Осенняя ночь спустилась рано и скоро поглотила город Кембридж. Город же, сопротивляясь самоотверженно ее натиску, зажигал многоцветные огни. Осветились фонарями улицы. Витрины магазинов сверкали во много раз ярче, завлекательней и живописней, чем днем. Слабо мерцали плакучие ивы в парках, и столбы мощного света от прожекторов упирались в древние стены колледжей. Иллюминация заставляла небывалым пламенем вспыхивать все закоулки центра и творила какое-то праздничное, карнавальное ощущение.
Двадцать тысяч студентов. Если днем казалось, что их много, то теперь их стало много до чрезвычайности. Они выбрались из своих дневных укрытий - а обыкновенно прятались они за стенами кампусов, столовых и библиотек – и захватили улицы, переулки, аллеи и площади. Теперь все они куда-то шли целенаправленно или, наоборот, прогуливались бесцельно; входили в двери и выходили из дверей, сидели на лавочках, набивались толпами в пабы, шумели, кричали, говорили на неизвестных наречиях. Горели узкие готические оконца за толстыми решетками. Там, в сыроватых холодных келейках остались лишь согнувшиеся под бременем знаний буквоеды, глотатели энциклопедий и пожиратели бутербродов с курицей.
Сэм и Дин прошлись по вечернему городу, невольно любуясь его пестротой. Это была особая многокрасочность, не похожая ни на павлинью радугу многолюдных южных базаров, ни на электрическое море Лас-Вегаса или Нью-Йорка. Здесь неспешной, но полной мощи рекой текла какая-то стародавняя средневековая энергия, чуть подкрашенная современностью. Она плескалась под серенькой, щербатой, но всегда чисто выскобленной поверхностью здешнего аккуратного и точного распорядка жизни. У обоих Винчестеров появилось необъяснимое чувство легкой зависти. Наверное, они позавидовали беззаботности и, как ни странно, молодости всех этих смешных, неловких студентов. Да, именно их молодости и глупости, если угодно. Или, точнее, их неведению, благодаря которому они могли пока еще с надеждой и без страха взирать на мир. Конечно, когда-то и они разочаруются, утратят иллюзии, перестанут ждать от себя подвигов и озарений. Они поймут, что деньги, на которые возложено столько надежд, не приносят счастья; они с удивлением обнаружат, что любовь и дружба хрупки, ветрены и почти иллюзорны. Они увидят, что все дорогое им постепенно скрывается за пеленой прошлого, а они сами в одиночку должны противостоять вселенной, не имея опоры ни в ком, кроме самих себя. Человек приходит в этот мир совершенно одиноким. Одиноким он покидает его…
Но сейчас студенты веселились, а Винчестеры почувствовали легкую грусть по уходящим дням и по простой понятной жизни.
Сэму стало особенно печально. Он вспоминал колледж…вспоминал Джесс. С мукой в сердце он восстановил деталь за деталью ее образ. Снова перед его взором предстала стройная высокая фигура, которая двигалась грациозно и уверенно; насмешливые глаза с улыбкой рассматривали лицо Сэма Винчестера, руки обнимали его шею, Джессика произносила слова, которые терялись в шуме – Сэм видел лишь движение ее влажных блестящих губ… Возможно, она не была совершенна, но, погибнув, осталась утраченным и никогда более не обретенным идеалом. Потом возникла картина их последнего вечера. Вдвоем они вели разговоры о будущем, которого у Джесики как раз таки и не было...
- Вот, пришли, - неожиданно прозвучал голос брата.

Клуб-бар «Золотой Лев» располагался в стороне от исторического центра города в довольно большом здании викторианского стиля. Внимание Винчестеров немедленно привлекла яркая афиша, висевшая при входе в клуб. «Сегодня вечером «Зе Соул Мэйтс» и Эрик Стентсон на Анимализм Пати. Начало в 22:00, вход - £5» возглашала она. На розовом фоне афиши было два изображения: слева - черно-белый групповой портрет: четыре парня с гитарами и очень красивая полноватая девушка-солистка. Справа – силуэт стоящего спиной к зрителю молодого человека, которому на компьютере пририсовали забавные рожки и стрельчатый хвост. Дин усмехнулся.
Вошли внутрь, купили билет у охранника, стали подниматься по лестнице в зал. Стены дрожали под напором музыкального прилива.
…they call the Rising Sun…it’s been a ruin for many a….boy…..my god…I’m one…
Слова обрывками долетали из-за ряда колонн, тонко и зло завывал электроорган, от хриплого голоса солиста сжимало сердце. Невольно вспомнилась та ночь, освещенные луной, замерзающие лужи на скользкой дороге, голос из радиоприемника.
- Черт, мороз по коже от этой песни! – крикнул Дин Сэму на ухо. Тот согласительно кивнул.
