Воздух был пропитан тяжелыми парами гнетущей безысходности. Ее тяжелый осадок, точно мутный, серый, смешанный с придорожной пылью вчерашний снег, забирался Белле прямо в самое сердце. Куда ни ткнись, что ни делай, как ни бейся – хоть сбивай пальцы в кровь – избавиться от него было невозможно.
Обхватив голову руками, она сползла вниз по гладкой стене. Ее сердце раскалывалось на части от боли, разрывающей изнутри ее тело, измученное долгим отсутствием здорового сна и избытком быстрорастворимой дряни, которую здесь называют кофе. В руке был зажат мобильный телефон. На дисплее высвечивался набранный номер, но нажать на зеленую кнопку вызова Белла не решалась. Почти пять долгих лет прошло с тех пор, как она в последний раз набирала этот номер, и Белла не была полностью уверена в том, что за это время Эдвард не сменил его.
Одинокая слеза выкатилась из уголка мутных, блестящих от влаги глаз. Свон тут же поспешила смахнуть ее. Пробежавшись ладонью по лицу, Белла негромко шмыгнула носом, борясь с удушливым позывом заплакать, и взглянула на дисплей.
Нет, она не будет звонить ему. С чего она вообще решила, что он захочет слушать ее спустя пять лет? Теперь у него другая жизнь, в которой нет места прошлому. Да и как это будет звучать? «Здравствуй, Эдвард. Это Белла, если, конечно, мое имя все еще говорит тебе о чем-то. Твоя бывшая девушка, которую ты оставил ради той лживой подстилки Элис. Знаешь, я никогда не говорила тебе об этом, но, думаю, пришло время рассказать правду. В тот день, когда мы расстались, я узнала о том, что у нас будет ребенок. Я ждала тебя всю ночь и весь день, чтобы сообщить об этом, но ты так и не пришел, а потом позвонила Анжела, и я узнала о вас с Элис. Так вот сейчас Несси – нашей дочери – четыре, и она умирает от миелобластной лейкемии. Наверное, мне стоило рассказать тебе об этом раньше, но ты дал мне понять, что тебя не интересует ничего, что связано со мной».
Безысходность. Это чувство Изабелле Свон было знакомо слишком хорошо. Она не понаслышке знала, какого это – быть замкнутой в клетке собственной беспомощности, когда тебя душит боль от осознания того, что твой ребенок медленно умирает на твоих глазах, а все, что ты можешь сделать, – это просто смотреть, как жизнь по капле покидает маленькое хрупкое тельце твоей дочери.
Если бы она могла, она бы без колебаний отдала свою жизнь ради спасения малютки, ведь кроме Беллы, судьба маленькой Несси Свон не интересовала больше никого, даже ее родного отца. Родители Изабеллы – Рене и Чарли – погибли во время лесных пожаров, празднуя годовщину свадьбы в Калифорнии летом несколько лет назад. Что это было – злой рок или насмешка судьбы, сказать невозможно, но именно тогда несчастья решили прочно обосноваться в семье Свонов.
Трагическая гибель родителей, предательство некогда лучшей подруги Элис, ради которой будущий отец Ренесми – Эдвард Мейсен, оставил Беллу накануне трагедии, градом осыпались на молодую девушку. Только чудом ей удалось избежать выкидыша, дважды она оказывалась на грани нервного срыва, и лишь мысль о том, что внутри нее развивается новая жизнь, спасала Беллу от прыжка в глубокий омут саморазрушения. Она была не одна в этом мире, вопреки тому тяжелому обстоятельству, что смерть забрала ее семью, а самые верные и близкие для нее, как ей тогда казалось, люди чудовищным образом предали ее. Ведь было время, когда об Элис и Белле говорили, как о едином целом, как о чем-то неразделимом, таком, что по отдельности не существует. «Подруги навеки» – говорили о них. И да, действительно, это была такая дружба, которой могли только завидовать и мечтать, чтобы и с ними когда-нибудь такое случилось. Ох, как бы не(и) так.
Белла и Элис были неразлучны, вместе гуляли, сидели за одной партой в школе и вместе заполняли анкету для поступления в Принстонский Университет на факультет Английской литературы, вместе ходили на вечеринки и устраивали «шопинготерапию», как выражалась Элис, по субботам. У них все было общее, словно у родных сестер: вон та бирюзовая блузка или серебристые босоножки на железной шпильке, съемная квартира недалеко от кампуса. И любовь, как впоследствии выяснилось, тоже была одна на двоих.
