Глава 10. Так рассыпается мир

Не осознавая себя, я вскочил с пола и, пошатываясь, кинулся на первый этаж, едва не сбивая с ног тех, кто попадался у меня на пути. Сейчас мне было жизненно важно найти того, кто скажет, где Белла. Я останавливал каждого человека в белом халате или в форме медсестры и задавал всего один вопрос:
- Я ищу Беллу Свон. Вы знаете, где она?
Кто-то говорил «нет», кто-то, молча, пожимал плечами и шел дальше. Никто не мог сказать мне, где моя Белла.
- Вы не знаете, где я могу найти Беллу Свон? – спросил я у очередной медсестры, проходящей мимо. Она испугалась моего выражения лица и быстро ответила:
- Подойдите в регистратуру, там вам помогут.
Я последовал ее совету. Почему раньше это не пришло мне в голову?
Молодая девушка в регистратуре была занята своими делами, она перебирала кипу бумаг у себя на столе и разговаривала по телефону, никак не реагируя на меня. Из ее разговора мне стало понятно, что он был не особо важным.

Но сколько бы я не старался, мне не удавалось привлечь ее внимание. В конце концов, я не выдержал и нажал на рычаг телефона. Медсестра резко отвлеклась от всех своих занятий и подняла на меня недовольный взгляд.
- Вы что такое себе позволяете? – она возмущенно насупила брови.
- Рождественское меню может запросто подождать.
- Нет, не может, - недовольно выпалила она. – И это, кстати, не вам решать.
- Здесь, между прочим, больница. Вы в курсе, что вам запрещено вести по этому телефону разговоры, не касающиеся вашей работы. Я могу прямо сейчас сообщить вашему начальству об этом, и, уверен, у вас будут проблемы, - я хорошо поставил ее на место. Никогда не перестаю удивляться, насколько бестактных личностей можно встретить в больницах.
- Я могу вам чем-нибудь помочь? – ядовитым голосом пробубнила медсестра.
- Мне нужно знать, в какой палате Белла Свон.
- Минуту, - все тем же ледяным тоном ответила она, принимаясь листать журнал поступлений.
- К ней пока нельзя пускать посетителей, - ответила она через несколько секунд, вынырнув из журнала. – Ничем не могу помочь.
Проклятье... Это какое-то сумасшествие...
- Послушайте, мне очень нужно к ней, - я с мольбой смотрел на Джейн, как было написано у нее на бейджике, пытаясь растопить ее лед болью в своих глазах, но ее мой взгляд совсем не тронул.
- Ничем не могу помочь, - снова повторила она. – Подождите в приемном покое.

~*~

Безвыходных ситуаций, говорят, не бывает – сейчас я хочу верить в это так сильно, как никогда прежде. Мой мир только что рассыпался, словно горстка пепла, сброшенного с сигареты. Собственно сигарету я себе и напоминаю – такой же рассыпающийся и исчезающий. Тлеющий.
Известие о Белле и ее страшной болезни стало спичкой, которая подожгла меня, положив начало концу. Времени у меня ровно столько, сколько и у Беллы, то есть очень мало – сколько бы его там ни было.
Как только первая волна шока прошла, а желание рвать на себе волосы в припадке истерики улеглось, я бросился на улицу за машиной. Я не хотел слушать то, что говорили мне здешние врачи о ее состоянии, а их прогнозы – ужасные прогнозы, о которых мне и думать страшно – звучали в моих ушах как приговоры для самого себя.
Что будет, если умрет Белла?
Что будет, если меня сожгут заживо?
Видеть, как она умирает, для меня это все равно, что быть сожженным. Все равно, как если бы тот же диагноз был у меня.
Сейчас мне важно было слышать мнение единственного человека, которому я мог безоговорочно верить, если дело касалось жизни и смерти.
Я ехал к отцу. Он обязательно распутает этот стальной клубок обреченности, в его словах всегда столько надежды и сопереживания, и самого важного – того, что мне сейчас нужно больше всего – правды. Правды о том, что есть способ вылечить мою Беллу. Он должен быть просто потому, что не быть его не может.

