Глава 21
Трое суток.
Трое гребанных суток меня не выпускают из моей палаты.
Сейчас, наверное, обед, так как Джули принесла мне еду. Я ем, не чувствуя вкуса.
Сейчас у меня уже нет никаких сил на споры.
Сначала – да. Когда Элис, предательница, позвала медсестру, чтобы не позволить мне встать, я около часа орал на всё и всех.
Доктор Клауд тогда пришел и сказал, чтобы я даже не пытался уйти из больницы.
Я в ответ перевернул поднос с едой, которую мне принесли. Изначально я хотел швырнуть его в доктора, но потом подумал, что там может быть что-то горячее.
Родители в эти три дня приходили очень часто. Я не разговариваю с ними больше.
Вообще-то я ни с кем не разговариваю, только с Джаспером. Он приходит периодически. Я спрашиваю его о Белле. И это единственная тема, о которой мы говорим.
Я стал очень раздражен. Мне не нравится еда, которой меня кормят. То, что меня не могут оставить одного. То, что меня держат здесь, как заключенного.
Мне не нравится мой костюм. Имена работников больницы. Мне ничего не нравится в этом месте!
Вчера я встал в первый раз. Это получилось без каких-либо трудностей. Но мне, конечно же, не позволили долго находиться в вертикальном положении.
Сегодня я почти всё утро был на ногах. Наворачивал круги по своей палате.
(См. также: Меня даже в коридор выпускают только в туалет).
Здесь нет ничего, что можно было бы поломать. Всё либо мягкое и не годится для этого, либо уже сломано мной.
Хотя сегодня с утра я снял со стены телевизор и разбил его. Не знаю почему, но у меня была очень стойкая неприязнь к нему.
За это мне вкололи успокоительное, и я пролежал в кровати до обеда. Обычно мне не делают уколы. Я сам пью все таблетки. Ну, как все. Те, что считаю нужными.
Семьдесят три раза.
Семьдесят три гребанных раза я звонил Белле.
Да, мне принесли телефон.
Она не берет трубку. Не знаю, может быть, её сотовый остался дома. Но меня это не успокаивает.
Наоборот, мне как-то спокойнее, когда я звоню и несколько минут слушаю гудки. Ведь, возможно, в следующую секунду я услышу её голос.
Эти три минуты наполнены самой страстной надеждой, которую я когда-либо испытывал.
Но вот прошло уже три дня. И она не взяла трубку ни разу.
Поэтому я и прошу Джаспера ездить к ней в клинику.
Он приходил вчера вечером и сказал, что больше к ней не пускают посетителей. Джас разговаривал с её доктором, с этим долбанным мистером Голубые Глазки, и тот сказал, что они проводят какие-то обследования.
Но я не считаю, что это плохо. Если к ней никого не пускают, то и Джеймса с Лораном не пропустят. А обследование давно пора было сделать, много времени прошло с последнего.
Три ночи.
Три гребанных ночи я не могу заснуть. У меня разыгралась страшная бессонница.
Ночью всё становится хуже. Мои тайные страхи, мои переживания, моё чувство вины. Всё это умножается в несколько раз и захватывает меня.
Я делю свои бессонные ночи на несколько стадий.
Стадия первая. Воспоминания – это самое страшное.
Некоторые боятся темноты. Другие – привидений. Третьи – монстров или еще кого-то.
Я боюсь воспоминаний. Но они уже третью ночь подряд терроризируют мой сонный мозг.
Каждую ночь я погружаюсь в них на неопределенное время.
Нет, находится в прошлом не страшно. Страшно – возвращаться обратно. Осознавать, что всего этого уже никогда не будет. Понимать, что самое счастливое время в моей жизни уже прошло.
И тогда наступает вторая стадия. Отчаяние. Оно накатывает на меня, как волны во время шторма находят на скалы.
Сначала я погружаюсь в него с головой, потом оно немного отступает. И опять.
Это уже не так страшно. Это охренеть как больно.
