Небо разрезает решётка. Солнце ласково касается моих плеч, лучами путается в рыжих волосах. Непослушных и таких растрёпанных. Я протягиваю бледные пальцы за ажурные прутья металла и стучу по стеклу. Мальчишка, пробегающий под окнами, останавливается. Смотрит на меня и хмурится. Я машу ему и улыбаюсь. Но он отвлекается на окрик матери. Кивает ей. Что-то отвечает. Не слышу. С непониманием взглянув на меня ещё раз, уходит. За моей спиной раздаётся слабый стон. Оборачиваюсь по привычке. Худощавый старик Арсений, скинув с себя простыню, с трудом перекладывается с правого бока на левый. Устало смотрит на капельницу. Вся его рука в синяках. Уколы… Терпеть их не могу. В коридоре слышится легкий перезвон посуды. Вот и завтрак подоспел. Обыденный, тоскливый, спорный по пользе.

«Абонент выключен или находится вне зоны доступа», - из динамика телефона парня, лежащего на кровати у двери, доносится монотонный женский голос. Слишком громкий. Слишком ледяной. Я с ожиданием смотрю на этого пациента. У него перебинтована голова и верхняя часть груди у сердца. Сразу две капельницы впускают лекарства в его вены. Будто эта химия способна помочь сделать шаг от пропасти, когда находишься на границе «полететь или упасть». При таких обстоятельствах врачует совершенно иное. Мне-то известно, я давно обитаю у этой страшной грани.

- Доброе утро, мальчики! – в палату вначале въезжает тележка, а за ней вперевалку ступает грузная женщина. На ее ногах вздуваются вены. Жирные. Скрюченные. Каждый шаг дается ей с трудом, но она полна оптимизма. Всегда улыбается. Всех пытается подбодрить.

- Не спать! – остановившись вместе с тележкой рядом с койкой пожилого мужчины, бодро приказывает она ему и наливает в гранёный стакан чай. Тот, без сомнения, опять едва теплый и невыносимо сладкий. Другой напиток наша сестра милосердия готовить не привыкла. Она толкает в плечо тоскующий объект своего ангельского внимания. – Давай-давай, садись, Масик! Придёт время, потом отоспишься. Не здесь, а на Страшном суде. А пока греховодничай, наслаждайся жизнью и вот этой чудесной гречкой, - она ставит перед ним тарелку. — Чтобы до последнего зёрнышка съел! Арарата ты сын, орёл гордый, или травинка хилая из пустыни?

- Любонька, голубушка, эта каша невыносима, - приподняв один из уголков губ, едва разборчиво отвечает он. Кряхтя, опирается руками на постель и садится. – Но из твоих ладоней она будет божественна!

Масик из породы истинных дамских угодников. Сам себя часто величаво упоминал как настоящего армянина. В свои шестьдесят с гаком лет он продолжал мечтать и дерзать покорять сердце каждой встреченной женщины. Не страстью, так вежливостью, не вечной любовью, так юношеским задором. Слабый пол в ответ не обделяет его вниманием. В последнее время Масик даже шутить стал по поводу, что обольстил и Смерть, такой он горячий и кокетливый. Затем вздыхал и впадал в грусть, тихо перечисляя свои финальные трофеи: «Баба Люба - моя голубушка. Медсестра Маша – красавица. Строгая такая, огонь-врач Ольга Геннадьевна – королева моя».

«Абонент выключен или находится вне зоны доступа».

Я вновь кидаю задумчивый взгляд на парня с перебинтованной грудью и головой. Тот, скрипя зубами, смотрит в телефон. Не мигая. Точно пытаясь его загипнотизировать. Весь сжатый. На лице суровость. Его зовут Александр. Он боец ОМОНовец. Многое повидал, бывал и в нескольких командировках по горячим точкам. Не удивить его и не согнуть трудностями. Не напугать бедами. Но в эти секунды в его глазах безумством пируют паника и ужас. Они кружатся в чёрном танго. Неделю назад Александр участвовал в спецоперации по задержанию группировки наркоторговцев. По роковому стечению обстоятельств для одних и счастливому для других в логове банды томилась похищенная в другом конце страны четырёхлетняя девочка. Дочка прокурора. Поэтому преступники ежесекундно находились в крайне нервном и агрессивном состоянии. Они усиленно охраняли её. Случившаяся стычка со штурмующим ОМОНом была кровавой, скоротечной и ожесточённой. В итоге план по быстрому и аккуратному задержанию тривиальных наркодилеров среднего пошиба превратился в бойню. Всех бандитов ликвидировали. У ОМОНа было два погибших, трое раненых, один тяжело. Девочка уцелела, получив лишь лёгкие осколочные ранения от взрыва гранаты. Александр вынес на свободу заложницу. Он спас её. Принял на себя выстрелы охранника, державшего девочку перед собой. Умело выстрелил в ответ, поразив того в плечо руки, сжимавшей гранату. Затем успел оттолкнуть потрясённого преступника и, забрав ребёнка, отпрыгнуть в сторону, за горку старых вещей, лежавших в сыром подвале. Потом был оглушающий хлопок. Слабеющие шаги Александра и его тяжёлое дыхание. Воздух, пропитанный ароматами лета и гари боя. Надёжные руки товарищей, забирающие плачущую девочку. Странный свет, смешанный с темнотой, невесомость и далёкий шёпот: «Сашка, держись! Дыши, Сашка!»

