От автора: у нас появилось новое видео к истории смотреть



- Нам нужно поговорить.
Я прерываю сказку о Маленьком Принце, поднимая на Эдварда глаза.
Мужчина сидит в большом кожаном кресле возле выдвижного столика, хмуро глядя на меня. Правая его рука устроилась на подлокотнике, левая лежит на колене. Несмотря на всю напускную расслабленность позы, иначе как напряженной назвать её не получится. Будто бы через минуту Каллену придется прыгать с борта авиалайнера с парашютом.
- Джером уже спит, - замечая, что я нагибаюсь к малышу, сообщает он. С долей растерянности оглядывает укрытое сливовым покрывалом детское тельце.
Осторожно, дабы не потревожить ребенка, поднимаюсь. Хочу сесть рядом с Эдвардом, но он не позволяет. Указывает на кресло напротив.
- Через час мы приземлимся.
Мое настроение – и без того не слишком жизнерадостное – падает ниже некуда. «Отличная» новость. Осталось только узнать, что в числе встречающих будет Большая Рыба.
Ну почему, почему нельзя останавливать время? Сегодня во время посадки в самолет самым большим моим желанием было вернуться на два-три дня назад и сполна, ещё раз насладиться нашим маленьким отпуском. На острове я знала, что ни с одним из Калленов не случится ничего плохого. На острове единственной нашей заботой были поселившиеся внутри воспоминания и видения, но уж точно не реальные личности. И если моральный удар можно снести, перетерпеть и вылечить, то с физическим куда сложнее. Слишком много в США тех, кто жаждет крови Smeraldo… нашей…
Если когда-нибудь я смогу это сделать, профинансирую изобретение машины времени.
- Белла, мне нужно все твое внимание, - раздражение в бархатном баритоне придает ситуации ещё более плачевное положение. Яркое солнце, безбрежный океан и ласковые дельфины Чили растворяются в небытие, пропадая где-то в недрах сознания. Я ещё помню, как Джерри играл с ними этим утром, ещё помню, как Эдвард помогал сыну заканчивать их последний совместный песочный замок и вряд ли смогу забыть умиротворение, царящее после полудня, когда в обнимку с большой миской оранжевых абрикосов мы вместе смотрели «Спасателей». Помню. Знаю. Но теперь кажется, что это было не со мной. Не с нами. И уж точно не сегодняшним днем.
- Извини…
- Уже лучше, - сухо кивает Эдвард, поправляя ворот свежей рубашки. Черной, как смоль… его кожа неестественно белая в контрасте с этой материей.
На мгновенье в салоне сохраняется давящая тишина. Ядовитым плющом проникает в каждую щель, заполняя собой все свободное пространство. Потесниться её заставляет только лишь продолжение нашего разговора:
- В аэропорту будут две машины. Вас повезет Джаспер.
- Разные?..
- Разные.
Прекрасно. Все лучше и лучше.
- С того момента как мы сядем, Белла, - Каллен придвигается ближе ко мне, наклоняется вперед, глядя прямо в глаза с похожим чувством заклинания, как в ночь отравления, - любые приказы Джаспера ты обязана выполнять. Что бы он ни сказал. В любое время.
…Мое молчание малахитам не по вкусу. Они темнеют.
- Это ясно?
- Да… да, - прочищаю горло, делая ответ слышимым, - я поняла.
Эдвард щурится.
- Твое упрямство недопустимо, - не до конца верит тому, что я смогу исправно следовать этому правилу, - пообещай мне.
Коротко вздохнув, я киваю. Честно смотрю в его глаза, не тая собственного взгляда. Я постараюсь.
- Отлично. Дальше, - Эдвард ведет себя будто на деловой встрече. Коротко, ясно, четко, быстро… по-деловому и собранно. Этот инструктаж обязателен, и нарушение того, что я услышу, запрещено. Иначе будет очень плохо. Иначе пострадаем все.
- В особняке вы не должны покидать комнаты. Ни порознь, ни вместе. Подходить к окнам, выходить в коридор и уж тем более на улицу – опасно. Очень опасно, Белла. Не смей допускать этого.
Ещё один кивок. Ещё одно принятие правил.
- Ты запомнила? Повтори, - Каллен неутомим сегодня.
- Окна, коридор, улица - нет… комната и только, - на удивление достаточно ровно произношу я, но теперь прямой взгляд за гранью возможностей. Я смотрю куда угодно, кроме как на лицо мужчины.
- Имей это ввиду. Дальше.
Его волнение передается и мне. Проникает под кожу, обустраиваясь там с завидным комфортом. С каждой приближающей Сиэтл миле мне все больше становится не по себе.
А уж от следующего правила….
- Вы не знаете, как меня зовут, когда сойдем на землю, - Эдвард оборачивается на иллюминатор, поджав губы поглядев в чернильную тьму.
- Не знаем?.. – я ослышалась?
- Нет. Об отце Александра тебе ничего не известно.
- Кого?.. О ком?..
- Ваши новые имена – Мария и Александр. Паспорта и свидетельства о рождении будут у Джаспера.
Новые имена? А петля-то затягивается…
- Для чего они?
- Для непредвиденных ситуаций. Покинете Америку тихо и незаметно, если придется. На твоей кредитке сто тысяч долларов. На первое время точно хватит.
Он останавливается. Делая глубокий вдох, одновременно застегивая две пуговицы рубашки на запястье. Раздраженно, словно бы они чем-то ему мешают.
- Ты родилась в Далласе, Техас. Вышла в замуж в восемнадцать. Брак оказался несчастливым и быстро распался. Александр – твой первый и единственный сын. Вы вместе переехали в Нью-Йорк, когда ему было три. Дабы оградить его от влияния бывшего мужа, ты не рассказывала ему об отце. Он его не знает.
- Что это? – наверное, сложно не заметить моего искреннего недоумения и удивления услышанным.
- Твоя легенда - если что-то забудешь, спроси у Джаспера. Придерживайся её.
- Зачем?
- На новом месте у соседей всегда возникают вопросы. Так будет безопаснее.
