Болезнь свалила меня с ног в считанные дни. Я не мог подняться, а Анну и друзей не позволял видеть карантин, куда меня заботливо поместил доктор Каллен. Через небольшое окно друзья смотрели на меня из коридора, и в их глазах я видел похоронную процессию. Я не раздражался и не испытывал к ним злости. В конце концов, эти несколько человек мне не такие уж и друзья, ведь даже Джеффри – тот, с кем я общался наиболее часто – считал меня не более, чем своим чудаковатым приятелем, таким, которых заводят, чтобы как-то компенсировать издержки своего характера. Некий контраст, уравновешивающий чаши весов. Всё честно. Я никогда не отличался особой общительностью, поэтому совершенно не был удивлён, что не имел друзей в избытке. Лихорадочно хватая воздух в очередном удушающем приступе кашля, я жалел о том, что моя жизнь прошла как-то незаметно. Я ничего особенного не добился, но лишь один луч солнца озарял мою темницу, лишь одно прекрасное воспоминание, на фоне которого другие блекли, цепкими пальцами вытаскивало меня из забытья… Вспоминая о ней, моё сердце сжималось, а к горлу подкатывал комок отчаяния. Впервые в жизни я как никогда хочу жить, но… умираю.
Анна нежно прикоснулась к стеклу бархатными кончиками пальцев, и я почувствовал её прикосновение у себя на щеке. Лёгкие рвались на части от удушающей болезни, но образ моей возлюбленной захватывал дух, поэтому мне не требовалось дышать и вызывать в себе этим боль. Покрасневшие от безысходности глаза смотрели на моё умирающее обессиленное тело. Доктор Каллен настоял, чтобы она больше не появлялась, так как здесь не безопасно, и Анна, теребя ворот кофточки, в слезах кинулась прочь. Это был последний раз, когда я её видел. Позже Джеффри передал мне весть, что отец Анны узнал о моей страшной болезни и запретил дочери покидать дом, зная её упрямый нрав. Жизнь потеряла всякий смысл, и теперь моё сознание концентрировалось только на боли и слабости, овладевшими мной целиком. Любые попытки вспомнить лицо Анны и постараться задержаться на нём подольше, отвлечься, заканчивались катастрофической неудачей, и я снова погружался в царство боли и отчаяния.
Я чувствовал, как по одну сторону от меня стоял доктор Каллен, встревоженный и серьёзный, с неизменным сомнением в золотистых глазах, а по другую – Смерть, выжидающая, опечаленная, костлявой рукой уже сжимающая моё запястье, чтобы в любой момент потащить в бездны неизведанного мною мира. Я ещё не раз с тоской вспомню опечаленный образ и не раз в душе поблагодарю золотистые глаза, цвет которых я видел впервые. Доктор Карлайл Каллен присел рядом со мной, и я впервые рассмотрел близко его прекрасное лицо. Ровное и гладкое, словно вытесанного из мрамора. .сумеречный свет отбрасывал бледные блики на его скулах, носу и подбородке, а я поверить не мог, что существуют такие красивые люди. В его взгляде было столько боли, столько вопросов, скорее, к самому себе, что я утонул в них, как под гипнозом рассматривая последнее, что даёт мне жизнь. Моё спасение. Моё проклятье на всю оставшуюся вечность. Он долго рассматривал моё лицо, что-то тщательно обдумывая, мучительно сомневаясь и опасаясь.
- Я.. не хочу умирать, - едва слышно простонал я. Доктор Каллен медленно наклонился ко мне, обдав мою пылающую кожу волной холода. У меня не было сил изумиться этому. Он наклонился к самому уху и тихо сказал:
- Ты никогда не умрёшь, Эдвард. Прости меня…
Резкая боль от игл, вонзившихся в шею, на секунду парализовала меня. Я даже подумал, что это и не боль вовсе. То, что произошло, так меня шокировало, потому что я никак не мог этого ожидать. Доктор Каллен крепко схватил меня за шею – это я ощутил, когда инстинктивно попытался отстраниться. Стальной рукой он придавил меня к кровати. И тут настало время настоящей боли. Боли, с которой не сравнится ничто на этом свете по жестокости. Я раскрыл веки, безумно впиваясь мутными глазами в пространство перед собой, ничего не видя, кроме вспышек. Острая боль ударила в позвоночник, и я прогнул спину дугой, стремясь ввысь, в сторону, назад, но только не оставаться здесь. Моя страшная болезнь больше не казалась мне чем-то ужасным, я вспоминал о ней в эти короткие секунды раздирающей меня боли с надеждой, что она вернётся, избавит меня от этого ужасного нового чувства! Теперь всё во мне рвалось на куски, голова кружилась, а сердце было готово выскочить из груди и взорваться. Я корчился на постели в дикой агонии и лишь в просветах искр перед глазами видел доктора Каллена, в ужасе смотрящего на меня, прижимая руку ко рту. Что он сделал со мной?... Неужели не было более простого способа закончить мои страдания?
- УБЕЙТЕ МЕНЯ!!!! – взревел я, как дикий зверь, сам не узнавая своего голоса. Я сжал кулаками края простыни с частью той новой силы, то сейчас селилась во мне, и треск разрываемой ткани раздался в унисон моему хрипу и стонам. Кровь кипела и бурлила, леденела и застывала, каждая кость, каждая мышца моего тела, казалось, переворачивается и занимает новое место. Я уже не чувствовал себя чем-то целым, я не чувствовал своего тела. Я умираю? Я рождаюсь…
Доктор внимательно смотрел на меня, его глаза я не забуду никогда. Я буду видеть их часто, но такие эмоции я видел в них первый и единственный раз. В ночь своего превращения… я был уверен, что он плачет, но не видел его слёз. Карлайл Каллен лишь молча смотрел на результат содеянного, на моё мёртвое, но теперь такое сильное тело.
Как младенец, познавая мир, я с азов постигал законы своего нового мира, особенности своего нового тела, своей невиданной силы и….. жажды. Меня и Карлайла больше никто никогда не видел, он отвёз меня далеко на север в ту же ночь. Зная о моих отношениях с девушкой при жизни, он попросту не мог позволить мне, неконтролируемому юнцу, столкнуться с человеком. Так, вечно одержимый жгучей жаждой, я всё-таки хватил в себе надежду о встрече с Анной. Шли месяцы, я был под строгим контролем моего отца и наставника, и он ни единого слова не желал слышать о встрече с Анной, поэтому я прекратил попытки уговорить его позволить мне это удовольствие. Должен признаться, Карлайл ко всему относился с пониманием, он никогда не ставил мне табу и запретов, а, если такие и были, то он тщательно пояснял их причину, убеждая меня, что это для моего же блага. И для блага нашего существования как вида.
Я был активнее и бодрее, сильнее и выносливее, но моё сознание заполняли теперь не сплошь благородные мысли о будущем и людях, а всепоглощающая, мучительная, сводящая с ума жажда. Карлайл заверил меня, что это пройдёт и уступит здравому рассудку. Он всегда ставил в пример себя, доказывая мне, что можно добиться нормального существования в обществе людей без опасности разоблачения и соблазна чужой крови. А я всё не мог поверить, как он добился того, что работал врачом, ежедневно сталкивая с ранами, порезами, и … кровью. Это слово саднило у меня в груди, застревало и выжигало клеймо одержимости на моей омертвевшей душе.
... что можете оставить заявку 
...что на сайте есть восемь тем оформления на любой вкус?
0
