Название: Чудесное проклятие Аеринн

Фандом: Собственное произведение

Заявка: Собственное произведение. Девушка способна перемещаться в пространстве. Дар это или проклятие, ведь перемещения происходят независимо от её желания, всегда в места преступлений, которые ей не всегда удаётся предотвратить. И в каждом из этих мест она видит спину таинственного незнакомца. Кем окажется этот мужчина и как ему удаётся её преследовать?

Жанр: -
Пейринг: -

Саммари: Аеринн кажется, это она приносит смерть. Тащит её за собой в пыльном мешке, выпуская на свободу рядом с ничего не подозревающими жертвами, а потом сама же пытается схватить ускользающую сквозь дрожащие пальцы тень. Пару раз получалось, но даже в этом у Айри нет твёрдой уверенности – кто знает, не упустила ли она главного?..

---

Закрой глаза, Айри.

Шёпот матери каждый раз сопровождает Аеринн. Стоит почувствовать, как обращается в лёд что-то важное, запрятанное глубоко внутри, как голос из далёкого прошлого тут же звучит, с лёгкостью перекрывая звон в ушах.

Закрой глаза и не смотри.

Кажется, вот-вот тёплые ладони плавным, ласковым движением прикроют лицо, оберегая. Тогда никаких сомнений не было и в помине: Аеринн росла послушной девочкой, да и не знала она, не осознавала, от чего именно защищает её мама. Теперь всё иначе. Теперь она не позволяет себе отворачиваться, подкармливая разум пищей для очередных ночных кошмаров. Но иногда так хочется зажмуриться, сесть на корточки, обхватить голову руками и сидеть так, пока всё не закончится… как в детстве.

Ты не обязана ничего делать, милая.

Ей бы безоговорочно принять на веру мамины слова, но Аеринн до сих пор вздрагивает, вспоминая, как однажды выбрала бездействие. Просыпается по ночам от собственного крика и судорожно трёт простынёй кожу, пытаясь очистить её от невидимой горячей крови. Та пропитывает футболку и волосы, запекается на глазах, пачкает кровать и стены, за которые девушка хватается в судорожной попытке вытащить себя из пут кошмара. Но всё тщетно; Аеринн не барон Мюнхгаузен, и фокус с вытаскиванием себя за косичку из болота в её случае не сработает. И некому протянуть ей руку, спасая – после смерти родителей Айри спит в одиночестве.

Так уж вышло, дорогая. Ты не виновата.

Но так ли это? Аеринн кажется, это она приносит смерть. Тащит её за собой в пыльном мешке, выпуская на свободу рядом с ничего не подозревающими жертвами, а потом сама же пытается схватить ускользающую сквозь дрожащие пальцы тень. Пару раз получалось, но даже в этом у Айри нет твёрдой уверенности – кто знает, не упустила ли она главного? Не приняла ли желаемое за действительное? Пальцы до сих пор обжигает воспоминание о том, как однажды она схватила ими руку с зажатым в ней ножом; сердце чуть не взорвалось от ужаса, когда потенциальный убийца обернулся к ней, медленно, неотвратимо… и ушёл, со злостью вырвав запястье из слабой хватки Аеринн. Спасла ли она тогда кого-нибудь? Или только разозлила преступника, подарив жизнь одной женщине и убив своим поступком десяток, сотню невинных?
Иногда Айри жалеет, что не может променять свою способность дышать на спасение для всех, кто уже ушёл и чьё угасание ей ещё предстоит лицезреть.

Ты – чудо, Айри. Чистое сердечко. Без таких, как ты, миру пришлось бы тяжело.

Мама часто повторяла это. Маленькой Айри нравилось считать себя незаменимой – как и все дети, она наивно думала, что мир должен крутиться вокруг неё, и поэтому легко верила в свою исключительность, наслаждалась осознанием собственной важности. Но детство давно ушло, и Аеринн убедилась, что не является чудом.
Для мира она была проклятием.



