Тибет. Шигадзе.
Холодно. Холодно. Холодно. Холодно. Холодно. Холодно. Блин, ну как же холодно! В моем любимом Нью-Йорке сейчас снег и тоже холодно, но не так, как здесь. Как же задолбали эти ветра! Так, надо не забыть, когда вернусь в цивилизацию, убить Анжелу.
Я наконец-то влез по всем этим бесконечным ступенькам этого гребаного храма на самый верх. На пороге сидел медитирующий Наф-Наф, я с трудом удержался от того, чтобы не дал ему щелбан по лысому черепу. Так я прозвал этого монаха потому, что его настоящее имя мне в жизни не выговорить. Да и они сами, сволочи, отобрали у меня имя по приезду, типа я его не достоин. Вернуть его они мне обещали по достижению какой-то хрени.
Чакры, чакры, чакры. Чай, травки, коренья. Тьфу, блин, а мне хочется пива, виски, «камикадзе». Нет, вообще-то я рад, что мы сюда приехали. Тут весело, но каждый день бегать на ту сторону горы – это все же перебор. Ниф-Ниф – главный телепузик этого монашеского шоу – не разрешает мне в окрестностях монастыря играть на волынке, поэтому приходится носиться в долину.
Розали, укутавшись в нечто цветное, разливала чай. Какая же она у меня красивая! Она замурлыкала под нос «Джинг Беллз» - и вот тут-то меня осенило - Рождество! Должно же уже настать Рождество. Но так как здесь нет ни календарей, ни телефонов, про Рождество-то мы и забыли!
- Рози, собирайся! – скомандовал я.
- Что? Куда? – опешила она.
- Пойдем искать Джаса и Элис. Будем праздновать Рождество!
- Ты уверен, что оно именно сейчас?
- Стопудово! Собирайся!
- Эй, Ниф-Ниф! - я ринулся к главному монаху.
– Чай пень хрень дрель! – сказал что-то типа этого Ниф.
- Ниф, внемли моим словам, брат! – упал я на колени. Ну а вдруг, может, так до него лучше дойдет. – Махни рукой, в какой стороне монастырь, куда увели наших друзей.
- Быр, мыр, гыр!
- Вот чучело! Где. Твой. Друзья? – проорал я каждое слово в лицо побелевшему Нифу. Тот осел и, по-моему, потерял дал речи навсегда. Блин, где этот переводчик?! Почему, когда он нужен, его, заразу такую, где-то носит? Ну ничего, я и так смогу найти сестру. Я стал носиться по храму, собирая все теплые вещи. Розали складывала их в огромные цыганские узлы. Она также захватила нам еды и воды. Спорить со мной она уже давно перестала – и правильно, все равно бесполезно. Напоследок я соорудил оленьи рога для Ниф-Нифа и водрузил их ему на голову. Я принялся выпихивать его из монастыря, крича, что он будет нашим рождественским оленем-проводником. Розали оглушала храм диким хохотом и тянула с собой на выход узел с пожитками. Ниф-Ниф плакал и упирался, цепляясь ногтями за дверной косяк. На его крики выскочили Наф-Наф и Нуф-Нуф, которые упали передо мной на колени, о чем-то умоляя и тыча в брата пальцами.
- О, у нас будет три оленя, - обрадовался я и начал придумывать, из чего мне сделать подходящую упряжку. Пока я запрягал своих оленей, вдруг распахнулись северные двери в храм и на пороге, обветренные и замерзшие, показались Джаспер и Элис. Джас при этом был в доску пьян, а Элис, наряженная в зайчика, огласила храм громогласным приветствием. Я подскочил к Джасперу, разъяренно схватил его за грудки и заорал:
- Ты где спиртное взял, скотина?! Предатель, с братом не поделился! Где?! Отвечай?!
- Где-е-е! – пьяно заржал Джаспер, подражая моему тону.
От бессилия я обнял этого предателя и разрыдался на его плече, как младенец. Мою душу разрывало отчаяние, собрав последние силы в своем истощенном чаем бренном теле, я взмолился:
- Ну хоть каплю, брат!
Джас, сфокусировав на мне пьяный взгляд, дрожащей рукой достал из рюкзака бутыль с какой-то мутной жидкостью.
- Это чего за хрень? – спросил я, принюхиваясь к божественному запаху из емкости.
- Джас от отчаяния собрал мини-самогонный аппарат и гонит спиртное из горных цветов, - захохотала Элис.