В моей груди неприятно покалывает. Глаза щиплет, и я прекрасно знаю, чем обычно это ощущение кончается. Спутанные мысли, напуганные выслушанным рассказом, сдавливают горло. Новые соседи. Нет. Отказываюсь!
Я не могу удержаться от этого вопроса. Он слишком долго был внутри:
- Эдвард, - окликаю, надеясь хотя бы на мгновенье увидеть вместо мужчины напротив прежнего Каллена, - почему мы не остались… дома?
Он хмурится, изогнув бровь.
- Где – дома?
- В Чили.
Произношу и окончательно понимаю, что именно так и готова называть то место, которое мы сегодня в спешке покинули. Как ни странно, но страна, где я родилась и выросла, где встретила тех, без кого сейчас своей жизни не представляю, кажется не просто чужой, но и враждебной, ненавистной, страшной и полной мерзости. Последнее, чего я хочу - заново видеть небоскребы под самое небо и серые пейзажи за матовыми окнами. Водная гладь, огромная луна, светлое солнце и белый песок – куда приятнее глазу. И куда спокойнее.
Я хочу домой. Обратно.
Эдвард напрягается. Его пальцы что есть мочи впиваются в обивку кресла.
- Четыре дня кончились.
- Мы могли провести там и больше.
- Не могли.
- Почему? – острое желание узнать истязает не хуже заправских кошмаров. Сглатываю комок в горле, надеясь, что хотя бы ответ даст какие-то силы для борьбы. Пока мне хочется лишь опустить руки. Беспомощность затапливает с головой.
- Потому что Каю нужно пять суток, чтобы вычислить мое местоположение, - Каллен понижает голос, коснувшись краем глаза посапывающего на своем диванчике Джерома, но гнева от этого в баритоне меньше не становится. Яд льется из него непрерывной, сильной струей. – А с моим и ваше. Не вернись мы в Америку, он бы сам навестил нас.
- Ты же Босс…
- Он тоже. Поверь мне, нет закона не убивать себе подобных.
Верю. Несомненно.
Не могу только понять, зачем? В мире сотни профессий и специальностей. Многие из них дают успех, обеспеченность и славу. Многие вполне доступны. Многие – дозволены законом. Так почему же ему нужно было делать выбор в пользу мафии? В пользу кровавых расправ, жестоких игр и отказа от всего, без чего нормальный человек не представляет своей жизни? Наверное, это тема не для понимания и разбора полетов. Так случилось. И придется смириться.
- Ты сама это выбрала, - Эдвард морщится, потирая пальцами переносицу. Запрокидывает голову на спинке кресла, закрывая глаза, - вместе со мной. Я предупреждал, что ни коней, ни конфет не будет.
Теперь говорит куда тише и спокойнее. Устало, сожалеюще и горько.
- Я в любом случае не изменю решение, - так же негромко отзываюсь я.
- А я сейчас не позволю тебе этого сделать, даже если захочешь, - малахиты вспыхивают страшным огнем, когда их обладатель воображаемой железной хваткой удерживает мой взгляд, - пути назад не будет. Ловушка захлопнулась.
Эти слова звучат так, будто я и вправду жалею. Будто бы он усомнился в силе моего желания быть рядом с ним и Джерри.
Такое уже и вовсе неприемлемо.
Зато проходит мое желание заплакать. Помогло.
Я встаю со своего места раньше, чем Эдвард предпринимает попытку остановить меня, и оказываюсь рядом с ним быстрее, чем он может помешать. Правда, какую-то часть планов он все же рушит. Не успеваю и пикнуть, как оказываюсь на коленях мужчины, а розоватые губы, теплые, прижимаются ко лбу.
- Не убежишь.
- Мне и не нужно.
Обвиваю Каллена за шею, тихонько, почти расслабленно усмехнувшись.
-Ты же знаешь, что нет причины в мире, чтобы я передумала, правда? – мягко интересуюсь, поглаживая бронзовые волосы.
- Знаю.
- И все равно думаешь о глупостях, - журю, снисходительно улыбнувшись, - зачем?
- Затем, что в шаге от полного краха.
Неожиданная фраза больно ударяет по ушам. Пробую отстраниться и уже по малахитам понять, серьезно он говорит или нет, но сильные руки не позволяют. Не могу пошевелиться.
- В каком смысле? – голос – единственное, что у меня теперь осталось.
- Если все обернется не так, как я хочу, Джером и вправду не будет знать о своем отце.
В ответ на такое чудовищное заявление у меня внутри все закипает. Жар, распространяющийся по телу, берет свое начало в левой части груди.
- Что бы ни было, он никогда тебя не забудет, - горячо шепчу, перебираясь пальцами на его затылок, - с легендой или без, а воспоминания у него никуда не денутся.
- Детство тем и хорошо, что постепенно забывается ненужная информация. А ему ещё нет даже шести, - Каллен пожимает плечами, но по-прежнему не позволяет мне на себя посмотреть. Будто бы знает, что если я это сделаю, ровный голос, уверенность и вообще желание говорить подобное провалится сквозь землю.
- А ты, я вижу, мыслишь позитивно, - язвительно замечаю, пока пламя внутри разгорается лишь ярче.
- Я вполне серьезно, - в этот раз губы оставляют едва ощутимый поцелуй у моего виска, - лучше пусть он меня потеряет, чем я его.
- Эдвард, хватит! – не выдерживаю, произнося это громче, чем все предыдущее, - никто никого не потеряет, прекрати!
В ответ не получаю ни слова. Это настораживает.
- Ты знаешь, что мысли материализуются?
- Если бы нашу проблему могли решить журналы по психологии, я бы купил их издательство, - хмыкает он, поджав губы. Держит меня крепче, чем прежде, - не занимайся глупостями, Belle.
- Я и не занимаюсь, - закатываю глаза, чмокая его плечо, - я просто знаю, что ты со всем справишься и все будет в порядке.
Ну, или хочу в это верить, Эдвард…
- Конечно будет, - мужчина соглашается, кивнув, - особняк – самое безопасное место. Вам ничего не будет грозить. До туда они точно не доберутся.
