Белла и я в полной тишине шли рука об руку. Никто из нас не спешил. Она была задумчива и смотрела лишь себе под ноги.

И чем ближе мы были к озеру, тем мягче становилась земля. Через несколько минут Белла замерла и протянула мне шампанское, что дал ей Джаспер.

– Мне надо снять туфли, иначе мои каблуки увязнуть по самое не хочу. Откроешь, пока я стяну их?

Кивнув, я принялся открывать бутылку, а Белла прислонилась ко мне, опустив ладонь на моё плечо для равновесия, пока трудилась над ремешками своих сандалий. В какой–то момент она чуть ли не упала, я расслышал её недовольное бормотание.

– Тупые девчачьи шпильки, не смейте меня подводить. Пошлю вас подальше, одену что–нибудь более удобное, как Tevas [прим. пер. марка обуви – сандалии, кроссовки, сапоги – всё без каблуков].

Внезапно я понял, что из–за предобеденных событий совершенно забыл сказать ей, как потрясающе она выглядит, поэтому предпринял попытку исправиться.

– Белла, ты… – я потёр переносицу, – … ты сегодня выглядишь просто чудесно, – по какой–то причине, я решил, что этого недостаточно, так что добавил. – Прости, что раньше не сказал тебе этого.

Она немного удивлённо посмотрела на меня.

– Ох, хм… спасибо, – она легко рассмеялась, хоть и немного смущённо. – Я не часто так наряжаюсь. Всегда странно ощущаю себя в юбке. Знаешь, когда половину жизни прячешь свою задницу, сидя на стуле, волнуешься показать её народу. Но… в любом случае, спасибо.

Я просто улыбнулся, не желая говорить ничего, что может разрушить её решимость ещё до того, как наш «разговор» состоится. Внутренне я застонал лишь от одного слова «разговор». Вероятно, во всей мировой истории не было отношений, которые не претерпевали этот самый «разговор», но всё равно было ощущение, что ничего хорошего не выйдет, тем более мы даже не были в этих самых отношениях, а «разговор» уже назрел.

Честно, я так безумно желал Беллу, что расхаживал бы по раскалённым углям, пережёвывая живых жуков, если это означало – стать ещё на шаг ближе к ней. Так что в целом, если нужен «разговор», то я готов. Это всяко лучше горячих углей. И уж в миллион приятнее грёбанных жуков.

Когда мы свернули на тропинку, ведущую к озеру, Белла сделала глоток из открытой бутылки и молча передала шампанское мне. Я последовал её примеру. Мы передавала бутылку друг другу в течение следующих пяти минут, пока не дошли до уединённых столиков для пикника на дальнем берегу озера. Видимо, это и было нашей целью.

Оказавшись на месте, Белла провела рукой по деревянной поверхности восьмиместного стола, удостоверяясь, что она чистая. Затем забралась на него и села, как говорят дети «по–турецки». Или «по–индийски», так говорили в моём детстве. Я усмехнулся; Белла была порой такой непосредственной и по–детски естественной. И я сломался.

И последовал за ней, забравшись на стол, стягивая пиджак с галстуком и расстегивая несколько верхних пуговиц на рубашке. Я ощущал себя чертовски напыщенно разодетым для того, чтобы сидеть на столе для пикников и тянуть шампанское из горлышка бутылки.

Мы сидели в тишине. И пили.

Прошло пять минут или около того. Белла потянулась и подцепила, словно крючком, один из моих пальцев своим. Затем протянула мне бутылку.

Снова тишина. Снова пьём.

Прошло ещё пять минут или около того. Она наклонилась и опустила голову мне на плечо. Я протянул ей бутылку.

Снова тишина. Снова пьём.

Пятнадцать минут с того момента, как мы пришли сюда и устроились на столе, и примерно две минуты с тех пор, как мы прикончили бутылку. И Белла, наконец, заговорила.

– Я люблю тебя, – тихо произнесла она.

Сердце замерло. Дыхание перехватило. В одно мгновение я потерял дар речи, а всё потому, что моё горло онемело от напряжения и эмоций, поэтому я просто прижал Беллу к себе покрепче. Не могу даже объяснить, насколько сильно меня тогда захлестнула волна тепла. Всё внутри меня ликовало. Просто пело. С ума сходило. Но внешне я был неподвижен.