Винчестеры заглянули в зал, похожий на обширную темную пещеру с бордово-коричневыми стенами. Повсюду с фотографий плакатного формата смотрели лица из другой эпохи, похожие на современные и в то же время совсем другие. Длинные волосы, огромные круглые очки, подведенные глаза, бледные губы, короткие платьица, узкие брюки… со стен смотрели 60-е. Отец, хотя его собственная юность пришлась на последующее десятилетие, рассказывал, что это было хорошее время, светлое и наивное, полное надежд, несмотря даже на Карибский кризис, Кеннеди и Вьетнам…
Народу было полно, но почти все собрались на танцполе, и можно было свободно выбрать себе столик. Несколько парней играли в углу в бильярд, и Дин быстро оценил, нельзя ли с их помощью немного компенсировать чудовищную утреннюю растрату. Нет, играли не на деньги. В «Золотом Льве» это, видимо, было не принято вовсе. Налицо риск схлопотать неприятностей, если заявиться к ним с подобным предложением.
Зрители около сцены раскачивались и приплясывали в такт музыке. Выделялась среди них весьма живописная компания, одетая по моде 64-го года, в куцых серых пиджаках без воротников, в коротких брюках и с ужасными прическами, из-за которых уши у всех троих казались в той или оной степени оттопыренными. А на сцене у микрофона солист лет сорока, длинноволосый и рано седеющий, пел старую тоскующую, рыдающую и жестокую песню.
- Один в один делают, а! – заметил Дин. Он встал позади толпы зрителей и, вытягивая шею, посмотрел на музыкантов. – Только непонятно, а где же заявленная в рекламе красавица? Ах, вон она. Чего они ее так задвинули-то вглубь? Сэм, слушай, ты когда-нибудь видел такое роскошное лицо?
Сэм посмотрел на девушку в шелковом платье. Она оказалась в жизни еще полнее, чем на фотографии, но лицо у нее было и вправду очень красивое, с южной яркостью бровей и ресниц, но совсем не смуглое, белокожее. Впрочем, не до девушек было. О чем Сэм поспешил напомнить Дину.
- Ладно, пошли искать столик и звонить нашему благодетелю, - решил старший Винчестер.
Однако благодетель брать трубку не желал. Дин названивал ему минут десять, но в телефоне раздавалось только заунывное «гив пис а ченс!» вместо гудков. Дин не хотел признавать перед Сэмом очевидное: библиотечный знакомец его грубо мистифицировал. Кляня Майка Дамбровски на чем свет стоит, старший все же предположил, что тот где-то рядом и не слышит телефона из-за музыки. Потом он вызвался сходить в бар и принести пива, а заодно и прощупать обстановку. Сэму представилось живо весьма, как брат будет щупать обстановку, и он засмеялся в рукав. Дин ушел, а Сэм, сев к сцене спиной, дабы не отвлекаться, достал отцовский дневник, положил его на столик и взялся перечитывать.
…Калеб…пока на земле остается воплощение хотя бы одного из троих… демон неуловим… имеет связь с телесным миром через своих слуг… уничтожить всех троих…тогда демон попадет в заточение навсегда…
По залу прокатился возбужденный рокот, гомон и свист. Сэм без особого интереса обернулся и увидел, что гитарист приветствует зрителей, высоко подняв над головой руки.
- А теперь, ребята, хочу представить вам действительно классного парня! Моего хорошего друга…- казалось, что музыкант долго бежал и теперь с трудом переводит дыхание, - вашего хорошего друга… мистера Эрика… Бердона! – Сэм опять повернулся и прищурился. Фамилия странно знакомая…
- Он издевается… - прозвучал другой голос, негромкий, приятный, хотя и немного жестковатый.
- Ничуть! – смеялся гитарист.
- Как же ничуть, когда я тоже этот ролик на Youtube видел, - мягко возражал второй. – Слово в слово повторил, плагиаторщик… - здесь Сэм вспомнил, что Эрик Бердон – имя солиста группы The Animals. Он посмотрел в сторону бара, пытаясь отыскать брата среди толпы, но Дин куда-то пропал.
На несколько мгновений загудел микрофон. Его поправили, и потом второй продолжил говорить:
- Вы знаете, - произнес он, - у одной моей доброй подруги, присутствующей, кстати говоря, здесь в зале, сегодня был тяжелый день. Во-первых, она сломала ноготь, - смешки и одобрительный свист из толпы. – Мало ей было переживаний, но чуть позже она еще и порвала колготки…ну знаете, на одной из этих дубовых лавок XVI века, тех самых знаменитых университетских лавок, изгрызенных многими поколениями жучков и студентов, которые часто принимают мебель за гранит научных теорий. Моя подруга села как раз на то место, где какой-то негодяй, судя по почерку, в 60-х годах прошлого столетия выковырял своим перочинным ножичком надпись «Я люблю всех!» В результате имеем: антиквариат окончательно испорчен, на колготках затяжки, прекрасное лицо девушки искажено гневом и рыданиями – а это уж, согласитесь, никуда не годится…- аплодисменты и нарастающая волна общего хихиканья. - Так вот и мы, - пауза, голос стал тише, но слова прозвучали чеканно, - поем порою о любви, а сеем вокруг себя хаос и разрушение. «Gratefully Dead», господа!
