В конце недели, растянувшись на кровати Элис, я гневно рассматривала свой красный блокнот, который содержал гораздо меньше полезной информации, чем бы мне хотелось.
- Так что это была за история? – спрашивает Элис, рассматривая свои ногти. На каждом из них она нарисовала животное. Облюбованный в данную минуту пальчик содержал божью коровку.
- Предсеместровое исследование для мисс Харди.
Элис кивает, как бы говоря: «Ну, конечно». Мисс Харди известна своей любовью к дополнительным заданиям. Я использовала их, чтобы повысить свой средний балл, на каждом из её занятий.
- И каковы результаты?
Я откашливаюсь и официально открываю свой красный блокнот: - Я опросила тридцать пять человек до двадцати лет, и двадцать два подтвердили, что у них были воображаемые друзья в младшем возрасте.
- Шестьдесят пять процентов, - подытожила Элис. – Все правильно.
Похоже, что я не единственная наводила справки.
- Тридцать четыре из тридцати пяти даже не поняли сути вопроса, ничего не ведая о воображаемых или же видимых друзьях. У одиннадцати опрошенных, которые моложе шести лет, все еще есть воображаемые друзья. И все же все они знают, что их друзья воображаемы.
Элис уклончиво бормочет под нос.
- О, а Йорки думает, что его невоображаемые друзья – правительственные агенты и/или инопланетяне. – Конечно, опрос был анонимным, но думаю, что Элис имеет право знать. Понимаете, на тот случай, если он когда-либо позовет её с собой в лес.
Элис задумчиво кивает, словно она собирается всерьез рассматривать его теории. Я громко вздыхаю, откидываю блокнот и плюхаюсь на кровать.
- Элис, я начинаю думать, что ты права.
Элис показывает мне средний палец, тот, на котором нарисована синяя птица. Я вернула ей жест, признавая, что она права, а значит и то, что сомневаться в ней я не намерена.
- Вопрос, - продолжаю я, быстро сев, чтобы не растерять запал. – Что мы будем с этим делать? Как мы докажем, что Джаспер и Эдвард настоящие?
Я с надеждой смотрю на подругу, которая, чтобы доказать свою правоту, превращается в настоящего гения.
Элис подносит к своему рту палец (черепаху). А потом: - Ну, я ничего не нашла.
На всякий случай я предусмотрела и такой вариант.
- Я думаю, мы должны объединить наши силы, - говорю я.
- Что ты имеешь в виду?
- Я думаю, что ты должна рассказать мне все о Джаспере. А я расскажу тебе все об Эдварде. Посмотрим, есть ли у них что-то общее, какие-либо схожие черты, которые бы указали на что-то, что мы испытываем и видим, ну, в общем, безумие.
Это хороший план.
Но, к сожалению, он не сработал.
Оказалось, что нет никаких особых примет и сходств, которые можно выделить из наших частных случаев. Во-первых, Элис не чувствует, что Джаспер наблюдает за ней. Она не чувствует, что он источник необъяснимых событий, происходящих в её жизни, коим является Эдвард для меня.
Но самое большое различие в том, что Элис видела Джаспера. Только не ясно и четко… и обычно во сне. Но она знает, что у него светлые волосы и губы складываются в забавной улыбке, когда он говорит со своим южным акцентом.
- Он разговаривает с тобой?
- Ну, - Элис, кажется, становится неловко. – Опять же, я не назвала бы это диалогом, скорее – подслушивание. Иногда мне кажется, что я слышу, как он говорит что-то.
Я уставилась на нее.
- Что-то?
- Слова, фразы, иногда предложения.
Если бы я была Суперменом, то мой пристальный взгляд мог бы расплавить её на месте. Она усмехнулась и поднесла безымянный палец со щенком, с жалостливыми глазками, к щеке.
- К сожалению, - со вздохом говорит она, - он никогда не говорил что-то действительно важное. О погоде. Что-то про оленей. Я подумала, что он, возможно, охотник.