Когда волны моего отчаяния немного спадают, наступает следующая стадия.
Ноющая, раздирающая, сильная тревога.
Что с Беллой? Как она себя чувствует? Долго еще её будут держать в клинике? Не доберутся ли до нее Джеймс или Лоран? Не станет ли ей хуже после всего произошедшего? Как я могу помочь? Почему она не берет трубку? Что покажут результаты обследования? Захочет ли она меня увидеть?
И последний вопрос, на котором заканчивается третья стадия и начинается четвертая, звучит так: Правильно ли я поступил, начав с ней общаться?
Анализирование. Это то, чем я занимаюсь до самого утра. Восстанавливаю в памяти каждое своё действие за последние три месяца. С мазохистским удовольствием ищу свои ошибки и выпускаю на свободу своё чувство вины.
И уже третье утро подряд я встречаю со стойким ощущением собственной ничтожности.
Миллион раз.
Миллион гребанных раз я уже пересказывал мистеру Дрю события того дня.
Встреча с Чарли, разговор на кухне, звук открывания двери ключом, дуло пистолета, смотрящее мне в лицо, сумасшедшая речь Джеймса, стук, отвлекший его, выстрел в Чарли, выстрел в меня.
Я до сих пор мысленно сокрушаюсь на Джеймса. Ну неужели нельзя было выстрелить точно? Знаешь, ведь я в ту секунду уже почти радовался скорой смерти.
Сейчас немного жутко об этом думать. Меня бы положили в психоневрологическую клинику рядом с Беллой, если бы я кому-нибудь рассказал, что обижен на Джеймса, за то, что он промазал.
(См. также: Хм, это идея?)
Сейчас, когда я жив, и практически здоров, мне трудно думать об этом. Но я отчетливо помню свои ощущения в тот момент. В ту секунду, между выстрелом и темнотой.
Во мне тогда были сплошь позитивные эмоции.
Я жаждал этого. Хотел этого. Просил об этом. Ждал этого.
Освобождения.
Каждую минуту.
Каждую гребанную минуту я думаю о возможности отомстить Джеймсу.
Я придумал уже огромное количество различных способов отмщения. Но ни один из них меня не устраивает.
Даже и не знаю, чего мне хочется. Больше жестокости? Больше крови? Или наоборот, больше гуманизма? Больше расчета?
Моя ненависть к этому ублюдку не дает мне нормально всё планировать.
Как только я начинаю придумывать очередную месть, вспышки воспоминаний обо всём, что он натворил, рождаются в моей голове.
Я ненавижу его за то, что он хотел сделать с моей девочкой. За то, что он знает про нас всё. За то, что я просидел сутки в камере. За то, что он стрелял в Чарли. За то, что не убил меня.
Сто сорок четыре часа.
Сто сорок четыре гребанных часа прошло с того времени, когда я последний раз видел Беллу.
Я скучаю по ней. Я так сильно скучаю, что хочется завыть.
Мне не хватает её взглядов, прикосновений, объятий. Хочу услышать звук её голоса.
И я опять звоню. В семьдесят четвертый раз.
Гудки.
Перевод на голосовую почту.
Я встаю с койки. Не чувствую никакого дискомфорта. Утягивающие бинты не дают болеть моим ребрам, плюс болеутоляющие.
Подхожу к двери. Заперто. Кто бы мог подумать!
Уверен, именно Карлайл позаботился об этом.
Не успел я отойти, как послышался щелчок. Доктор Клауд зашел в мою палату.
- Как дела, Эдвард?
Я молчу. Он и так знает, как мои дела.
- Всё еще не разговариваешь со мной? – Клауд поднимает глаза от планшетника. – Ты же знаешь, этим ты ничего не добьешься.
Отвожу взгляд в сторону стены, на которой раньше висел телевизор. Всё-таки хорошо, что я его разбил.
- К тебе посетители. Ненадолго, не переживай. – Он подошел к двери. – Я зайду позже.
Как только он вышел, зашли Джаспер с Элис.