В пятницу вечером Киллибегс вымирает. Узкие улочки пустеют, в домах гаснет свет, и уже к семи часам вечера городок – если он заслуживает этого гордого звания – становится похожим на наземный эквивалент Летучего Голландца, только без зомби на борту. Сразу можно вычислить приезжих, которые бродят по тротуарам, недоумённо озираясь – впрочем, обычно они быстро разбираются, что к чему, и исчезают вслед за местными жителями.

Аеринн обожает это время. Сегодня она опаздывает, но всё равно позволяет себе постоять минутку у причала, глубоко вдыхая солёный воздух и пряча мёрзнущие руки в карманы толстовки. Дело вовсе не в том, что вокруг никого нет – это в Киллибегсе привычное положение вещей. Но в подобные минуты одиночество становится сладким, как никогда, ведь оно подчёркнуто предвкушением безудержной, бурлящей жизни, которая ждёт любого, кто осмелится заглянуть за массивные деревянные двери, скрывающие входы в местные пабы.

Сделав последний глубокий вдох, Аеринн разворачивается на носочках, словно в танце, и спешит по узенькой улице выше, туда, где её уже давным-давно ждут. Она могла бы без стука войти в любой из местных пабов – расположенные в каждом доме, они открыты для любого, а для неё-то уж тем более, - но по пятницам неизменно выбирает самый дальний, самый шумный, самый родной.

Стоит с усилием потянуть на себя заедающую дверь – и девушку оглушает привычный гомон. Аеринн не может сдержать улыбку, купаясь в нём; иногда ей кажется, что только здесь она на самом деле живёт. Невозможно не наслаждаться каждым прожитым мгновением, когда они заполнены столь радостными звуками, этой безумной смесью громких разговоров, музыки, стука бокалов и смеха.

- Айри! – рявкает огромный, похожий на медведя бармен, и приподнимает традиционный заготовленный для девушки бокал Килкенни. – Пиво же греется, ну!
- Утихни, Киран, - смеётся она, протолкнувшись к стойке, и тут же делает несколько глотков прохладного эля. Он и правда не такой ледяной, как ей нравится, но даже это кажется ей уместным. – Когда мы стартуем?
- Детка, ребята уже отыграли своё, только тебя ждут. Брендан уже порывался броситься на поиски, ты знаешь, он у нас парень горячий.

Расхохотавшись, Айри машет семидесятилетнему Брендану, который сидит за столиком у маленькой сцены в окружении родственников. Тот радостно взмахивает рукой в ответ, попутно расплёскивая уже было поднесённое ко рту пиво; хрупкая жена, не уступающая ему в возрасте, тут же награждает его за такую трату подзатыльником.

Напряжение окончательно уходит из девушки; это её дом. Её семья. И она каждый раз молится всем богам, чтобы ей дали побыть в их кругу, не вырывали из него, не зашвыривали куда-то далеко-далеко к проливающейся крови, крикам и страху.

Торопливо сделав последний глоток, Аеринн улыбается Кирану и спешит к сцене. Её сопровождают приветственные крики и стук бокалов по массивным столам; гитара уже ждёт, прислонённая к высокому табурету.

Опустившись на него, Аеринн берёт несколько пробных аккордов, подстраивает струны. С каждым мгновением в пабе становится всё тише, и вот она уже может слышать собственное дыхание. Эти секунды бесценны, каждая – неповторима; она чувствует собственную значимость, и точно знает, что хоть как-то, хоть немножко повлияет на каждого из присутствующих, привнесёт в их жизнь капельку красоты и нежности. В эти секунды она готовится сделать мир чуть лучше, и нет в жизни Аеринн ничего слаще. Прикрыв на мгновение глаза, девушка начинает петь.