- Они и до тебя не доберутся, - поднимаю голову, целуя его подбородок, - это – наш щит.
- Щит… - малость усмехнувшись, протягивает Эдвард. Возвращает мне поцелуй.
- Белла, - зовет, после ненадолго воцарившейся тишины. Тихо-тихо, будто бы кто-то нас подслушивает, - я хочу, чтобы он знал, что я его люблю. Всегда.
- Он знает, - уверяю, поглаживая ворот черной рубашки.
- Чтобы потом, лет через десять… тоже, - Каллен сглатывает, несколько рассеяно перебирая пальцами мои волосы, - и позже…
- Даже не сомневайся, что так и будет, - так же тихо отвечаю ему, решая в этот раз обойтись без «прекрати» и «не думай о таком». Думай. Никто не знает, что на самом деле получится. И уверена, ему будет проще, если он поверит, что что бы ни случилось, его просьбу я исполню.
- Эдвард, - подаюсь назад и надеюсь, что он-таки отпустит меня. Позволит хоть на мгновенье, на секундочку посмотреть на свое лицо сейчас.
К счастью, желание сбывается. Разрешает.
- Ты справишься, - делая акцент на каждом слове, четко произнося их, заверяю я. Смотрю прямо в глаза. Мои любимые, сияющие ярко-зеленые глаза, - все будет хорошо.
- Знаешь, - через грусть в баритон пробивается улыбка, - а я ведь мог не пойти на тот ужин к Маркусу.
- Здорово, что ты передумал.
- Здорово, - он кивает, робко улыбаясь. Наклоняется ко мне, как к бесценному сокровищу осторожно, целомудренно целуя в губы, - теперь мне за него не страшно.
На душе становится тепло. Все страшное, темное, болезненное – пропадает. Мне плевать, куда мы летим. Мне плевать, что будет завтра. Сегодня я люблю самого замечательного мужчину на свете. Сегодня он и его сын рядом со мной, живы, здоровы и счастливы.
Я немного выгибаюсь, стремясь продлить поцелуй и окончательно убедиться во всей прелести этого момента, но Эдвард отпускает меня, немного поворачивая голову вправо.
Крепкие объятья разжимаются. К тому моменту, как, открыв глаза, я получаю возможность посмотреть на лицо Каллена, оно непроницаемое, собрано и серьезно, как прежде. Ни единой эмоции из тех, что наверняка присутствовали при разговоре, поцелуе, нет и не будет. Минутная слабость подошла к концу. Smeraldo вернулся.
- Белла, мне нужно ещё одно твое обещание, - кивая на постепенно появляющиеся за иллюминатором огни города внизу, произносит Эдвард. Баритон теперь имеет совсем другой тон.
- Какое?
- Как только мы спустимся с трапа, твои мысли будут только о спасении Джерома. Ни я, ни что-либо другое не помешает тебе сберечь его.
С долей надменности глядя на меня, с прямым приказом и повелением, говорит вполне серьезно. И к серьезному же ответу призывает.
- Пообещай.
Только вот дать заветное слово мешает то, что я прекрасно знаю, как должна на самом деле звучать эта фраза:
«Как только мы спустимся с трапа, обо мне ты должна забыть».
Вот и кончилось волшебство момента…



Возвращение в «Обитель Дракулы» не было столь радостным, как прежде.
На стенах, разумеется, остались художества Джерома – его волшебные рисунки, придающие оптимизм в самый дождливый день – но теперь они напоминают скорее о не самых лучших обстоятельствах, чем о приятном.
А все потому, что хозяин этой комнаты, её обладатель и по совместительству человек, без которого ни я, ни Джерри, не можем быть счастливы, отсутствует.
Он не придет ни сегодня, ни завтра. В самых неблагоприятных мыслях даже проскальзывает вариант «никогда», но я безжалостно отметаю его, не собираясь давать даже шанс такому развитию событий.
Вернется.
Он обещал мне. В самолете, ночью, во второй части нашего разговора, когда Джером, как и прежде, спал, разглядывая свои цветные сны, а я никак не могла пробиться к Морфею, обещал. После того, как потребовал моего слова, что я сберегу Джерома и сделаю все для его безопасности. Путем отречения от всего, что и его, и меня, связывало с Калленом. Мой ответ можно было истолковать двояко: я сказала ему, что не приемлю цены за нашу безопасность собственной жизнью. Но на вопрос, поступила бы я так же на его месте, ответить отрицательно не смогла…
В конце концов, попросила найти другое решение. Привела в доказательство те факты, что не позволяют ему оставить нас с малышом и нам точно так же оставить его самого. Начиная от физической уязвимости и заканчивая тяжелой артиллерией – моральной беззащитностью белокурого ангелочка. Его кошмары, слезы, ужасы, преследующие по пятам, сколько бы он ни убегал – все это подтверждает, что без папочки ему не справиться.
Закончилось все тем, что мы условились: до тех пор, пока мы не покинули Америку, он – папа, но затем, если придется уехать, его – нет. Было тяжело на это согласиться, но выбора мне не оставили. Как бы ни было сложно признавать, как бы ни было больно, но связь Джерри с Бароном Мафии (тем более такая) точно не пойдет на пользу его безопасности.
Впрочем, когда мы все же сели в главном аэропорту, откровения и принятие противоречивых решений отошли на второй план.
Из-за Джерома…
Малыш быть может и догадывался, что папе нужно будет уехать, но уж точно не предполагал, что так скоро. Когда Джером, укутанный в черно-красный плед, оказался вместе со мной в салоне внедорожника, заведенного Джаспером и, похлопав по месту рядом, увидел, что Эдвард никуда не собирается с нами ехать, зарыдал в голос.
Маленькие пальчики с такой силой впились в Каллена, что ему потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы мальчик отпустил его. Он дважды прошептал ему, что очень любит, дважды пообещал, что все будет хорошо. Но заметив, что никакие уверения здесь не помогут облегчить дело, вынужден был оставить идею уговоров. Чмокнув напоследок сына в лоб, Эдвард, не оборачиваясь, направился к своей машине.