Белла считала, что зная Элис едва ли не с пеленок, она может доверять ей безоговорочно (что там! – они, бывало, фразы друг за другом заканчивали). Но, как выяснилось позже, самой большой ошибкой в жизни Беллы было то, что в тот злополучный день, семнадцатое мая, – день который Белла запомнила на всю жизнь – она познакомила свою лучшую подругу и любимого человека, Элис и Эдварда.
Белла не могла поверить, что Эдвард, который еще совсем недавно называл ее «своей единственной» и смотрел на нее глазами, полными любви и обожания, когда-нибудь вонзит ей нож в спину, сбежав в Вегас с проклятой Элис Брендон. Она считала, что та любовь, которая была у них с Эдвардом, встречается один раз в жизни, священная любовь, посланная небесами; любовь, которую нельзя отпускать.
Красивый и соблазнительный, как дьявол, сын известных в своих кругах деятелей кино, умный, обеспеченный и хорошо воспитанный, Эдвард являл собой воплощение всего, что Белла называла идеалом. Он учился на факультете Актерского мастерства в том же университете, что и Белла, двигаясь по стопам своих родителей. У него, как говорили преподаватели, был талант; уже во время учебы на втором курсе Мейсена пригласили сниматься в рекламе, а на третьем он «засветился» в клипе популярной рок-группы. В недалеком будущем ему пророчили огромный успех и популярность.
Встреча Беллы и Эдварда произошла в кафетерии студенческого городка. По случайности, ставшей роковой, Эдвард пролил кофе на одежду Беллы и в качестве извинения пригласил ее на концерт «Placebo». С этого все и началось. Они утопали друг в друге, как чайные лепестки в чашке свежезаваренного чая, время от времени позволяли себе сбегать с пар, чтобы провести вместе как можно больше времени. И позже, даже несмотря на боль, причиненную Эдвардом, годы обучения в университете Белла вспоминала с теплом, как можно вспоминать только самые счастливые моменты жизни. Так дни постепенно перетекали в недели, а недели становились месяцами. Белла считала Эдварда своей судьбой, ей казалось, что ничто не способно разрушить их чувства, рядом с ним она чувствовала себя цельной и по-настоящему счастливой. Тогда ей казалось, что это не кончится никогда.
Вскоре учеба осталась позади, и перед ними открылась взрослая жизнь, целый новый мир, который можно разделить на двоих, был ближе, чем когда-либо. Неразрушимый, как ребята говорили о себе, тандем Эдвард-Белла-Элис не распался даже после получения дипломов и прощальной вечеринки. Вся троица вскоре направилась в мир лазурных берегов, развлечений и песчаных пляжей – Майами, чтобы провести незабываемый отдых. Платил Эдвард, поэтому можно было расслабиться и не думать ни о чем, а просто наслаждаться чудесным отдыхом. Именно там, в Майами, в последнюю ночь перед отлетом в холодный Нью-Йорк (Белла прекрасно помнила эту ночь и будет помнить ее всю жизнь), страсть, заставшая Свон и Мейсена врасплох на пустынном берегу океана, дала рождение новой жизни. Оба были слегка навеселе и ни Белле, ни Эдварду тогда даже и мысли о предохранении не пришло. Еще одно роковое событие в ее жизни. Но кто знал, что у судьбы все было распланировано заранее?
По возвращении в Нью-Йорк – Белла сразу ощутила это – что-то в их жизни изменилось, причем не в лучшую сторону. Что-то нехорошее, точно мелкий жучок, заползло в щель их персонального райского уголка, подтачивая его стены изнутри. Эдвард с головой окунулся в поиски ролей, кастинги и пробы, Белла почти не видела его дома, он мог отсутствовать по семнадцать-восемнадцать часов в сутки, что очень ее беспокоило. Элис начала избегать Беллу, ссылаясь на большую занятость, которую предусматривала ее должность личного ассистента какой-то важной шишки. Белла справедливо подозревала, что Элис скрывает нечто важное, что-то недоговаривает, и это выбивало ее из колеи. Как же так, ведь между ними никогда не было секретов?!