Как будто вся моя жизнь была каким–то грёбанным пазлом, и пока я собиралась одну сторону, кто–то другой помог мне со всей картиной. Последний и самый главный кусочек головоломки встал на место. Картина была закончена. Прекрасна и совершенна.

– Я тоже люблю тебя, – удалось мне сказать через некоторое время.

Слегка отстранившись, чтобы я смог поцеловать её и ещё раз заявить о своей любви, я вдруг застыл от того, что увидел.

Белла молча глотала слёзы.

Не слёзы счастья. Это были реально непомерные слёзы, разбивающее сердце.

– Белла…

Она приложила палец к моим губам, прося помолчать. Когда наши глаза встретились, я смог впервые увидеть всю глубину печали, что она носила в себе. Это было похоже на чёрную дыру, в которую я летел, смотря в её глаза. Я знал, она была мастером по сокрытию боли, и делала это блестяще с тех пор, как мы встретились.

Но теперь маски не было. Она впустила меня. Я знаю это то… что бы там ни было… что заставляло её держаться от меня на расстоянии. Именно поэтому она расстраивалась. А сейчас, она открылась мне, позволила заглянуть в свою душу. И глядя в её глаза, я увидел, что всё, что она носила в себе, доставляло ей адовы муки.

Я напомнил себе: она делает это – открывается мне – по одной лишь причине: не хочет терять меня. Точно так же я понял, она никогда не позволяла людям видеть эту боль. И в этот момент осознал – Белла действительно любит меня, раз впустила настолько глубоко.

Но что за чёрт с ней случился, так или иначе?

– Эдвард, – тихо сказала она, и её голос надломился. – Эдвард, мне нужен…

– Белла, что тебе нужно?

– …носовой платок.

В любое другое время я бы посмеялся над нелепой шуткой, но не сейчас. Белле было по настоящему больно, и, казалось, пройдёт ещё долгое время, прежде чем мы доберёмся до чего–нибудь весёлого в нашем разговоре.

Опустив руку в карман, я достал платок и протянул ей. Она шумно высморкалась и слегка подвинулась, теперь мы сидели лицом друг к другу, соприкасаясь коленями. Белла взяла мою руку в свою и легонько сжала.

– Мне жаль, Эдвард, ты достоин гораздо большего, чем это. Достоин быть счастливым. Любить ту, чья личность эмоционально целостна, та, что не устраивает истерик, посреди признания в любви.

– Белла, – вздохнул я, обдумывая слова, прежде чем произнести их. – Я люблю тебя. Не знаю, как долго, но, подозреваю, что уже довольно давно. Независимо от того, что сейчас происходит, – я стёр слезу с её щеки, чтобы она поняла, что конкретно я имею в виду, – мы справимся. Мне не нужен никто другой. С истериками или без, но я хочу только тебя.

Она кивнула почти незаметно. – Мне надо рассказать тебе, – зашептала она.

– Я знаю, что надо. В своё время, хорошо?

Она усмехнулась – неплохой знак. – Этого никогда не произойдёт, если время буду выбирать я сама. Но я не могу… не рассказать, так что, похоже, я должна… пережить это… снова.

Мне нечего было сказать. Это – её решение, и она приняла его сама.

Ещё десять минут или около того мы провели в тишине, наши пальцы переплелись, лбы прижались друг к другу. Она смотрела на столешницу, я смотрел на неё.

А потом она начала рассказывать свою историю. Не поднимая взгляда, она говорила медленно и тихо, но голос её более не дрожал.

– Я никогда не была общительной. В школе мне сложно было заводить друзей. Большинство свободного времени я проводила, играя на компьютере, это отпугивало от меня людей. Было не так много девчонок, увлекающихся компьютерными играми, по крайней мере, в Форксе, так что меня частенько поднимали на смех. Девушки меня терпеть не могли, ибо я была полным компьютерным шизоидом, парни – не хотели, чтобы я присоединялась к их играм, потому что при мне надо было сдерживать себя – не материться и не обсуждать размеры женской груди.