Последовать за ним Джерому помешала заблокированная Хейлом дверь. Малыш водил пальчиками по стеклу, плакал, звал папу и пытался выбраться, чтобы его вернуть. Мне казалось, тот Джером, который остался в прошлом, вернулся. Он был тем же запуганным ребенком, какого я увидела в феврале. Он был тем же несчастным, беспомощным мальчиком, желающим лишь одного: присутствия рядом отца. И от вида этого мальчика мое сердце обливалось кровью.
Он не рыдал так ни разу при мне! Будто бы знал, куда отправляется мужчина… Будто бы понимал, насколько все далеко зашло…
Я думала, его истерику будет не успокоить. Думала, что придется долго и спокойно объяснять, в чем дело. Но все кончилось само – резко и внезапно.
Эдвард не обернулся. Распахнул водительскую дверь, сел внутрь красного «BMW», пристегнулся и завел мотор. Ни разу, ни на секунду не посмотрел на малыша. Посмотрел бы – вернулся, я уверена. Сел вместе с нами и не заикался больше о разных машинах. Но тогда бы план не осуществился и опасность только удвоилась. Нам правда нужно было в особняк. По крайней мере, там находилось достаточно охраны, дабы защитить Джерома - хотя бы о его физической безопасности не приходилось думать.
Для Джерри это был знак. Свой собственный, по-своему истолкованный сигнал.
Бросив ненавистное стекло, оставив в покое его запотевшую от собственных слез поверхность, мой мальчик кинулся ко мне, прижавшись всем тельцем вместе с курткой и пледом, как можно крепче. Он не плакал больше, не всхлипывал. Он молчал.
И его молчание, без сомнений, самое страшное наказание из возможных.
Для нас всех.

Сейчас, к счастью, все проще. Наше трехдневное заточение проходит более-менее спокойно. По крайней мере, ни ночных истерик, ни кошмаров, ни рыданий больше нет. Джерри, конечно, поверил в мои уверения, что папа нас не бросил, но не до такой степени, как хотелось бы. Впрочем, так лучше, чем изъедающая изнутри, вынуждающая корчиться от невыносимости боли вера в предательство самого родного человека.
Я рада, что смогла помочь моему ангелочку. Насколько это было возможно, разумеется…
Сегодняшний день начинается дождем. Им же, полагаю, по примеру двух прошедших, и кончится. Такое ощущение, будто бы солнце, бывшее возле особняка прежде, покинуло Америку с нами и осталось в Чили. Решило не возвращаться (у него-то была такая возможность). Пасмурность, холод и бесконечные ливни – вот удел погоды. Тут уж ничего не попишешь – изменить не выйдет.
На часах – половина второго. Как раз полчаса прошло с тех пор, как миссис Браун принесла Джерри обед и потратила десять минут, дабы уговорить его съесть хотя бы половину своей порции. Малыш, без пререканий доедавший все, что ему приносили, в этот раз демонстративно отодвинул тарелку, поджав губки. И плевать, что на ней было его любимое, по словам кухарки, блюдо.
Затем он отказался рисовать. Забрался в постель, обнял подушку, зарылся под одеяло и затих. В эти дни так часто происходит. Вначале он плакал в такой позе, но затем, постепенно, перестал. Теперь по истечении пятнадцати минут он обычно засыпает.
Так и получилось.
По крайней мере, за бессонную ночь (и не от кошмаров или ужасов, нет, а просто потому, что «не хотелось») он выспится днем – имеет ли смысл сейчас распорядок? На красных простынях, под тигровым покрывалом малыш, мерно посапывая, отдыхает. Тем лучше для него.
- Дети очень милые, когда спят, - негромкий мужской голос, раздавшийся с кресла напротив моего, возвращает из размышлений к действительности.
Я отрываюсь от Джерри, поворачивая голову к говорящему:
- Они всегда милые.
Джаспер, закинувший ногу на ногу, сложивший руки на подлокотниках, усмехается.
- Быть может.
Все-таки, как бы то ни было, присутствие этого человека меня успокаивает. Джаспер словно бы обладает даром контролировать эмоции. Я потому и попросила его побыть здесь – на время сна Джерома – оставаться один на один с отвратительнейшими, пугающими мыслями совершенно не хочется. Боюсь их не одолеть.
- Загар тебе к лицу, - замечает Хейл, стрельнув взглядом на мои обгоревшие плечи.
Теперь мой черед усмехнуться.
- Спасибо.
- И что же, крем от солнца больше не спасает?
- Иногда упрямство действует сильнее крема, - вспоминаю о том, как Эдвард осторожно намазывал целительной мазью мою спину, и становится тепло. Приятное воспоминание – залог хорошего настроения. Только с главой охраны я могу думать о позитивном исходе и искать хорошее в той яме, где мы все оказались теперь.
- А каким кремом пользовался ты? – чувствую долгожданное раскрепощение, задавая свой вопрос.
- В каком смысле? – глаза Джаспера поблескивают недоверием.
- Ты ведь был на Карибах, верно?
Недоверие сменяется хитростью, но в глубине взгляда, во всем лице, даже в позе, неожиданно быстро расслабившейся, царит успокоение.
- Ты очень догадлива.
Ещё бы. Улыбка становится шире. Я бы на его месте тоже не потратила четыре дня свободы даром.
- Все в порядке?
- Тебя это правда интересует?
- Если ты не хочешь отвечать, можешь этого не делать, - примирительно пожимаю плечами, удобнее устраиваясь на своем кресле. Приникаю лицом к мягкой спинке, вдыхая аромат холодной кожи. Даже он напоминает мне об Эдварде.
- В порядке, - чуть помедлив, кивает Хейл.
- И когда будем поздравлять папочку? – меня сегодня не остановить. Неожиданно проснувшееся желание разговора, причем на те темы, которые обычно не освещаются перед чужими людьми, пугает. Это обратная сторона истерики? Мое собственное выражение волнения?
- Когда он им станет, - без тени улыбки, сухо бормочет телохранитель.