Все разрушилось в один день. Не на шутку обеспокоенная шестидневной задержкой, Белла побежала в ближайшую аптеку за экспресс-тестом на беременность. Она вовсе не планировала заводить детей в двадцать два, да еще в не самое благополучное для их отношений время. Со страхом и трепетом она ожидала результата и, увидев заветные две полоски, не смогла сдержать слез. Но были ли это слезы радости или горя, сама Белла тогда не знала. Более-менее отойдя от шока, она принялась размышлять. Тогда ей почему-то хотелось верить, что новость о ее беременности повлияет на Эдварда лучшим образом, хотя, откровенно говоря, она боялась говорить ему об этом, но и молчать также было невозможно. Рано или поздно ей придется сообщить ему прекрасную новость, и один только Бог знает, к чему это приведет.
Не находя себе места от волнения, Белла ожидала возвращения Эдварда из очередного кастинга, на этот раз на роль очаровательно вампира в проекте, который по словам личного агента Мейсена, сделает его известным. Шансов получить роль у него было немного, но пока они были, Эдвард не сдавался. Перевалило за полночь, но он так и не вернулся, Белла медленно сходила с ума. Она оставила на его мобильном порядка пятнадцати сообщений и звонков в общей сложности, но телефон был выключен.
Наутро звонок школьной подруги Беллы предопределил дальнейшую судьбу Свон. «Привет. Белла, представляешь, вчера ночью видела твоего вместе с Элис в клубе. Они такое вытворяли… Это ужасно, подруга. Я бы никогда не подумала, что Эдвард может так поступить с тобой».
Ее мир разваливался по кусочкам, шаг за шагом; удар за ударом, жизнь выбивала из нее надежду на то, что когда-нибудь все снова будет хорошо.
Белла решительно стерла набранный номер, распрямилась и разгладила складки на джинсах, без удивления отмечая, что они стали слишком широкими. В последние недели, с тех пор, как состояние Несси ухудшилось, Белла изменилась не в лучшую сторону. Она забывала есть, игнорировала усталость, а в последние дни даже не считала нужным пытаться спрятать темные круги под глазами тональным кремом. Она выглядела усталой и измученной, когда-то яркие мягкие каштановые волосы с красноватым отливом, теперь потускнели, потеряв былую красоту и ухоженный вид. Всегда бледная кожа цвета топленого молока приобрела болезненный оттенок из-за недостатка солнечного света – почти все время на протяжении последних трех недель Белла не покидала палаты дочери в центральном госпитале Нью-Йорка. Сейчас, неслышной тенью продвигаясь по ярко освещенному пустому коридору, где точно призраки из других миров, звучали невнятные, оторванные от контекста, отрывки разговоров, она сама походила на пациента онкологического отделения.
– Мисс Свон.
Кто-то небрежно коснулся рукой ее холодных пальцев, в которых был плотно сжат телефон. Прикосновение – столь неожиданное и резкое – испугало Беллу, заставив вздрогнуть. Она могла поклясться, что не слышала шагов за спиной, а сейчас чье-то неровное от полубега дыхание легким ветерком защекотало ее волосы. Пальцы непроизвольно разжались, и маленькая Nokia с треском встретила твердую поверхность кафельного пола. Стекло треснуло, крышка, скрывающая батарею, отпала.
– Ох, простите, – выдохнул мужчина, и она так резко обернулась, что голова закружилась, узнав этот обволакивающий мягкий, точно ирис, голос, что окружил ее столь внезапно.
– Доктор Каллен, – сказала она, и легкая заторможенность тут же покинула Беллу. Отрешенность от внешнего мира и безучастность в ее глазах сменились смущением, она чувствовала себя неудобно. От прежнего сомнамбулистического состояния не осталось и следа. Машинально заправив прядь непослушных волос за ухо, Белла присела на корточки рядом с доктором, который уже успел собрать части разбитого телефона. – Простите, я слегка задумалась, – нашла нужным объясниться она.
– Нет-нет, что вы. Это моя вина, мне следовало как-то иначе дать вам знать о моем присутствии, – кончики его губ тронула едва заметная улыбка.
Они синхронно поднялись с пола, доктор Каллен отдал Белле разбитый телефон, мимолетно коснувшись при этом гладкой кожи на ее ладонях.
