Название: Не прыгай
Автор: -
Бета: -
Жанр: Слэш, драма, songfic (Tokio Hotel – Spring Nicht)
Рейтинг: R
Пейринг: Вильгельм, герр Трюмпер
Описание: Возьми меня за руку, мы еще раз начнем все сначала. Не прыгай. И если это тоже не тебя удержит, то я прыгну за тебя.

---

Кураторы предупреждают: главный герой - ребёнок, в жизни которого присутствуют жестокость и психические недомогания. Всё, противоречащее российскому законодательству, было изменено или вырезано. Выложенная история соответствует правилам конкурса, и возможные претензии приниматься не будут в виду отсутствия формальных оснований.

---

Привет, меня зовут Вильгельм Кёрнер, и это моя история.
Это началось еще в детстве, тёплым майским днём, когда, сидя на пыльном чердаке в ворохе игрушек, я увидел Его. Словно появившись из ниоткуда, Он ничего не делал, просто стоял в углу, сложив руки на груди, и пристально смотрел на меня. Улыбнувшись, я лишь продолжил возиться с машинкой, изредка улыбаясь Ему.
В помещении было тепло, и лишь пыль спокойно приземлялась на гладкую поверхность полированного невысокого столика, около ножки, которого я сейчас и сидел. Передо мной стоял деревянный сундучок, который был до верха забит всевозможными корабликами, солдатиками и даже куклами. Я протягивал руки к окну, подставляя лицо, пытаясь поймать солнечные лучи этого ясного дня. Жмурясь от удовольствия, я улыбался, и чтобы почувствовать Его присутствие, мне не нужно было лишний раз поднимать глаза или оборачиваться.
Я. Его. Чувствовал.

Всё больше и больше времени я стал проводить там, в этом Богом забытом месте, совершенно не внимая просьбам родителей побольше бывать на улице. Мне не были интересны сверстники с их совершенно детскими, непосредственными разговорами о, как мне тогда казалось, глупых вещах, на которых я никогда не заострял внимание. Даже те машинки, которые вновь начали покрываться толстым слое пыли, больше не привлекали. Я любил забираться на чердак, предварительно закрыв дверь на расхлябанную щеколду, и разговаривать с Ним.
- Ты придёшь завтра? – спрашивал я его каждый раз, когда мать звала меня на ужин, и мне приходилось уходить. На его лице появлялась еле заметная улыбка, которая говорила мне о том, что скоро мы вновь увидимся.
Он выглядел старше меня, с чуть удлинёнными чёрными прямыми волосами, осмысленным взглядом и высокого роста. Я бы дал ему не меньше шестнадцати, определённо. Его взгляд был настолько осмысленным, глубоким, что хотелось утонуть в этих пронзительных карих глазах. Хотя даже будучи ребёнком меня это не отталкивало, а наоборот притягивало. Он был солнцем… Солнцем, которое затягивало и заставляло меня плавиться и расслабляться. Я был защищённым. Я считал Его другом.
Он никогда не разговаривал, но я мог точно описать его голос, я буквально слышал его интонации и ответы. И нет, не по глазам, просто в моём сознании я буквально слышал Его. Словно Он – это я.