Небрежно припарковавшись у дома родителей, я выскочил из машины почти так, как будто она горела, а вместе с ней – и я.
Все мои чувства вдруг стали такими острыми, как никогда, а острее всего была боль. Она была со мной все это время, пока я, сбитый с толку в полном непонимании, вез ее едва живую в больницу. Пока стоял там, в холодном белом коридоре, прижавшись к стене, и ждал, ждал, пока мне скажут хоть что-нибудь, а они – эти белые халаты – сновали туда-сюда с каменными лицами и отвечали голосом полным равнодушия: «Успокойтесь. Подождите. Вам сообщат». Пока я не мог видеть ее лицо и слышать ее голос, пока не мог прикоснуться к ней.
Пока не мог сделать совсем ничего, чтобы защитить ее от кошмарного будущего.
Жизнь показывает, насколько силен и могуществен человек. Смерть показывает, насколько человек жалок, слаб и ничтожен.
Боль была со мной, когда я слушал прогнозы врачей, тогда она достигла своего апогея, проявляясь физически. Уши заложило эхом от раскатов грома в моей голове, как будто где-то рядом с моим лицом били в гонг.
Боль не ушла и сейчас…

~*~

Когда отец открывает передо мной входную дверь, и яркий свет из гостиной вырывается на темное крыльцо, выхватывая из темноты и мое лицо, его взгляд кардинально меняется. Когда я резко врываюсь в дом, не в силах вымолвить и слова, его приподнятое настроение мигом исчезает. Наверное, по моему лицу хорошо видно, что я чувствую сейчас. Весь этот кошмар…
- Что с тобой, сынок? – отец смотрит на меня в неподдельном ужасе. Он никогда не видел меня в таком состоянии.
Мне необходимо как минимум три глубоких вдоха, прежде чем способность говорить возвратится снова.
- Мне нужна твоя помощь, - тихо сказал я. – Белла. Она… говорят, она умирает.
- Кто такая Белла?
Как так могло произойти, что ему ничего не известно о Белле?
«Да потому, что ты ничего не говорил».
Я вкратце пересказал историю нашего с ней знакомства – все: начиная с происшествия в винном магазине первого декабря и заканчивая тем, как узнал о ее болезни. Все, что знал. Все, что слышал.
Выслушав мой рассказ, некоторое время он думал, прежде чем ответить. Я ждал его ответа, как, наверное, никогда ничего не ждал. От того, что он скажет, сейчас зависело слишком многое.
- Как так, сынок? – с сочувствием спросил он. – Как так?
- Она ничего мне не говорила.

Я пересек гостиную и опустился на диван, не чувствуя сил, чтобы оставаться на ногах дальше. Запустив пальцы в волосы, я сжал их в кулаки, так, что ногти врезались в кожу.
«Она ничего мне не говорила…»
Сохранять иллюзию нормальной жизни.
Такая идеальная личная кома и такое грубое пробуждение.
- Ты знаешь теперь всю ситуацию. Скажи, что можно сделать? – я поднял глаза на Карлайла с мольбой о более-менее приемлемом ответе. Он знает, что я хочу услышать. Но при этом я хочу слышать правду. Сейчас, по его красноречивому выражению лица, мне кажется, что правда – не то, чего я жажду слышать. Мои желания не имеют ничего общего с этой бесчеловечной реальностью.
- Если дела обстоят так, то я вряд ли могу сказать тебе что-то еще другое. Что-то более утешительное… - я чувствую, как его рука ложится мне на плечо. Я чувствую, как земля постепенно уходит из-под моих ног, слышу, как все рассыпается вокруг меня, и не пытаюсь цепляться за остатки своей вселенной. Я все равно упаду…
- Нет…
- Сынок, - теплая ладонь крепко сжимает мое плечо, - мы – не боги. Мы просто люди.
- Что ты хочешь этим сказать, пап?
- В жизни не все бывает так, как мы хотим. Не всем нашим планам и мечтам дано осуществиться. Иногда мы падаем, забравшись слишком высоко, когда нам кажется, что ничто уже не испортит момент… - осторожно говорит отец, но я перебиваю, не дав закончить предложение. Мне слишком больно слышать то, что он говорит, а еще больнее - то, что скрывается за его словами – моя необходимость в осознании того, что Белла умрет.
- Я только хочу, чтобы она жила. Мне больше ничего не надо, - устало ответил я.
- Сколько у нее осталось времени?