- Слава богам!- возрадовался я, присасываясь к бутыли. Обжигающая жидкость скатилась по горлу, мгновенно утоляя нечеловеческую жажду, которая терзала мое нутро все эти месяцы, заставляя мою глотку гореть в адском огне. Блаженство охватило тело, разум мгновенно расслабился, мои чакры наконец-то открылись. «Олени» за это время успели разбежаться. Розали радостно вцепилась в Элис, они обнимались, похрюкивая и повизгивая.
Оторвавшись от бутыли, я обратил внимание, что на голове у Джаспера красуется идиотский тюрбан ярко-оранжевого цвета.
- Что ты там прячешь? Там еще что-то есть? – удивился я и потянул за край тюрбана. Джаспер, развернувшись на триста шестьдесят градусов, когда я начал раскручивать эту фигню у него на голове, заверещал:
- Убери руки от моей маски для волос!
Он начал ловить вываливающиеся из тюрбана цветы, фрукты, ягоды, овощи, там были и корки арбузов, и шкурки бананов, свекла, кукуруза, горные ромашки и много чего еще. В конце концов появилась макушка Джаспера, на которой был слегка отросший ежик из волос, где намечались первые кудряшки.
- О, да ты теперь похож на Элис! – захохотала Розали.
Джаспер уселся на пол и, пьяно икая, принялся собирать вывалившееся добро, укладывая его на голову и пытаясь примотать обратно.
- Мы пришли поздравить вас с Рождеством! – заорала Элис. – Давайте скорее отмечать!
- Нам нужна елка и Санта Клаус! – деловито заявила Розали.
Я осмотрелся вокруг и все придумал.
- Так, вы обе – идите ловите разбежавшихся оленей, - сказал я Роуз и Элис. – Оранжевая Шапочка наряжает Санту.
- А кто у нас сегодня Санта? – икнул Джас, обводя храм мутным взглядом.
- Да вон этот, Будда, - махнул я рукой в сторону золотой статуи. Джаспер собрал все свои ленточки, подхватил узел Розали и поплелся в глубину храма.
Я же отправился искать елку. С криками «Елка, ау!» я бродил вокруг монастыря в поисках символического дерева, пока не вспомнил о священном саде на северное стороне горы. Там росло знаменитое дерево «Инь-Янь», которое Наф-Наф тщательно поливал и удобрял каждый день. Оно чем-то походило на елку. Схватив садовые ножницы, я срезал деревце и поволок его в храм, намевая «We wish you a Merry Christmas».
Пойманные «олени», завидев меня с «Инь-Янем», дружно заголосили, а потом рухнули на каменный пол и забились в истерике. Ко мне подполз Ниф-Ниф весь в слезах, он целовал листочки дерева и бормотал что-то на своем ниф-нифовском языке.
- Олени должны стоять у Санты, иначе непорядок, - сказал я и, схватив «оленей» за шкирки, уволок их к наряженной статуе Будды.
- Сидеть здесь! – рявкнул я, пригрозив им пальцем.
- Ноу, ноу, хэлп аз, плиз, - на ломанном американском взвыл Ниф-Ниф, размазывая по лицу слезы.
Пока я наряжал елку, Элис, присев около присмиревших «оленей», рассказывала им правду о Рождестве:
- Боженька, вы понимаете, сегодня Боженька народился, надо славить его, - доверительно вещала Элис. – А не преклоняться перед этим пузатым чудищем. Весь мир погряз в грехе, а отец наш дает нам надежду тем, что послал к нам сына своего Иисуса. Он родился в Вифлееме, в яслях, он спас весь род человеческий! Так возрадуемся же, братья, рождению сына Божьего!
- Аллилуйя! – крикнула Розали.
- Возьми свет, брат! – проорал откуда-то из-под Будды Джаспер.
Закончив с приготовлениями, мы налили «оленям» пойла Джаса и сели праздновать около елки. Монахи радостно лакали жидкость. Через несколько минут они утерли слезы и принялись скакать и прыгать по храму, разбрасывая в виде конфетти лепестки цветов. Ниф-Ниф изобразил на пальцах, чтобы я сыграл ему на волынке. А два раза меня просить не нужно.
Божественные звуки разнеслись по храму.
… Спустя непонятное время веселье было в разгаре. Хохочущую Розали катали по храму веселые «олени», Элис загадывала желание, сидя у Санта Клауса на коленях, Джаспер ползал за мной на коленях, умоляя дать ему сыграть на волынке. А я чередовал игру на волшебном инструменте с провозглашением тостов и опрокидыванием в себя чудесной бутыли. Чуть позже Джас принялся тереться ежистой головой об елку, изобретая новый способ для улучшения роста волос.
- Купи себе «Вош энд Гоу» и успокойся уже! – скача мимо на «оленях», проорала Розали.
В общем, Рождество прошло замечательно, потому что я ничего не помню.