Я был почти отличником, и лишь математика давалась мне с трудом. Сколько бы часов я не просиживал над домашним заданием, выше двойки (В Германии единица - отлично, пятёрка - плохо – прим.авт.) фрау Штольманц мне никогда не ставила. Не знаю, просто ли я не понравился ей, или её склочный характер не позволял поставить мне единицу, но факт оставался фактом, и за это нередко мне приходилось выслушивать лекции родителей о том, что преподаватель не может просто так придираться к ученику, а значит дело во мне.
Дело в тебе, Вильгельм. Только в тебе… Запомни эти слова, ты их будешь ещё часто слышать в своей жизни.
Стиснув зубы, я пытался решать эти уравнения, задачи, и даже правильный ответ не давал мне гарантии получить «отлично» за домашнюю работу. Первое время я очень злился, с невероятной старательностью выполнял все упражнения, но с каждым днём я становился всё угрюмее и угрюмее, запирался у себя в комнате, открывал задачник и, взяв пару простых карандашей и листы бумаги, забирался с ногами на кровать, и пытался разобраться в новой теме. Самостоятельно.
Не слишком ли рано ты начал что-то делать самостоятельно, Вильгельм?
Он был со мной каждый день, что, в конце концов, начало лишь раздражать, потому что я начал осознавать, что это не-нор-маль-но. Ну не может адекватный человек видеть совершенно постороннего в своей комнате. Не может разговаривать с ним, пусть даже не слыша ответов, но ведя довольно обычный диалог в своей голове. НЕ МОЖЕТ.
- Зачем ты здесь? Кто ты? – я кричал, задавая эти вопросы уже в миллионный раз, стараясь стереть с его лица дебильную, как мне тогда казалось, ухмылку. Хотел, чтобы он растворился, чтобы я забыл его, считал кем-то выдуманным, кто был со мной на протяжении уже нескольких лет.
Я запутался. Прекрасно осознавал это, но от бессилия лишь злился, и топал ножками, как маленький, стараясь выгнать Его из своей комнаты, а получалось, что выгонял из своей жизни. И, в конце концов, у меня это получилось. Однажды Он просто не пришёл, а я лишь зарывшись в подушку, беззвучно расплакался, чтобы, не дай Бог, родители не услышали.
.
Ад начался, когда мне только-только стукнуло четырнадцать. Отец запил, а мать, чтобы не видеть этого ужаса, просто скрывалась допоздна на работе, а иногда и вовсе не приходила домой ночевать. Я всё свободное время проводил на уже любимом чердаке, перелистывая страницы очередного фантастического романа, и изредка поглядывал на циферблат будильника, стоящего на полу. Отцовские друзья, с которыми он ежедневно распивал не одну бутылку дешевого алкоголя, обычно уходили за полночь, и никого не волновал тот факт, что мне с утра нужно было идти в школу.
Школу, кстати, я ненавидел. Даже после увольнения фрау Штольманц, дела с математикой не наладились. Наоборот, я отстранился от учебного плана, редко выполнял домашние задания, и оставался отличником лишь по литературе, глотая книжки одну за другой. Как мне скажет в будущем психолог, таким образом я пытался сбежать от действительности, от проблем, которые преследовали меня в реальной жизни, но тогда я этого не понимал, и расценивал это лишь как обычное желание читать.
Самыми страшными днями для меня оказывались те, когда в школе проводились родительские собрания. И перед каждым из них я молил Бога, стоя на коленях в углу своей, так называемой, комнаты, чтобы ни мать, ни отец туда не ходили. Но этому не суждено было сбыться. Никогда…
Стоя перед отцом в опущенных до колен потёртых штанишках, я лишь судорожно вдыхал раскалённый воздух, и старался сдерживать слёзы. И лишь некий полу хрип - полу стон вырывался из меня с каждым ударом ремня. Обычно их было около десяти.
Я ходил в школу лишь для того, чтобы реже бывать дома, а после долгих, нудных уроков, на которых я не открывал даже тетради, а лишь смотрел в окно, шёл гулять, всматривался в витрины различных магазинчиков и многочисленных кафе. Рассматривал счастливых и не очень людей, который спокойно пили кофе после, как я думал, тяжёлого рабочего дня.
Это было интересно. Понимать их, представлять их жизнь, их судьбы…
Кутаясь в лёгкую, потрёпанную курточку, сжимая в кармане початую пачку дешёвых сигарет, украденных у какого-то отцовского знакомого во время очередной попойки, я часами бродил по улицам города, лишь иногда заходя в какое-то укромное местечко, где спокойно чиркнув зажигалкой, мог затянуться.
Иногда, когда я ждал ненавистный автобус, который должен был отвезти меня домой, я хотел увидеть Его. Снова. Или хотя бы услышать. Хотя бы одну мысль в своей голове, которая бы точно мне не принадлежала. Я всё чаще вспоминал его пристальный взгляд, просто представлял его, и, в конце концов, начинал осознавать, что становлюсь очень похожим на Него. Я – это Он. Вот только грусти и отрешённости в моём взгляде было значительно больше.
.
Я перестал появляться дома. Мать съехала от нас два месяца назад, пообещав лишь иногда звонить.
Враньё.
Мы оба знали, что в тот тёплый мартовский вечер я видел эту женщину в последний раз. Как могла она оставить меня с отцом, который за бутылку мог убить? Почему она думала лишь о себе, сбегая к очередному ухажёру, старый фольксваген которого был припаркован под нашими окнами? Как она могла?... Хотя знаете, я её понимал, я бы и сам сбежал из этого ада, будь моя воля.
Но всё решил случай.
На календаре был конец мая, когда я не спеша брёл по улицам Магдебурга, ёжась от пронизывающего холода и слегка моросящего дождя, пряча свои слегка отросшие пряди крашенных чёрных волос под капюшоном. Уроки закончились слишком рано, ещё даже не начинало смеркаться, и торопиться на автобусную остановку я не спешил. Остановившись во дворе пятиэтажного дома, мне захотелось присесть на уже сырую лавочку. Еле подкурив, я огляделся по сторонам. Естественно, никого не было. Да и кому бы хотелось быть на улице в такую мерзкую погоду, вместо того чтобы сидеть дома с чашкой ароматного чая в руках?
Правильно, никому.
Наверное.
Я не слышал тормозов огромного чёрного джипа в метре от меня, не видел, как приоткрылась передняя дверь, и из машины вышел представительного вида мужчина. Как он подошёл, и что-то у меня спросил.
Или сказал.
Я правда не слышал.
- Эй, парень, с тобой все нормально? – И лишь когда он дотронулся до моей руки, я поднял на него глаза.
- Что? – Увидев в непосредственной близости взрослого мужчину в чёрном пальто с высоким воротником и длинными волосами, собранными в небрежный хвост, я инстинктивно попытался отодвинуться на другой край скамьи.
