Сердце Беллы забилось чаще, и я повернул голову, хмуро посмотрев на нее.

— Почему ты остановился? — потребовала она ответа.
—Ты в порядке? Твое сердце бешено колотится.
— Я в порядке! — Она закатила глаза, пока я продолжал хмуро смотреть на нее, затем сделала несколько драматически глубоких вдохов. — Доволен? — спросила она с легким сарказмом.

Ее сердце все еще билось слишком быстро, но уже немного замедлилось.

— Да, — согласился я. — Тредан любил приводить свою добычу туда, где мы обитали, чтобы проводить с ней больше времени. Мы останавливались в стольких грязных, заброшенных зданиях... Он выкрал маленькую девочку из ее постели той ночью, и когда мы вернулись, я понял, что она была младшей сестрой моего друга Джека. Я знал, что мы были недалеко от того места, где я жил раньше, но не узнал дом, из которого он похитил ее. Тредану иногда нравилось заставлять свою жертву звать меня на помощь. Тщетность этой затеи забавляла его, и он наслаждался тем, как сильно я это ненавидел. Так что можешь себе представить, как он обрадовался, когда Эмили начала выкрикивать мое имя без всякой подсказки с его стороны.

Я невидящим взглядом смотрел на облака и старался не слишком сильно сжимать ее руку.

— Она кричала, а он делал ей больно и рассказывал мне все, что собирался с ней сделать. Я слышал его мысли; он был так чертовски рад, что нашел кого-то из знакомых мне людей. Мои воспоминания были нечеткими, но Джек был одним из моих самых близких друзей, и я знал его с самого детства, а потом она повернула голову и посмотрела на меня... выражение ее лица... я просто... я сорвался. Я бросился на него и оттащил от девочки, не знаю, помогли ли боевые приемы, которые я почерпнул из его разума, или способность прочитать движения в его мыслях, прежде чем он совершал их, или моя ярость, но было удивительно легко уничтожить его. Я разорвал его в клочья, плюнул на него ядом и поджег его же спичками. Я был так зол, не контролировал себя, все еще рычал, как бешеный зверь, и по моему подбородку тек яд, и Эмили... — Мой голос сорвался, горе и ужас снова захлестнули меня.

Белла перекатилась на бок и поцеловала меня в плечо. Она взяла меня за руку и прижалась ко мне лицом, ее дыхание согревало меня, и я был так благодарен, что она до сих пор не убежала.

— Эмили была в ужасе от меня. Он сломал ей так много костей — ноги, несколько ребер, одну руку — но она пыталась оттолкнуться от меня, издавая эти ужасные всхлипывающие крики при каждом движении. Я пытался подойти к ней, чтобы помочь, но она впала в истерику, и я испугался, что она еще больше навредит себе. В голове у нее все смешалось от ужаса. Мне пришлось выйти из комнаты и ждать, пока боль не заставит ее потерять сознание. Потом я, как мог, зафиксировал ее переломы и побежал с ней в больницу. Я колотил в дверь, пока не услышал, что кто-то идет, и прятался в тени, пока она не оказалась в безопасности внутри здания. Я попытался проследить за мыслями людей, которые приняли ее, чтобы увидеть, что о ней хорошо заботятся, но у меня не было такого контроля над своим даром, как сейчас. Там было так много мыслей разных людей, что я потерял ее. Я покинул город еще до восхода солнца и больше не возвращался.

Белла оставила еще один поцелуй на моем плече.

— Ты ведь не знаешь, что с ней случилось?
— Нет. — Мой голос был пропитан грустью и чувством вины.
— Мы можем попытаться это выяснить. Есть сайты с записями переписи населения, свидетельствами о рождении и смерти и тому подобное. Я имею в виду, мы не можем знать, что она говорила людям или каким человеком она стала, но мы должны, по крайней мере, узнать, жива ли она. Если ты хочешь. Какая у нее фамилия?
— Хаддон, — тихо сказал я. — И да, спасибо. Мне бы этого хотелось.
— Хорошо, тогда так и сделаем. — Ее голос звучал чуть веселее. — Так куда же ты отправился после того, как покинул Чикаго?
— На запад. Там было меньше людей. Я не знал, что делать. Я не... не думаю, что смогу объяснить, как сильно я себя ненавидел. Я старался не вспоминать свою человеческую жизнь, но где-то на задворках сознания постоянно крутилась мысль, что я должен быть хорошим. Добрым, вежливым, уважительным, ответственным... и теперь я стал этим злым ... существом. Чудовищем. Я хотел умереть.

