- Итак, я весь одно большое ухо, преклоняющееся перед вашим познанием мира, и готовое внимать ваши неоспоримые аргументы.
Мы шли по тенистой малолюдной аллее в сопровождении лишь легкого ветерка, играющего в прятки с древесной листвой, и вечерних трелей соловьев, переговаривающихся друг с другом с разных концов парка.
- Я точно знаю, что у уха не может быть мозгов. Но вот откуда у него столько желчи и сарказма, остается для меня загадкой, - парировала она.
- Боже мой, женщина, ты выводишь меня из себя!
- Вот! Вот, твоя истинная натура, злобный шовинист! Стоит женщине сделать хоть один малюсенький шаг в сторону от протоптанного столетиями стереотипного образа мышления, и ты тут же лаешь, как сторожевой пес, указывая женщине на ее место.
- Коммунизм цветочки по сравнению с феминизмом, - размышлял я вслух.
- И откуда такое предвзятое отношение к женскому полу? У тебя что, детская травма на этой почве? – пожала она плечами, надев обеспокоенное лицо.
Рррр… она что, думает с мальчиком связалась? Я ведь могу и зубки показать.
- Вовсе нет. И это не мое предвзятое мнение. Это мнение общественности. Испокон веков модели поведения мужчин и женщин были обусловлены определенными рамками морали. И не нам их нарушать.
- Если ты не заметил, мы уже вышли из каменного века. Или может, ты до сих пор считаешь, что Земля плоская? – она одарила меня снисходительным взглядом, будто я пятилетний ребенок… или умалишенный взрослый.
- Хорошо. Возьмем к примеру Адама и Еву. Женщина была сотворена из мужского ребра. Вы, - я указал на нее пальцем, - часть нас! – и ткнул ладонью себе в грудь. – Вы изначально задумывались, как второстепенный вид, подчиняющийся.
Не знаю, откуда это все взялось. Я сам даже ужаснулся своим словам. Конечно, я так не думал. Я всегда относился к женщинам с уважением. Но мои гордость и желание поставить эту женщину на место и, правда, завели меня в эти шовинистские дебри. Но отступать было поздно.
Вот говнюк, - мысленно протянула она, а вслух произнесла, - В ход пошла тяжелая артиллерия? Вы, мужчины, всегда бежите за помощью к прародителям, когда кончаются все аргументы.
- Ладно, Таня, скажи мне, чего ты хочешь добиться? И покончим с этим. На нас уже люди оборачиваются!
- Плевать, - бросила она беспечно.
- Ты хочешь сказать, что мы живем в неправильном мире? – продолжил я, чувствуя, что начинаю закипать. – Что разумней было бы, если бы мужчины сидели с детьми, а женщины работали на заводах, воевали, служили в армии?
- Эдвард, тебя всегда бросает в крайности или это я так на тебя действую? – поинтересовалась она спокойным тоном. Издевается, стерва.
- Не готов комментировать.
- Почему ты всегда стремишься запихнуть мужчин и женщин в строго очерченные границы, причем прямо противоположные друг другу? Почему они просто не могут быть равны? Во всем? Одинаковое отношение со стороны общества, одинаковые возможности карьерного роста, одинаковое время, посвященное семье и детям.
- Бред! – похоже моя лаконичность на ее пылкую и страстную тираду пришлась ей не по вкусу. Сверкнув обжигающей яростью, ее глаза впились в меня пронзающим взглядом.
- Бред? – на секунду мне показалось, что она готова выцарапать мне глаза. – Ты не можешь предоставить более развернутого комментария, чем просто бред?
В ответ я утвердительно кивнул головой и рассмеялся. Искренне. От души. Она уставилась на меня непонимающим взглядом, а затем, нахмурившись, процедила:
- Что здесь смешного?
- Ничего, - покачал я головой, продолжая улыбаться. – Просто мы собирались обсудить пьесу.
Какаю, мать твою, пьесу? – проворчал ее внутренний голосок. Но уже через секунду на нее снизошло озарение.