Такой поворот мне не нравится. Ещё уйдет…
- Джаспер, извини, - виновато гляжу на мужчину, пытаясь показать, что вправду сожалею, - это не мое дело, я знаю.
- Вокруг уже не осталось чужих дел, Белла. Ничего страшного.
- Ты очень её любишь, - с долей смущения замечаю я, немного опустив взгляд.
- Так же, как и тебя мистер Каллен.
- Нет… - осекаюсь, пробормотав одно лишь первое слово. Сама себе качаю головой: эта тема точно не из лучших. Он ценит и дорожит. Но, по собственному же признанию, не любит. Что угодно, только не любовь. А другого слова я пока не придумала…
- Не говори глупостей, - хмыкает он, - если бы было по-другому, ты бы не смогла так свободно сидеть в кресле.
Машинально выпрямляюсь, оставляя холодную черную кожу в покое. Смотрю на главу охраны с удивлением, но вместе с тем – с интересом. Может, все-таки стоит?.. Вряд ли я что-то потеряю. Джасперу можно доверять. К тому же, он куда наблюдательнее меня: Хейл предложил дать Эдварду шанс ещё тогда, когда у меня к нему не возникало ни одной эмоции, кроме гнева.
- Может быть, я сама их вылечила? – надменно вопрошаю, оглянувшись на красную кожу.
- Разумеется, Белла. И всю спину тоже. Напомни, как долго ты занималась гимнастикой?
Его тон нельзя воспринимать равнодушно. При всем желании не могу сохранить прежнее напускное выражение на лице.
Смеюсь вместе с телохранителем, благодарно глядя на него. И за такие слова и за то, что он не дает мне скатиться в пустыню отчаянья. Когда нет рядом ни единого повода хохотать, а ты делаешь именно это, людям, подарившим такую возможность, становишься обязанной.
- Ты здорово разбираешься в людях.
- Я просто умею на них смотреть, - Джаспер ухмыляется, изображая жестами фокусника при этих словах, - на лице все-все написано.
- И что написано на моем? – изгибаю бровь, занимая прежнюю позу на кресле.
- Ты боишься, - ему не требуется для размышлений и разглядываний и секунды.
- Ты тоже...
Глава охраны чуточку, едва заметно, хмурится: смешливость в его чертах больше не задерживается.
- Когда я начну бояться своей работы, Белла, мне стоит оставить это место, - закатив глаза, сообщает он.
- Я не про это, - прикусываю губу, вздыхая, - за неё… за них боишься.
Джаспер щурится.
-Это хорошо, когда есть за кого бояться, - ничуть не смутившись, говорит он.
- Знаю… - взгляд сам обращается к моему ангелочку, а затем, убедившись, что он спит так же, как и прежде, крепко и спокойно, перекочевывает на стены. Деревья, парки, речки и озера, солнце и облачка… и ладошки. Отпечатки больших и маленьких ладоней, заполонившие собой всю стену, освещаемую скудным солнцем из-за матового окна.
Кто-то скажет, что ни я, ни мужчина, ни правы. Что когда есть риск, когда есть возможность лишиться того, чем дорожишь, ни семья, ни любимые люди рядом существовать не должны. Но возникает резонный вопрос: а как, для чего тогда жить? Когда некому улыбнуться и некому пожелать спокойной ночи? Когда некого обнять и не с кем поделиться наболевшим… когда некого просить о помощи (я ещё помню, как ночью Эдвард впервые вошел в мою комнату, и до сих пор не забыла свой первый кошмар в его присутствии).
Близкие нужны всем – от телохранителей до мафиози, как бы ни считал Эдвард, признавшийся, что детей точно не хотел. Все они, несомненно, заслуживают свое счастье. И доверие.
…Последнее слово наталкивает на неожиданную мысль.
- Как она тебе рассказала? – вопрос сам собой срывается с губ. Не могу остановить его. Да и не хочу, наверное. Ладошки – ещё одно напоминание о мистере Каллене. И о том, что я до сих пор ему не сказала.
- Что?
- Про… - прочищаю горло, нахмурившись, - про Кашалота?
- Как рассказывают о войне или о чем-то в этом роде, - честно, я думала, он не ответит. И то, что я слышу эти слова, воодушевляет. Румянец по-прежнему на щеках, но уже не жжется так сильно, как прежде. Надеяться, что Хейл его не видит – глупо, но я пытаюсь в это поверить.
- Но это было неожиданно для тебя…
- Конечно, - в его тоне только серьезность.
Я вдыхаю побольше воздуха, стремясь, раз уж начала, закончить эту тему:
- Ты сам попросил?..
- Белла, к чему такой интерес? – Джаспер пытается поймать мой взгляд, постоянно от него ускользающий, - скажи прямо: в чем дело?
Дело… во мне дело, Джаспер. Во мне одной.
- Когда ты узнал… - пальцы сами собой стискивают подлокотники, и их кожа издает противный пищащий звук, - что ты чувствовал?
Ну вот. Легче.
Выдыхаю, надеясь, что он одарит меня ответом. Терзающий вопрос выпущен на волю.
- То, что чувствовал бы нормальный человек.
- Отвращение?..
- Ни в коем случае.
Рассеяно киваю, опуская глаза как можно ниже. Теперь, кажется, лицо горит целиком.
- Только не говори мне, что боишься рассказать ему, - мужчина раскусывает меня за секунду. По взгляду, румянцу или «прозрачным вопросам» - не важно. Видит насквозь вместе со всеми страхами.
Думаю, моего ответа ему не требуется. Он витает в воздухе.
На мгновенье в черной спальне воцаряется тишина. Напряженно слушаю, уставившись в одну точку на полу и не отпускаю её взглядом. Не имею ни малейшего понятия, что дальше. Чувствую такое отвратительное смущение, что хочется убежать из комнаты. Какой черт дернул меня за язык?