Свист…Первые аккорды, резкий монотонный риф, повторяемый двумя гитарами, словно они неслись наперегонки друг с другом, и разбойничьи выкрики: «У меня есть, что вам сказать! Вы думаете, я сумасшедший? Но я люблю вас всех!»
Сэм опять обратился к дневнику, но через некоторое время заметил, что барабанит пальцами по столу, бессознательно включаясь в надрывный и жесткий ритм песни, которая была скорее похожа на вырвавшийся наружу душевный вопль. От голоса нового солиста мурашки текли по коже, как струи холодного душа.
- Сэм, - Дин появился рядом, словно из-под земли, как только закончился номер. Пива при нем не было, а по выражению лица сразу можно было понять, что он обнаружил нечто нетривиальное. – Пошли со мной в бар, я тебе кое-что покажу, тебя это должно заинтересовать, - сказал старший Винчестер и кивнул со значением куда-то в сторону.
- Господи! Неужто Тень отца Гамлета? – удивился младший, поднимаясь.
- Кое-что позанятней, - бросил в ответ Дин.
Оба пробрались через толпу приплясывающих без музыки и махающих руками людей. Дин провел Сэма к левому краю бара, поближе к сцене, заказал два пива и намекнул многозначительно:
- Будь внимателен.
На сцене происходило движение. Музыканты меняли инструменты, бродили взад и вперед, перешагивая через провода, и поправляли штепсели.
Особое внимание привлекал к себе молодой человек, стоявший в тени спиной к залу. Он подкручивал колки на гитаре и проигрывал обрывки мелодий. При одном взгляде становилось ясно, что он и есть тот самый черт с афиши – очень характерная фигура: на редкость стройный, а танцорская осанка и движения исполнены изящества весьма необыкновенного, что было заметно, как теперь поняли Винчестеры, даже в неподвижном силуэте на фотографии. Одет во все черное. На нем был черный кожаный пиджак, черная водолазка, темные узкие брюки и замшевые востроносые ботинки а-ля кубинские, того же мракобесного черного цвета. К нему подошла солистка (Дин уже выяснил, что ее зовут Кармен, и что послушать ее здесь можно каждые выходные), положила руку парню на плечо и стала о чем-то рассказывать ему и ударнику, который, перегнулся через бас-барабан и слушал с удивленной миной. Когда она закончила говорить, все трое переглянулись и громко расхохотались, причем ударник исторг из себя чудовищный не то фырк, не то хрюк. Второй смеялся, и в то же время жмурился, держась за висок так, словно от смеха у него болела голова.
Затем молодой человек направился к микрофону.
- Два…полтора… - сказал он, отвернулся, чертыхнулся, так чтобы не было слышно в зале. – Сэм! – Сэм Винчестер вздрогнул и резким движением обернулся. Но парень смотрел, близоруко щуря глаза, куда-то в дальний угол зала. – А можно вот этот микрофон подправить…? Хотя бы по верхам… О! Вот, хорошо пошла! «Ах, матушка, в церкви сквозняк продувной! Куда как теплей и приятней в пивной!..» - А потом вдруг затянул тоскливо-комически на неизвестном языке: - Ik ben van het liuaards gild/ en van de bedel klerken,/ Die liever spelen en drinken gaan/ dan dat ze zouden werken …Нормально, - произнес он с совершенно серьезным выражением лица и отошел на шаг. Можно было слышать, как он говорит длинноволосому гитаристу: «Работает вроде, погнали».
- Вот теперь приглядись к роже этого чувака, - сказал Дин Сэму.
Сэм хотел последовать его инструкции, но это оказалось не такой уж простой задачей. Как только музыканты начали следующий номер, включились ядовито-синие прожекторы, и казалось, что в их свете лица и фигуры плывут и двоятся. Но что-то с лицом парня было определенно не так, только Сэм Винчестер никак не мог понять, что именно.
…Always be strong, never weak…We don’t mind if you call us freaks!..
- Поближе бы на него взглянуть… - сказал Сэм.
- Ну, можешь, конечно, подойти после концерта и пригласить на свидание… - ответил старший, хитро ухмыляясь. Сэм пропустил шутку мимо ушей.
- Погоди… лицо в шрамах… и, если мне не мерещится…Черт! – вдруг вырвалось у Сэма. - Да у него клыки!
- Не ори! – шикнул на брата Дин. – Ну? Как тебе это нравится?