- Ах, да, пьесу…, - она растерянно заморгала, словно возвращаясь в реальность. – Со мной такое бывает. Если я увлекусь, то спасайся, кто может – пру, как локомотив, - усмехнулась она.
- Ну что, мир? Сойдемся на ничьей? – я протянул ей руку в примирительном жесте.
- Ну, уж нет. Теперь переубедить тебя – станет моей главной целью. А пока мир, - и она ответила на рукопожатие. – Ты замерз? – удивилась она, ощутив прохладу моей кожи. Я выдернул свою руку.
- Пойдем, я помогу тебе поймать такси, - ответил я.

На следующий день к нам в дом пришла печальная весть. Ищейки Аро убили Залмана. Он был старым друга Карлайла, бывалым воякой, но одиночкой. Он помог Карлайлу в первые годы после обращения. Он стал ему как брат. Карлайл не раз приглашал его присоединиться к нам, хотя бы на время этого «отлова». Но Залман был убежденным отшельником.
Карлайл стоял, не шевелясь, и всматривался в черные буквы телеграммы на белом клочке бумаги. Я чувствовал его боль, негодование и… беспомощность. Это самое отвратительное чувство – осознавать, что ты беспомощен. Не в силах что-либо изменить, как-либо повлиять на ситуацию. Беспомощность приходит и отбирает у тебя последнюю надежду, опускает твои руки и говорит «Всё кончено».
Я не знал, что делать. Я еще никогда не видел Карлайла в таком состоянии. Он всегда был для нас отцом – поддержкой и опорой. Я и не представлял, что эта опора тоже может треснуть. Мне вдвойне тяжелее, так как я слышал каждую его мысль, видел каждое воспоминание. Эсми обняла его, пытаясь утешить, а Джаспер постарался снять боль. Но все понимали, что это временно, что эту рану залечит только время. Теперь Карлайл сможет меня понять, хотя моя потеря в десятки, сотни раз тяжелее.
В дверь позвонили. Сегодня что, день почтальона? Кого «осчастливят» на этот раз? Открыв дверь, я удивился, увидев на пороге одного из своих знакомых с Севера.
- Вильгельм? Какими судьбами? – начал я расспрос, пропуская его внутрь.
- Здравствуй Эдвард. Да вот, проездом в Англии, решил заглянуть, поделиться новостями.
Похоже кандидат на «порцию счастья» я. Вот только радоваться или огорчаться?
- Перестань капаться у меня в голове, - усмехнулся Виль, - я все равно об этом сейчас не думаю.
- Что ж… тогда пройдем в кабинет? – предложил я нетерпеливо. Меня распирало любопытство. Взглянув в сторону гостиной, я решил, что с остальных уже хватит новостей на сегодня. Я разберусь сам.
Закрыв дверь кабинета, я развернулся к своему гостю.
- Ну, Эдвард, не буду тебя томить, скажу все прямо. У меня есть кое-какая информация об объекте твоей мести, - улыбался вампир, не сводя с меня своих рубиновых глаз.
- Константине? – опешил я. В этом гребанном мире есть равновесие – на каждую плохую весть, есть одна благая.
- А у тебя их что, много? – усмехнулся он.
- Виль, говори же. Ты знаешь, где он? - я подошел ближе, замерев как статуя, боясь пошевелиться и спугнуть его.
- Годы не делают тебя терпеливее, друг, - продолжал тянуть он. – Нет, я ничего не знаю о его местонахождении. Но я узнал кое-что о его родственниках.
- Это хорошо, - улыбнулся я.
- В Канаде у него есть жена и дочь.
- Это просто отлично, - задумался я.
- В двойном экземпляре, - закончил Вильгельм.
- Что? – не понял я.
- Официальная жена и дочь, и неофициальная, то есть любовница с внебрачной дочерью, - пояснил он. – Правда, где живет вторая, мне не удалось узнать.
- Черт с ней, с любовницей, - проговорил я решительным тоном. – Я убью его жену и дочь, как он убил моих.