Её песня совсем не похожа на те, что обычно звучат в ирландских пабах, в ней нет задора и залихватской удали, она не призывает всех присоединиться, запеть хором, в очередной раз объединившись. Нет, сейчас звуки проливаются на слушателей звонким ручейком, полноводной рекой, бурлящим водопадом. Голос Аеринн смеётся и плачет, гитара вторит ему, лишь иногда уводя от грусти к радости, от отчаяния к надежде. Никто не двигается, все дышат в такт песне Айри, и она отплачивает им за это, голосом выплёскивая свою душу, вычерпывая её до дна.

В каждой песне Айри – целая история, она поёт о несчастной любви, приводящей к безумию; о счастливом чувстве, способном побороть любые невзгоды. Именно любовь лейтмотивом пронизывает каждый звук, и в создаваемой посетителями тишине начинают то и дело звучать тихие-тихие всхлипы. Эти слёзы очищают, в них нет горечи, они не постыдны даже для суровых мужчин – для них даже полезнее, ведь позволяют выплеснуть всё, накопившееся внутри за долгие дни обязательного сдерживания эмоций. Здесь и сейчас они могут позволить себе плакать и не отказываются от такой возможности.

Аеринн скользит от слова к слову, от куплета к куплету; одна песня перетекает в другую, и она скользит по течению музыки, слышит себя словно со стороны, чувствует инструментом, который выбрали эти звуки, чтобы явить себя миру. Она, в общем-то, и не против, ведь предъявлять права на что-то настолько неземное было бы истинным кощунством.

Обычно Айри целиком растворяется в собственном голосе, но сегодня что-то не так. Предчувствие зреет глубоко внутри девушки, отвлекает, как колючая бирка на воротничке, мешает сосредоточиться. Аеринн поёт, но мысли её отравлены страхом ожидания неизбежного. И когда часть её так знакомо, так ненавистно сковывает холодом, Айри остаётся только смириться. Она упорно допевает строчку до конца, стараясь не обращать внимания на то, что паб, задрожав, растворяется в темноте незнакомого переулка.

Закрой глаза, Айри.



Раньше Аеринн зачастую падала во время скачков. Непредсказуемые, они заставали её в самых разнообразных позах и состояниях; больше всего она не любила перемещаться во время сна. Когда кошмары резко становились явью, грязью пропитывая пижаму девушки, она казалась себе воплощением беспомощности, ещё более бесполезной, чем обычно. Сонная Айри не всегда успевала прийти в себя, сообразить, что происходит – иногда она возвращалась, оставшись в той же позе, в которой скачок выкинул её, так и не увидев, кто на этот раз лишился жизни в её сумеречном присутствии. И можно было бы сказать, что её радует неспособность окружающих видеть девушку, пока она сама не выявит своё присутствие, но это служило слабым утешением. Лучше бы они отвлекались на свалившуюся из ниоткуда растрёпу, забыв о своих первоначальных планах – так она приносила бы хоть какую-то пользу.

Теперь же она умудрялась сгруппироваться даже во сне. В этот раз и стараться особо не требуется – уронив опустевшие руки, она твёрдо встаёт на мокрый асфальт.

Где-то вдалеке тускло светят фонари. В маленьком проулке эхом отдаётся стук каблуков – их обладательница торопливо, на грани бега, идёт к выходу на освещённую улицу. Аеринн прекрасно понимает её, она и сама любит сокращать дорогу, но в Киллибегсе редко когда находится повод для страха перед незнакомцами: даже в сезон, когда в порту стоит по несколько судов, любого, дерзнувшего поднять руку на жительницу городка, тут же спешат охолонить местные. Здесь же причина для беспокойства явно существует не только в воображении – не в пугающей темноте было дело. Айри нутром чувствует приближение скорой смерти.

Она хочет окликнуть незнакомку, предупредить, но её голос тонет в оглушительном выстреле. Девушка успевает лишь краем глаза заметить неясную тень, тут же спрятавшуюся в свете фонарей, но даже не обращает на неё внимание. Она знает – он уже ушёл. Ледяная пустота в её груди завывает на все голоса, в ушах шумит, и Айри понимает, что не успеет, что смысла торопиться уже нет, но всё равно бежит к тёмному силуэту, распростёртому на асфальте.