– Изабелла… – начал Каллен, сделав глубокий вдох, будто решался сказать нечто очень важное и тяжелое. Белла знала такие интонации.
– Белла, – поправила она. Она ненавидела свое полное имя еще с детства, и хотя причина этому уже давно выветрилась из ее воспоминаний, Белла с упорством, присущим ей, продолжала поправлять каждого, кто называл ее Изабеллой, уже просто из привычки, с которой она срослась до основания. По старой памяти.
– Белла, – повторил он, сдержав паузу. – Я должен поговорить с вами, – по-деловому сообщил Каллен.
– Вы нашли донора? – с надеждой спросила Белла, но следующие слова доктора вдребезги разбили все ее ожидания.
– Пока нет, – тихо ответил он, и на его переносице появилась тонкая складочка, свидетельствующая о внутренних переживаниях. – Но именно об этом я хотел поговорить с вами.
– Конечно, – согласилась Белла, энергично кивая. – Я слушаю.
– Вы ведь воспитываете Ренесми одна, верно?
Белла сдавлено кивнула, не понимая, почему он интересуется.
– Ее отец, – при упоминании имени Эдварда, Белла выдержала паузу, испытав волну праведного гнева, – …оставил нас, когда я забеременела.
По лицу Каллена скользнули мрачные тени. Тяжесть, с которой было произнесено это предложение, не укрылась от него. Он знал, нет, догадывался, ведь знать о том, насколько глубокими были страдания мисс Свон, не мог. Он мог лишь предположить, какая ноша гнула хрупкие плечи этой молодой особы, в чьих глазах разливался целый океан боли, съедающей ее изнутри. За годы практики в «Central Suffolk Hospital» Каллен видел столько искалеченных судеб и убитых горем родственников своих пациентов, что если бы к каждому из них он искреннее проникался теми чувствами, которые овладели им сейчас, он бы наверняка сошел с ума.
Сострадание ко всем людям, неважно, чем они занимались и каковы были их истинные помыслы, развилось в нем еще с детства. Его мать скончалась при родах, а отец, воспитывавший Карлайла до тех пор, пока он не поступил в университет Мэриленда (он специально выбрал место подальше от дома), был не самым лучшим отцом в мире. Когда у него не ладилось на работе, он пил, сначала скрытно, а со временем стал напиваться дома, не стесняясь сына. В состоянии алкогольного опьянения отец часто винил именно его, Карлайла, в смерти любимой жены. «Если бы не ты, мелкий гаденыш, она была бы сейчас жива! – часто повторял он, тыкая пальцем в испуганного мальчика. – Ты виноват в смерти моей жены! Ты убил ее!»
Эти острые слова часто прокручивались в мыслях маленького Карлайла, когда он лежал в своей комнате в темноте, зарывшись с головой под одеяло. Иногда ему казалось, что его отец прав, что это он – он один – виноват в смерти мамы. И от этого мальчику становилось ужасно больно. Лишь спустя годы он понял, что это неправда. Он не был виноват в случившемся, никто не был виноват в смерти Франчески Каллен. Отец Карлайла сам по себе был грубым и черствым, иногда Карлайл удивлялся, как такой человек мог говорить о любви к почившей жене, он сомневался, что его отец был способен на проявление этого чувства. Скверный характер Каллена старшего проявлялся сильнее всего, когда он выпивал. Он мог ударить сына без какой-либо причины, мог долго осыпать его гнусными словами и игнорировать, когда сын нуждался в помощи.
Когда Каллену исполнилось тринадцать, он поклялся себе, что никогда не станет таким чудовищем, как его отец, и он сдержал свое слово.
Сейчас его отец покоился на старом кладбище, он умер десять лет назад от цирроза печени, что не было неожиданностью, а сам Карлайл благополучно избавился от скользких лап призраков прошлого, стал успешным врачом, обзавелся домом на Ист-Сайде и не так давно считал себя абсолютно счастливым человеком. Но всякий раз, когда он сталкивался с безответственностью и жестокостью отцов по отношению к детям, он не мог оставаться спокойным.