- Эдвард, - услышал я тихий голос Карлайла, как только проводил своего норвежского товарища. – Я все же надеюсь, ты не будешь выполнять то, что задумал.
О чем ты Карлайл? – подумал я, но заглянув в его мысли, я все понял, увидев там картинки моей жестокой и кровавой расправы над семьей охотника.
- А я-то думал, что хотя бы теперь ты сможешь меня понять, - я разочарованно покачал головой.
- Как это вообще можно понять, Эдвард? Ты собираешься убить невинных людей? Они же не могут отвечать за его поступки.
- А Белла? В чем она была виновата? В том, что она вампир? А Ренесми? Она же была наполовину человеком. У нее билось сердце.
Карлайл даже отшатнулся толи от моего крика, толи от имен, которые не произносились вслух последние 10 лет.
- Он отнял у меня самое дорогое, что было в этой жизни. Он отнял у меня саму жизнь, - добавил я уже спокойно. – А я отниму его. Но перед этим он увидит, как я убью его жену и дочь. И он будет знать, что сам виноват в их смерти.
- Эдвард, прошу тебя. Не опускайся до его уровня, - он почти умолял меня.
- Все решено, Карлайл.

Рейс из Англии в Америку был запланирован на четверг, а до этого времени я тщательно обдумывал свои дальнейшие действия. Во вторник Элис попросила меня пойти с ней в ателье Рейнольдса, забрать наряды для всей семьи для Перламутрового праздника урожая, ежегодно проводимого в Лондоне. Элис заказала платья и костюмы одна из первых, еще в начале лета.
В ателье было не протолкнуться, ведь праздник уже в это воскресение, и все желали довести свои наряды до совершенства. Но, похоже, Элис чувствовала себя здесь, как в своей тарелке. Словно мышка, она юрко проскакивала между людьми, суетясь по каким-то непонятным мне вопроса.
- Мистер Каллен, - воскликнула крикливая женщина у меня над ухом. – Здравствуйте.
- Добрый день, миссис Ричардсон, - прокричал я в том же духе, чтобы ей больше неповадно было. – Мистер Ричардсон, Эмили, - кивнул я остальным членам семьи.
- Тоже значит, решили принять участие в фестивале? – она дернула бровями в направлении свертков в моих руках, в которых были костюмы Карлайла, Эммета и Джаспера.
- Конечно, это любимое мероприятие семьи Калленов. Увидимся там, - постарался я ненавязчиво закончить разговор.
- Увидимся, - обрадовалась Луиза и, жестом приказав Гарри и Эмили двигаться вперед сквозь толпу, последовала за ними.
- Эдвард? – услышал я знакомый вкрадчивый голос за спиной, как только семейство Ричардсонов скрылось из виду.
- Таня? – ответил я на тот же манер, и только потом развернулся. Она улыбалась, разглядывая мое лицо.
- А мы стали чаще встречаться, - в шутку заметила она.
- Похоже на то, - кивнул я.
- Как думаешь, кого выберут королем и королевой фестиваля?
- Не знаю, - пожал я плечами. – И мне, честно говоря, все равно.
- Да неужели? А если выберут тебя? – не отставала она.
- Ну, это вряд ли, - усмехнулся я. – Меня здесь не будет.
- Как? – смутилась она.
- Улетаю по делам.
- Куда?
- В Канаду.
Она опустила глаза, переваривая только что услышанную информацию. Судя по ее мыслям, она была расстроена. Ей не хотелось со мной расставаться. Неужели девочка влюбилась? Вот оно решение. А мы только накануне с Эмметом спорили – как убить в женщине феминистку. Ни «рабский труд», ни «притопить в ванной» не возымеют такого эффекта, как «влюбить в себя». Чувствую себя лауреатом Нобелевской премии в области приручения и укрощения диких животных.
- А куда именно?
- Прежде чем что-то спросить, подумай, что будешь делать с полученной информацией, - решил поерничать я.