Эта женщина очень красива – даже темнота не может скрыть сияние её бледного, словно фарфорового лица. Она могла бы сойти за вампира, одного из тех, что охотятся ночью на ничего не подозревающих жертв, привлекая их своей внешностью – только вот когда незнакомка с усилием поднимает веки и смотрит на Аеринн, девушка вздрагивает: она ещё никогда не видела настолько доброго взгляда.

- Ты не волнуйся, солнышко, - ласково шепчет женщина, - он давно меня искал…
- Вы ничего не говорите, сейчас я вызову врачей, вас обязательно спасут, - торопливо, сбивчиво бормочет в ответ Айри. – Кто-нибудь! Помогите!

Скользнув ладонями по пальто – мягкому, кашемировому, - Аеринн стискивает зубы, когда её пальцы погружаются в вязкую жидкость. Та стремительно пропитывает ткань, не оставляя шансов выжить, но Айри отказывается сдаваться.

- Эй! Срочно нужна скорая! Кто-нибудь!

Мольбы Аеринн эхом мечутся по проулку, но рядом нет никого, кто мог бы их услышать. Или?..

Резко обернувшись, девушка видит спину мужчины, который неторопливо отходит от них. Как и всегда в такие моменты, Айри не может толком соображать, мысли её лихорадочно мечутся от одного к другому, не в силах толком зацепиться за что-то. Она лишь мельком отмечает, что силуэт кажется ей знакомым, но тут же стремление помочь оттесняет узнавание на задний план.

- Эй! Мужчина! Куда вы, разве не видите, тут человек умирает! Вызовите скорую! – Он даже не останавливается. Продолжает идти вперёд, как ни в чём не бывало.
- Там никого нет, милая, - шепчет незнакомка, - совсем никого… Оставь ты, брось, я… уже… так лучше, прав…

Холодная кровь, быстро остывшая на осеннем ветру, впивается в колени Айри. Ей не нужно искать отсутствующий пульс, чтобы убедиться в своём провале; холод в груди разросся вширь и вглубь, заполнил всю девушку, как бывало каждый раз, когда по её вине умирал очередной человек. Скоро она вернётся, но пока остаётся пара секунд, и она успевает запомнить, высечь в памяти тёмные провалы широко распахнутых глаз и крикнуть:
- Сволочь! Ты сволочь, сволочь, сволочь!

Казалось, разделив с кем-то ответственность, Айри должна почувствовать себя лучше, но горечь потери стала ещё невыносимее. Аеринн знает, как должна выглядеть: грязные волосы, джинсы, руки, размазанная по коже кровь, дикий взгляд. Ещё она знает, что никто, кроме неё, этого не увидит.

Как и того мужчину, - вдруг накатывает понимание.

Проулок мерцает, дёргается, расплывается, и вот она уже снова в пабе, но не может вспомнить, на чём остановилась. Струны фальшиво смолкают. Аеринн чувствует направленные на неё недоумённые взгляды, но не может заставить себя продолжить, она просто… не может.

В гробовой тишине отставляет гитару в сторону и, поднявшись на ноги, идёт к выходу. Почему-то её никто не останавливает – видимо, выражение лица Айри говорит о многом. Интересно, что подумают о ней завсегдатаи? Решат, что их певица Аеринн свихнулась? Но сейчас ей всё равно.

Она проходит между столами, открывает дверь, ёжится от пронзительного ветра; кровь и грязь серыми хлопьями срываются с её одежды, на мгновение отмечая путь девушки, чтобы после исчезнуть.

И вскоре остаются только воспоминания.



Неделю она не выходит из дома.

