Глава 5. Сердечная недостаточность.



Я сидела на коленях и отдирала с коврика Немо кусочки засохшей зубной пасты. В этот раз мы с тобой попрощалась… прямо посреди утренних водных процедур, с зубными щетками в наших ртах. Мои пальцы немного подрагивали, потому что ты должен был вернуться с минуты на минуту. И вот чем я себя занимала в твое отсутствие – крошеными кусочками засохшей зубной пасты. Вспоминая, как три дня назад белой пеной она капала с наших тел.

В детстве я ужасно боялась чудовищ, которые жили под ванной, но теперь я взрослая. Не знаю, что и кому я хотела доказать в эту секунду, но приблизив голову к самому полу, я заглянула под нашу ванну. И в страхе отшатнулась. Там действительно было нечто… чудовищное. Полупрозрачные оранжевые баночки с белыми крышками. Много. И на каждой твоя фамилия.

Хлопок входной двери показался мне гигантской пощечиной. Я даже чувствовала вкус крови у себя во рту. Я сидела на коленях полностью онемевшая, обездвиженная, парализованная, впиваясь глазами в баночку, на дне которой лежали белые продолговатые капсулы. Ванная комната вертелась вокруг меня, центробежная сила прижимала моё тело к холодной кафельной плитке. Я бросила таблетки на пол, обеими руками зажимая рот, в попытке сдержать дикий звериный вопль.

Такой ты меня и застал. И сел на пол в дверном проеме. И молчал. Я слышала, как бешено колотится твое сердце. Или это колотилось мое сердце. Или наши сердца одновременно. В этот момент я остро почувствовала, что схожу с ума. Срочно нужно было что-то менять… Спасаться.

- Что это?

- Ты знаешь, что это.

- Зачем они тебе? Скажи, что это обезболивающие, скажи, что это снотворное! Пожалуйста, скажи!

Наши глаза встретились только сейчас. И я отчаянно шарила взглядом в глубине твоих глаз, я искала надежду, которую ты всегда мне давал, но сегодня не находила.

- Я не хочу лгать. Тебе.

- Ты уже обманул меня. Когда скрыл всё это.

- Ты не должна меня упрекать. Ты была счастлива.

- А теперь я несчастна!

- Если ты несчастна со мной, уходи. Пока не ушел я. Я не могу разделить твое несчастье, если оно вызвано моей близостью.

- О чем ты думал? Я бы узнала рано или поздно.

- Жаль, что ты узнала рано. Еще есть время.

И я опять кричала, зажимая руками свой рот. Никогда еще я так не кричала.

- Адели, пожалуйста.

Ты зажимал руками свои уши, а глаза твои выглядели больными, запавшими, смертельно усталыми. И голос твой был точно таким же.

- Почему? Просто скажи, почему?!

А в моем голосе было столько обвинения и обиды, что твои глаза вспыхнули, пригвождая меня к полу пуще прежнего.

- Потому что все, кто об этом знают, хоронят меня заживо. Моя семья. Мои друзья. Все они! Каждая наша встреча – это прощание, они жалеют меня глазами и не знают, о чем со мной говорить. Они уже думают обо мне как о мертвом. А я просто хочу жить! И ты была той, с кем я жил. И если ты тоже собираешься похоронить меня, то я хочу на самом деле умереть.

Я плакала, мои слезы капали на коврик и смешивались с крошками зубной пасты. Кого я оплакивала? Себя, наше счастье или тебя?

- Ты уезжал от меня в больницу. Тут же стирал свои вещи, чтобы я не почуяла запаха. И украдкой принимал лекарства, закрыв дверь ванной. О чем ты думал в эти моменты?

- О том, что не хочу, чтобы ты меня жалела и оберегала. О том, что не хочу, чтобы ты страдала. О том, что не хочу превращать отпущенное мне время в массовую подготовку к смерти. О том, что просто хочу с тобой жить, как жил.

Как бы и я хотела жить с ним, просто как жила до этого. Но могла ли я… мог ли хоть кто-то отбросить в сторону мысль о потере своего самого дорогого, самого сокровенного? Эти мысли ты читал в моих глазах, и твои глаза тухли, и сам ты становился весь черно-белый.

- Прости, Адели. Прости за это всё. И прости за то, что ты должна уйти.

И я действительно думала об этом. Так работал инстинкт самосохранения. Уйти от боли, спрятаться от страшного.

- Выйди. Дай мне время.

Он ушел и плотно закрыл за собой дверь.