Внезапно, Каллену стало жаль эту хрупкую девушку, на плечи которой взвалилось такое горе. Он не мог даже представить себе ту боль, которую должна испытывать мать обреченного ребенка. А ведь Ренесми еще так мала…
– Простите, что заставил вас вспоминать, я вижу, это причиняет вам боль. Но поверьте, я бы не стал интересоваться, не будь у меня на то веской причины, – он отвел взгляд в сторону, разглядывая несколько секунд швы между плиткой на полу, после чего снова взглянул на Беллу и осторожно дотронулся ладонью до ее плеча. Она прониклась этим прикосновением до глубины души, то ли оттого, что уже прошло несколько лет с тех пор, как мужчина в последний раз прикасался к ней, и ее женское тело истосковалось, забыло, какими приятными бывают прикосновения рук, то ли оттого, что она чувствовала себя слабой и беспомощной, как никогда, и отчаянно искала поддержки и опоры, а доктор Каллен казался ей таким человеком, на которого можно опереться. Ей просто хотелось быть кому-то нужной в этом огромном мире, хотелось опереться на кого-нибудь, хотелось знать, что она не одна. Закрывая глаза, она признавалась себе в том, что на самом деле это было не так. Она была не одна. У нее была Несси, а у Несси была она, и пока они вместе, Белла не одинока.
– Все в порядке, – хрипло солгала Белла, взглянув в глубокую небесную синеву глаз Каллена. Он мигом, будто очнувшись от наваждения, убрал руку от ее плеча и нерешительно, точно не знал, что с ней делать, спрятал в карман белого халата.
– Вы же знаете, что личность донора костного мозга не сыграет большой разницы, главное, чтобы совпадали знаки на лимфоцитах. Обычно в первую очередь донора ищут в кругу братьев и сестер или других близких родственников, так как клетки родственников более похожи друг на друга, чем клетки чужих людей. И чем больше сходство между клетками донора и прежними реципиента, тем лучше – больше вероятность, что не произойдет отторжение, – ровно и с тактичностью, присущей докторам, проговорил Каллен.
– Мне рассказывали об этом, когда проверяли мои клетки на схожесть. Я не подхожу.
– Я знаю, поэтому и завел разговор об отце девочки, – сказал Каллен. – Если ситуация обстоит так, что в списке на донорский костный мозг Ренесми стоит в последних рядах, нужно искать донора среди родственников. Возможно, это единственный шанс, мисс Свон, ее состояние ухудшается, – мрачно закончил он, разглядывая печальное лицо Беллы.
Он не мог не отметить, что в те моменты, когда туман грусти заволакивает пеленой это молодое лицо, Белла становится пугающе похожей на одного безумно дорого для Карлайла человека – его жену. У нее были такие же глаза, этот цвет он не забудет никогда, несмотря на то, сколько лет пройдет. Разве можно забыть того, кого когда-то любил каждой клеточкой тела? Любил до безумия, как в первый и последний раз. Безгранично. Прошло полтора года – восемнадцать месяцев, семьдесят восемь недель, пятьсот сорок семь дней – это много или мало? – а ее золотистый смех по-прежнему звучит в его ушах. Прекрасное ее лицо в форме сердца, которое так приятно держать в ладонях, пухлые губки цвета спелой вишни, манящие и сладкие, и мягкие локоны карамельных волос складываются в образ любимой всякий раз, когда Карлайл ложится в холодную постель когда-то их дома. Он вспоминает ее, и надеется, на что – сам не знает. Просто он привык надеяться. Надежда – это все, что у него осталось, единственный его удел. И пусть ее нет рядом, лучезарная ее улыбка все еще освещает тот беспросветный мрак, в котором погрязла его жизнь, с тех пор, как Она ушла. Иногда ему снится, что она где-то рядом, стоит лишь протянуть руку и поймать тонкую ладонь жены, как она тут же исчезает, оставляя после себя легкий аромат фрезии и меда. Он никогда не забудет ее – самое прекрасное, что было в его жизни. Эсме… Он будет помнить ее. Всегда. Вечно. Пусть даже воспоминания о былом счастье причиняют ему нестерпимую боль.