- Я жила какое-то время в Канаде. В Оттаве. Вот и интересуюсь, может, ты туда же едешь, - мой озорной тон ее не зацепил. Однако меня зацепили ее слова.
- И давно ты там жила? – может она мне чем-нибудь поможет.
- Мы с мамой прожили там год, до того как переехать в Америку.
- Понятно, - ответил я, в уме подсчитывая, что, получается, это было около шести лет назад. Вряд ли она что-то или кого-то помнит. – А почему вы с мамой так часто переезжали?
- Это было желанием моего отца, - она улыбнулась и пожала плечами.
- Отца? А он с вами не путешествовал?
- Нет. Мои родители развелись, когда мне было восемь лет. Папа и до этого редко бывал дома – работа археолога требует постоянных разъездов. Маму это не устраивало, и из-за этого были непрекращающиеся скандалы в те немногочисленные дни, когда он все-таки добирался до нашего поместья. Мама стала поговаривать о разводе, но он был непреклонным. Но однажды он сдался, подписал все бумаги, отказался от любого имущества и денег, принадлежащих маминой семье, и сказал, что больше ее не потревожит. Взамен он попросил нас покинуть поместье и отправиться в кругосветное путешествие, не задерживаясь на одном месте больше года.
- Как все это странно, - вымолвил я, стараясь сложить все воедино, чувствуя, что все это очень важно, но основная суть продолжала ускользать от меня. Она виляла передо мной своим тонким хвостиком, а я тщетно пытался ухватиться за нее. Потому что не хватает еще чего-то, но я не мог понять чего именно.
- И не говори, поначалу я тоже пыталась это понять, а потом просто смирилась, - улыбнулась она, оглядевшись по сторонам. – А после смерти папы, мы решили вернуться сюда в родовое имение мамы.
- Так значит, поместье Виласкес принадлежит семье твоей матери? То есть это ее девичья фамилия? – спросил я, уже чувствуя на пальцах легкое касание того самого хвостика сути.
- Да, она взяла ее после развода.
- А какая фамилия была у твоего отца? – спросил я, как никогда боясь услышать ответ.
- Денали, это, кстати, и моя фамилия, - ответила она беспечно.
- Константин Денали?
- Да, - выдохнула она, с непониманием глядя на меня.
Я точно почувствовал, как в меня ударила молния. Прострелила через все мое тело, и вросла корнями в землю. Я был к этому не готов. Я десять лет ждал момента истины, но я никогда не рассматривал подобного сценария. Он мертв. Уже. А как же моя месть? Белла и Ренесми должны быть отомщены! Я взглянул в чистые голубые глаза девушки и увидел в них страх. Она ощущает исходящую от меня угрозу, инстинкты подсказывают ей. Но она, глупышка, не уходит. Я видел себя в ее мыслях, словно в зеркале. Горящие яростью глаза, искаженное злостью лицо. Я был похож на чудовище. Но она не сбежала. Мой внутренний демон бушевал, рвался наружу, тянулся своими лапами к ее шее, но неустанно натыкался на возведенную мною же оборонительную стену. Я хотел убить эту девчонку. И я же хотел ее защитить.
- Эдвард? – позвала она еле слышно, дрожащим голосом.
Не раздумывая больше и секунды, я ринулся к выходу. Выбежав на улицу, я огляделся вокруг в поисках своей машины, и, забросив пакеты на заднее сидение, открыл водительскую дверь.
- Эдвард! – она выбежала за мной. Бросив на нее взгляд, от которого она даже попятилась назад, я залез в машину и уехал.

И что мне теперь делать? Убить Таню и ее мать? Таков был мой план. До того, как я узнал, что Таня и есть та самая дочь Денали. Но что изменилось? Она по-прежнему человек, по-прежнему дочь моего кровного врага. И если я не могу убить его, я убью ее. Все верно. Но так почему я пытаюсь найти себе оправдание? Кусать или не кусать – вот в чем вопрос. Как же глуп я был, расценивая нерешительность Гамлета, как его трусость.