- Совершенно не нравится, - серьезно сказал Сэм. – Ты хочешь сказать…Нет, здесь какая-то нестыковка… - Сэм сделал жест, словно бы отмахивался от чего-то, что мешало ему размышлять. – Они же их могут скрывать! Клыки, в смысле…Может, он - гот?
- Приехали, Сэмми! – воскликнул Дин. – Это что, по-твоему, готская вечеринка? – старший кивнул на длинноволосого бородатого паренька в рваных джинсах и длинной разноцветной рубахе, который, кружась, как дервиш, проплывал по залу, заставляя людей расступаться в разные стороны. - Готы слушают, слава богу, «апокалиптик фолк», а не Чабби Чекера.
- Хорошо, ладно, глупость сказал, - смутился Сэм. – Но, быть может, он не гот, а просто… придурок? Есть же такие, которые наращивают… видел когда-нибудь «Человека-леопарда»?
- Сэм, не отрицай очевидного! Если я хоть чего-то смыслю в потусторонних тварях, то это – вампир, – возразил Дин с азартом, - очень качественный, добротный английский вампир, которому испортили его симпотную вампирскую мордашку в какой-то межклановой разборке. Ну, ты посмотри на него…
Сэм, не отвечая, опять долго присматривался. Наконец, ему пришлось согласиться с тем, что солист у микрофона и в самом деле ни кем иным быть просто не мог. Весь его облик, каждый жест и каждое движение свидетельствовали о присутствии чего-то нечеловеческого.
- Похоже, есть шанс сделать приятное мистеру Куперу… - подытожил Дин. Он присматривался к остальным участникам группы. Нет, эти - совершенно обычные люди, даже красавица Кармен. Дин перевел взгляд на публику.
- А если мы все-таки ошибаемся? – поинтересовался Сэм.
- Естественно, сначала проверим реакцию на святую воду.
- И, если что, извинимся за причиненные неудобства?
- Почему бы и нет? – усмехнулся старший. – Я за вежливость. Так, берем пиво и возвращаемся за столик.
Перевалило за полночь, но у выступающих, равно как и у зрителей, открылось нечто вроде второго дыхания. Непосредственно перед перерывом наблюдался небольшой спад активности, но после него пошел настоящий драйв, который нарастал с каждой новой песней. Исполнение становилось все жестче, музыканты то и дело перебрасывались шуточками со зрителями, вызывая тем самым взрывы смеха и аплодисментов. Иногда кто-то из выступающих спрыгивал со сцены и уходил в бар или подсаживался за столик к знакомым. Во время короткой передышки молодой человек успел зайти за стойку бара, где, как заметил Дин, глотал какие-то таблетки. Вслед за этим он вдруг снялся с места, быстрыми шагами прошел через зал, совсем близко от опустивших глаза Винчестеров, и скрылся за дверью.
- Ну, еще только этого не хватало! – прорычал сдавленным голосом Дин. – Если он сейчас свалит… Я пойду за ним.
- А если он просто курить пошел? – замахал руками Сэм. – Ты ведь с ним сейчас в дверях столкнешься.
- Курить и здесь не воспрещается, между прочим, - резонно возразил Дин. – Так какого хрена его на улицу понесло? Короче, я сделаю вид, что я – не я, и что я вообще в гардероб из куртки деньги забрать. Там стена стеклянная, я просто посмотрю.
- Осторожнее только…
- Иди ты, Сэм, честное слово! Как наседка…
Напустив на себя беззаботный вид, нарочно переглядываясь со всеми находившимися в ближнем радиусе девицами, Дин не спеша спустился вниз, попросил гардеробщика выдать ему куртку на минуточку и принялся сосредоточенно рыться в карманах. Незаметно он при этом поглядывал наружу. Сквозь затемненное стекло он увидел, что молодой человек сидит на лестничных перилах, курит, медленно затягиваясь, и периодически прижимается виском к колонне. Выражение лица у него было при этом страдальческое. Потом он резко спрыгнул с перил, затушил недокуренную сигарету и стремительно влетел обратно, с грохотом затворил дверь. Когда молодой человек проходил мимо, Дин ощутил волну прохладного воздуха с улицы, в котором смешались запахи духов и очень пряного табачного дыма. Дин незаметно потянул носом, искоса взглядом провожая парня, - пахло, вроде, не травкой. Возвратив куртку, Дин Винчестер не спеша направился обратно. По дороге на него натолкнулся тот самый грязноватый и волосатый хиппи, который продолжал плавать по залу в своей психоделической пляске.
«Видимо, улетел чувак конкретно, не поймаешь …» - подумал старший Винчестер и посмотрел, куда тот покатится, будучи мягко отброшен его сильной рукой.