Так что в старшей школе я не особо часто бегала на свидания – вернее, вообще не бегала. Но когда я попала в колледж – очутилась просто в другом мире. Там не просто огромные возможности для обучения программированию, оказалось, колледж посещают немало девушек и парней, которых не отпугивают девочки наподобие меня. Но, перейду к основному, вообщем я встретила одного парня.

Услышав это, я моментально застыл. Знаю, тут ничего сверхъестественного, это логично, тем более Белла почти одного со мной возраста, конечно, у неё должны были быть парни до меня, но это первый, о котором я вообще услышал.

– Его звали Джонатан. Он учился на той же специальности. Мы начали встречаться. Я… – она на секунду запнулась и рассмеялась. – Я была настолько в себе неуверенна. Ничего не знала об отношениях. Все мои знания были почерпнуты из разговоров с мамой, в основном посвящённых одной теме: «Не делай то, не делай это» или из книг. Я реально пошла и купила «Отношения для чайников».

Наши взгляды встретились. Может, она увидела, неверие в моём взгляде, потому как добавила. – Клянусь, так и сделала.

Кивнув, я молча поощрил её продолжать.

– Вообщем, мы стали встречаться. Это было действительно… мило? Не знаю. По крайней мере, мы неплохо ладили. А у меня никогда не получалось ладить с парнями, и никто до того момента не был заинтересован во мне. Мне понравилось это ощущение, понимаешь?

Она посмотрела на меня, чтобы удостовериться, что я понял. Кивнув ещё раз, я постарался затолкать свою ревность, причиняющую мне почти физическую боль, поглубже.

– На первый взгляд всё было просто отлично. По крайней мере, я так думала. У нас совпадали некоторые занятия, потом мы зависали вечерами вместе или ходили куда–нибудь. Но по прошествии нескольких недель у меня появилось чувство, что я делаю что–то не так. Казалось, я чем–то его расстраивала. Никак не могла понять, в чём дело, пока, наконец, не догадалась.

Внезапно поведение Беллы изменилось. Она выпрямилась, рукой пробежалась по волосам, вся напряглась и натянулась, она, видно, думала, как мне объяснить что–то и почему–то приготовилась защищаться. Но я молчал, ждал, пока она продолжит.

– Понимаешь, Эдвард, я росла в семье, где… ну, некоторые вещи просто были для меня… непривычными. Мы – мама, папа и я – мы никогда особо не обнимались, или уси–пусились друг с другом. Я и никогда не думала, что люди считают частые объятья чем–то нормальным… ну, не думала до колледжа.

А насчёт секса. Мама говорила, что из–за него дети появляются, а когда ты ещё слишком молод, младенцы как бы осложняют твою жизнь. Она не поощряла все эти «быть свободной независимой сексуально–активной гордой женщиной». Хотя с другой стороны, у неё самой парней было до кучи, и она их от меня не прятала.

И мой отец, который принял на себя основную часть родительских обязанностей, он часто говорил, что если я займусь сексом до свадьбы или до того, как мне стукнет тридцать пять, или до первого и второго условия, – она засмеялась, но её ирония показалась мне грустной, – он посадит меня на цепь в спальне, а парня – кастрирует.

Поэтому когда я поняла, что Джонатан хочет заняться со мной сексом, и что его смущает, что мы до сих пор это не сделали, я… ну… я струхнула. Мы целовались и всё такое, но когда он пытался… пойти дальше… я останавливала его. Во–первых, я и не думала об этом так уж много. Потом я всегда слышала. Когда парень пытается склонить девушку к чему–то, она говорит «нет».

По мере того, как Белла говорила, неприятное чувство начало разрастаться во мне. У меня появилось очень плохое предчувствие, кажется, я уже понимал, что мы подошли к самому основному. Но это – её история, мне надо лишь молчать и слушать. Любое наше общее будущее было положено на слишком шаткую основу, на её решимость рассказать мне свою историю. И всё, что мне надо – это нахрен слушать и держать свой грёбанный рот закрытым.