В этот момент я представляю Джаспера как провинциального паренька в охотничьей шляпе и с дробовиком наперевес. Но, вероятно, это из-за того, что я ревную к тому, что могу это представить.
Интересно, как выглядит Эдвард. Какой у него голос? Держу пари, что он симпатичный. Держу пари, что он не выглядит как ковбой. Это странно, но я всегда представляю его британцем. Но это, скорее всего, из-за его имени.
- И иногда, - добавляет Элис, - я мечтаю о Джаспере, когда не сплю.
Да уж, сложно найти между нашими случаями что-то общее. Кроме, конечно, того факта, что, без тени сомнения, наши друзья реальны.
- Эдвард что, был в Порт-Анджелесе? – лениво спрашивает Элис, выводя кончиком пальца причудливые змейки на полу.
-Да, - по крайней мере, я на это надеюсь.
- Ха, - она накрывает пальцем со змеей грубую синюю птицу – ту, что была груба со мной.
Поделом ей.
- А я все это время, - говорит она, - думала, что у тебя просто был выброс адреналина.

День моей встречи с «кем-то» приближался с неотвратимой силой, и я продолжала собирать данные для поддержания нормальной интеллектуальной беседы с тем человеком. Элис поддерживает меня, но не помогает. Думаю, что я могу понять почему. Кажется, что трехмесячные каникулы в Италии дали о себе знать.
К сожалению, мои исследования были затруднены феерическим появлением Рене в Форксе. Она подъехала к нашему дому на желтом, взятом на прокат, автомобиле на два дня раньше запланированного визита к врачу. Мы не ожидали её до завтра, но это Рене… она непостоянна, как и погода.
Обычно, однако, она опаздывает. Наверное, это единственный раз, когда она прибыла куда-то раньше, чем планировала. Должно быть, мама действительно взволнована всей это психической темой. Не думаю, что у нее раньше был повод пойти на прием к настоящему психологу.
Когда Чарли намекает на то, что она могла бы остаться с нами, Рене сообщает, что уже забронировала номер в гостинице, предоставившей завтрак в Порт-Анджелесе. И добавляет, что там она может сделать для нас больше, чем здесь. Мы с Чарли понимаем двусмысленность этого заявления, но пропускаем мимо ушей.
- Белла, - говорит она, поворачиваясь ко мне. – Хочешь, вечером сходим на вечеринку?
Я действительно не хочу.
Прежде чем я успела ответить, она добавила: - Или можем перенести на завтра. Порт-Анджелес еще такого не видел.
Ну, если добиваться именно этого…
По пути в Порт-Анджелес Рене дала мне скудное представление о психотерапевте, к которому мне предстояло попасть на прием. – Он известен в Вашингтоне (прим. пер.: имеется в виду штат Вашингтон) и по всему побережью, включая Порт-Анджелес, а также три раза в неделю этот человек появляется в Форксе.
Она рассказывает мне про его награды и грамоты так, словно я собираюсь на свидание с незнакомцем. По выражению её лица становится понятно, что для Рене - это пунктик недели. Я настроена на то, что на дольше она и не задержится. Как только я поговорю с этим известным психологом и все объясню, уверена, что все вернется на круги своя.
За следующие два дня мы с Рене перекрасили Порт-Анджелес в красный – если брать за краску кровь на подошвах моих ног. Я утрирую, но я действительно таскаюсь за ней вверх и вниз по городским улицам каждый день много часов подряд, поэтому на непривычных к подобным пыткам ногах появляются водянистые мозоли. Если бы они лопались, а я ходила бы босиком, то они бы затопили (ну ладно, подмочили) улицы.
Должно быть, мы зашли в каждый туристический магазинчик, посетили каждое предусмотренное для туристов мероприятие и приложились к каждому шведскому столу. И, ко всему прочему, я чувствовала на себе оценивающий, как никогда ранее, взгляд Рене. Она знает, что такие выходы в свет не мой тип идеального дня. Она знает, что мне нужно время, чтобы побыть наедине с собой. Вероятно, она ждет, когда я начну реагировать на оказываемое давление.
Но, кроме всего прочего, я замечаю, что она ни слова не говорит об Эдварде.