Сначала решает и вовсе переехать в чисто поле, долго изучает сайты недвижимости, прерываясь только когда уставшие глаза снова и снова застилает слезами. Последний скачок подкосил её, слишком много всего смешалось: необходимость справляться с ним, только-только песней раскрыв душу нараспашку, доброта в глазах женщины, близкая, возможная помощь в силуэте равнодушного мужчины… Аеринн то и дело мыслями возвращается к нему и не до конца понимает подоплёку своего интереса. Ей кажется, она уже видела его, видела эту дутую куртку и растрёпанные светлые волосы, которые даже в том проулке успешно боролись с чернотой. Но где? И слова бедной незнакомки не желают стираться из памяти.

Там никого нет, милая…

Значит ли это, что она и правда сошла с ума? Или встретила такого же, как она, только предпочитавшего закрывать глаза?

Аеринн не знает.

Поиски дома прекратились, когда она представила жизнь в глуши. Чем она будет зарабатывать на жизнь? Выкладывать ролики на YouTube? Она истерично хохочет, когда думает о заведении собственного канала – убийства online. О, за такой материал дрались бы все СМИ планеты! Смех быстро переходит в рыдания, и в итоге Аеринн отталкивает от себя ноутбук. Она просто-напросто не сможет жить одна. Только гул паба, только знакомые лица удерживают её от отчаяния…

Спустя неделю Айри с опаской входит в паб, и всё возвращается на круги своя. Никто не говорит о произошедшем, все словно подписали договор о неразглашении и теперь изо всех сил делают вид, что ничего не случилось. Только пивом угощают ещё чаще обычного, и в итоге Аеринн обнаруживает себя сидящей на коленях Кирана, млеющей от его неловких, удивительно нежных для такого здоровяка объятий, а потом – целующей пахнущие виски губы, которые обжигают её своей ласковой, ни на чём не настаивающей теплотой, а после – стягивающей одежду в опустевшем пабе, когда свет одиноко горящей лампочки выхватывает из уютной темноты его руку, рыжеватую бороду, удивительно серьёзные глаза, ёжик волос, удивительно мягкий, плюшевый, который хочется гладить и гладить, и Айри не отказывает себе в этом удовольствии.

В эту ночь она вообще ни в чём себе не отказывает, и Киран, словно приёмник, настроившийся на её волну, подхватывает, возвышает и выполняет все её желания. Она давно мечтала об этом, надеялась и боялась, но теперь, когда всё уже происходит, оно кажется само собой разумеющимся. Аеринн засыпает счастливой, прямо на полу паба, укутанная в толстовку Кирана, согретая его объятиями, и впервые не просыпается, когда скачок переносит её к боли и смерти.

И, к счастью, не видит, с каким презрением смотрит на неё высокий светловолосый мужчина в дутой куртке. Вздохнув, он подносит к глазам дешёвый фотоаппарат-мыльницу, делает быстрый снимок и – уходит.

А Айри улыбается во сне.



После ночи с Кираном Аеринн чувствует себя… опустошённой. По-хорошему. Она долго гуляет по набережной, бросая кусочки хлеба галдящим чайкам. Пьёт обжигающий кофе днём и ледяное пиво по вечерам. Поёт в пустой комнате и молчит, когда рядом оказываются люди. Мёрзнет в своей квартирке, по привычке оставив распахнутыми окна, и отогревается в неуклюжих, но таких правильных объятиях бармена, до сих пор краснеющего при виде её обнажённой кожи. Румянец на лице здоровяка трогает Айри до глубины души, и когда в её жизнь врывается очередной скачок, первый после того, что настиг её во время песни, Аеринн не чувствует холода. Да, она переживает, когда не получается спасти пожилого мужчину с сединой на висках; да, его мутные голубые глаза будут преследовать её в кошмарах, но все эмоции словно притупились, потеряли безжалостную остроту.

Аеринн всё ещё проклята, но теперь с этим проклятием можно жить.

Она уверена, что готова ко всему, когда пятничным вечером входит в свой паб, но её ослепляет неожиданная вспышка, и Айри, отшатнувшись, придерживается за косяк, чтобы не упасть.