И вот сейчас, глядя на Беллу, он не мог понять, что заставило его вспомнить сейчас о жене. Он задавался вопросом, что за чувство овладевает им, когда он смотрит на Беллу? Почему он так хочет утешить ее, почему хочет увидеть улыбку на ее губах и почему хочет быть причиной, по которой она улыбнется? Было ли это обыкновенное сострадание? Нет, определенно нет. Это было нечто большее. И это пугало Каллена. Пугало не столько потому, что он всего лишь лечащий врач ее ребенка и это против правил, сколько мысль о том, что спустя всего полтора года он вновь обратил внимание на женщину. На другую женщину. Это притом, что в его доме всюду стоят фотографии Эсме, и ее одежда висит в шкафу, даже косметика на туалетном столике осталась нетронутой, как было при ней. Карлайл боялся (или ему просто не хватало духу) избавиться от всех ее вещей. Ему казалось, что если он уберет все напоминания об Эсме, это будет значить, что он окончательно сдался и больше не ждет ее в их родном доме… А ведь ее тело до сих пор не найдено, возможно она все еще жива и по возвращению ее очень огорчит та новость, что Карлайл выбросил все ее вещи. Порвал с ней. Забыл ее. Посчитал мертвой, в конце концов.
Да и вообще, едва ли Белле сейчас было до мужчин, так что хватит думать об этом.
– Я не уверена, что смогу найти Эдварда, – слабо отозвалась Белла, разглядывая собственную обувь, она упиралась спиной о стену, выставив ноги вперед, ее руки были скрещены на груди, – да если мне и удастся разыскать его, я не уверена, что Эдвард на это согласится. Во время нашей последней встречи он четко дал понять, что его не интересует ничего, что связано со мной. Боюсь, ему нет дела даже до родного ребенка, – Белла подняла измученный взгляд на доктора Каллена. На его лице в тот момент отразилась вспышка недовольства. Он заочно проникся неприязнью к этому Эдварду и ничего не мог с собой поделать.
Для него не стало новостью подобное отношение отцов к своим детям, он был не понаслышке знаком с изнанкой этого мира и всеми ее позорными атрибутами и подробностями, которые не показывают в кино. Это то, о чем знают все, но никто не говорит. Жестокие родители, которые накачиваются под завязку алкоголем, а потом срывают гнев на своих детях. Деспотичные мужья, которые бьют своих жен так, что слышат все соседи, а утром и те, и другие делают вид, что никто ни о чем не знает, никто ничего не слышал и не видел. Маленькие дети, которые умирают или становятся калеками из-за того, что их семнадцатилетние мамаши во время беременности плотно сидят на героине. Он знал, если не все, то многое о том, в какой грязи погряз мир.
– Я сам могу поговорить с ним, если для вас это сложно, – участливо предложил Карлайл. Белла посмотрела на него с благодарностью. «Господи, – подумала она, – он так добр к нам. Почему?» За время болезни Несси, она встречала много докторов, но никто не относился к ним с такой теплотой, все они просто делали свою работу, а доктор Каллен, он был первым, кому было не все равно. Она чувствовала это, хоть не могла объяснить себе эту искренность.
– Я была бы вам очень признательна, но… – Белла нахмурилась.
– Есть проблема?
– Да, Эдвард... – Белла замялась, она никак не могла собраться с мыслями, – он… он не знает о Несси, – выпалила он на одном дыхании. – Я ничего не стала ему говорить, потому что даже это не удержало бы его рядом с нами. Вернее я не хотела насильно держать его рядом, зная, что любви нет… – сделав глубокий вдох, Белла почувствовала себя увереннее и решительно продолжила. – Я думала, что смогу сама воспитать ребенка, понимаете? Я считала, что справлюсь, как бы то ни было, ведь в мире столько матерей-одиночек, они же справляются, значит и я смогу. Я понимала, что это будет непросто, но сделать аборт я не смогла, я не нашла в себе силы пойти на убийство не рожденного человека. Я решила, что справлюсь. Тогда были живы мои родители, в случае чего, я могла бы рассчитывать на их помощь. Я полагала, что устроюсь на работу, когда малышка подрастет, и все у нас будет замечательно, без Эдварда. Я все спланировала. Но родители погибли, я осталась одна, а затем ее болезнь... Моя жизнь была прекрасна до возвращения в Нью-Йорк, а потом… потом все разрушилось. Теперь я живу словно в кошмарном сне. Единственное, что держит меня здесь, – это Несси. Я нужна ей, – голос Беллы надломился, она была не в силах продолжать свой рассказ дальше. Она чувствовала себя опустошенной, выжженной дотла пустыней, без единого островка жизни. – Извините, я не должна была говорить вам все это. Просто я… больше… не могла… – шепотом сказала она, едва сдерживая поток слез, рвущийся наружу. Она чувствовала себя никчемной, жалкой, еще немного, и она позволит слезам вырваться наружу. Запрокинув голову, Белла попыталась проморгать слезы, но тщетно. Она сломалась, и одинокая слезинка все же скатилась вниз по щеке. «Такая вот ты сильная, Белла».
