Глава 86

Блеклые пятна солнечного света отражаются от розовых стен. Луиза сидит на обычном стуле, пальцы вцепились в жесткое пластиковое сиденье. Девочка и стул кажутся единым целым. Как современный вид кентавра. Невозможно понять, где заканчивается мертвый пластик и начинается белая кожа, натянутая на живую плоть. Ее бледность, словно вызов ярким краскам мира. То есть даже здесь, в ужасной комнате с тусклыми стенами, в гнетущей атмосфере она прямо-таки излучает эту свою бледность. Светится, как луна в небесах. Испускает нездоровые мрачные волны. Я еще могла бы понять, будь это отчаянье или ненависть к мистеру Садисту. Но это просто равномерное свечение, исходящее из черных глубин бездны. И оно есть, потому что есть, должно быть. Нет особых причин. Единственная причина – иначе с Луизой не бывает.

Серьезно, уж лучше бы она закатила скандал. Назвала Эдварда ублюдком, осыпала упреками, бросила прямо в спокойное холодное лицо горсть оскорблений и выразила свои обиды. Вместо этого – отстраненный взгляд впавшего в транс шамана. Типа мне плохо, но хрен кто об этом узнает. Я буду сидеть, как изваяние, словно живая инсталляция современного искусства.

Я знаю, Луиза и раньше не рвалась обсуждать свои проблемы и изливать чувства. Даже те крупицы эмоций, что у нее есть, она прячет за актерской игрой. Для начала ей нужно подойти к границе, а после прыгнуть в омут, и тогда уж, размазывая сопли, она сможет раскрыться. Но Луиза спокойна. Рядом с мраморным мистером Садистом она и сама становится обломком мрамора. Куском холодной породы. Находиться в подобном окружении весьма непросто. Рядом сплошные камни, но это далеко не то же самое, что пойти в горы – совсем не так приятно и гораздо опаснее. Нет никаких шансов угадать, с какой стороны грянет удар. То ли Луиза слетит с катушек, то ли Эдвард решит кого-нибудь из нас убить. Скорее всего, меня, потому что общество Луизы он терпит достаточно давно и будет терпеть и дальше. А я его самая большая головная боль, проблема номер один. И, возможно, это даже покажется хорошим выходом из ситуации. Не рвать нервы и не выматывать себе душу, а ограничиться одним точным ударом.

Держа все это в голове, я пытаюсь быть как можно более незаметной и держаться поближе к одной из стен. Как будто мы играем в игру «Стань частью интерьера». Моя спина касается холодного сухого бетона. Луиза замерла на стуле, Эдвард стоит, перегородив вход. Три молчаливых тени. Отголоски прежних себя. Остатки того, что из нас не выжала жизнь. Дряблая сухая мякоть с горькими косточками. То место, где мы успели выпить весь сладкий сок, я как-то упустила. Но факт, я чувствую себя словно пересохшая пустыня. Подняв усталый взгляд, снова смотрю на Луизу. Сказать «бедная девочка» не получается. Она, конечно, бедная – пережила столько испытаний, но какая она девочка? Ее сознание старше моего в два раза, у нее есть жизненный опыт и внутренние резервы, и, возможно, мою ситуацию она могла бы разрешить. Ее собственную ситуацию разрешить никто не в силах. Нелюбимая дочь, которая изо всех сил жаждет любви, одинокий лист, плывущий в мутных водах жизни. Забывшись, я вздыхаю.

Эдвард реагирует, как лампочка на щелчок выключателя. Цепь замкнулась. В потемневших глазах вспыхивает раздражение. От взгляда, брошенного через комнату, меня пробирает озноб. Пустыня внутри превращается в ледяную пустошь. Нет, он не убийственный. Не злой. Просто в нем угадывается прежний мистер Садист. Человек, приставивший дуло к виску. Я думала, что давно забыла тот эпизод. После нескольких дней в лесу. Учитывая оставшиеся на моей совести трупы. Выслушав его признания. Но, оказывается, достаточно одного взгляда, чтобы на пару мгновений вернуть прежнюю глупую Беллу, прячущую страх по углам.

Расправив плечи, отрываюсь от стены. Раз уж я хочу быть сильной, то нужно уметь справляться с трудностями. И со всплесками раздражения мистера Садиста в том числе. Я даже кое-как улыбаюсь. Сама понимая, что моя улыбка похожа на кривой незаживший шрам. Что она уродует мое лицо. Что она не приносит в мир тепла.

Моя жизнь все сильнее напоминает дом для умалишенных. Эдвард отчитывает Луизу за то, что она сбежала. Но именно на это он и рассчитывал, заставляя Викторию отправить дочери письмо. Только Луиза не должна знать, что никакой свободы воли у нее нет – всеми ее поступками управляет мудрый кукловод Эдвард. По мнению мистера Садиста, играя в бунтарку, она чувствует себя более независимой и сильной. Для поддержания иллюзии нужно провести воспитательный разговор. Сплошная ложь и лицемерие. Умей Луиза видеть кокон обмана, окружавший ее, она, вероятно, задохнулась бы. Или окончательно сдалась.

- Эдвард, я должна признаться, - мои губы пересохли, а горло словно сдавило стальным обручем. Каждое слово похоже на яд, выжигающий внутренности. - Я помогла Луизе убежать.