…Sweet dreams that leave all worries behind you…But in your dreams…whatever they be…dream a little dream of me…
Описывая широкие полукружья, волосатый добрел до сцены и остановился прямо перед певицей, принялся раскачиваться из стороны в сторону. В левом темном углу около сцены обозначилось малозаметное, но напряженное движение. Потом хиппи вдруг стал клониться в сторону Кармен, будто намеревался обнять ее ноги. И тут же был с подчеркнутой аккуратность подхвачен за плечи и оттеснен в сторону тем самым молодым человеком. Некоторое время он насильно удерживал волосатого в углу и что-то ему втолковывал, спокойно, но настойчиво. Хиппи в свою очередь отворачивал лицо и ежился, как маленький ребенок, и выражение у него было такое, будто он не понимает языка, на котором к нему обращаются. Будучи отпущен на волю, хиппи потек прочь и через некоторое время всплыл около бильярдистов.
Парень какое-то время наблюдал за ним, потом опять раздраженно-быстрым шагом прошел по залу и остановил охранника. Прямо около столика Винчестеров. Сэм поспешно спрятал дневник, и оба брата устремили взоры в глубины своих пивных кружек. Странный молодой человек стоял так близко от Сэма, что тот, к примеру, мог бы вытащить у него выглядывавший из заднего кармана бумажник…ну, или дать хорошего пинка. Украдкой рассматривая парня, Дин пришел к выводу, что сначала не совсем верно оценил его пропорции. На сцене он казался значительно выше и массивнее, чем был на самом деле.
«Ничего, вдвоем должны справиться», - решил Дин.
О чем парень говорил с охранником, из-за музыки и общего гудения разобрать было практически невозможно. Только один раз Винчестеры услышали резкое: «…Что? Я должен за укурками надзирать?» А потом к ним присоединился некто третий и приветствовал парня веселыми восклицаниями и хлопал по плечу. Двое завели беседу и переместились ближе к соседнему столику. И вот, в момент, когда Винчестеры пустили все внутренние ресурсы на то, чтобы не привлекать к себе внимание, недавние школьницы, находившиеся тут же рядом, на диванчике позади Дина, ресурсы пустили как раз таки на то, чтобы интерес к себе возбудить. Одна со сдавленным хихиканьем протянула руку и тихонько дернула молодого человека за брючину. Тот не обернулся, единственно слегка махнул на нее пальцами. Девчонки залились смехом и смело повторили нападение – никакой реакции. Еще раз…
- Так, барышни! – барышни прянули, когда парень совершенно неожиданно набросился на их столик и поставил на него локти, нарочно громко ударив по столешнице. – Смотреть можно. Рвать на сувениры – только с письменного разрешения администрации, - произнес он, загадочно улыбаясь… и вдруг, повернув голову, окинул Дина быстрым взглядом, лишенным, пожалуй, враждебности, но со смесью сосредоточенности, заинтересованности и высокомерного холодка. Зрачки его, несмотря на полумрак, были неестественно сужены. Старший Винчестер ругнулся про себя.
Потом молодого человека позвали, и он ушел.

…I committed a crime being hungry…crime… being needy and poor… Left the grocery store man bleeding when he caught me robbing his store…
Остаток вечера прошел в каком-то лихорадочном, угарном веселии. Молодой человек, так заинтересовавший охотников, доминировал на сцене, причем, казалось, помимо собственной воли. Безусловно, остальные музыканты были весьма хороши; загляденье была Кармен, которая пела так красиво, что иногда екало сердце и даже как будто увлажнялись слезами глаза. Голос у нее был такой же ровный, мягкий и сильный, как она сама, как ее очень печальные темные глаза в тени бархатных ресниц. Но когда он выходил на сцену, что-то взрывалось, что-то выплескивалось в зал, когда он начинал петь, - сверкающая и переливающаяся тьма, искры, огонь, терзание. Много боли и тут же одушевление, и радость, и надежда сквозь поток мучений. Это завораживало и заражало. Это заставляло провалиться в черный водоворот и поверить на несколько минут, что музыка с ее помешательством и экстазом есть самая важная вещь на свете.
Он пел один. Он также пел дуэтом то с длинноволосым гитаристом, то с солисткой группы, а уже в конце спустился на танцпол и под восторженные крики публики в головокружительном темпе с какой-то рослой фигуристой девицей выкидывал уж совершенно невероятные колена под «Тюремный рок». Причем на пятом фляке он, как заметили Сэм и Дин, чуть не влетел в стену – будь последний прыжок чуть подлиннее, точно бы врезался. Публика не замечала ничего, зал ревел.
Наконец, раздались финальные аплодисменты, музыканты стояли на краю сцены и кланялись зрителям, взявшись за руки.
Дин посмотрел на часы: половина второго ночи.
- Пора, Сэмми, пошли, - сказал он. Лицо у Дина было сосредоточенное и мрачноватое.