- Слухи о вас, милейшая, дошли даже до далёких северных краёв, - раздаётся незнакомый низкий голос, и чьи-то холодные руки придерживают девушку за талию. Она не может объяснить, откуда взялась гадливость, знает только, что ей хочется избавиться от этих прикосновений как можно скорее, чтобы они не влияли на неё, чтобы не проникали, не пропитывали, не заражали.

Мысли лихорадочно мечутся, как во время скачка, и Аеринн даже не удивляется, когда, проморгавшись, видит перед собой лицо, окаймлённое растрёпанными волосами, искажённое печатью равнодушия.

- Не понимаю, о чём вы, - говорит она, еле двигая онемевшими губами. Внутри снова растёт столь знакомый холод, но на этот раз он не имеет ничего общего с необходимостью быть ответственной за чужую жизнь.

На этот раз Айри боится за свою. Иррациональный ужас заполняет её целиком, и когда холод достигает своего пика, девушка молится о скачке… но остаётся на месте.

- Я приехал специально ради вас, - галантно произносит незнакомец, но всё, что Аеринн видит, всё, что может воспринимать - это его глаза: остановившиеся, холодные, мёртвые. – Говорят, сегодня предвидится особенное выступление.
- Правда, Айри? – кричит Киран, уловив последние слова мужчины. – Даже от меня скрыла, и не стыдно ведь!

Растянув тонкие губы в улыбке, страшнее которой Аеринн ничего в жизни не видела, незнакомец каким-то змеиным движением опускается за ближайший столик, и девушке ничего не остаётся, кроме как передвигать несгибающиеся, словно деревянные ноги, направляясь к сцене. Нужно бежать, но она не может, как будто её дёргают за ниточки, окончательно лишив свободы выбора. Она дрожит, когда в её голове раздаётся шёпот, скользкими щупальцами цепляясь за разбегающиеся мысли:
Закрой глаза, Айри.
Но это не мама, нет, уже нет, это тот, змеиный, с фотоаппаратом, равнодушный, предвестник её скорой гибели.

Спасения нет. Она знает это, выучила за годы своей сумбурной жизни. Спасения нет, когда оно зависит от Аеринн. Поэтому, не зная, что ещё делать, она берёт гитару в руки и начинает играть – в последний раз.

Поёт, прикрыв глаза, чтобы это случилось неожиданно, разорвало её, не томя напряжённым ожиданием. И каждое слово уносит её всё дальше, даря спокойствие. Она рассказывает о чужой любви и боли, и знакомая тишина бара патокой окутывает её, лишая мыслей, эмоций, заполняя блаженным осознанием собственной значимости. Каждый раз, начиная петь, она совершает самый эгоистичный и самый бескорыстный поступок в своей жизни, и даже сейчас, когда – она знает – вот-вот всё закончится, Айри не может не чувствовать, что то, что она делает – правильно.

Одна песня заканчивается, за ней следует другая, третья… Наконец Аеринн решается открыть глаза, ожидая, что наткнётся на мёртвый взгляд незнакомца, но того нет, она понимает это сразу, без сомнений. И, выводя последнюю дрожащую ноту, чувствует, как катятся по щекам полные неверия и радости слёзы.



Аеринн до сих пор не знает, по чьей наводке её нашёл продюсер, но подозревает, что дело не обошлось без светловолосого незнакомца. Могла бы спросить, но каждый раз что-то останавливает её, что-то, что не поддаётся рациональным объяснениям. Она просто чувствует, что поднимать эту тему не стоит.

