— Здравствуйте, мистер Малфорд.

— И вам добрый вечер, мисс Грейнджер. Боже, определенно ваши волосы и дождь сочетаются не слишком хорошо.

Ухмыляясь, он наблюдал, как резко взметнулись к голове её руки в попытке разгладить завитушки. Бесполезно. Она что-то пробормотала сквозь зубы.

— М-м-м. Что это было?

— Ничего.

— С вас капает прямо на пол моего несчастного коридора. Еще постоите, или все-таки зайдете?

— Либо я капаю на ваш коридор, либо на вашу гостиную. Выбирайте. Или принесите мне полотенце. Если конечно не боитесь, что я испорчу его свой грязнокр... своей грязной, влажной кожей.

— Знаете, вполне возможно, полотенце станет грязным. Но видите ли, человечество изобрело просто чудеснейшую машину: кладете туда свои вещи, и они становятся чистыми, — по пути в другую комнату сообщил он. — Просто магия какая-то, мисс Грейнджер.

Он протянул ей полотенце, футболку и шорты.

— Что это? — с подозрением спросила она.

Он закатил глаза.

— Это так называемая сухая одежда. Обсудим концепцию её использования прямо сейчас? Я с удовольствием. Естественно, если хотите остаться в своем мокром костюме — ради Бога. Только я буду вынужден попросить вас не садиться на мой диван.

— Спасибо, — сквозь крепко сжатые зубы прошипела она.

— Пожалуйста. Переодеться можете в ванной, — сказал он, указывая вглубь квартиры. — А потом, если хотите, мы можем обсудить концепцию зонтов. Замечательное изобретение, я вам скажу. Не такое волшебное, как стиральная машина, но тоже шедевр.

— Я знаю, что такое зонт, — крикнула она из ванной. — Я просто не знала, что пойдет дождь.

— О-о-о, — протянул он. — Тогда мы должны поговорить о так называемом прогнозе погоды. Интересной разновидности прорицания.

— Как вы это назвали? — приоткрыв дверь, спросила она.

— Прогноз погоды. П-Р-О-Г-Н-О-З.

— Нет, потом. Как вы его описали?

— Вроде бы разновидностью прорицания. Вы пытаетесь запомнить точную формулировку, чтобы при первой же возможности произвести очередную запись?

— Э-э-э, ну да. Я уже скоро.

— Не спешите. Я никуда не собираюсь.

Он пошел на кухню и начал делать чай, отчаянно стараясь не думать о том, что она сейчас в его ванной, полуголая. А еще он силился понять, почему его так волнует этот образ. Вполне возможно, просто потому, что он очень давно не был с женщиной. По крайней мере месяца два, а то и больше — кто знает? Он иногда думал: как часто ему доводилось заниматься сексом в своей прошлой жизни? Как и во всем теперь, в целом он знал, что секс — это очень приятно, но не помнил, каково это — заниматься с кем-нибудь любовью. И то, что он сейчас мысленно занимался сексом с Грейнджер, просто было результатом продолжительного воздержания, ну и ещё того, что в данный момент она практически раздета и находится в его ванной. Или ещё, быть может, потому, что она довольно красива. Вода закипела, прерывая поток его мыслей. Он с радостью отвлекся от них и залил кипяток в заварочный чайник, опустив в него затем ситечко с чаем.

— У вас не найдется пакета для всего этого? — спросила она.

Под «этим» она имела в виду свою насквозь промокшую одежду, свернутую клубком на его скомканном банном полотенце.

Его шорты доходили ей до колен. Футболка — до середины бедра. Но даже в такой мешковатой одежде контуры её тела просматривались отчетливо. Он заставил себя перевести взгляд на лицо, уже совершенно красное от смущения. И тут же отвернулся, начав рыться в шкафу в поисках пакета.

— Э-э-э, я бы предложил вам воспользоваться сушилкой, — сказал он, — но, э-э-э, возможно ваша одежда этого не выдержит. Не хотелось бы её испортить. А вот и пакет.

— Да, абсолютно правильно. Спасибо.

Волосы её всё еще были в полном беспорядке. Он старался не улыбнуться, пока разливал чай по чашкам.

— Почему бы вам не присесть в гостиной? Похоже, вы больше не представляете непосредственной угрозы для моего дивана.

— Конечно.

Она, наконец, посмотрела на него, но из кухни не ушла. Наверное, все ещё злилась из-за его наглого осмотра.

— Я принесу чай и лепешки*.

— Лепешки?

— Да. И даже не из упаковки.

— Вы что, испекли лепешки, мистер Малфорд?

— Нет, купил в булочной ниже по улице. И все-таки они не из упаковки.