***
…Конец…Слава богу, пережили…
Головная боль, частично, было, отступившая, когда Эрик поднялся на сцену во втором отделении, снова стала усиливаться, приближаясь к той отметке, когда у него мог случиться обморок.
…Дома …пожалуйста… но только не здесь…
Эрик прошелся по быстро пустевшему залу клуба, стараясь всеми силами скрыть тот факт, что его шатает из стороны в сторону, и опустился на один из жестких диванчиков, которые стояли парами друг против друга. Огляделся по сторонам, убедился, что никто на него не смотрит, и лег, выставив ноги в проход. С потолка прямо ему в лицо светил белый софит. Пришлось закрыть лицо локтем.
Головная боль началась еще в первой половине дня. Ее предвестником было ощущение разбитости, которое Эрик не мог стряхнуть с себя все утро. Он выпил подряд две чашки черного кофе, которые принесли временное облегчение, но уже после ланча в университете пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию и принять эрготамин, не произведший, впрочем, почти никакого эффекта. Потом еще и еще, с прежним, надо заметить, мизерным результатом. К середине вечера мигрень довела Эрика почти до отчаяния, и во время концерта он был вынужден периодически удаляться куда-нибудь, то в бар, то в туалет, то на улицу, чтобы прийти в себя. Нервы его все сильнее взвинчивались, появилась легкая дрожь в руках, а зрение ухудшилось настолько, что трудно стало сфокусировать взгляд даже на лицах зрителей в переднем ряду. Стараясь в этом состоянии сохранить относительную ясность мышления и подавить боль, Эрик выкладывался на сцене с таким неистовством и даже злостью, что в определенный момент пришел в странное полуэкстатическое состояние, которое отчасти перекинулось на зал. Зрители слышали в голосе его вопль, как всегда у него, у Эрика, вопль задушенный - крик сквозь вежливо-холодную улыбку, сквозь слезы и зубовный скрежет. В этом мелькало что-то шаманское, первобытное, где упоение и ужас слиты воедино. Здесь таилась иррациональная скоротечная власть над другими, которую приобретаешь, потеряв власть над самим собой. Эрик всегда испытывал к подобного рода явлениям недоверие цивилизованного человека, подозревая, что музыка со всей ее болью и правдой, иронией и могуществом именно в такие моменты выпускает когти… Наваждение… Сейчас он ощущал себя выпитым, опустошенным.
- Ну что, совсем плохо? – над Эриком нависла тень.
- Яду мне, яду…- простонал он хрипло.
- Бе-едный, - ответил женский голос. Крис встала над ним и стиснула его лодыжки между своими. – Может, не надо было нам с тобой скакать? Мне показалось, или ты на самом деле чуть не ударился об стену?
Эрик немного помолчал, потом решил не лгать и неохотно ответил с прохладцей в голосе:
- Нет, не показалось.
- Ну, а какого ж черта? Неужели нельзя было обойтись без элементов… повышенной сложности?
- Пустое, - отмахнулся он.
- Да не пустое, - возразила Крис. – Это все честолюбие твое.
- Нет, не честолюбие. Это Леопольд фон Захер-Мазох, - Эрик попытался засмеяться. Получилось опять довольно сухо. Не любил он, разговаривая с друзьями, пускать в ход столь характерный свой холодный тон, но как-то вышло само собою. По крайней мере, Крис поняла, что он не имеет намерения развивать дискуссию.
- Ну что, - она легонько стукнула Эрика по ноге, - тебя до дома как лучше: довести или донести?
- …Доплести… Такая ноша, как я, никому не под силу, кроме меня самого. И то, что ты говоришь, это уже Донасьен Альфонс Франсуа де Сад.
- Ну-ну, а как самого-то зовут, помнишь? - сказала она.
- Абу Абдилла Мухаммад?
- Руку давай.
Он сжал протянутую ему широкую совсем не девичью ладонь, и Крис повлекла его с диванчика. Голова опять закружилась, а перед глазами кипели черные точки.
- Тяжелый ты какой… - прокряхтела Крис, на ее гладкой обнаженной руке обозначились рельефные мускулы. – Чего пальчики дрожат? – тот не ответил.
Крис была девица рослая - на каблуках, так выше самого Эрика - широкоплечая и широкобедрая, с красивыми, но излишне накачанными ногами. Шумливая, непоседливая и как будто бы крайне легкомысленная, она проявляла вдруг удивительную серьезность в отношении музыки, умея тонко понять и выразить стиль эпохи, столь драгоценный для всех, кто посещал клуб «Золотой Лев». Она была великолепной танцовщицей, какой-то сверхъестественной реинкарнацией духа 60-х. Иногда казалось, что она сама была там, и ее ножки уже когда-то летали, почти не касаясь пола, по паркетам маленьких прокуренных клубов под блеянье саксофонов и грохот ударных установок. Эрик и Крис уже несколько лет танцевали рок-н-ролл в классе В, и почитались, если на то пошло, одной из сильнейших пар в кембриджской команде. Кажется, она сама его выбрала, пораженная филигранной пластикой, которая ощущалась в каждом его движении, хотя на момент знакомства Эрик едва приступил к занятиям. И теперь лишь он один мог угнаться за ее бешеным ритмом и напором, вложить в танец столько же остроумия и страсти, пусть даже имевшей иной, более холодный и сдержанный характер.
