Черные птицы, с криком взлетевшие вверх, заполонили собой все небо и практически скрыли и без того едва пробивающееся сквозь темные облака солнце.

Потрясенная оглушающим звуком выстрела, я безмолвно и неподвижно стояла, запрокинув голову, и наблюдала, как за долю секунды молчаливая и успокаивающая атмосфера вокруг превратилась из умиротворенной в тревожную. Все живое, как будто вскрикнув, вскинуло вверх руки и закрутилось в бешеном, устрашающем вихре.

Я чувствовала себя виноватой, нарушив покой этого места, разомлевшего и разморенного послеполуденной удушающей жарой, предвестницей скорого дождя.

Капелька пота, щекоча кожу, скатилась по шее и, скользнув под тонкую ткань сарафана между лопатками, исчезла, впитавшись в мягкий лен.

Приторный запах свежей и сочной травы, от предчувствия скорой влаги благоухающей почти медово-сладким ароматом, напоминал мне беззаботные и счастливые дни детства. Когда я, не послушавшись мамы, сбегала от нее на луг. Раскинув в стороны руки и ноги, лежала в густой зелени, довольная своим уединением. Блаженно улыбаясь, закрывала глаза, наполняла легкие одурманивающим ароматом и, не дыша, старалась подольше задержать в себе удивительное волшебство, создаваемое огромным живым организмом, именуемым «природа». Чувствовала при этом себя его частью, маленькой, но благословенной крупинкой. Не поднимая век, я впитывала каждый незначительный шорох, каждый мимолетный порыв легкого ласкающего ветерка, движение каждой потревоженной им травинки и растворялась, погружалась, парила…

Запах. Сейчас к нему примешивался слабый металлический привкус озона, должно быть за полем, за деревьями вдали уже безумствовала гроза. Небо там было особенно нереальным: темным, пугающим, безнадежным. Подгоняемое слабым, едва ощутимым ветром, оно наступало, выныривало из-за деревьев, надвигалось, давило своей мрачностью, угнетало. Упрекало.

Моя жизнь была такой же темной, с редкими проблесками света в те моменты, когда я позволяла себе забыться, отвлечься от действительности, отбросить страх и поверить в чудо. Но истина всегда возвращала меня, приземляла и с чувством исполненного долга, восстановленного естественного баланса больно бросала о землю. Истина существовала сама по себе и строго следила за каждым отклонившимся от назначенного, уготованного для него курса существования.

Вот оно. Яркая, резкая вспышка пронзила черноту неба над деревьями, словно острым кинжалом, на короткий миг разрывая, вспарывая его, раздирая напополам. Бесстрашная воительница, решительная и дерзкая молния нанесла удар, и я жду… сейчас раненое угрюмое небо взревет, зарычит от обиды, взбунтуется. Оно среагирует и начнет бороться, воевать, драться.

А я? Была беззащитная, слишком слабая, чтобы сопротивляться. Глядя вдаль на разворачивающееся грандиозное, захватывающее дух сражение, чувствовала свою незначительность и несовершенство. Песчинка, ненароком затерявшаяся среди великих исполинов, могучих гигантов, способных разрушить, поглотить, уничтожить, не оставить и следа от некогда существовавшего бесполезного творения вселенной. Я была ошибкой, случайным и ненарочным промахом.

Гром с постепенно нарастающей громкостью, от несмелого трепета до раскатистого грохота, извергался, рыча и беснуясь, как дикое раненое животное, на миг лишая меня слуха. Заставляя вздрогнуть второй раз за последние несколько секунд, он вторил недавно прозвучавшему выстрелу. Должно быть, небо испытывало нестерпимую боль, - обожженное, опаленное, незаслуженно обиженное.

Несчастное. Я ощущала, как от тоски и жалости за него в моей груди сжималось изувеченное сердце. Смертельно раненое, оно находило в себе силы сопереживать. Все еще хотело жить и чувствовать, годами отравляемое, гореть и замирать от счастья, лишенное, всегда принимающее на себя удары, кровоточащее, уже разучившееся плакать. Я пыталась помочь ему, но не могла.

Не умела, не хотела, не старалась, убегала, молчала и, сглатывая слезы, прощала… за все. А всё вокруг питалось моим несовершенством, добавляя, уничтожая день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Насыщалось энергией, медленно убивая, уничтожая, стараясь превратить меня во что-то слишком незначительное, ненужное и незаметное.

Я стала такой. Двигаясь среди людей, едва успевала уворачиваться от безликих темных фигур, наступающих на меня, шагающих уверенным твердым шагом, не на дюйм не сходящих со своего верного пути. Была соринкой, пылинкой, которую никто не замечал, не видел, не сознавал присутствия рядом. Не ощущал излучаемого тепла, страсти, жажды быть узнанной, желания стать для кого-то значимой. Быть личностью.

Словно разбуженный от крепкого сна, рассерженный неистовым грохотом возмущенный ветер медленно поднял свой невидимый стан и, взмахнув гигантским плащом, запустил по полю тревожную рябь. Повергнутая в трепет высокая трава, пригнувшись ниже к земле, задрожала, издавая боязливый, нервный шелест. Неудержимый и властный ветер, казалось, был последним штрихом в надвигающемся пугающем действе: Апостол, ниспосланный свыше, чтобы сообщить о приближающейся страшной драме, готовящейся непоправимой катастрофе.