- Я спрашиваю, всё хорошо?
- Да, - чуть запоздав с ответом, я коротко мотнул головой, надеясь, что он отстанет со своими глупыми распросами и уедет.
Но он не уехал, а наоборот, не побрезговав, сел рядом, достав из кармана пачку дорогих сигарет, и попросив огня, закурил.
Герр Трюмпер – так звали этого мужчину, который просидел со мной под проливным дождём больше часа, большую часть которого мы молчали. Сначала мои мысли были заняты лишь собственными проблемами, но потом я всё больше и больше стал оглядываться на него, коротко кивая головой на его незамысловатые вопросы. А потом меня прорвало, и чуть не разревевшись, я рассказал ему про семью и неохоту возвращаться домой. Молча выслушав мою тираду, во время которой я частенько переходил почти на крик, он поднялся, окинув меня грустным взглядом, и лишь слегка покачал головой.
В каком-то порыве я улыбнулся ему, и забрал бумажку с его номером, которую он услужливо мне протянул. Подумав минуту, выбросить ли её, я поднялся с места, засунув всё-таки её в карман, и побрёл по направлению к остановке.
В этот вечер отец избил меня за то, что я не смог дать ему денег на выпивку.
А следующим днём после школы, я увидел у крыльца уже знакомый джип и герра Трюмпера, который забрал меня к себе. Вот так просто, предложил сесть в автомобиль, а я согласился, потому что хуже быть уже не могло, и окажись он маньяком-убийцей, я бы не пожалел о своём решении.
Особняк мужчины был невероятно красивым и настолько огромным, что около минуты я стоял с открытым ртом, и оценивал масштабы здания.
Следующий год перевернул всю мою жизнь с ног на голову. У герра Трюмпера были свои дети – два сына и дочь, с которыми я почти сразу нашёл общий язык. Они помогали забыть о проблемах и погрузиться в детство, которого я был лишён.
До этого момента…
Как мне казалось.
Марта, так звали десятилетнюю девочку, постоянно показывала мне своих новых кукол, а братья-близнецы Алекс и Эндрю вытаскивали на велосипедные прогулки. Со временем я стал замечать, что с детьми я начал проводить всё меньше и меньше времени, а засиживался в гостиной, наблюдая за тем, как герр Трюмпер работал на своём ноутбуке. Или же в его кабинете, взяв с собой интересную книгу и расположившись в удобном кресле цвета молочного шоколада.
Отец не искал меня, или я просто не знал об этом. Я бы не удивился, если бы однажды мне сообщили, что он умер. Совсем не удивился… Было бы мне больно? Да, наверное, да. Кем бы сейчас ни был этот человек, в моей памяти были ещё свежи воспоминания о довольно счастливом детстве с игрушками на чердаке.
На чердаке…
Вильгельм, ты же помнишь КТО был с тобой на том чердаке, верно? Ты же никогда Его не забывал?
У герра Трюмпера не было жены. Как-то за семейным ужином, когда его дети уже отправились по своим комнатам, а прислуги не было рядом, он рассказал мне, что она попала в жуткую автокатастрофу, и, пролежав больше полугода в коме, скончалась. Это было три года назад, и по его словам, он до сих пор не мог в это поверить.
Мне нравился этот человек, в нём был что-то тёплое, домашнее, родное, что хотелось довериться и стать ближе друг к другу.
Ближе…
И я сделал это. Однажды я рассказал мужчине о Нём, кто приходил ко мне в детстве, и на кого я с каждым днём становился всё больше и больше похожим. Герр Трюмпер стал первым человеком, кому я поведал про это, и, кажется, сделал это зря, потому что в эту ночь мне снились очень плохие, беспокойные сны, из-за которых я совсем не выспался, и весь следующий день мучился от головной боли. Появилось какое-то дурное предчувствие, которое усиливалось и усиливалось, пока однажды герр не вызвал меня в свой кабинет, чтобы познакомить с доктором Штраусом. Психологом.
Оставшись с ним наедине, я чувствовал себя жутко некомфортно, словно я его подопытный кролик и он что-то изучает, благодаря мне. Моим ответам.
ЭТО БЫЛО МОЁ, И Я НЕ ХОТЕЛ ЕМУ ЧТО-ТО РАССКАЗЫВАТЬ.
Но после того как я демонстративно молчал, лишь поглядывая в окно, вернулся герр Трюмпер, и, слегка расслабившись в присутствии этого человека, я повторил всё слово в слово, что когда-то рассказал ему. Про отца, про чердак, про Него.
Дальше шёл поток заумных терминов и фраз про диссоциативное расстройство идентичности, эмоциональные травмы, насилие, синдром мнимых отношений, воображаемого друга. Мысли просто вихрем носились в голове, не успевая за всеми этими словами, смысл которых я не совсем понимал. Просто кричать хотелось от бессилия, но я лишь кивал головой в нужным местах, тем самым подтверждая слова доктора.
И что, теперь выходит я псих?
Герр Трюмпер откажется от меня… такого?... Откажется?!
В этот момент во мне что-то взорвалось, я поднял полные слёз глаза на мужчину, сидящего напротив, и кинулся к нему со всех ног, крепко обнял за шею, зашептав, чтобы он никому не отдавал меня. Что я нормальный. Что я не выживу без него. А он лишь нежно гладил меня по голове, успокаивая, как сына.
Отец, которого я потерял несколько лет назад.
Отец?
Не хотел я такого. Не хотел я так. Не хотел я отеческой любви.
Любить хотел его, пусть и не взаимно. Главное чтобы не прогонял, не смотрел, как на чокнутого, разрешал и дальше сидеть с ним допоздна в гостиной. Разрешал просто смотреть на него.
Доктора я больше не видел, и про этот сеанс герр Трюмпер никогда не напоминал мне. Его отношение не изменилось, чему я был несказанно рад, но какая-то тревога поселилась в моём сердце. Я вдруг осознал, что влюблён.
Что безумно полюбил другого человека. Человека, который годился мне в отцы. Мужчину. Который никогда, разумеется, не будет со мной.
Но надежда была? Была же?...
Её не стало тринадцатого марта, когда автомобиль герра Трюмпера попал под грузовую фуру. От автомобиля ничего не осталось. От тела моего любимого человека тоже. Всё было как в тумане, когда Эндрю вбежал в мою комнату с бешеным взглядом, прокричав, что отец мёртв.
Не поверил.
Не хотел верить.
Но когда фрау Траунтерберг, наша няня, вошла следом, теребив в руках платок, не смея поднять на меня глаз, я всё понял. Не принял, не осознал, но понял. Та жуткая истерика, случившаяся на месте аварии, куда нас всех привезли через пару часов, останется в памяти его детей навсегда. Да, я кричал, орал, срывая голос, что он не мог меня оставить, что я хочу за ним, что я хочу к нему. ЧТО Я ЛЮБЛЮ ЕГО.
Я сбежал этой же ночью, когда уставших, измотанных, нас привезли домой и строго настрого наказали, чтобы мы шли спать. Спать? А как теперь спать?
А как теперь жить?
Вильгельм, а ты сможешь теперь жить?