Она слегка улыбнулась и приняла чашки из его рук. С тарелкой лепешек он последовал за ней в гостиную. Она поставила чашки на специальные подставки и начала рыться в своей полотняной сумке.

— Хорошо, что вы взяли сумку, а не портфель, — произнес он, устраиваясь на диване.

— И да и нет, — ответила она, доставая мокрый комок, который раньше был её записной книжкой.

— Записная книжка! — задохнулся он. — Бесценная, дражайшая записная книжка! Все эти тончайшие наблюдения за тем, положил я левую ногу на правую или наоборот! Все пропало! Поистине жестока к нам мать-природа!

— К вашему сведению, — холодно произнесла она, — после каждой встречи я делаю резервную копию всех моих отчетов. Так что все мои наблюдения в полной сохранности.

— Слава Богу. А то я уж было начал волноваться.

— Ну конечно... э-э-э, не могли бы вы дать мне бумагу и ручку?

— Определенно нет, — он добавил молока себе в чай.

— Ну не будьте вы сволочью.

— Даже не думайте об этом.

— Мистер Малфорд.

— Если я дам вам бумагу и ручку, что вы будете с ними делать?

Она смерила его уничижительным взглядом. Он почувствовал себя мелким и довольно тупым мальчишкой.

— Я буду записывать, — медленно произнесла она, отчетливо выговаривая каждое слово.

— О да, именно то, чего я больше всего опасаюсь.

— Не могли бы вы просто...

— Мисс Грейнджер, — сказал он, потянувшись за лепешкой. — Если вы начнете записывать, то все это просто станет визитом моего социального работника.

— Я не понимаю, что вы...

— А если нет, — сказал он, макая лепешку в чай и сознательно избегая смотреть ей в глаза, — то можно представить, что вы просто пришли ко мне.

Он ожидал полную сарказма отповедь о том, что «кое-кто здесь вообще-то работает, мистер Малфорд», но вместо этого она тоже потянулась за лепешкой, а потом еле слышно произнесла:

— Тогда ладно.

— Вот и чудно. Как прошел день?

— Это вы у меня спрашиваете? — она была слегка сбита с толку вопросом, но быстро взяла себя в руки. — Отлично. Если забыть о том, что я попала под проливной дождь.

— Да, приятного мало.

— А как прошел ваш день, мистер Малфорд?

— О нет, так не пойдет. Раз ты пришла ко мне просто так, обращайся ко мне на ты и не по фамилии.

— И как же мне тебя называть? «Объект?»

— Один-ноль, — рассмеялся он.

Она улыбнулась ему, правда немного нервно.

— Я настаиваю на употреблении моего полного имени: Дрейк Октавиус Малфорд.

— Октавиус? Они что, правда назвали тебя Дрейк. О. Малфорд? — она потерла виски.

— Это неспроста, да?

— Ты даже не представляешь, — пробормотала она.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего такого. Так ты предпочитаешь, чтобы я называла тебя Дрейк?

— Если конечно ты не хочешь сразу перейти на панибратские прозвища.

— Меня устроит «Дрейк».

— А могу я обращаться к тебе не «мисс Грейнджер»?

— Нет.

— А можно я сам придумаю тебе имя?

— Естественно, нет.

— Ну, если подумать, — сказал он, абсолютно игнорируя её ответ. — На визитке, которую ты мне дала, написано, что ты Г. Грейнджер. М-м-м, с этим можно работать. Габриэль? Глория? Грейс? Гвен?

Пока он пытался угадать, она молча смотрела на него. Не стала ему подыгрывать. Но это его не остановило.

— Гертруда? Гэбби? Глэдис? Гризельда? Ха, я выберу это. Гризельда.

— Дурацкое имя.

— Пусть дурацкое, но лучше, чем ничего.

— А чем тебя не устраивает «мисс Грейнджер»?

— Тем, что твое имя — Гризельда.

Её лицо было непроницаемо. Но он был полон решимости расшевелить её.

— Пожалуй, имя нужно сократить. Как тебе Гризи?

Уголок губ немного шевельнулся. Прогресс.

— Еще лепешку, Гризи?

Она сжала губы в отчаянной попытке не улыбнуться.

— Как думаешь, дождь перестанет... Гризи?

— Ну ладно, ладно, — произнесла она, улыбаясь. — Гермиона.

— Гермиона?

— Да. И пожалуй, я возьму еще одну лепешку, — она положила ногу на ногу. Зеленая ткань шорт натянулась, приоткрыв бедро.

— Красивое имя.

Он передал ей тарелку.

— Я... э-э-э... с-спасибо, — заикаясь, произнесла она. Переложила лепешку к себе. — Так как работа?

— О нет, только не это. Сегодня мы не будем говорить о работе.