- Белла, - Джаспер начинает говорить, возвращая к себе мое внимание. И пусть я не отрываюсь от кресла, все внимание обращено к нему, - то, что делал с вами Лорен, запрещено применять даже в виде пыток для заключенных. Все, чему он учил и что говорил – ужасно. Но не потому, что отвращает, а потому, что заставляет мучиться. Ни в коем случае, никогда, Белла, никогда не смей винить себя в том, что случилось. Этот ублюдок виновен. Только он. И только к нему можно чувствовать отвращение.
Такая пламенная речь поражает… впечатляет…
На мои глаза наворачиваются слезы: сами собой, без разрешения. Побег от соленой влаги провалился. По моей же вине.
Перед мысленным взглядом мелькают картинки – знакомые, узнаваемые и всегда живые, цветные, яркие. Самые запоминающиеся моменты, самые интересные игрушки – от начала до конца, как при перемотке старого фильма. Сеанс не остановить, как бы ни хотелось. Эти записи из своей головы я точно не выкину… При всем желании.
- Я не хочу, чтобы он подумал, будто мне это… нравится, - бормочу, стиснув зубы. Первые крохотные капельки уже на щеке.
- Никто никогда так не подумает, - убеждает Джаспер.
- Я же замужем… - демонстрирую ему левую руку, по привычке ища там кольцо. Но его уже давным-давно нет на безымянном пальце. Спасибо Черному Ворону.
- У тебя не было выбора.
- Я сама пошла за ним…
- Только потому, что была вынуждена.
Его ответы спокойные, уверенные, понятные. Сама не знаю, зачем пытаюсь найти то, на что он не сможет сказать подобной фразы, но сомневаюсь, что оно в принципе существует.
Если бы Эдвард был как Хейл… если бы я имела хотя бы семьдесят процентов веры в то, что будет та же реакция…
Одно дело говорить с Джаспером - телохранителем, другом (надеюсь на это), а совершенно другое с тем, чей отказ, чье ответное слово может убить внутри все, что было. Послужить чем-то вроде контрольного выстрела в голову. Я верю ему во всем, что касается настоящего и будущего. Во всем, что связано с Джеромом. Но с прошлым ещё придется повозиться… оно слишком грязное, дабы быть уверенной, что кто-то добровольно решится в эту грязь по горло войти.
А может, я зря боюсь?..
- У меня самая жалкая из всех его историй, - с трудом подавив всхлип, шепчу мужчине.
- И одна из самых жестоких, - дополняет он.
Я пожимаю плечами, не зная, что сказать:
- Я не знаю никаких других. Он не говорил о них слова.
- А знаешь, сколько их было?
Качаю головой.
- Пятеро.
Вот как. А ему всего тридцать четыре года.
Судорожно вздыхаю, прикладывая ладонь к лицу. В груди больно щемит, а в горле скребут кошки. Но я хочу послушать. Если уже начала, отступать поздно. Будет больнее потом…
- Двоих, Белла, он убил. Похоже, в одной из игр.
Мурашки размером с кулак пробегают по коже сносящим все на своем пути табуном. Убил?..
- Если я расскажу тебе одну историю, пообещаешь попробовать поговорить с Эдвардом? Поверь мне, ситуация той девушки была куда сложнее твоей, но ей удалось выбраться. И тебе, несомненно, удастся, Изабелла.
Не знаю, куда деться от внимательного взгляда Хейла. Слева, справа, сверху – он повсюду!
Попробовать? А цена? А если цена будет выше, чем я смогу себе позволить?
Куда уж хуже?.. Безысходнее?..
Наверное, Джаспер прав, это внушение. Глупое внушение от Кашалота. В собственной безнадежности, ненужности и грязи. В принадлежности тому, кто из грязи вывел и от смерти спас.
Неужели сменить это убеждение на «ценю и дорожу» Каллена не получится? Я ведь люблю этого человека…
- Я попытаюсь, - прикусив губу чуть ли не до крови, произношу, сморгнув новую порцию слез, - когда-нибудь.
- Хорошо, - мужчина добродушно улыбается, вздыхая. Меняет ногу, поправляя края своего пиджака на кресле, - это верное решение.
Кивнуть - все, на что я сейчас способна.
- Элис занимала твое место на протяжении восьми лет, Белла.
После первой же фразы мои глаза распахиваются, а тело передергивает. Восьми?!
- И удерживал её вовсе не брак, который можно расторгнуть, - Джаспер напрягается. Гнев, не вымещенный на заслужено виноватого, выступает на его лице красными пятнами, - даже не чертов гипноз, который он ко всем вам применял…
У меня нет версий. Все, что были, Хейл только что отмел. Поворачиваюсь к нему, находя силы смотреть прямо, не таясь, на лицо главы охраны. Он разговаривает со мной, и меньшее, что я могу - показать, что слушаю.
- Элис была его родной племянницей. После смерти её родителей он стал единственным законным опекуном и поспешил из глубокой скорби по рано ушедшему брату, разумеется, вступить в новый статус. Ей было тринадцать лет.
Я слышу скрежет зубов. Я вижу, как внутри непоколебимого Джаспера пульсирует ненависть. Жуткая. Испепеляющая.
- Он… она с самого начала… они?.. – мое дыхание куда-то пропадает, а слезы застывают, не скатываясь вниз. Ужас, пронзивший душу, непередаваем.
Ребенок… совсем ребенок!..
- Да, именно так, - глава охраны сглатывает, делая глубокий, ровный вдох, - с этого возраста и до дня нашего знакомства она исполняла твою функцию.
- Господи!.. – одновременно с осознанием услышанного, с его принятием, негативные эмоции к Сероглазой пропадают. Не удивляет ни её вид, ни слова, ни движения… с тринадцати лет. Боже мой, с детства! Я не имею права, ни имею никакого, даже самого малого разрешения, чувствовать к ней что-то, кроме сочувствия и сострадания. Мне было семнадцать. Я была идиоткой, сбежавшей из дома по собственной прихоти. Я сама все решила.
А за неё решил он.
И это объясняет все – поведение, взгляды, манеру разговаривать… не каждый сможет продержаться после такого и продолжить жить в принципе.
Вот так и открывается страшная правда.
- И что же Белла, отвращение? – с долей безумства во взгляде спрашивает Хейл, - что я там должен был почувствовать?