Обычный шестнадцатиэтажный дом. Обычные квартиры с обычными людьми внутри, у которых обычные земные радости и проблемы.
Несколько часов назад я потерял самого дорогого для меня человека. Слёз не было, лишь ноющая, разъедающая грудную клетку боль, которая становилась всё сильнее. Но я терпел. Пока я терпел.
Действительно, а что теперь меня держит? Что держит в этом мире? Начать всё с чистого листа? Бегать? Податься в детдом? Что делать?! Почему никто не объяснил, как выживать в этом чёртовом мире? Где эта грёбанная инструкция, чтобы я не умер? Чтобы я так не загибался… Где она, блять?
- Вильгельм… - Мне показалось, верно? Эти слова принёс порыв ветра, который растрепал мои итак спутавшиеся волосы.
- Посмотри вниз, Вильгельм… - Я обернулся. Резко. Не шутка, не галлюцинация. Где ты? Кто ты?
Неужели…
Это Ты. Во мне. Почему сейчас? Хочешь чтобы я остался? А я этого хочу?!
Где ты был, когда я нуждался в тебе? Что? Я прогнал тебя? Как? Почему ты послушал несмышлёного мальчишку? ДА КТО ТЫ ВООБЩЕ ТАКОЙ?
ЧТО ТЫ ТАКОЕ?...