Больше суток, путаясь в своих собственных мыслях, и каждый раз натыкаясь на тупик, я так и не пришел к целостному пониманию ситуации и моего места во всем этом, а потому решил встретиться с ней и поговорить.
Вечером в среду я пришел к поместью Виласкес. Встав на лужайке перед главным входом, я стал ждать. Через минуту в дверях показалась Таня. Взглянув на меня с опаской, она тяжело вздохнула и подошла ко мне.
Неужели он и, правда, вампир? – ее мысли были для меня как еще один удар молнии.
- С чего ты это взяла? – спросил я, желая знать, кто ее просветил и, как много ей о нас известно.
- Взяла что? – не поняла она.
- Что я вампир.
Я что сказала это вслух? – ужаснулась она.
- Нет. Но я прекрасно слышу твои мысли, - снова ответил я на ее невысказанный вопрос.
- Так значит, это правда! – воскликнула она, широко распахнув глаза.
- Как ты узнала? – повторил я, делая шаг ей на встречу. Она инстинктивно отшагнула назад.
- Когда я была маленькая, отец рассказывал мне истории про вампиров. Я думала, это просто детские сказки, пока…
- Пока что, - настаивал я, делая еще шаг по направлению к ней. В этот раз она не отступила.
- Пока не встретила тебя. В нашу первую встречу, ты применил немалую силу, раскидав тех мерзавцев, и невероятно быстро скрылся за углом. Я списала все на свое шоковое состояние. Потом меня удивило, как у Ричардсонов ты залпом выпил целую чашку обжигающе горячего чая. Но я не стала заострять на этом внимание. Затем твое ледяное рукопожатие в парке, но я и это выкинула из головы. А вчера, когда ты садился в машину, ты взглянул на меня напоследок, и лучик солнца упал тебе на лицо. И на долю секунда твои щеки засверкали мириадами бриллиантов. Добавить к этому идеальную бледность твоей кожи, и ответ напрашивается сам собой. Есть только одно «но».
- Какое же? – хмыкнул я. – По-моему, ты раздела меня до гола.
- Твои глаза. Отец говорил, что у вампиров они кроваво-алые, а у тебя мягкого медового цвета. Правда, когда ты злишься, они темнеют.
- Это была главная, я бы даже сказал, судьбоносная ошибка твоего отца. Медовая радужная оболочка глаз только у тех вампиров, что не пьют человеческую кровь. Моя жена и дочь не убили ни одного человека, а твой отец со своими людьми разорвал их на куски и сжег, - процедил я сквозь зубы.
Не может быть! – ее глаза были полны животного ужаса и отвращения.
- Может. Он никогда не был на раскопках, потому что он не был археологом. Он был охотником на вампиров. И последние десять лет я искал его, чтобы отомстить, но он все-таки ушел т меня.
- Теперь ты хочешь убить меня? – прошептала она.
- Не знаю. Именно поэтому я здесь.
- Прости, - из ее глаз потекли слезы.
- За что? – недоумевал я.
- За моего отца. За боль, что он тебе причинил. Прости. Он совершил ужасный поступок. И если тебе от этого станет легче, убей меня.
Я молчал. Я просто не знал, что сказать. Но почему-то именно в этот момент я принял решение. Я не трону ее. Она сделала робкий шаг мне навстречу.
- В том-то и проблема, что мне не станет от этого легче, - пожал я плечами. – И когда ты стала такая податливая?
- Знаешь, я наверное все-таки соглашусь с Шекспиром. Женская строптивость - лишь неуклюжая форма желания любви и настоящего семейного счастья, - она опустила глаза вниз.
- Иди сюда, - я притянул ее к себе и обнял, прижимая к груди. Она осторожно обхватила меня за талию. Я прижался губами к ее виску, стараясь успокоить. – Я никому тебя в обиду не дам. Особенно себе. А с твоим отцом я еще обязательно встречусь.
Она подняла на меня свои заплаканные глаза, в которых читался немой вопрос.
- Да, именно там. И когда встречу, я с ним за все поквитаюсь.