Мы присели на скамье в парке, чтобы съесть по рожку мороженого, купленного у уличного продавца, когда Рене, наконец, задает вопрос, который, наверное, был у нее на уме с первой минуты приезда.
- Так ты встречалась с Эдвардом в последнее время?
Почему мои родители выбирают мороженое для таких жестких разговоров? Чтобы выиграть время, я вяло облизываю ванильный шарик.
Из всех вопросов, которые могла задать Рене, она задала именно тот, на который уже знает ответ. По телефону я ясно выразилась по поводу того, что никогда не видела Эдварда.
- Нет, - честно отвечаю я.
Она наклоняется ближе - ее глаза бегают - и шепчет: - Думаешь, что он здесь прямо сейчас? – Она улыбается фальшивой улыбкой в тридцать два зуба.
- Нет, - я даже не отрываю взгляда от мороженого. Я редко чувствую Эдварда, когда вокруг много людей. Нельзя сказать, что его здесь нет, но признать его присутствие еще сложнее. И сейчас я не в состоянии этого признавать.
Она хмурится, и я вижу, что она уже подготовила десятка с два других вопросов, на которые мне будет гораздо сложнее отвечать честно. Я должна отвлечь её. Срочно.
- Мама, - говорю я. – Ты действительно собираешься говорить со мной об Эдварде? – я пытаюсь придать своему голосу такой тон, словно это самая смехотворная из всех её идей. – Потому что я надеялась, что это будет девчачий вечер.
Она посмотрела на меня, словно не веря, что мой тон и весь мой вид говорят о том, будто я думаю, что девчачий вечер – это круто.
И она покупается на это.
- Ты права. У тебя будет много времени, чтобы поговорить об Эдварде с психологом, - воркует она и бросает только наполовину съеденный рожок в мусорку. Ей никогда не нравилось доедать их до конца. – Хочешь пойти на концерт группы, которая играет сегодня вечером на площади? На плакатах, что мы видели, эти парни просто конфетки.
Я не стала говорить о том, что, ко всему прочему, они младше её лет на двадцать. У Рене нет проблем с обузданием ее внутренней богини.
Теперь она поднимает меня на ноги и тащит за собой. Я встаю и иду, остановившись лишь затем, чтобы выбросить мой наполовину съеденный рожок.

Довольно скоро (но не слишком) Рене возвращает меня в Форкс для «важного» дела.
Я говорю «довольно скоро», потому что не хочу, чтобы наступал Пи-День (день психиатрии). Я говорю «довольно скоро», потому что после двух дней жизни в ритме Рене я практически неподвижна – только говорю и медленно перемещаюсь по дому. И, конечно, у меня нет никаких сил, чтобы пойти и объяснить какой-то пижонской роже, что я не псих.
Но я должна сделать это.
Готова я к этому или нет, но я иду.
Мы делаем пит-стоп дома, чтобы я могла переодеться во что-то, по мнению Рене, приличное. Очевидно, что кроссовки и джинсы не соответствуют её представлению идеального наряда для моей первой сессии (a.k.a. свидания) с психологом.
Мне вообще кажется, что психолог, которому не безразличен внешний вид пациента, – это немного жутко. И я удовлетворенно ликую, когда Рене ведет меня через офис, где мы видим самого неряшливого в моей жизни человека, похожего на многослойный разноцветный пирог.
- Привет, Белла, Рене, - говорит мужчина, протягивая свою руку. – Я доктор Карзмарчук.
Хм, что? Его имя мне было столь же ясно, как лепет детей пытающихся с полным ртом зефирок сказать «пушистый кролик». Пока я пожимаю его руку, мои глаза скользнули к табличке на двери. К сожалению, даже письменная его форма для меня осталась абракадаброй.
- Можно называть Вас доктором Кей?
Он мигает, и зрачки увеличиваются благодаря огромным линзам очков. Хотя по глазам явно видно, что доктор против, он молчит – соглашается.
Ну, сейчас соглашается.
Он уже мне не нравится.