А как я могу верить тебе? Ты тогда оставил, что помешает тебе сделать это вновь?
Я чувствую твоё присутствие, и в груди становится чуть теплее, насколько это вообще возможно в такой ситуации. А внизу уже стоят люди, подняв головы. Машут руками, что-то кричат, и я могу лишь догадываться, что это пресловутое «Не прыгай!». Кто-то собирается забежать в подъезд, чтобы подняться ко мне на крышу, но зачем? Кому. Какое. До. Меня. Дело?
Мой крик «неее-еет» разрывает ночную тишину, и люди останавливаются. Даже полицейский перестаёт орать какой-то бред про спасение в ужасно громкий рупор. Они просто смотрят.
Они просто будут должны принять моё решение. Я сам должен принять это решение. Куда я сделаю шаг, стоя на самом краю крыши. Назад или вперёд.
В неизвестность или вернусь в прошлое.
Прошлое, где было так плохо, где самый дорогой человек меня бросил. Обещал, что никогда не оставит одного.
ОН ТОЖЕ ВРАЛ!

Кто-то скажет, что это юношеский максимализм. А я же скажу, что не вижу иного выхода, потому что нет никакой цели. Нет мечты и смысла продолжать волочить это бессмысленное существование. Ты бы разозлился на меня, герр Трюмпер, как я сейчас злюсь на тебя. Обозвал бы глупым мальчишкой, ничего не понимающим в этой жизни.
А МНЕ НИКТО НЕ ОБЪЯСНЯЛ, КАК ПРАВИЛЬНО.
Я. НЕ. ПОНИМАЮ.
- Вильгельм…
- ДА НЕТ БОЛЬШЕ ВИЛЬГЕЛЬМА! – Кричу я, резко оглядываясь назад. Ты там. Ты пришёл. Прощаться? Всё такой же, с длинными волосами, которые под таким сильным дождём превратились в ужасные пакли, в длинном чёрном плаще, и взгляд твой теперь полностью походит на мой. Грустный и растерянный.
Ничего не понимающий.
Но ты должен. Ты – это я, ты знаешь, что Мы чувствуем. Ну же, помоги. Протяни руку или толкни назад. Я слишком слабый, чтобы сделать это.
Чувствуешь, да?
Я знаю, что чувствуешь, потому что по - тихоньку приближаешься ко мне, вытянув вперёд левую руку, пытаясь быстрее пальцами дотронуться до меня. И почему-то я уверен, что смогу ощутить тебя, словно ты настоящий, не вымышленный, как сказал доктор.