– У меня даже не было времени понять, хочу ли я стать… ближе… к нему, до того, как между нами выросло напряжение по этому поводу. Несколько раз мы обсуждали этот вопрос, и я объясняла по поводу своей семьи. Я говорила, что я дев… что не была ни с кем прежде. Казалось, он всё понял, но наступал следующий день, и мы вели те же разговоры.

Я ощущала просто огромное давление, не знала, что делать. И так боялась потерять его, но никак не могла достигнуть компромисса сама с собой. Я… я… чёрт… я не знаю. Я не могла думать об этом, потому что, к какому бы решению я не пришла, ну, ты понимаешь, он бы всё равно ожидал от меня одного. Ну, например, если я захотела бы чего–то более интимного, я могла бы думать, что это и не моё решение вовсе, а навязанное. Я чувствовала, что меня загоняют в ловушку.

Но в какой–то момент всё прекратилось. Он перестал заводить разговоры о сексе. Просто целовал меня на ночь и уходил, или оставался ночевать на диване, или даже в моей кровати, просто обнимая. Больше не давил на меня. Я чувствовала себя чертовски спокойной, свободной. – Она на мгновение прервалась, всхлипывая. Не могу сказать, что вылилось в этом звуке, освобождение, гнев или просто печаль.

– Я ощущала, будто… словно я не так безнадёжна. Так, если бы, например, мне дали время и, подумав, я бы поняла, что это моё решение, то, чего я хочу. Я даже стала лучше спать, по десять часов, порой. Я была так счастлива. И я говорила ему…

Она говорила сдавленно, совсем еле слышно. На секунду Белла запнулась и вдруг разрыдалась. Потянувшись к ней, я обнял, крепко–крепко обвив её руками за плечи, пока она плакала какое–то время. Сердце болело… за неё. И я знал, чтобы там ни произошло, я не хотел этого слышать, но не мог ничего сделать с мыслями, что крутились в моей голове. Они и злили, и огорчали меня, и заставляли ревновать. Через несколько минут она отстранилась и продолжила.

– Я сказала Джонатану, что люблю его. Думаю, любой бы парень, кто проявил понимание в отношении моих… опасений… и терпение… заслуживал, чтобы его полюбить. Понимаешь?

На этой фразе, Белла отпустила мою ладонь и схватила носовой платок, прижимая его к носу и рту. Через минуту я понял, что таким образом она пытается заглушить рвущиеся из глубины её сердца рыдания. Её плечи дрожали, пока она пыталась успокоиться. И, в конце концов, продолжила.

– Однажды, через пару недель после того, как он… прекратил давить на меня… он был на кухне, делал мне коктейль. На следующий день у меня был экзамен, так что я в последний момент передумала и решила сказать ему, что не хочу ничего алкогольного. И, зайдя на кухню… хм… поняла, что он не слышал моих слов. Я увидела, что он добавил какой–то порошок в мой бокал. Это сто процентов был мой коктейль, потому что я всегда добавляла лайм, а он лайм терпеть не мог.

Я подошла и спросила Джонатана, что это было. Он сделал огромные круглые глаза, просто у него и времени не было, что бы придумать какой–то ответ для меня. Он стоял, закрывал и открывал свой рот, как хренова золотая рыбка. В конце концов, сказал, что беспокоился обо мне, о том, как я буду спать перед экзаменами, ну и добавил мне в коктейль Тайленол.

Я… это…чёрт… короче говоря, он усыплял меня с помощью наркотиков – Гаммагидроксибутират, Кетамин и тому подобное – добавлял их в мои напитки. Как я выяснила. Конечно, потребовалось время, вытянуть из него это, но, в конце концов, он сказал.

Я похолодел. Окаменел и чертовски похолодел. И не чувствовал биения собственного сердца.

– Белла, – я старался не выдать растущую во мне панику, – он… так он…

Белла посмотрела вниз, на наши переплетённые руки, её пальцы очертили круг по моей ладони. А крупная слеза сорвалась и упала прямо в середину.

Белла кивнула, а потом подняла голову, первый раз за время разговора наши взгляды встретились. Её голос был прямым и сердитым.

– Он… занимался со мной… сексом. Ночью. Пока я спала. В те ночи, после которых я думала, что спала так долго из–за переутомления. Считала, что чувствую себя дерьмово из–за стресса. Не догадалась я тогда сложить два и два, чтобы понять всё.