Мои непослушные локоны, до этого поднятые и небрежно заколотые вверх, сейчас тяжестью упали на плечи и тут же, созвучно разбушевавшемуся ветру, потянулись за невидимой силой, не способные противостоять ей. Длинный сарафан, застигнутый врасплох внезапным порывом негодующего вестника, сдался ему, уступил и, окутав мои ноги тонкой, едва ощутимой тканью, устремился по ветру, удерживаемый, не свободный.

Не свободная. Заложница собственных страхов, разрастающихся с каждым неосторожным, брошенным вскользь, ранящим словом; увеличивающихся с каждым крошечным, но уничтожающим шагом. Узница темноты и одиночества, потерявшая веру, лишившаяся надежды, больше не видящая света, утратившая смысл существования. Проигравшая.

Побежденная всеми. Разбитая, сломленная, раздавленная, растоптанная, почти уничтоженная. Почти? Я все еще чувствовала, как легкий озноб пробирал влажную дрожащую кожу, как могучая сила ветра задевала меня, окружала, подталкивала, заставляла закрыть глаза. Еще жива.

Последние, с трудом пробившиеся из темных туч одинокие лучи солнца, чувствуя надвигающуюся внеурочную «ночь», стараясь восполнить украденные у них дневные часы, неповторимым ярким светом озаряли полевую траву, заставляя ее светиться необычайными, изумительно зелеными, живыми красками. Затаив дыхание, я любовалась неожиданно открывшейся красотой, напоследок подаренной мне умирающим небом.

Моя несмелая любовь, нечаянно вспыхнувшая робким огоньком, пробившаяся через густые сумерки отчаявшейся души, светила тем же мощным, волшебным светом, словно пыталась наверстать бесповоротно упущенное время. Как сладка и одновременно мучительна тоска по той единственной, недосягаемой, невыносимо желанной, дорогой сердцу тайне.

Только он, он один был в мыслях. Неотразимый, завораживающий взгляд пленительно-глубоких глаз; чистых озер, таких же потрясающе голубых и бездонных, дарящих иссохшей, жаждущей жизни душе крохотную надежду, иллюзию счастья. Но мечта, сверкнувшая ослепительной, кристально-белой искрой, оставшись отвергнутой, потухла, разбившись о реальность. Я была всего лишь призраком, бесплотным духом, тенью, незаметной и невзрачной. Непринятая.

Приятное тепло последнего солнечного луча скользнуло по щеке, напоминая ласковую, жаркую, уютную ладонь матери. Оно утешало, лелеяло, умиротворяло. Я потянулась за ним, приподнимая лицо, стараясь ухватить, догнать, зацепиться. Казалось, проигрывающее бой неравнодушное солнце, все еще сражаясь за место на небосводе, из последних сил пыталось поддержать меня, прийти на помощь, остановить, но было поздно. Я знала, каким будет завтра.

Все быстрее гонимая рассвирепевшим, не ослабевающим ветром, черная клубящаяся пелена, не щадя, хоронила под своим тяжелым покровом последние крохи хрупкой жизни, тонкой ниточкой удерживающие меня на краю обрыва. Я осталась в полном одиночестве перед лицом подступающей драмы, предстоящего, пугающего до дрожи, зрелища.

Новая вспышка белой ослепляющей полосой рассекла подернутое горечью небо, и я, крепко зажмурившись, опустила голову вниз. Поверженная в панику и без того изнуренная ветром густая трава теперь уже невзрачным темно-зеленым ковром полностью распростерлась по полю, больше не поднимаясь и не задевая моих коленей. Я посмотрела под ноги, туда, куда совсем недавно, прорывая почву ровным круглым отверстием, ворвалась мятежная пуля, выпущенная из зажатого в моей слабой руке пистолета.

Дрогнув, я перевела взгляд на волнующее, будоражащее, вызывающее нервный трепет оружие и, чуть крепче сжав пальцы, не спеша подняла руку, внимательно разглядывая металлический ствол. Такой тяжелый и опасный, он совсем не пугал меня, скорее, дарил надежду и вожделенное предвкушение перемен. Я доверяла ему: он не отступит. Безжалостный исполнитель заветных желаний, суровый сообщник и добрый приятель.

Не оставляя шанса сомнениям, я резким рывком поднесла пистолет к виску и, не позволяя себе закрывать глаза, стараясь сохранить толику гордости, устремила взгляд на деревья, едва различимые за туманной дождевой завесой. Мокрая от пота, скользкая ладонь цеплялась за рукоятку, а все-таки задрожавшие от внезапно нахлынувшего волнения пальцы напряглись, испытывая явную боль.

Оглушительный раскат грома вернул меня в реальность, подсказывая, напоминая, зачем я здесь. Первые крупные капли дождя слезами скорби по утраченному «свету», жалея и предостерегая, сорвались сверху. Не оставив времени на раздумья, быстро набрав силу, небесный свод с грохотом обрушился, разверзнувшись ливнем, погребая под собой мое невзрачное раздавленное тело.