- Мало. Очень мало… Недели, может дни.
Я смотрю, как отец расхаживает вдоль стеклянного журнального столика, заваленного газетами и прочей дребеденью, наверное, этот столик – единственное место в доме, где нет порядка. Он сосредоточенно обдумывает, а я слежу за каждым его движением. Я хочу знать все, что он думает.
Наконец он остановился и сказал:
- Трансплантация может помочь, но есть одно «но»: новое сердце достать совсем непросто, это же не почка, хотя и почку порой не дожидаются. Она может просто не дотянуть до того момента, как появится донор, и даже если он появится, нет гарантии, что пересадка поможет, запросто может произойти отторжение, и тогда она умрет.
- Я могу быть…
- Нет! Не смей даже думать об этом, слышишь?
Мне сложно вспомнить, когда в последний раз я видел его в гневе, в таком сильном гневе, в настоящей ярости. Сам по себе он человек добрый, что и мухи не обидит, но сейчас он, кажется, готов влепить мне пощечину или разбить что-то хрупкое в комнате.
- А почему нет? Почему я не могу сделать в своей жизни хоть что-то значащее? – я поднялся с дивана и почти вмиг оказался рядом с отцом.

- Я не позволю тебе… - плотно сцепив зубы, говорил он. – Не позволю тебе убить себя. Это безумие, Эдвард. Настоящее безумие, - его голос надломился на последних словах. Лицо исказила гримаса боли. Нет, конечно, он не мог злиться на меня.
Родители никогда не позволяют своим детям совершать тех поступков, которые бы они совершили сами, но боялись. Ведь он не знает, как сильно я люблю Беллу, и не знает, что если не станет ее, то и моя жизнь утратит всякий смысл. Только если я смогу спасти ее жизнь ценой своей, это может как-то компенсировать расставание. Она будет жить ради меня, а я буду жить в ней.
Иногда наши желания осуществляются в искаженном виде...
- Почему, отец, я заслуживаю жизни, а она - нет? Мне страшно даже думать об этом, но представь, что завтра этот же диагноз будет у мамы. Представь, что вы окажетесь на нашем с Беллой месте… - я вижу, как меняется цвет его лица, вижу, какой эффект на него производят мои слова. Ужас, обреченность, боль, страх – калейдоскопом проносятся на его лице перед моими глазами. Я знаю, что больше всего на свете он боится потерять Эсме. – Так как ты поступишь в этой ситуации?
- Ты знаешь… - его голос звучит почти неслышно.
- Да, знаю. Но я не понимаю, почему Белла заслуживает жизни меньше, чем кто-либо? Меньше, чем я? Неужели только потому, что я – твой сын?
- Да, Эдвард, да – потому что ты мой сын! Может как раз потому, что ты – моя плоть и кровь, мой единственный сын, которого я вырастил и которого я люблю, мне так сложно позволить тебе просто взять и лишить себя жизни, - на одном дыхании выпалил отец. То, что он ударился в сарказм, не сулило ничего хорошего.
- Я люблю ее, отец.
- Мы с Эсме тоже любим тебя, Эдвард, - его голос стал немного мягче.

- Ты ничего не понимаешь. Она – моя жизнь, если не станет ее, я не смогу жить дальше.
- А ты думаешь, что убив себя ради нее, ты сделаешь ей лучше? Пойми меня, сынок, я хочу только хорошего для тебя, я всегда желаю только добра тебе, но пойми - со смертью мы ничего не можем сделать. Мы не бессмертны. Все уходят когда-нибудь и те, кого мы любим, тоже иногда уходят. С этим ничего не поделаешь.
Я сокрушенно уронил голову на руки. Боль от его вроде бы таких безобидных слов колола меня сильнее пятнадцатисантиметровой иглы. Я пятился назад, пока бессильно не рухнул на диван.
- Что мне делать, отец? Я пришел к тебе за советом, надеялся, что ты поможешь мне…
- Я очень хочу помочь тебе и твоей Белле, сынок, - он опустился на боковушку дивана и положил руку мне на спину.
- Но ты не можешь… - продолжил я за него.
- Я не уверен, что могу, но я посмотрю, можно ли что-то сделать для нее. Может еще можно что-нибудь придумать, - тихо сказал отец. – Но опять же – я ничего не могу тебе обещать, сынок, - в его голосе было больше надежды, чем уверенности. Я слишком хорошо знал своего отца, чтобы понять, что если он говорит так, то он не уверен в своих силах или возможностях. Он только надеется и хочет, чтобы все вышло именно так.

Конец 10 главы