя очки.

- В чем дело, Поттер? Появились лишние целые кости? – Малфой лениво перевёл на него взгляд, радуясь, что не нужно смотреть на Грейнджер, которая, кажется, тоже избегала контактировать с ним глазами. Тем более при взгляде на её губы Драко ощутил, как что-то начинает ворочаться в грудной клетке с боку на бок.

- Ты тоже заткнись, Малфой. Иначе кости посчитаем тебе.

- Послушай, ты… - Забини поднялся, отодвигая стул. - Может быть, хочешь сказать что-то еще? Или ты здесь на особенных правах?

- Эй, полегче…

- Уизли проснулся? – Малфой одним движением головы заставил рыжеволосого замолчать, и теперь тот лишь щурился из-под своей рыжей чёлки.

- Не нужно, Рон, – тон Грейнджер был холодным и строгим. – Ты же знаешь, это не стоит особенного внимания. – Она, кажется, смотрела прямо на Малфоя каких-то несколько секунд, но серые глаза в этот момент сверлили лицо Уизли.

На несколько мгновений в классе повисла тишина.

- Что такое, а? – Блейз сделал шаг к гриффиндорцам. - Маленькая шлюха сказала «место»?

- Нет, Гарри, перестань!

Поттер выхватил палочку, направляя её на Забини, который был готов сорваться с места в любой момент. Грейнджер вскочила на ноги, цепляясь за рукав своего дружка, глядя с испугом и что-то шепча, хмуря тонкие брови. Из сбивчивой речи до ушей Малфоя долетали фразы о приходе МакГонагалл и снятых очков с факультета, ненужных проблемах.

Однако мозг практически не воспринимал слова. Драко смотрел, как её рука сжимала предплечье Поттера. Он вспомнил, как сам держал её за плечи. Отвращение накатило на него вместе с другим, более разрушающим чувством.

- Как это мило, – голос Драко был тихим, однако все замолчали, - я просто рассыпаюсь в восторгах. Шрамированный кретин и грязная грязнокровка.

Грейнджер окаменела, кажется. В тот момент, когда слизеринцы взорвались почти болезненным смехом, Малфой наблюдал, как она поворачивает голову и смотрит ему прямо в глаза.

Нет. Ох, нет. Отвернись. Чёртова дура, отвернись от меня. Взгляд напоминал шоколад. Горький, горячий, растопленный.

Касался его кожи. Какой он на вкус?

Сладость, приторность. Он бы хотел попробовать его. Прямо сейчас приоткрыть рот и поймать его кончиком языка. По шее пробежала дрожь и крошечные волоски на затылке встали дыбом.

Воспоминание о влажном языке, скользнувшем, кажется, совершенно случайно вчера по его губе, заставило его подобраться. Хотелось намотать на кулак её густые волосы, потянуть и запрокинуть голову так, чтобы на тонкой шее натянулась кожа. А потом накинуться на её губы. Въедаться в рот, ощущая ненавистный вкус корицы.

Грёбаной корицы.

Интересно, а она дала бы трахнуть себя в этом кабинете? На парте. У стены. На столе у старухи МакГонагалл. Он бы трахал её, упиваясь сладкими криками. Она бы неотрывно смотрела ему в глаза. Рот был бы открыт, и Малфой ощущал бы её стоны, рычание. Или хрипы, когда она сорвала бы себе глотку. А он бы кусал её, проникая глубоко внутрь.

В её рот. В неё саму. В её сознание.

Живот Драко напрягся, а рука помимо воли поправила мантию, скрывая эрекцию.

Картинка явно нарисовалась в голове, принесённая в мозг горячим потоком крови, что, кажется, кипела в венах. Но не успела задержаться.

- Ничего остроумнее я и не ждала от тебя.

Ледяной голос.

Он скривил губы, возвращаясь в реальный мир, ощущая раздражение, и с утроенной желанием ненавистью выплюнул:

- Закрой рот, чучело.

Брови Грейнджер приподнялись от неожиданности. Драко и сам удивился. Слизеринцы же поддержали его слова гоготом. Пэнси хохотала громче всех, одобрительно поглаживая его плечо. Захотелось вдруг отодвинуть ее от себя. И, к ужасу Малфоя, вернуть свои слова обратно.

Грейнджер сжала губы и отвернулась, усаживаясь за свое место, где Невилл, красный словно рак, начал бормотать слова извинения. Давай. Проси прощения, кретин. Видишь, что из-за тебя произошло?
Драко надеялся, что она покривится или скажет что-то ещё, но она просто отвернулась. Села к нему боком. К ней моментально прилип чёртов Поттер и всё ещё скованный перебранкой Уизли.

В класс вошла старуха МакГонагалл, и слизеринцы, по-прежнему тихо переговариваясь и посмеиваясь, сели по местам. Малфой уставился на свои руки.

Интересно, с каких пор он стал так разборчив в выражениях?

К чёрту.

К чёр-ту.

Пэнси зашептала что-то ему на ухо, но он не разобрал слов – специально, наверное. Он не хотел понимать окружающих.

Он не хотел понимать даже самого себя.