Эрик сел, уперся ладонями в колени и, болезненно щурясь, посмотрел на Крис. Она придвинулась к нему, положила ладони ему на виски и стала медленно, словно с опаской, массировать голову, зарывшись пальцами в густые черные волосы. В ее прикосновении промелькнуло нечто немного большее, нежели просто дружеское участие, но оттененное в то же время робостью, совершенно Крис не свойственной. Эрик почувствовал, что слегка смущается, но не произнес ни слова и опустил глаза. Изредка на Крис находила эта полушутливая, полусерьезная нежность, вроде бы и намекавшая на какие-то потайные смыслы, но казавшаяся столь быстротечной, что проще было ее не замечать.
- Ты меня напугал, когда ты пел «Изгоя», - вдруг сказала она.
- Детали? – ответил Эрик сквозь зубы. Ему было трудно говорить, и потому произносимые им фразы были коротки и все звучали на одной ноте.
- Как будто ты о себе пел…
- По Станиславскому…исключительно по Станиславскому… – сказал он чеканно.
- Ладно…- Крис сразу же ретировалась. – Мы тут с ребятами еще посидим после закрытия, ты не останешься?
…Шутите?... До норы бы добраться… Не иначе, как череп расколется, и оттуда выметнется милитаризированная богиня при полном обмундировании…истории один такой случай известен…
Он прикрыл веки и отрицательно покачал головой. Все, хватит, самовыразились. Пора было собирать остатки воли в кулак и отправляться домой, потому что состояние Эрика развивалось в довольно опасном направлении: голова болела все безудержнее, но при этом прояснялась, словно бы спадала пелена. Ничего хорошего, как могло бы показаться на первый взгляд, это не сулило, поскольку обычно заканчивалось таким шоковым приступом, что Эрик просто падал в беспамятстве. И если уж ему суждено сегодня ночью в очередной раз пережить подобного рода неприятность, то переживать ее он был намерен без свидетелей. Требовалось только пройти пешком примерно две мили и свалиться, хоть на половик, хоть куда-нибудь, лишь бы никого не было рядом.
…И проспать завтра лекции к чертовой матери…
Тяжело поднявшись, Эрик прошел обратно на сцену, забрал свою гитару и аккуратно положил ее в кофр. Налетели ребята из группы, словно стая галок. Поздравляли друг друга и друг другом восхищались. Пожали руки, похлопали по спине. Фронтмэн группы «Зэ Соул Мэйтс», Барри Лавкрафт, пользуясь правом старшего, хотел потрепать Эрика по волосам, но тот до того резким и отточенным движением ушел у него из-под руки, будто увернулся от удара, что Барри даже обиделся. Пришлось извиниться. Объяснить, что вот-вот отдаст концы, что старая травма дает о себе знать.
…Отпустите… пожалуйста…
Провожали всей толпой до двери, шумели, опять жали руки. Наконец, расстались.

Эрик старался идти быстро и при этом по возможности амортизировать шаги так, чтобы каждое соприкосновение с мостовой не отдавалось в разламывающейся от боли голове. При любом неловком движении сквозь нее словно проскакивали электрические разряды, от левого виска к правому, ото лба к затылку.
…Ах ты…черт!.. камни эти…
Крис как-то раз посмотрела на Эрика и выдала, что у него, мол, красивая походка, что кажется, будто он просто не может споткнуться или поскользнуться… Да уж, конечно! Это хорошо, что в Кембридже брусчатка не такая выпуклая и неровная, как, скажем, в Генте перед собором святого Бафона, иначе он наверняка растянулся бы на углу Шип Стрит.
…Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?..
Все заведения были уже закрыты, металлические жалюзи на витринах магазинов опущены, и арочные провалы входов залеплены комьями осевшей в них темноты. Окна же блестели, словно влажные роговицы черных неподвижных глаз. На фоне неба вычерчивались силуэты шиповатых готических башенок Королевского колледжа, и какие-то неопределенные звуки доносились до слуха в ночной тишине, но в целом город спал в своей средневековой безмятежности.