Их еще не хватало.
Джаспер остался стоять у двери, держась за ручку. Элис подошла ко мне.
- Быстро, переодевайся! – она начала вытаскивать из сумки одежду.
Я стою, не понимая, что происходит.
- Ну, же, очнись! Ты собираешься отсюда выбираться или нет?
Элис выложила на койку футболку, толстовку, брюки и куртку. Затем подошла к Джасперу и вытащила из его рюкзака кеды.
Я впервые вижу все эти вещи.
- Эдвард! Если ты сейчас же не начнешь переодеваться, то мы уйдем и оставим тебя лечиться в этом карцере еще на две недели! – терпение Элис подошло к концу.
Мой ступор прошел, и я быстро снял с себя больничное барахло.
Брюки, футболка, ботинки – всё подошло. Чьи это вещи?
Когда я полностью оделся, Элис достала из своей сумки что-то напоминающее шапку.
- Наклонись, надо скрыть твою шевелюру!
Она быстро нацепила это мне на голову.
- И еще. – Элис опять заглянула в свою чудо-сумку. – Вот.
Темные очки. Я прямо как звезда, скрывающаяся от папарацци. Шапка, очки, все дела.
- Всё, мы готовы. – Элис обращается к Джасперу.
- Тогда идём. – Он смотри на меня. – Эдвард, голову вниз, рот закрыт. Понял?
Чего уж тут не понять.
Подхожу к двери. Мы выходим все вместе. Элис берет меня под руку справа. Джаспер идёт слева.
Я смотрю точно в пол. Сквозь темные очки кажется, что в освещения в больнице нет вообще. Куртку я держу в руке, одену на улице.
- Сюда, Элис. – Джаспер повернул налево.
Мы идём быстро. Элис практически бежит.
Вокруг тишина. Где весь персонал?
Лестница. Спускаемся по ней. Внизу я слышу чьи-то голоса. Много различных голосов.
- Это приемная, – шепчет мне Элис. – Расслабься.
Я только сейчас заметил, что мои руки сжаты в кулаки, а дыхание очень частое.
Мы выходим в холл, который Элис назвала приемной.
Людей очень много. На нас никто не обращает внимания. Я опять опускаю голову вниз.
По понижению температуры вокруг, я понимаю, что мы рядом с выходом.
Джаспер обгоняет нас и открывает дверь.
Улица. Свобода. Свежий воздух. Какое счастье!
Сквозь темные очки кажется, что уже вечер. Но я уверен, что время чуть больше трёх.
- Машина стоит чуть дальше. – Джаспер подгоняет нас, всё время оборачиваясь.
Как будто из тюрьмы сбегаем, честное слово.
Когда мы наконец-то пришли, я поднял голову и снял очки.
Так хорошо видеть всё в натуральном цвете.
- Держи. – Джаспер вкладывает мне в руку ключи.
- А вы?
- Нет, мы с тобой не поедем. – Элис улыбается. – Нам надо вернуться в больницу и успокоить доктора и родителей.
- Еще подумают, что тебя похитили. – Джас ухмыляется.
- Вообще-то так и было, - пытаюсь говорить серьезно.
На последнем слове я не смог сдержать улыбки.
- Спасибо вам. Не знаю, когда я бы смог сам выбраться.
- Я прощена? – Элис заглядывает мне в глаза.
- Конечно, сестренка, - притягиваю её в объятья.
- Полегче, Элис, - сморщиваю лицо от её слишком сильных ответных объятий. - Я же только из больницы.
- Извини, – беспечно говорит она.
- Ну всё, друг, мы пошли. – Джаспер пожимает мою руку.
Они разворачиваются и быстро идут обратно.
Открывая двери машины Джаса, слышу его голос позади:
- Не делай глупостей!
Конечно, он будет не он, если не даст очередной совет.
Я выруливаю на дорогу. Наконец-то. Скоро я увижу мою девочку.
Куртка лежит на пассажирском сиденье, я так её и не надел.