А я залезла в холодную ванну, не снимая с себя его майки, одетую наизнанку. Зашумела вода, ледяные брызги, должно быть, попадали на мои голые ноги, но я не чувствовала. Ванна набралась очень быстро, и я погружалась в воду с головой, задерживая дыхание, думая о том, как быть. Наверное, я обманывала саму себя, потому что приняла решение еще тогда, когда только заглянула под эту ванну.

Могла ли я уйти, любя его и зная, что он любит меня? Могла ли я уйти, и оставить его одного, зная, что времени на одиночество у него нет? Могла ли я уйти и не вернуться, зная его адрес? Могла ли я уйти и засыпать по ночам, зная, что он не может заснуть? Могла ли я… Нет, я не могла.

Выныривая из своего оцепенения, я понимала, что просто остаться здесь – мало. Нужно принять всё это. Не противиться, не сопротивляться неизбежному. Не тратить время на сожаление. Не провожать и не скучать по нему заранее. Могла ли я сделать вот это? Я должна была мочь. Или, не вынося моей скорби, он уйдет сам.

Стащив с себя его мокрую майку и оставив ее плавать в набранной до самых краев ванне, оставляя мокрые следы на полу, я шла на кухню, к своим шкафчикам с одеждой. Он курил и смотрел в окно, всё еще полностью одетый, а значит, его руки тряслись не от холода. Когда я натянула на свое мокрое тело самый нелюбимый колючий свитер, он повернулся и метко стрельнул взглядом в мои глаза. Тогда его плечи опустились, и он сказал это, принимая безоговорочное поражение:

- Всё еще плачешь.

- Нет.

- Ты раньше не лгала мне.

- А ты раньше не собирался бросить меня!

- Я не собираюсь тебя бросать, Адели. Я собираюсь умирать.

И от этого я плакала пуще прежнего, наказывая его за то, что он не давал мне ни малейшего выбора. Я говорила Сэм, что хотела свою собственную историю. И вот я её получила. Только совсем не знаю, что теперь с ней делать.

- Что за болезнь? Нет ни одного шанса?

- Тебе не нужно знать деталей, именно они делают вещи реальными.

- Куда еще реальнее… Сколько есть времени?

- Адели, это не поможет тебе справиться. Не нужно об этом думать, иначе ты просто не сможешь выкинуть это из своей головы даже на минуту. Моя мать и мои сестры…

- Скажи мне! Сколько времени? Сколько! Времени! Сколько!

Он разбил пепельницу об пол, и малиновые осколки красиво отбрасывали свет лампочки. Это смогли уловить даже мои насквозь промокшие глаза. Потом он оказался совсем близко, держа меня обеими руками за шею, прижимая к кухонным шкафчикам.

- Не делай этого со мной, Адели.

Должно быть, он чувствовал, как мое сердце бьется в горле.

«Скажи мне», – беззвучно шептали мои губы. И я почувствовала, что он сдался, прежде чем услышала ответ:

- Несколько лет… может, три года.

Он обхватил меня руками, а я вжималась в его тело что было сил. И это был мой капкан. И моя свобода. Всё вместе.

- Так страшно.

- Это жизнь, Адели. Кто-то умирает каждое мгновение. Сейчас. И сейчас. И снова.

- Пусть они умирают, мне все равно. Пусть они гибнут миллионами, мне все равно. Но не ты.

- Адели. Я могу выйти на улицу, и меня собьет грузовик. Мне на голову может упасть пианино. Или я могу поймать шальную пулю. И ты точно также. Никто ни от чего не застрахован. Нужно жить сегодня, как мы делали все это время. Просто не смотри в будущее. Нет смысла. Все равно, случится так, как должно.

- Но что я буду делать потом? Тебя не будет, тебе не придется искать выход. А я?

- Я не знаю, что случится потом, поэтому не могу ответить. Ты можешь через неделю влюбиться в другого, ты можешь поскользнуться и впасть в кому, ты можешь потерять память, ты даже можешь умереть раньше меня… Просто живи сегодня, сейчас. Со мной.

И я приняла твою философию, потому что принимала от тебя всё подряд.

- Люблю тебя.

- Люблю тебя. Я очень скучал.

И я вцепилась руками в его одежду, сжимая её в побелевших кулаках. И уткнувшись в его шею, снова плакала, обещая ему, что в последний раз.

- Поужинаешь со мной?

- Да. Хочу есть.