— Послушайте, мистер... Слушай, Дрейк... хотя я и не записываю, я должна задавать тебе эти вопросы.

— Хорошо, — вздохнул он. — С гребаной работой все хорошо. С гребаным боссом все хорошо. С моими гребаными коллегами все хорошо. С гребаными стажерами все хорошо. С гребаной квартирой все хорошо. С гребан...

— А с гребаной стажеркой?

— С кем?

— С гребаной стажеркой. Обладательницей убийственно потрясающих ножек.

Он вздохнул и положил наполовину съеденную лепешку обратно в тарелку.

— Не знаю я. В пятницу она закончила работу. Думаю, с ней тоже все хорошо.

— Понятно. Не жалеешь, что не поговорил с ней?

— Не начинай.

— Не начинать чего?

— Изображать из себя моего социального работника.

— Я вовсе...

— Именно это ты и делала.

— Ладно. Да. Но хочу напомнить, что вообще-то я здесь...

— Да, да, знаю — работаешь, — он со стуком опустил чашку на кофейный столик.

— Мне жаль.

— Нет, не жаль.

— Ну жаль... немного.

Он фыркнул.

— А лепешки — очень вкусные.

Он включил телевизор.

— Они апельсиновые?

— А по вкусу непонятно? — спросил он.

— На вкус вроде апельсиновые.

— Ну тогда да, апельсиновые. Твою ж мать.

— Да что с тобой?

— Со мной? Что со мной? Самый идиотский вопрос на моей памяти. Конечно, учитывая, что я помню всего только два месяца, — он продолжал яростно переключать каналы, едва успевая замечать, что там показывают. Наконец! Футбольное обозрение. — Не могу поверить, что они проиграли, — сказал он, кивая на телевизор. — Самый херовый хранитель** в Лиге.

— Дрейк, я... что ты сказал?

— Я оскорбил твои нежные ушки? Просто подумал, что ты уже выработала иммунитет.

— Не это. Как ты его назвал? Игрока?

— Самый. Херовый. Голкипер. В Лиге, — медленно повторил он.

— А.

Футбольное обозрение закончилось и на экране появился какой-то идиот в костюме, вещающий что-то про экономику. Он выключил телевизор, и они немного посидели в тишине. Это отчего-то его нервировало.

— Да, признаю. Жаль, что я с ней не поговорил, — наконец произнес он. — Довольна? Жаль мне. Ты этого хотела? Я даже имени её не знал.

— Почему?

— Потому что мне нечего было ей сказать.

«И, — добавил он мысленно, — потому что я трус»

— Тебе на самом деле нужно попробовать узнать других людей, Дрейк.

— Ага, но для начала неплохо бы узнать самого себя, — он надеялся, что это прозвучит отстраненно и саркастически, но прозвучало просто жалко.

— Думаю, ты прав.

Он издал горький смешок.

— Ты признаешь мою правоту? Если бы у тебя была записная книжка, ты бы не стала. Ведь пришлось бы и это записать.

— Иногда даже полные придурки бывают правы, — сказала она. — Один-ноль в пользу Драко.

И вдруг опрокинула чашку. К счастью, в ней почти не осталось чая.

— Боже мой, — произнесла она, промокая небольшую чайную лужицу бумажными салфетками.

— Звучит красиво. Короче, мне нравится. Дрейк-О. Меня вполне могли так называть однокурсники.

— Ага, может быть, — торопливо произнесла она. — Извини за кофейный столик.

— Не волнуйся, — он поднялся и вышел, чтобы выбросить комок промокших салфеток в кухонную корзину. Когда он вернулся, она уже стояла.

— Черт. Я так и знал.

— Что именно?

— Что стоит мне выйти, как ты засобираешься домой.

— К твоему сведению, Дрейк...

— Дрейк-О.

— Я не собираюсь так тебя называть.

— Уже назвала.

— Значит, больше не буду, — уперла руки в бока девушка. Футболка слегка приподнялась, открывая чуть больше тела.

— Это мы ещё посмотрим, — с ухмылкой произнес он.

— Итак... к твоему сведению, Дрейк, я поднялась полюбоваться, как Шекспир смотрится в книжном шкафу. Но его там нет. Что означает: твой книжный шкаф снова удручающе пуст.

— Может быть, Грейнджер, я просто пытаюсь вытянуть из тебя побольше подарков.

— Мне казалось, что ты будешь называть меня Гермионой.

— А мне казалось, что ты будешь называть меня Дрейк-О.

— Больше подарков не получишь, — сказала она, игнорируя последний комментарий. — Раз ты уже успел избавиться от первого.

Он посмотрел на неё вопросительно.

— Не избавлялся я от книги. Она в спальне, каждый вечер читаю.

— Ты... правда?