Достаю из кармана брюк телефон. Пропущенных нет. Значит, меня еще не спохватились.
На дорогах очень много машин. Меня это раздражает. Какой сегодня день недели?
Суббота? Какого черта все эти автолюбители повыезжали из дома в субботу?
У Джаспера хорошая машина. Но моё нетерпение и раздражение не дают мне насладиться поездкой.
В голове стучит только: Скорее. Скорее. Скорее.
Сорок минут.
Сорок гребанных минут я добирался до клиники, в которой лежит Белла.
Из них я минут двадцать простоял в пробке. Это были очень нервные двадцать минут. На меня так резко нашло сонное состояние, что я еле как держал глаза открытыми. Если бы Джаспер знал, что я не сплю уже трое суток, навряд ли доверил бы мне свою машину.
И вот, наконец, я заезжаю на стоянку.
Выхожу из машины и направляюсь к входу.
Обстановка внутри меня немного смутила. Я привык, что все больницы внутри белые.
Эта же была зеленой. Начиная от стен, заканчивая вазочками для цветов, всё было окрашено в различные оттенки зеленого.
Даже женщина, которая подошла ко мне поинтересоваться, зачем я пришёл, и та была в зеленой униформе.
Я знаю, что это цвет считается успокаивающим. Но меня почему-то он наоборот еще сильнее раздражал.
- Мне необходимо к Изабелле Свон.
- Пройдёмте за стойку, я посмотрю, чем смогу вам помочь.
После нескольких минут печатания по клавиатуре и щелканья мышкой, она подняла на меня глаза.
- Извините, мистер… - она вопросительно посмотрела на меня.
- Каллен! - еле сдерживая своё раздражение, говорю я.
- Извините, мистер Каллен, но к Изабелле Свон не допускаются посетители. Вы кем ей приходитесь?
Отличный вопрос! Знал бы я на него ответ, мне бы жилось гораздо легче!
- С доктором Гусом я могу поговорить?
- Да, он в клинике. Четвертый этаж. 240 кабинет. Я позвоню ему, он будет вас ждать.
Не сказав ни слова, я иду к лестнице.
Оказавшись перед его кабинетом, я был настолько взвинчен, что мне пришлось подождать несколько минут, прежде чем войти.
Я глубоко вдохнул и выдохнул. Досчитал до десяти пару раз. Подумал о том, что я нахожусь совсем недалеко от моей девочки. Возможно, я уговорю доктора разрешить мне её увидеть.
Немного успокоившись, я постучал и сразу же открыл дверь, не дожидаясь приглашения.
За столом, уткнувшись в бумаги, сидел, как видимо, сам мистер Гус. Когда я вошел, он отвлекся от бумаг и, посмотрев на меня, поднялся.
Подробности о нём: Выглядит молодо, лет 35. Светлые, почти белые волосы. Короткая стрижка. Широкие плечи. Правильные черты лица. Рост выше среднего, но ниже меня. И, блять, очень яркие голубые глаза, будь они прокляты!
- Значит, вы и есть тот самый Эдвард Каллен? – Он гостеприимно указывает мне на кресло.
Стою на месте, непонимающе смотря на него:
- Тот самый?
- Изабелла на наших приемах говорила о вас. – Он всё еще указывает на кресло. – И когда поступила к нам, пять дней назад, рассказала мне о том, что с вами произошло. Рад видеть, что вы здоровы.
- Спасибо, - садясь в кресло, буркнул я себе под нос.
- Итак, Эдвард, зачем вы пришли? – мистер Голубые глазки тоже сел обратно в своё кресло.
- Что с Беллой? - смотрю на него.
- У неё сильный стресс и постшоковое состояние, но ничего такого, с чем мы бы не справились.
- А что с… хм, ну её головой?
- Что не так с её головой? – мистер Гус внимательно смотрит на меня.
- Ну, её память.
- Вы знаете о том, что Изабелла теряла память? – он поднялся со своего места, обошел стол и сел в кресло, рядом со мной.