После первого изданного альбома она проживает целый месяц без скачков – самый счастливый месяц в её жизни. Потом они возвращаются, но случаются всё реже и реже, и в итоге сводятся к одному-двум за год. Она учится ничем не выдавать своих эмоций по возвращении, чтобы Киран – её до сих пор неуклюжий, любимый всем сердцем Киран – не получал лишних поводов для беспокойства. Они так и живут в Киллибегсе, и их паб - единственное место, где Аеринн даёт концерты. Эту тайну они пытались сохранить всем городком, но шила в мешке не утаишь, и в итоге желающие услышать вживую таинственную Аеринн набиваются в паб каждую пятницу, словно селёдки в бочку. Прибыль взлетела до небес, но местные всё равно каждый раз ворчат, видя эту толпу незнакомцев – для них Айри всегда останется здешней, и они невольно ревнуют её к каждому приезжему гостю.

Дни текут неудержимым потоком; апрель сменяет май, осень – лето, одно десятилетие следует за другим. Аеринн отказалась продавать свою квартиру, и в ней до этого с радостью время от времени принимавшей в гости непривычный шум, снова становится тихо; дети давно уехали, и Киран оставил её, пообещав дождаться где-то там, наверху. Айри почти не грустит: она знает, что прожила жизнь как нужно, и ей нечего стыдиться.

В один из холодных осенних дней, опустившись в кресло перед окном, она берёт в руки свою старую гитару и берёт несколько пробных аккордов. Уже практически забытое ощущение растёт внутри, крепнет, но на этот раз в нём нет льда – только мягкое, осторожное тепло. Она тихо напевает и улыбается, когда стоящий рядом с креслом табурет скрипит под весом неожиданного, но приятного гостя.

Его глаза всё так же холодны, но Аеринн больше нечего бояться, она готова встретить его с распростёртыми объятиями.

- Чистое сердечко, - тихо говорит ничуть не изменившийся за все эти годы незнакомец. – В итоге ты всё справилась.
- Хотя бы сейчас я могу узнать? – отложив гитару, Айри поворачивается к нему всем телом; её когда-то рыжие волосы собраны в серебристый пучок, кожа сморщена, руки хрупки, но в глазах сияет всё тот же огонь, что и сорок лет назад. – Все эти годы мечтала понять, кто ты? Кто я? Откуда это во мне?
- Я уже сказал, - хмыкает гость. – Чистое сердечко. Такие, как ты, нужны, когда мир сворачивает с нужного пути. Агрессия, злоба, страхи, зависть, жажда власти… всё это накапливается, набухает, чтобы в конце концов взорваться и снести всё к чёртовой матери. Миру не хватает самопожертвования и доброты, чтобы уравновесить этот нарыв, понимаешь? И тогда появляешься ты. Лекарство для жизни, которая не хочет заканчиваться.
- Звучит как фэнтези-сказка, - задумчиво говорит Аеринн. Пальцы её беспокойны, они перебирают в воздухе невидимые струны, помогая ей сосредоточиться. – Сказка для взрослых. И то, что ты наконец пришёл…
- Я лишь наблюдатель, - пожимает плечами незнакомец. В его мёртвых глазах Аеринн чудится усталость. – Фиксирую то, что важно, записываю неизвестно для кого, выполняю работу, для которой был создан чёрт знает когда и чёрт знает кем. Мне нравится напоследок дарить таким, как ты, объяснения, которые я сам никогда не получу. Эти разговоры – единственное отступление от правил, которое я могу себе позволить.

Аеринн думает про своего продюсера, вспоминает, как исчез этот светловолосый нестареющий мужчина, услышав её пение, слышит голос мамы, которая откуда-то знала, всё знала… но молчит. Некоторые вещи лучше оставить невысказанными.

Но есть ещё один вопрос, который она просто не может не задать – здесь и сейчас, когда тепло внутри всё растёт, и давит, и уже мешает дышать.

- Скажи, - она сглатывает, качает головой, собирается с силами и продолжает: - скажи, я правда справилась?
- Более чем, - твёрдо отвечает незнакомец, которого Айри так и не суждено было узнать. Она улыбается, прикрывая уставшие глаза, и ускользающим сознанием улавливает, как он повторяет: - более чем.

Эту смерть Аеринн и не думает предотвращать; она уходит счастливой.