Взять за руку?
Протягиваю свою холодную ладошку, чувствуя твоё тепло. У меня даже получается слегка улыбнуться, потому что я скучал. Я ТАК СКУЧАЛ ПО ТЕБЕ. Мне интересно, а какая ты часть меня? Что ты вообще значишь для меня?
И почему-то всплывает слово «всё».
- Я чувствую… - смотрю в твои глаза и задыхаюсь из-за собственных слёз, которые непрекращающимся потоком льются по щекам.
- Я знаю, - шепчешь в ответ, сжимая сильнее, незаметно притягивая к себе. – Не делай этого. Мы оба погибнем.
- Мы не выживем здесь… - произношу, всхлипывая. – Может там, - слегка поворачиваясь обратно, - будет лучше?
- Не будет, поверь мне…

- Не верю, - киваю головой, и провожу рукой по твоей груди. Знаешь, а я думал, что ты осязаемый, но когда рука проходит сквозь тебя, я как завороженный смотрю на это, не в силах сдержать поток новых слёз.
Даже здесь обман.
И как никогда я чувствую своё одиночество…
Мне не нужно разворачиваться лицом к краю, потому что от свободы меня разделяют какие-то тридцать сантиметров. Я знаю это. Сделать один шаг назад, и, раскинув руки, упасть на холодный козырёк крыши под крик какой-нибудь девушки из всех тех зрителей, что собрались внизу.
Сделать один шаг.
Верный шаг.
Так будет лучше, ты же знаешь?
На моих глазах твой силуэт расползается в разные стороны, теряя привычные очертания, форму, оставляя после себя лишь холодный воздух. Проникаешь в меня, обволакиваешь со всех сторон, наконец-то я могу почувствовать себя целым. Теперь у нас общие мысли, воспоминания, я вижу Себя, маленького мальчика на пыльном чердаке, Твоими глазами. Зажмурившись, наконец-то делаю шаг.
Ещё один.
И ещё…
И теперь моей жизни больше ничего не угрожает.

А как жить дальше?...
- Разберёмся, - слышу внутри себя, и непонятно чему улыбаюсь.