- Нет, ни в коем случае, - повторяю его недавние слова, мотая головой, - прости, пожалуйста, я не знала…
- Я уверен, тебе тоже пришлось нелегко, - после почти минуты сдержанного молчания, говорит мужчина, - поверь мне, эти рассказы никого не заставят отвернуться от тебя. Если Эдвард будет знать все до конца, он сможет помочь тебе избавиться от этой дряни.
- Уже помог… - на выдохе шепчу в ответ.
- Вот видишь, - на губах Джаспера проскальзывает улыбка, - начало уже положено. Осталось только завершить начатое.
Верно. Завершить.
Я ощущаю больше силы внутри. Больше решимости. Он прав, рассказы не отвращают, ни капли. Воодушевляют. Вдохновляют. На себе вижу.
Элис сейчас счастлива. Она замужем за тем, кто её любит, она ждет ребенка от него…
И я счастлива. С Эдвардом, с Джерри, с моим маленьким, ласковым миром размером с мыльный пузырек.
И сколько бы игл не тянулось в его сторону, сколько бы врагов не выстраивались в очередь, дабы достать и разрушить все, что внутри, они не посмеют. У них попросту не хватит сил. Как никогда ясно понимаю, что мы справимся. Со всем.
Мы уже и так со многим справились. Главное – вместе. Главное – верить.
Я не должна сомневаться… никто из нас не должен.
- Джаспер, спасибо, - искренне, горячо произношу, глядя на него, - огромное спасибо!
За все, Джаспер.
За поддержку.
- Не за что, Белла, - он хитро усмехается, окончательно прогоняя гнев и ярость с лица, - не беспокойся, я лично сделаю все, чтобы от этой мрази не осталось и следа. Сколько бы он от нас не прятался…
- Вы его не нашли?
- Ублюдок колесит по миру. Италия, Испания, Франция… где его уже только не было за эти дни. Но от нас убежать не получится.
- Это хорошо, - поправляю волосы, стираю с лица остатки слез, - так будет лучше…
Белла Свон - и о смерти своего благоверного! Смеху подобно, ей богу. К тому же, тема убийства, как никак, тема запретная и, судя по всему, пугающая… тема, от которой прежде по моей коже бежали мурашки, а сумасшествие достигало верхней планки! Зато теперь нет.
История миниатюрного сероглазого создания, прирученного Хейлом, вдохновляет. Его обещание – убеждает, а вера в то, что не так долго осталось ждать возвращения в особняк Эдварда – умиротворяет.
Сейчас больше всего иного хочется обнять его и никогда, никогда больше не отпускать – я соскучилась.
Надеюсь, скоро это желание осуществится.
Как и все иные, впрочем.



- МАМА! МАМА-МА! – громкий, оглушающий и душераздирающий отчаянный детский крик будит меня среди ночи. Выдергивает из царства Морфея, выбрасывая, как рыбу из морской пучины, на поверхность. Вздрагиваю, открывая глаза. Инстинктивно провожу руками по простыни, ища белокурое создание.
Теплое маленькое тельце, через мгновенье попавшееся под руки, прижимается к моей груди. Джером забирается на мои колени, утыкается лицом в ворот пижамной кофты, крепко-крепко держит ладошками за шею. Плачет навзрыд и бормочет, что не отпустит.
- Мама… мама…
- Солнышко мое, - глажу маленькие подрагивающие плечики, окончательно оставляя позади сон, - я тут, я здесь, мой хороший. Не бойся.
- Мама… - не унимается малыш, подвывая, как раненый волчонок. Всхлипывает, глотая слезы. Сжатые до белизны пальчики грозятся порвать тонкую ткань, в которую вцепились.
- Это просто плохой сон, Джерри, - шепчу ему на ушко, приглаживая спутанные светлые волосы, - все в порядке, мы вместе, видишь? Мы в безопасности.
Опять кошмар… опять сначала…
Я прячу малыша в своих объятьях, нашептывая ему все, что приходит в голову и может успокоить. Ненавижу, когда он вынужден просыпаться вот так, среди ночи. Ненавижу, когда его бьет такая крупная дрожь и когда слезы, способные утопить в своей пучине, вырываются наружу.
- Папа!.. – внезапно взвизгивает Джером, словно бы только что про него вспомнил.
- И папа в безопасности, конечно, - кусаю губу, но стараюсь не заострять внимание на не самых лучших мыслях, заглядываю мальчику в глаза, уверяя, что говорю чистую правду, - папа в полном порядке, родной. Тебе приснилось что-то плохое про него?
Энергичный кивок. Быстрый, резкий, без лишних слов понятный.
- Просто сон, - повторяю, впуская в голос оптимизма, - не бойся.
И, с облегчением встречая то, что всхлипы мальчика начинают потихоньку затихать, я укачиваю Джерома в своих руках, попутно целуя все, что предстает перед глазами. Его лобик, виски, щеки, нос, губки – все получает по поцелую. Это помогает ему ускорить свое успокоение.
Да, он по-прежнему дрожит и плачет, но уже не так громко и явно. Да, по-прежнему держится за меня, как за последний островок безопасности, но, похоже, начинает понимать, что я никуда не денусь. И это страх – самый ужасный на данный момент – разжимает свою хватку, высвобождая Джерома из плена кошмара.
- Мой красивый, нежный мальчик, - бормочу, прогоняя все его пугающие сновидения, - мой любимый Джерри, не волнуйся. Мы всегда будем рядом с тобой.
- Папа… хочу… - Джером просительно оглядывается на пустое место возле нас на огромной кровати. Всхлипывает, поджав губки. Драгоценные камушки горят и переливаются от слез, заполнивших их, когда смотрят на меня. Сбитые простыни, покрывала, подушки – все переплелось вокруг, перемещая нас, словно героев замысловатой картины, в центр полотна. Слева и справа – пропасти.
- Он приедет, - обещаю, стирая только что появившиеся на бледном личике соленые капельки краешком пальца, - обязательно приедет. Он тебя очень-очень любит, родной.