Честно говоря, как вы можете заметить, наши отношения доктора/пациента находятся уже на критической отметке.
Несмотря на его нетипичное имя, доктор Кей выглядел именно так, как я и представляла себе типичного психолога – проступающая лысина, борода с первыми седыми волосками, вышеупомянутые окуляры.
Рене разочарована тем, что её просят подождать в лобби.
- Ну, Белла, - говорит доктор Кей, искренне глядя на меня поверх очков. Я устроилась на шикарном кожаном кресле напротив него. – Расскажи о себе.
Прекрасно. Единственный человек, с которым я должна говорить об Эдварде, не хочет о нем говорить. Он хочет говорить обо мне.
Не лучшая для меня тема.
К счастью, я догадалась взять свой маленький красный блокнот. Раз уж он будет записывать что-то обо мне, я могу записать кое-что о нем. Например, я могу записать, что он сидит, сложив ногу на ногу, как девочка. Я замечаю и отмечаю тот факт, что его ноги отвернуты от меня, что говорит о решительной асоциальной наклонности.
Благодаря моим записям время идет быстрее, а работа – производительнее. Очевидно, что доктор Кей решил также, потому что захотел встретиться со мной на следующий день.
И следующий.
Если честно, я не знаю, из-за чего так переживала. Это и есть психоанализ? Не так уж трудно.
Несмотря на некоторую монотонность голоса, доктор Кей – хороший слушатель. К концу нашей третьей сессии мы говорили обо всех нетипичных и недостающих частях моей жизни, таких, как нехватка друзей, слишком большое внимание к учебе и полное отвращение к зеленому цвету. Однако я замечаю, что мы еще не говорили об Эдварде.
Но у доктора Кей уже есть предварительный диагноз.
Когда он озвучил нам свое профессиональное мнение, я и Рене уставились на него. Рене, потому что, если он прав, её жизнь закончится. Я, потому что, если он прав, то моя жизнь, я знаю это точно, будет закончена.
- Я хочу услышать мнение второго специалиста, - говорит Рене. Уверена, что она всегда хотела сказать это.
Я даже не удивилась, когда психолог номер два ставит такой же диагноз, но Рене, оказывается, нужно еще одно мнение. Какое совпадение: в штате медицинского центра три психолога – Рене как раз нужно три мнения.
А я? Я многому научилась. Большему, чем хотелось. Например, я всегда задавалась вопросом, почему у нас три – три! – психолога в больнице при наличии лишь одного врача общей практики. Мне всегда было интересно, в каждом ли городе есть Старина Дженкс, который рассказывает страшилки и держит гномиков на своей лужайке. И мне всегда было интересно, в каждом ли городе есть леди, которая направляет всех прохожих по адресу несуществующей Мейн Стрит и носит при этом белую перчатку.
Ответ: нет.
Очевидно, Форкс – сосредоточие сумасшедших. Может быть, из-за слишком большой плотности ферм, которая выше, чем средний показатель по стране. Или из-за наличия старых деревьев, которые давят своим вековым присутствием. Или из-за той многозначительной пословице о дереве, которое падает, но не издает звука. Не удивительно, что жители Форкса немного тронутые умом, ведь город окружен деревьями, которые могут упасть в любой момент.
Видимо, я вхожу в их число.
Потому что, согласно заключению не одного, а трех психологов, у меня небольшая проблема.
- Мисс Дуайер, - торжественно объявил каждый из них. – У вашей дочери шизофрения.

_________________
Безрадостные выводы в общем...
Дорогие читатели, надеюсь вы еще не забыли про эту историю)))
Знаю, что не перевожу её в своем привычном достаточно быстром ритме, но стараюсь делать это хорошо. Безумно благодарна за неоценимую помощь моей бете Kate1, которая не только находит время отредактировать мой перевод, но еще и всячески убеждает, что я не плохо с этим самым переводом справляюсь (хочеться верить)))....
Мнение о Белле, её маме, докторе Кей и разноцветных "живых" пальчиках Элис вы можете оставить здесь, на форуме перевода "Дефект"
Спасибо)))