Белла протестующе вскрикнула, но я продолжал бесстрастным тоном:
— Я попытался утопиться в первой же крупной реке, попавшейся на пути. Я знал, что мне не нужно дышать, но надеялась, что если я наполню легкие водой... Когда это не сработало, я не знал, что делать. Я думал, что если спрыгну с горы, то мое тело разлетится на куски, но без того, чтобы кто-то сжег меня, я не был уверен, что произойдет, так как мое тело могло собраться снова. Поэтому я решил попробовать уморить себя голодом. Другие животные умирают без пищи, поэтому я рассудил, что то же самое можно сказать и обо мне.
— Шли недели, я слабел, к сожалению, не только физически, но и умственно. Рационально мыслить становилось все труднее и труднее. Я старался держаться в пустынных местах подальше от людей, но дни стали сливаться в одно, и в конце концов я начал бездумно бродить, вместо того чтобы планировать свой маршрут. Я оказался слишком близко к Йеллоустонскому национальному парку — это была настоящая достопримечательность для туристов даже в 1919 году — и однажды я почувствовал самый восхитительный запах... Следующее, что я помню — я окружен мертвыми телами. Это была семья: родители, трое детей. Они были на пикнике. Я даже не помнил, как убил их, и от этого мне стало еще хуже. Они заслуживали, чтобы я их запомнил.

Белла плакала, ее тихие слезы впитывались в мой рукав. Я был рад, что хоть кто-то может поплакать от моего имени, но в то же время было чудовищно с моей стороны так огорчать ее.

— Знаешь, тебе вовсе не обязательно все это слушать. Я отвезу тебя обратно к пикапу, когда захочешь. «И тогда я оставлю тебя в покое», — мысленно пообещал я ей. От этой перспективы у меня заныло в груди.

Она вытерла лицо и сказала удивительно ровным голосом:
— Нет, ты обещал, что расскажешь мне. Я хочу знать. — Она снова взяла меня за руку.

Я недоверчиво уставился на нее. Неужели она действительно собирается все это пережить? Почему она не убегает?

Я вздохнул и снова перевел взгляд на облака.

— Хорошо. Дай мне знать, если передумаешь. Никто не будет винить тебя, если ты не захочешь засорять свой ум этим.

Она уткнулась лицом мне в плечо и сердито сказала:
— Ты это пережил, я могу это выслушать. Перестань тянуть время, Эдвард.

У меня вырвался удивленный смешок.

— Ладно, ладно. Итак, после того, как я полностью потерял контроль, мне стало ясно, что морить себя голодом — это не вариант. Это сделало меня неспособным мыслить, и, не зная наверняка, что это в конечном итоге сработает, я не мог рисковать... я не мог позволить себе когда-либо снова убивать детей или семью. Я был вынужден признать, что застрял в этой так называемой жизни в качестве вампир. Я решил, что буду охотиться только на преступников: убийц, насильников и тому подобное. Пока я был с Треданом, я старалась делать это как можно чаще, используя свою способность читать мысли, чтобы распознать их, и это казалось более или менее разумным компромиссом. В течение нескольких десятилетий именно этим я и занимался. И со временем я потерял то, что осталось от моей человечности. Я больше не мог сопереживать людям; я едва мог вспомнить, что у меня были человеческие проблемы. Я был чудовищем, которое вынуждено было питаться ими, поэтому не мог позволить себе испытывать к ним сочувствие. Думаю, подсознательно я мысленно отделил себя от них. Люди были пищей, как скот или куры. Вот и все.

— В этом есть смысл, — пробормотала Белла.

Я усмехнулся над ней.

— Ничего из этого не имеет смысла.

Она подняла голову и хмуро посмотрела на меня.

— Я имею в виду, что у тебя не было другого выбора, кроме как питаться людьми, так что вполне логично, что ты мысленно дистанцировался.

— Наверное, — неохотно согласился я.

Она снова опустила голову и глубоко вздохнула.

— Убийство преступников, похоже, было лучшим выбором, который ты мог сделать. Почему ты... Ты этим больше не занимаешься. Почему?

Предыдущая глава || Следующая глава