Джером верит. Напоследок отпустив из плена парочку слезинок, затихает. Угасают его последние всхлипы и пропадают с красных щечек высохшие слезы.
Укладываю его обратно на подушки, ложась рядом и накрывая нас теплым одеялом – в отличие от солнечного Сантьяго, здесь без него, несмотря на середину апреля, никак не обойтись. Хорошо, что оно имеется.
- Засыпай, а я расскажу сказку, - нежно предлагаю, стерев испарину с его лба и уговорив белокурое создание закрыть глазки. Он не протестует. Устраивается в моих руках, спрятавшись между ними и подушкой. Зарывается в одеяло, сооружая вокруг себя своеобразный кокон, но при том приникая ко мне так же сильно, как прежде. Прячется от плохих снов и собственных страхов.
- Жил-был в маленьком королевстве…
Но продолжить я не успеваю. Яркий свет, беспощадно вспоровший темноту нашей спальни тупым ножом, больно ударяет по моим глазам и до ужаса пугает Джерома. От удара распахнувшейся двери о стену, его подбрасывает на кровати, а громкий визг распространяется по комнате за мгновенье ока. Отчаянно обвиваясь вокруг меня всем своим телом, он зажмуривается так сильно, как это возможно.
Несмотря на то, что я знаю, что на пороге комнаты двое телохранителей, подобных Гераклу, а глава охраны несет вахту по всему коридору, мне тоже хочется закричать. Сдерживаюсь только потому, что держу в руках Джерри. Пугать его больше прежнего недопустимо.
Уже раздумываю над тем, что делать и как позвать на помощь (неужели он всех их обезвредил?), как вижу среди светового пятна светлые волосы. Да это он и есть – Джаспер! В такое время и так внезапно?..
- Белла, вставай! – за миллисекунду оказываясь рядом, он вздергивает меня за руку, усаживая на покрывалах. Джерри, как маленькая обезьянка, с силой впившись пальцами в мою кожу, повисает на шее. Неслышно постанывает, заливаясь новыми, куда более обильными слезами.
- Ш-ш-ш, - одновременно удерживая дрожащее тельце малыша, исполняю приказ Хейла, помня данное Эдварду обещание.
«Все, что скажет. Без упрямства».
Да, scorpione.
Я послушно поднимаюсь с кровати, позволяя ему руководить моими действиями. Страх тормозит все мысли, оставляя только машинальные, автопилотные действия. Я словно в прострации.
- Пойдем, - сдернув с постели тигровое покрывало, телохранитель набрасывает его на мои плечи, - быстрее!
Его лицо бледное, голос громкий, а глаза широко распахнуты. Здесь происходит что-то… что-то очень и очень нехорошее.
Словно во сне, вслед за Джаспером, почти что волочащим нас с малышом по коридору, преодолеваем все расстояние от «Обители Дракулы» до лестницы. По знакомым черно-белым ступеням запасного выхода спускаемся с крыльца. И только теперь я прихожу в себя. Понимаю, что без обуви. Понимаю, что без одежды – и я, и малыш. А на улице явно не больше десяти градусов…
- Джаспер, - пытаюсь показать ему, в чем дело, но Хейл не желает слушать.
- В машину. Потом все, в машину! – велит, указывая на припаркованный возле самого крыльца внедорожник, - живее, Белла, живее!
Не удовлетворяясь медлительностью, практически вталкивает внутрь салона.
Джером окончательно затихает. Больше от него не слышно ни звука. Зато огромные, не умещающиеся на лице драгоценные камни демонстрируют все доходчиво и ясно. Вместо тысячи слов: один взгляд и его состояние очевидно.
- Тише, родной, тише, - не своим, севшим, таким же напуганным, как и у него, голосом, бормочу я, целуя белокурые волосы, - все… все…
Джаспер резко выруливает с опушки, на бешенной скорости двигаясь как можно дальше от дома. От света фар в окнах то и дело появляются изогнутые, до жути пугающие сосны или ели, своими лапами с громким стуком ударяющими по стеклам. От каждого громкого звука, от каждого скрипа шин или руля автомобиля, Джерри, спрятавшийся от пугающего пейзажа на моей груди, вздрагивает. Посильнее укутываю его в забранное из дома покрывало. К сожалению, оно куда тоньше, чем то, что может спасти от холода. Напрасно надеяться, что и от страха поможет.
- Джаспер, что случилось? – игнорирую болезненный холод, забирающийся под кожу от ледяного кожаного салона и воздуха внутри, ещё не успевшего нагреться, обращаясь к телохранителю. Не претендую на полное объяснение – даже на половинчатое нет. Только бы хоть слово, хоть какой-то намек.
Меня уже начинает трясти от ужаса, как и Джерри. Среди ночи, вот так, в машину, в лес, вон…
Почему? В чем дело? Разве особняк не самое безопасное место? Разве его охраны не хватит?..
Но прежде, чем глава охраны успевает открыть рот для ответа, прежде, чем просто намеревается это сделать, по лесу, подгибая верхушки сосен, по земле, вынуждая её задрожать, прокатывается убийственный грохот. И я и малыш, инстинктивно нагибаемся вниз, к полу салона. Хейл же наоборот, усиливает скорость, нервно взглянув на виднеющееся впереди шоссе.
…Звук нарастает, превращаясь в треск. Словно бы разлетаются на части вековые камни…
Задохнувшись, Джером, негромко вскрикнув, обмякает на моих руках. С его плечика сползает тигровое покрывало, а неожиданно быстро расслабившиеся пальчики больше не стискивают мою одежду.
А я, оглянувшись, вижу наглядный ответ-иллюстрацию своему вопросу в стекле заднего вида.
Позади елей и сосен, как минимум в полутора километрах от нас, ярко, как днем, освещая сиреневое ночное небо, полыхает огонь.
Полыхает на том самом месте, где ещё пять минут назад непоколебимо стоял огромный белый особняк.
Наш неприступный каменный замок…

С нетерпением жду ваших комментариев здесь или же на нашем форуме! Мы вступаем на тропу войны...