В те времена, когда мне довелось иметь отношения с Анной, женщины ценились тихие, как мышки. Они не смели проронить ни слова критики, занимались чтением, тратили время за чаем и дамскими беседами. Что же со мною не так, раз я так покорён сиим исключением из всех правил – Анной… Осуждаемая за спиной, порицаемая старшими и младшими за своё дерзкое увлечение живописью, она влекла меня за собой в глубины своего странного мира.
- Существовали ли женщины ранее, подобные тебе?... – на одном дыхании проговорил я, нежно обнимая её за талию.
- Я знаю точно, что будут… - ответила она, прижимаясь ко мне животом, не способная обнять руками, испачканными в краске. Её губы робко потянулись к моим, кисть выпала из рук, когда я с животной страстью припал к её нежному рту. Порция краски плюхнулась на пол, сорвавшись с ворсинок кисти. Тонкие пальцы заскользили по моему полуобнажённому телу, по плечам, рукам, груди, животу… Из сада в её скромную мастерскую, которую она постоянно запирала на замок от любопытного отца, попадали лучи послеполуденного солнца. И я, как вор, забравшийся в её покои через окно, снова нарушал все правила, соблазнённый блаженством, которое она способна подарить. Анна попятилась чуть назад, за её спиной громко чиркнул по полу стул, пока я настойчиво вёл её снова к постели, не прерывая нашего поцелуя. Я ловко завёл руку ей за голову и распустил густые золотистые локоны, они тут же рассыпались по жемчужным плечам, и я припал губами к её горлу, вдыхая аромат её кожи. Кажется, всего час назад она томно одевалась, лишь дрожь в пальцах выдавала медленно гаснущее возбуждение, и вот теперь – я снова раздеваю её. Горячими от страсти, кипящей во мне, пальцами я полностью обнажил её плечи, спустил платье ей почти до талии, а подол её летнего тонкого платья потянул вверх, обнажив её округлые бёдра. Я либо овладею ею так, либо попросту разорву в клочья её одежду.
- Безумец! - засмеялась Анна, запрокидывая голову. – Ты… весь горишь…, - с восхищением проговорила она, когда я коснулся своим телом её груди, зарывшись лицом в прекрасные локоны.
Огненная палитра чувств овладела моим телом, пёстрая палитра красок замерцала перед моими плотно зажмуренными глазами. Её волосы разметались по подушке, как хаотичные мазки кисти на холсте. Полуприкрытые странные глаза внимательно изучали мои - дикие, едва только начавшие остывать от бурной страсти.
- Ты… вдохновляешь меня, Эдвард…
- Моё увлечение дорого мне обходится, Эдвард. И дело не в деньгах… Просто люди не понимают, как смеет женщина писать картины. Как смеет она поднять кисть и изобразить достопочтенного господина. Как смеет она вообще судить об искусстве, - Анна подняла на меня глаза. Я крепко сжимал её в свои объятиях, пока она лежала у меня на груди. – Мне хочется кричать о своих чувствах, но как ещё я могу их выразить в мире, где мне не принято кричать?
- Ты словно из другого времени… И это поражает меня. Я обожаю тебя за это, - признался я.
- Давай, - оживилась Анна. – Нам нужно закончить твой портрет.
Я мог сидеть часами, просто глядя на неё. Я замирал, как каменное изваяние, не проронив ни слова, мог смотреть и смотреть, как она переносит мои черты на полотно. Каким она видит меня? Я могу не спрашивать. У меня будет возможность посмотреть, ведь картины без слов говорят об авторе всё. Если бы я только был достаточно хорошим ценителем картин…
- Ты выжил из ума. Она же просто чудачка. К тому же ещё и дерзкая. Слыхал, как она выражается? Ну, где такое видано? – не унимался Джеффри. Вот уже месяц он не мог взять в толк, что я нашёл в этой особе. – Она цветок, спору нет, но…так не принято. – Я закашлялся. Да кто ему вообще давал право судить о ней, судить о том, как принято? Я не стал рассказывать другу о портрете, хотя очень хотел поделиться столь необычным опытом – мой портрет писали впервые.
- Меня больше не интересуют аморфные девы. Она…, - я подбирал слова, - …как свежий бриз, ворвалась в мою жизнь.
Джеффри, конечно же, мне завидовал. Он не испытывал недостатка женского внимания и никогда не пренебрегал возможностью порезвиться с любой из дам, проявивших к нему интерес. Анна, безусловно, вызывала в нём лишь физическую потребность обладать ею, чем я тоже, к сожалению, грешил. Но для меня она была диковинным существом, женщиной с иной планеты, прекрасной чужестранкой. Она – англичанка с американскими корнями, я – американец с английскими. Кто же мы больше? Мы единое целое.
Я заметил, как побледнело лицо Джеффри, и тут же рядом со мной на стул медленно опустилась Анна. Она украдкой посмотрела на меня из-под полуопущенных густых ресниц, будто взглядом посылая мне воспоминания о том, что мы творили прошлой ночью. Вопреки шушукающимся завистникам, вопреки её вечно занятому отцу, вопреки всему миру 1910-ых годов… Анна сильно изменилась. Ещё вчера её волосы каскадом рассыпались, пока она выгибала спину, как кошка, теперь же на её голове красовалось аккуратное гофре по последней моде. Я на мгновение пожалел о её утраченных золотистых прядях, но, наверное, в мире не было ничего, что Анне бы не шло.
- Очень красиво, - сказал я, улыбаясь. – Что тебе заказать?
- Я бы выпила чаю… - ответила она, и я заметил, как округлились глаза Джеффри. Она удивила его. Он ожидал, что она выкинет что-нибудь из ряда вон, например, закажет ром.
- Офиц.., - едва я поднял руку, чтобы подозвать официанта, моё дыхание перекрылось, словно чьи-то сильные руки сжали меня за горло, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я глубоко закашлялся, так сильно, что даже не почувствовал как нежная ладонь Анны легла мне на спину. Она и Джеффри в недоумении смотрели на меня, не зная, что делать. Я прижал ко рту платок, чувствуя, как последние позывы кашля проходят. Лёгкая улыбка облегчения заиграла на моих губах, хотя, признаться я испугался. Но меня ожидало настоящее потрясение. На платке, когда я убрал его от лица, оказалась кровь… Алая, как губы Анны. Моя кровь.
- О, боже, только не это… - прошептала Анна в ужасе.
... что 
... что можете заказать обложку к своей истории в 
0