Он отпустил меня и улыбнулся, заглядывая в глаза. Приоткрыл дверцу шкафа, достал и положил мне на колени синие джинсы, запачканные желтой краской, потому что нам в голову не могло прийти, что кто-то станет красить скамейки в декабре. И ты тоже был в тех джинсах, в которых сел на ту лавочку вместе со мной. Вот так мы и вышли из дома, помеченные солнцем на наших задницах. И шли до нашего любимого места какой-то пьяной, петляющей походкой. Я крепко держала его за руку и не думала о том моменте, когда мне придется ее навсегда отпустить.

Маленькие снежинки падали с неба, но не долетали до земли. Воздух был холодный и хрустящий.

- Скоро Рождество.

- Ты что-то придумал?

- Моя мама хочет, чтобы мы пришли. Не знаю, могу ли я отказать.

- Мы можем сходить.

- Если все они будут там, мне придется страшно напиться.

- Всё будет нормально.

Я толкнула его в бок, и он светло ухмыльнулся, встречаясь со мной своим улыбчивым взглядом. И в этот момент я почувствовала себя почти такой же счастливой, как прежде. Он мог заставить меня забыть о будущем. На время.

Мы ели огромную порцию жаркого, и он запивал это дело пивом. Его губы были жирными и чуть горьковатыми на вкус. Одной рукой он держал ребрышко, и зубами аккуратно снимал с него сочное мясо, забавно морща нос. Здесь и сейчас я перестала верить в Бога. Невозможно. Просто невозможно, чтобы он позволил умирать ему.

В следующие несколько дней ты разбил пару бокалов, а я позволила себе немного крика и обоюдной боли, но, так или иначе, мы заново ловили равновесие.

Через пять дней я снова вернулась к тому, с чего мы начали новую жизнь.

Мы только проснулись. Я сидела на кровати, свесив ноги, а ты лежал на подушках, медленно моргая.

- Почему ты не предлагаешь пожениться?

- Люди женятся, чтобы вместе строить будущее. У нас нет общего будущего.

- Но я хотела бы быть твоей. Хотя бы вдовой.

Вот так просто мы обсуждали твою смерть. Внутри я вся была ледяная. Чувствовала, как мои замерзшие кишки трескаются и падают куда-то вниз. Но я не могла истерить, страдать или впадать в депрессию. Поэтому ходила вокруг тебя на цыпочках, чтобы ты не услышал тот треск из самых моих недр.

- Птичка, мы уже не сможем жить сегодняшним днем, если поженимся.

- Оставь мне хоть что-нибудь от себя.

- Зима – не самое подходящее время для свадеб.

- Просто распишемся, никому не скажем.

- Нет, Адели. После свадьбы женщинам хочется детей. А я не могу тебе этого дать.

В глазах твоих мелькнула боль, и я почувствовала себя дьяволом, поливающим уксусом твои раны. Я почувствовала, что еще немного и ты сорвешься, осознавая, что не можешь мне дать ничего постоянного. И тогда ты уйдешь, поэтому я не стала гнуть свою линию.

- Ладно. Мне всё равно. Пусть так.

Твои руки подтягивали меня поближе к себе, и мы опять обо всем забывали.

На самом деле, я приспособилась к такой жизни проще, чем могла себе представить. И с каждым днем становилось всё легче спокойно дышать, не приходилось убегать в туалет, когда накатывали чертовы глупые слезы, не приходилось зажимать рот рукой, когда ночью хотелось выть и стенать. Я все реже и реже ловила себя на плохих мыслях, но не смогла перестать об этом думать совсем. Теперь я действительно верила в то, что совсем скоро смогу избавится от щемящей боли и тоски. Ты сделал меня больной, но ты же оказался чудотворным целителем.
И если бы мне пришлось еще раз пройти весь этот путь, я бы не задумываясь это сделала. И еще раз. И снова. И снова. Столько раз, сколько потребуется.

___________

От автора: Наконец я выложила главу, которая является для этой истории переломной. Она получилась маленькой, но мне не хотелось что-то специально выдумывать, искусственно её увеличивать. И для меня очень важно ваше мнение, каким бы оно ни было. Стоит ли вообще развивать эту историю дальше? Хочется ли вам знать, чем все это закончится? Поэтому попрошу тайных читателей стать на несколько минут явными и написать пару слов, да или нет.))
Заранее хочется всех попросить, чтобы меня не обвиняли в том, что я кликаю беду на Роберта, в шапке этой истории есть предупреждение: я никак не связываю реального человека и вымышленного персонажа между собой, мой Роберт существует только здесь, на этих страницах.

Добро пожаловать на ФОРУМ!