Она помолчала, затем задумчиво произнесла. – Может, ты думаешь, я должна была бы заметить что–то другое… Ну, типо боль, напряжение. Только, если честно, ничего такого я не чувствовала. Думаю, он обращался со мной… – горькое рыдание всё–таки сорвалось с её губ, – бережно.

– Какой внимательный, – с горечью выплюнул я. Глупо было говорить подобное, но слепая ярость накрыла меня с головой. Я не мог пойти и убить этого парня, а злость – всё, что было сейчас доступно мне.

Она горько фыркнула. – Да, он именно так и думал.

– Что?

– Он пытался мне что–то доказать, а я отвечала. И сказала, что звоню в полицию, чтобы они всё проверили. – Белла снова посмотрела на меня, встречая мой взгляд абсолютно сухими глазами, светившимися в этот момент неподдельной яростью.

– Эдвард. Я была в ужасе. Ранена в самое сердце. Это… это сломало меня. Он не просто изнасиловал меня, лишил девственности, он сделал это во сне... когда я чувствовала себя безопасно.

Всё, что я мог сделать, просто кивнуть и проглотить скопившуюся в горле желчь.

– Он сказал, что это моя вина.

Я в шоке уставился на Беллу.

– Они делают так, ну, ты знаешь. Насильники. Так обычно и говорят. И знаешь, почему? Да, потому что это, чёрт его дери, срабатывает. Не имеет значения, насколько ты взбешён или растерян, всегда, какая–то часть тебя спрашивает: А может он прав? Что если ты заслужила?

– Боже, Белла! Что ты говоришь? Как ты вообще такое можешь думать?!

– Эдвард… это уже не имеет значения, ладно? Даже если бы я и верила в это, тоже не имело бы. Знаю, то, что он сделал со мной – недопустимо, и это даже под сомнение не ставится. Я выросла в семье полицейского – я же поняла всё с первой минуты, как узнала.

Я кивнул, ожидая продолжения, впиваясь ногтями левой руки себе в ладонь настолько сильно, что, возможно, повредил кожу. Мне хотелось что–то ударить… со всей силы. Или, возможно, вырвать с корнем. В действительности до этой секунды я не понимал истинного значения выражения – вывернуть душу на изнанку. А мне её именно вывернули.

– Он сказал, что всё это – моя вина, и что он сделал мне одолжение. Сказал, что раз уж я настолько боялась потери девственности, то он решил позаботиться об этом для меня, чтобы я сосредоточилась на других, более приятных мне аспектах наших отношений. Он просто хотел развеять мои… страхи.

Эдвард и не думай, пожалуйста, что я… спустила ему это, – она улыбнулась натянутой, искусственной улыбкой, – чёрный юмор прям, какой–то. Нет, я не поддалась. Я обезумела. Я ударила его. Я кричала на него. Я собиралась звонить в полицию, звонить папе.

Белла снова замолчала, и эта тишина, казалось, растянулась на годы.

– Белла?

– Хм… да. Ну, и я стала набирать номер полиции, но…

Холодок ужаса спускался вниз по моему позвоночнику.

– Что. Что случилось, Белла? – Мой голос словно бы и не мне принадлежал. Жуткий, низкий, наполненный злостью.

Белла заговорила еле слышно, куда–то подевалась вся её ярость и решимость.

– Он сказал… он сказал, что сделал мне большую услугу, и затем он показал на деле, чего я избегаю. Сказал, что когда всё случится… я изменю своё решение и пойму, что секс – не такое уж большое дело. Что я ребёнок, которого необходимо заставить съесть овощи в первый раз, чтобы он понял, что они не так уж плохи.

Я остолбенел от ужаса. И не хотел слушать, что она скажет дальше. На самом деле, я безумно желал, чтобы она не говорила того, что уже рассказала. Но это невозможно, и самое меньшее, что я могу сделать для неё – выслушать то, что она пережила.

– Белла? … Что случилось?

– Он показал мне, чего я сама себя лишаю, – просто сказала она. – Он был в два раза больше меня, очень сильный, у меня не было никаких шансов.

– О, Господи!