…Шлеп! Бритва меткая… слетела…скользнув под грузом пуда в… два…Отскакивая грушей спелой… гримасничает… голова …и туго вытянулось тело…Дьявол, вот прицепилось!.. Как же хреново…
Эрик постарался не думать вообще. Точнее сказать, он думал о том, чем занято обычно сознание тварей бессловесных и оттого предаваться размышлениям неспособных…
Он свернул, прошел по длинной улице с современными аккуратными и приветливыми домиками. Садики перед крыльцом каждого дома густо чернели в темноте листвой кустов и деревьев, из подвесных корзинок извергались водопадами подмерзшие петунии. В редких окнах все еще можно было увидеть приглушенный свет от экрана телевизора. Тихо. Только собаки перелаиваются вдалеке. Над головой звезды. В самом конце улицы какой-то поздний прохожий, сунув руки в карманы, неторопливо брел Эрику навстречу по противоположной стороне. Эрик опять свернул, миновал проулок и вышел к небольшому скверу с прудом. Низкие фонари подсвечивали плакучие ивы, чьи ветви полоскались в стоячей темнеющей воде пруда. Крякнул несколько раз селезень из травы. Еще один какой-то парень, очень высокого роста, неспешно плелся по дорожке, огибавшей водоем. Парень остановился, озираясь по сторонам, потом снова двинулся вперед, не совсем уверенно переставляя ноги, и все время смотрел на ботинки, будто с трудом нащупывал дорогу. Когда Эрик почти поравнялся с ним на узкой тропинке, тот вдруг поднял на него глаза, растерянно улыбнулся и с довольно-таки несчастным видом спросил:
- Простите, вы не подскажете, как пройти на Уиллоу Лэйн? – парень говорил с американским акцентом. – Я, по-моему, совсем заблудился… - взгляд у него был пьяный и горестно-щенячий. Так и хотелось сказать: «Не реви, мелкий, сейчас подойдем к дяде-полицейскому и разыщем твою маму».
…Пить надо меньше в день приезда, приятель…
- Ну, вас и занесло, прямо скажем, - вежливо проговорил Эрик, но зубы у него были сжаты от боли, так что он странно подчеркнул «з» и «с». – Это на другом конце города. Сейчас дойдете до центра по вон той улице, - Эрик указал рукой назад.
На дорожке послышались мягкие, очень тихие шаги. Эрик обернулся с легким, едва зародившимся подозрением. Еще один стремительно, широким шагом приближался прямо к нему сзади. Красавец, плечи широченные, движения решительные и мощные, кулаки сжаты. Он не шел – он надвигался, как бык, готовый сбить с ног и растоптать. Лицо знакомое.
...Холера тебе в бок!.. Что за день, мать вашу?...
Эрик быстро повернулся обратно и снова окинул взглядом остановившего его прохожего. До этого просящие глазки парня вдруг сделались колючими, в них заиграли огни злости. Ситуация окончательно прояснилась: шли от самого клуба. Похоже, инструмент оценили по достоинству... мэломаны.
Тогда Эрик моментально размахнулся и хотел, было, врезать неизвестному по лицу. Надо сказать, он не слишком при этом усердствовал, во всяком случае, со стороны Овады-сана подобный удар встретил бы лишь гору насмешек. Однако практика показывала, что этого вполне достаточно, чтобы отвязаться от неприятного собеседника и обойтись без жертв. А эстетика… черт с ней, не до эстетики, башка трещит… Эрик внезапно понял, что мазнул по воздуху, что парень уклонился от выпада и с силищей неимоверной перехватил запястье. Эрик сразу подобрался, дернул правую руку вниз, а левой рукой, прижав пальцы к ладони, моментально нанес удар под солнечное сплетение…Как там эта точка называлась…Цзюй Цюе… «ямка желудка», чуть ниже мечевидного отростка грудины… Несколько секунд спустя американец довольно медленно, отчаянно хватая ртом воздух и борясь с подкосившимися от ужасной боли коленками, спустился на дорожку. Тут же получил еще один удар ногой в живот, не столь ювелирно точный, но способный выбить дух из кого угодно.
- Сэм?! – заорал второй, подбегая и готовясь налететь со всего маху.
Эрик метнулся в сторону, на газон, и остановился лицом к двоим, быстро снял с плеча кофр с гитарой и опустил его на покрытую росой траву. Затем он медленно пошел по кругу, все время неотрывно глядя на нападавших. Не похожи были двое на бандитов: лица суровые, мрачноватые, но не бандитские, особенно у первого, теперь лежавшего согнувшись на земле. Но красавец смотрел на Эрика так, словно ненавидел его всю жизнь, словно он, Эрик, причинил ему некое чудовищное, непоправимое зло, и теперь обязан понести справедливое и жестокое наказание. И в глазах того парня сверкал азарт не то охотника, не то мстителя.
- Так, милостивые государи, - Эрик заговорил низким твердым голосом четко, выделяя каждое слово, будто читал доклад на семинаре, - кому требуется успокоительное, подходим по одному, не стесняемся.
- Сейчас тебе, тварь, острить уже не захочется, - прорычал в ответ второй разбойничьим голосом.
И ринулся – в руке армейский нож.