В общем, я вношу в отрепетированную сцену хаос. Заготовленная гневная речь Эдварда оказывается испорчена. Ее лоск изрядно блекнет. Меня ждет уже не равнодушный холодный взгляд. Меня ждут гнев и удивление, которое Эдварду удается скрыть далеко не сразу. В два шага преодолев комнату, он нависает надо мной. Его глаза превращаются в два фрагмента бездны. Но за миг до того как холодные пальцы сжимают мои плечи, я успеваю заметить в пустой черноте короткую вспышку сожаления. Эдвард молча просит прощения. Я отвечаю, слегка опустив веки. Ради Луизы я готова сыграть в постановке. И пусть у меня будет паршивая роль жертвы.

Луиза смотрит на то, как Эдвард уничтожает меня. Каждое его слово – пуля, и он так убедителен, что иногда меня захлестывает волна настоящей паники и мне приходится напоминать себе – это все не на самом деле. В конце Эдвард наклоняется к самому моему уху и шепчет:
- Я перегнул палку. Ты смогла меня удивить.

Когда Эдвард уходит, в комнате застывает тишина. После она начинает тихо шуршать, бьется о розовые стены. Луиза бессмысленным взглядом вцепилась в свои ногти. И, как из глубокой ямы звучат ее слова:
- Мне кажется, он меня не любит.

Понятно, что «кажется» она добавляет из пустого опасения. Выбрасывает его инстинктивно, защищая мягкую плоть своего сердца. Как любой, на кого напали, вскидывает руки и прикрывает голову. Но и она, и я в «кажется» верим плохо. Я его едва замечаю. «Кажется» и само уже кажется, становится легкой дымной пеленой, уносимой ветром.

Неловко и как будто через силу я обнимаю Луизу. Прижимаю ее голову с растрепанными волосами к животу. Не потому, что я не хочу. А потому что не знаю, как девочка-война отреагирует на столь явное выражение сочувствия. Чем отзовется в ее больном воображении вспышка моей слабости. Вопреки опасениям Луиза лишь тихо всхлипывает. Я чувствую, как горячие слезы, словно капли свинца, пронзают тонкую ткань блузки и обжигают кожу. Если на моем теле и не останется шрамов, то они точно будут на моей душе. Мне нечем утешить девочку. Сказать, что Эдвард ее любит, я не могу. Возможно, так оно и есть. Возможно, я верю в его способность любить собственное дитя. Но я слишком слаба для того, чтобы давать надежду другим. Обманывать больную девочку, пылающую ненавистью к миру, все равно что бросать ветки в костер. Я неуверенно провожу ладонью по жестким волосам, задеревеневшие пальцы путаются и замирают. А что дальше, спрашивают они. Спрашивает мое внутреннее я. Мозг отчаянно молчит, пытаясь побороть омерзительное ощущение, что мы с мистером Садистом втянули в свои игры ребенка. Сделали из Луизы еще одну бледную тень на фоне ярких декораций. Мы играем ей, манипулируем, перебрасывая, как мячик.

- Послушай, все устроится. Все изменится, - это большее, что я могу ей обещать. И большее, на что имею наглости замахнуться. Возможно, в моем голосе звучит уверенность. Может быть, для Луизы мои простые слова подобны грому с небес и звучат не как шепот прелой листвы под ногами, а как удары тяжелого молота по стильному листу: внушительно и мощно.

Луиза вытирает глаза и, отодвинувшись, смотрит на меня. Вид ее опухших век, покрасневшего лица и дрожащей нижней губы стальными иглами вонзается в мысли, разрывая их на бессмысленные клочки. Я хочу сказать еще что-нибудь, но слова, как и мысли, как и мертвые солдаты, лежат после бойни ровными рядами, и нет силы, способной их поднять.

Чтобы хоть как-то оправдать свое глупое топтание по комнате, я спрашиваю про Джейка. Куда он делся. И как на все отреагировал. «Да никак, - бурчит Луиза. - Стал совсем прибитым». И она ведь ему не сторож, не ходит за ним и не смотрит, чем он занимается и в какую канализацию сливает свою жизнь.

Похоже, у всех, кто находится рядом со мной, есть серьезные проблемы, и никто абсолютно не знает, что такое счастье. Выкурив с Луизой по три сигареты, я все же встаю. Через узкий темный коридор выхожу на улицу, подставляю лицо под красные и золотые лучи вечернего солнца. Но никакими яркими пятнами света не сделать унылый пейзаж более привлекательным. Несколько согнутых дряхлых елей и пустынные поля, одетые в покров серой травы. Не знаю, почему Чарли выбрал это место. Возможно, уже тогда он основательно сидел на кокаине и любая местность казалась ему видом сказочной страны с открытки. А может быть, десять лет назад тут было не столь тоскливо. Но, скорее всего, это я сама заставляю глаза и разум приглушить краски. Их яркого напора мне не выдержать. Я не хочу попасть под жизнеутверждающий каток и стать веселыми разводами на асфальте.

Тепло пробирается под кожу, заставляет сердце биться чуть быстрее, оттаивать – впервые с того момента, как мы выбрались с фермы. Прикрыв веки, я смотрю на старое крыльцо и кирпичные стены, покрытые еще зелеными листьями какого-то ползучего растения. Я думаю, почему бы не свалить всю работу на время. В отличие от меня время обладает могучей силой и способно обратить в прах любые проблемы. Способно обратить в труху и старое убежище, и тонны кокаина за стенами, уставшими противостоять природе.



Автор: Bad_Day_48; бета: tatyana-gr