Выпустив её руки, я спрыгнул со стола и подбежал к кустам, как раз во время, чтобы мой ужин и шампанское нашли выход. Слёзы текли по моему лицу, нос заложило. Я как раз думал, как мне привести себя в порядок, чтобы вернуться к Белле, когда почувствовал её ладонь на своей спине. Она сунула мне в руку платок.

– Он вообще–то не совсем чистый, но всяко лучше, чем ничего.

У меня заняло не больше минуты, очистить одежду, всё это время Белла стояла рядом, скрестив руки на груди. Закончив, я посмотрел на неё, выражение лица у Беллы было настороженным. Она больше не плакала, но щёки и нос слегка опухли.

– Вот так, Эдвард. Это всё.

Она замолчала, хмурясь. Её голос сломался, когда она заговорила снова, задыхаясь от эмоций.

– Ну, не совсем всё.

И я ждал, чувствуя, как один за другим в моём животе завязываются тугие узлы.

– Эдвард, я… – она зарыдала и закрыла лицо руками, – я сломана, Эдвард. Очень сильно, грёбанно поломана. Но ты, – она нерешительно протянула ко мне руку, и та сначала повисла, а затем упала, рассекая воздух. – Ты единственный человек, рядом с которым я чувствую себя нормальной. Полтора года я только и делала, что думала о тебе, Эдвард, хотела тебя. Не просто любила, а хотела… физически. И я не предполагала, что… – у неё вырвался долгий печальный вздох, прежде чем она договорила, – что способна испытывать физическое влечение.

А теперь я боюсь, ужасно боюсь тебя потерять. Боюсь, что всё то, что я рассказала, оттолкнёт тебя. Но меня пугает и обратное. А если ничего не получится, и в конечном итоге я останусь всё такой же сломанной… даже рядом с тобой. Что если я никогда не смогу быть с тобой в этом смысле. Это было бы несправедливо по отношению к тебе, и ничего не выйдет, потому что всё своё время я буду тратить на беспокойство, что не смогу стать нормальной достаточно быстро, и ты найдёшь кого–нибудь без подобных проблем…

Я был ошарашен. Совершенно сбит с толку. Но после её пламенной речи, не мог позволить себе такой роскоши – помолчать и всё обдумать – ей необходимо услышать мой ответ, теперь, когда я знаю так много о ней и её страхах.

Быстро сократив расстояние между нами, я притянул Беллу в свои объятья и прижал к себе крепко–крепко.

– Белла, я люблю тебя. Совершенно безумно люблю. Мне жаль, действительно жаль, что тебе пришлось пройти через подобное. Я… Боже, Белла, ну что ты говоришь!? Удивительно, что ты нашла силы жить дальше. Для меня – ты совершенна. Ты была такой для меня до этого вечера, а теперь… даже ещё больше. Но ради всего святого…

Я отстранился, обнимая за плечи, крепко и твёрдо, чтобы встретить её взгляд.

– … ради всего святого, ты не можешь этого сделать. Не можешь проходить через всё в одиночку. Никто не был бы в состоянии жить под тем грузом, что ты взвалила на себя. И как бы мне не льстило то, что ты так много времени думала обо мне, поверь, я, чёрт возьми, был занят тем же. И я боялся приблизиться к тебе, боялся, что ты отдалишься ещё больше.

Белла, я хочу тебя. В любом виде, в котором только смогу получить. Мне всё равно, если ты даже никогда не сможешь ко мне прикоснуться. Если ты захочешь быть просто друзьями, знай, я всё ещё здесь. Если же ты захочешь быть моей девушкой, но без всяких интимных вещей, что ж, возьми с меня обещание. И я дам тебе его, своё слово, что мы не двинемся дальше первой базы в наших отношениях. Всё, чего я хочу – тебя.

Я крепко–крепко прижал её к себе, и Белла разрыдалась на моём плече. Мне стало плохо. Сердце болело, в животе тянуло, в груди будто бы рос огромный ком, в голове стучало, и я ощущал просто дикую, не испытываемую ранее злость. Но сквозь все эти чувства, лишь одна мысль раз за разом продолжала крутиться в моей голове.

Она любит меня.