Неожиданно она почувствовала тепло, Каллен внезапно оказался рядом и взял ее руку, слегка сжав ее в своей ладони. Удивленная этим глубоким жестом, Белла перевела взгляд на доктора Каллена, и ее сердце замерло. Он смотрел на нее. Смотрел так, как будто все понимал. Все. Ее боль, ее тяжесть, ее безысходность. Казалось, он мог видеть сквозь нее, смотреть в самую душу Беллы и видеть там, на самом ее дне, лишь пустоту. Он смотрел на нее так, словно ему было известно абсолютно все, весь алфавит ее боли. Она находила понимание в его глазах, как будто он знал, что она чувствует.
Этот взгляд прожег ее насквозь, побежал электрическим током по венам-проводам, заряжая жизнью каждую клеточку ее погибающего тела.
Ей было так приятно чувствовать его прикосновения.
– Вам не за что извиняться, Белла. Быть слабой – нормально, в этом нет ничего предосудительного, особенно в вашей ситуации, – слова Каллена вывели ее из оцепенения. Она взглянула на их руки, затем на Карлайла, затем снова на руки, открывая рот, чтобы сказать что-нибудь, но мысли вмиг разбежались по углам, и все, что она могла, это беззвучно открывать рот, надеясь, вероятно, что ее глаза скажут больше. И они сказали, но Каллен понял их речь иначе. Он тоже взглянул на их сплетенные пальцы, истолковав поведение Беллы как замешательство, и поспешил выпустить ее ладонь.
– Я не должна быть слабой, – невпопад пробормотала Белла. – Несси не должна видеть меня в таком состоянии.
– Глупо стесняться своей слабости, когда речь идет о том, что от нас не зависит. Вы не виноваты в том, что случилось с вашей дочерью. Никто не виноват, – возразил Карлайл, но Белла лишь слабо покачала головой. Облокотившись спиной о стену, она по привычке натянула рукава, сминая в пальцах послушную ткань. Ее взгляд был устремлен в пол.
– Я чувствую свою вину, потому что не могу сделать для нее совсем ничего. Нам ведь уже ничего не поможет, – прошептала она, ощущая смысл этих слов так четко, как никогда прежде.
Она чувствовала время как биение сердца, удары эхом отдавались в ее груди, безжалостно отнимая секунды, складывающееся в минуты и часы.
Время убивало Беллу. Жестоко, беспощадно, сантиметр за сантиметром вгоняя кинжал в ее сердце, разбитое и кое-как сшитое заново грубыми черными нитками. С каждой проходящей секундой оно разъедало ее изнутри, прогрызая незаживающую дыру в ее душе. Дыру, которая становилось крупнее с каждым новым днем, с каждым часом. Время убивало ее, убивая маленькую девочку с жидкими рыжими волосиками и пронзительными глазами цвета кофейных зерен – ее маленькую дочь.
– Я могу сказать вам только одно, Белла. Не теряйте надежду. Никогда не теряйте веру в чудо.

***

Похороны Ренесми Свон состоялись пятого октября.
Днем раньше вернувшийся со съемок в Токио Эдвард Энтони Мейсен обнаружил десять сообщений на автоответчике, оставленных его бывшей девушкой. В тот же день он разыскал доктора Каллена, готовый незамедлительно пройти все необходимые тесты, чтобы спасти жизнь своей вновь обретенной дочери. Но было уже слишком поздно. Сердце малышки Свон остановилось в 10:25.

а: Sirena
____________________________________________________________________________________

Это единственная глава в фанфике, я задумывала его как мини, но думаю, что смогу развить эту идею, если кому-нибудь будет интересно, конечно же.
Ссылка на форум. Здесь можно оставить комментарий или кинуть в автора тапком. В любом случае я буду рада, если вы заглянете в тему фанфа на форуме или отпишитесь о своих впечатлениях в комментариях.