— Я бы предложил тебе самой убедиться, но у меня такое ощущение, что ты не сочтешь верхом профессионализма пойти со мной в спальню.

Она закатила глаза, но кончики ушей все же отчаянно покраснели.

— Хотя опять же, — ухмыляясь, произнес он. — Все зависит от профессии.

— Господи, ты сегодня определенно в ударе.

— Ага, и опять мне приходится сожалеть об отсутствии записной книжки. Это надо записывать.

— Итак, ты читаешь каждый вечер? Думаю, уже осилил с полстранички?

— К твоему сведению, Грейнджер, — сказал он, подражая её тону, — я прочел уже три пьесы.

— Да неужели? — в её голосе сквозило явное сомнение.

— Клянусь.

— И какая твоя любимая, позволь поинтересоваться?

— «Двенадцатая ночь».

— Шутишь?

— А почему бы и нет?

— Потому, — сказала она.

— Потому?

— Потому... потому... ну, я не знаю. Мне казалось, что ты скорее приверженец «Тита Андроника».

— Неужели я так плох, Грейнджер? — улыбнулся он ей.

— Не знаю. А ты сам как думаешь? — улыбнулась она в ответ.

— Думаю, оба предположения имеют право на жизнь, — сказал он.

Они обменялись заинтересованными взглядами. Она нервно рассмеялась.

— Нет, ну правда, — произнесла она. — «Двенадцатая ночь»?

— Правда.

— Но почему?

— Что было с ней?

— Что, прости?

— Орсино спрашивает у Виолы.

— Извини, не помню.

— Орсино. Он просит Виолу рассказать о своей сестре, — он смотрел на неё сверху вниз, глаза в глаза. — Конечно, у Виолы не было сестры. И она говорила о самой себе... она должна была забыть себя, чтобы стать другим человеком. И когда Орсино спрашивает у Виолы: «Что было с ней?», Виола отвечает:

Ее судьба, мой герцог,
Подобна неисписанной странице.
Она молчала о своей любви,
Но тайна эта, словно червь в бутоне,
Румянец на ее щеках точила.
Безмолвно тая от печали черной,
Как статуя Терпения застыв,
Она своим страданьям улыбалась.
Так это ль не любовь?
(Перевод Э.Л. Линецкой)

Ему показалось, что глаза её немного повлажнели. Она поспешно моргнула и отвела взгляд, уставившись себе под ноги.

— Мне... уже пора. Мист... Дрейк. Уже поздно.

— Да, наверное. Я сейчас принесу твой костюм, — он пошел на кухню и достал пакет с мокрыми вещами. — Можешь пока оставить себе шорты и футболку.

— Спасибо.

Она пропустила сквозь ручки пакета ремень сумки и направилась к выходу.

— И спасибо за чай, Дрейк.

— Пожалуйста.

— Увидимся через неделю, — открыв дверь, она шагнула за порог.

— Грейнджер?

— Да? — она обернулась к нему.

Он набрал в легкие побольше воздуха. Нужно попробовать произнести это на одном дыхании.

— Как ты смотришь на то, чтобы в четверг не встречаться здесь, а пойти поужинать?

— Нет.

— Быстро. Ты даже не задумалась.

— Мне и не надо над этим задумываться. Я не могу. Ты... Я просто... Это слишком...

— Это будет непрофессионально?

— Да, — она была рада, что он подобрал верное слово.

— Понимаю.

— Спасибо.

— Тогда еще одно предложение. В следующий четверг ты приходишь и задаешь мне любые три вопроса. Я тебе честно на них отвечаю, обещаю не быть при этом сволочью. Это будет очень профессионально.

— Мило, — сузила она глаза. — В чем подвох?

— Подвох в том, — сказал он, ухмыляясь, — что в следующую субботу, когда у тебя выходной и необходимость в профессионализме отпадет, у нас будет ужин.

— Нет.

— Обед.

— Нет.

— Десерт.

— Нет.

— Выпивка.

— Нет.

— Всего по бокалу.

— Нет.

— Прогулка в парке. В полдень. И пять вопросов в четверг. Я не буду сволочью. А если записная книжка снова промокнет, я без вопросов дам тебе бумагу и ручку.

Она глубоко вздохнула.

— Я подумаю.

— Ты согласишься, — улыбаясь, сказал он. Казалось, она хотела улыбнуться в ответ, но вместо этого повернулась и поспешила уйти.

Прогресс.
__________________________________________________

* Лепешки — имелась в виду «scone», ячменная или пшеничная выпечка.

** В английском языке названия вратаря в квиддиче и футболе отличаются.
Keeper — вратарь, хранитель в квиддиче.
Goalkeeper — вратарь, голкипер в футболе.