- Да, она рассказала мне. - И прежде чем подумать, добавляю: - Я знаю её уже больше трех лет.
- Вы были знакомы до аварии? – брови мистера Голубые Глазки взметнулись вверх.
Решимость пришла ко мне быстро, и пока она не оставила меня, я рассказал ему всё.
О наших отношения, об аварии, о коме, о гребанном диагнозе, о колледже, о своих страхах, о её головных болях и как они повлияли на наше сближение: в общем, обо всём.
Десять минут.
Он молчал гребанных десять минут. Я засекал по часам, висящим в его кабинете.
Наконец, доктор Гус встал, подошел к своему столу, и достав какую-то бумажку, вернулся обратно.
- Знаете, Эдвард, ведь мы проводили глубокое обследование Изабеллы. Я боялся, что сильный шок может навредить ей.
Не понимая, куда он клонит, я продолжал слушать.
- Я ознакомился с диагнозом доктора Нилла еще до первого нашего сеанса с ней. Действительно, тяжелый случай. – Он замолчал и уставился на листок в его руках.
- Значит, вы думаете, что ваше присутствие вызывает её головные боли?
- Я – это напоминание о её прошлой жизни. А ей нельзя напоминать.
- Тогда как вы объясните то, что рядом с вами ей становится легче?
- Не знаю, - пожимаю плечами.
- Эдвард, вы когда-нибудь ставили себя на место Изабеллы? – он встал. – Представляете, что значит не помнить восемнадцать лет своей жизни? – его голубые глаза устремлены на меня. – Как она должна ощущать себя, без воспоминаний, еще и в абсолютно незнакомом городе, среди незнакомых людей?
Я, молча, смотрю на него. Кажется, что моё сердце замерло, в ожидании его слов.
- Если не пускаться в далекие рассуждения, то я, проведя все необходимые исследования, могу с уверенностью сказать, что диагноз доктора Нилла правдив и объективен.
Всё внутри меня оборвалось. Опять.
- Кроме одного аспекта. Изабелла нуждается в своих воспоминаниях. Потеряв такой большой и значимый кусок жизни, она не может существовать нормально. – Доктор сел в кресло. – Поэтому она и тянется к вам, Эдвард. Поэтому её головные боли проходят рядом с вами. Вы – её связь с воспоминаниями.
Что он говорит? Что за бред? Он хочет поселить в меня надежду, а потом разрушить меня каким-нибудь «но»?
Нет, нет, нет! Нельзя поддаваться этим жалким чувствам!
Белла нуждается во мне. Я – её связь с «прошлой» жизнью.
Она нуждается во мне.
Я нуждаюсь в ней.
Белла, Белла! Я нужен ей!
- Эдвард? Вы слышите меня? – доктор Гус беспокойно смотрит на меня.
- Я могу ей всё рассказать? – хриплю я.
- О, нет, конечно, нет! Не так радикально! Боюсь, такого наплыва информации её мозг не осилит. Это очень тонкая грань, понимаете? Между пользой и вредом? Своим присутствием вы делаете её состояние лучше. Как по мне, так если бы её сразу оставили у себя дома, а не держали в больнице целый год, она бы могла восстановить что-то в своей памяти. Не всё, конечно, но… Ладно, сейчас эту теорию уже никак не проверишь. – Он подошел к своему столу.
- Доктор, я могу к ней зайти?
- Конечно, Эдвард. Пойдёмте, я проведу вас.
Палата. Обычная палата. Белая, не зеленая.
Белла лежит на койке. Она спит.
Я подхожу ближе, беру стул и усаживаюсь рядом с ней.
Её руки теплые, родные, любимые.
Я кладу голову на её ладошку. Чувствую что-то влажное. Это мои слезы.
Сейчас здесь нет никаких воспоминаний, нет отчаяния, тревоги, чувства вины.
Есть только я и она.
Моя голова на её руке.
Моя жизнь, зависящая от неё.
Я погружаюсь в сон.