Я знаю, как было. Александр вынес ребёнка уже из горящего дома и упал на колени. Рухнул на землю, истекая кровью. Его сердце остановилось. Три дня он был в коме. Теперь же лежит с нами, удивительно быстро идёт на поправку. Врачи говорят, что это чудо творит в нём огромная жажда жизни. Чудо, у которого есть имя.

«Абонент выключен или находится вне зоны доступа».

На лице Александра по-прежнему ни единой эмоции. Губы плотно поджаты. В глазах стужа дикого страха, что он больше не увидит и не услышит свою девушку. Пока он был в реанимации, Ирина каждый день приходила в больницу, но к нему её, разумеется, не пускали. Как любит приговаривать руководитель данного дома последней надежды: «Чувства чувствами, а правила – закон над жизнью! Нарушителей отправлю вольничать в морг!» За часа два до выхода Александра из комы наша баба Люба видела Ирину под окнами медблока реанимации. С тех пор девушка не появлялась.

Я сел на подоконник. Баба Люба раздала нам её головной боли завтрак и предупредила: «Кто всё не съест, отшлёпаю». Бренча тележкой, двинулась к выходу.

- Вай умница, вай голубушка, так ловко обольщаешь мою наивную душу. Моя грубый седло ждёт твоих ласковых погоняй! Вах, я твой породистый скакун!

- Масик, половой тряпкой отшлёпаю! – баба Люба грозит пальцем и, посмеиваясь, скрывается за дверью.

- Да ем я, ем… - тяжко вздыхает он.

— Жуй-жуй, баран ты перезрелый, — ворчит Арсений, давясь кашей.

Я вяло помешиваю разваренные зёрна. Не люблю гречку. С детства. Тогда у мамы не было денег, ей зарплату выдавали с большой задержкой и гречкой, и мы ту ели неделями. Ну, иногда обменивали на картошку, капусту. Редко видели хлеб. Мечтали о чае.

Вдыхаю воздух, струящейся из приоткрытого окна. Сладкий и свежий, он течёт во мне далёкими воспоминаниями из юности. Ночью была гроза, как и непостижимо много лет назад перед моим первым поцелуем. Как же измерить, понять, принять время, когда секунда обнимает тебя словно вечность?..

- Сенька, ты чего такой вах-вах хмурый? – не привыкший обижаться Масик чуть улыбается и качает головой. Потом глядит на меня. Подмигивает и шепчет, словно жуткий секрет: — Его барышня с пятой палаты револьцинерка раскулачивать отказывается.

Глухо посмеиваясь, Масик обсыпается кашей. Бурчит:

– Да мою же вай же Маруську…

- К Берии бы тебя под стул, — зло бухтит Арсений. — Ни при чём тут девка. Кошмары сегодня замучили, - он делает глоток чая, кривится. – Снилось, как живые жрут призраков.

«Абонент выключен или находится вне зоны доступа».

- Отключай телефон, Санёк, - Масик небрежно машет на Арсения рукой. Достаёт салфетку и складывает в неё упавшую с ложки гречку. – Не тереби себе душу, а то вах, доведёшь себя до игл вай с дурной травой. Зачем гнить от ерунда такой? Не эта, так другая, лучше найдётся. Настоящим орлам нужны настоящие горлинки. Курица вай, утка вах, индюша всяк вай на суп годятся, да. Пожарить хорошо. Страдать зачем, вах? — он качает головой. — У моего брата Ашота есть друг Сако, а у того дядя Карен, так у него дочка Зара… Ммм красата такая сейчас, бутон цветок вай! Голубка сияет солнцем, да. Умная, душевная. Помыслить нужно, как вас носик-то к носу, вах-вах, — Масик слащаво растягивает губы.

- Не стоит, - потягивает Александр хриплым голосом с жёстким тоном, — отчаиваться. Прорвёмся, — он не поднимает глаз от телефона.

Удивительно всё-таки, я с этим парнем считай и не знаком, и вскоре распрощаемся навсегда, но чувство, будто мы старые друзья или родные. Семья. Странно. Может, это от того, что я проникся к нему сочувствием?

- Да не трогай ты парня, - нетерпеливо говорит Арсений. – Сам он со своей жизнью разберётся. Без тебя управится, советчика, который свою-то по ветру просрал, гоняясь за всеми цыпами разом, и в пустом гнезде остался, дряхлый сокол. Лучше послушай про мой сон.

— Слушай, ты чем лучше? По одной женщине страдал, убивался вай и убился совсем, — Масик отворачивается от Арсения.

Я вздыхаю.

В палату входит Элеонора Петровна, сегодня она дежурный врач. Брюнетка с проседью, которая перебарщивает с красной помадой и обилием синей туши. Вместе с Элеонорой пришла молоденькая практикантка.

- Эллочка, куколка! Прекрасно выглядите! Будь я моложе лет так на двадцать… — оживился Масик. — Хотя вай, что такое возраст? Условность. Вот вы, Танечка, — с горящим взглядом он переключает внимание на практикантку, прямо-таки вылизывая её точёную фигуру. — Нет сомнения, вах, честное слово, умны не по годам! Знаете, конечно, любить мужчин зрелых, опытных - это как брать спелый фрукт! Не травиться плодом зелёным!

Татьяна кидает заинтересованный взгляд на Александра. Элеонора же начинает беседовать с тем о его самочувствии.

Масик грустно вздыхает и ворчит:

— С героями баталий яркими на день, всегда в тени герой навек из мира соткан что.

- Орёл наш, ты слушать будешь? Мне надо, чтобы ты разгадал мне сон. Ты же как-то хвастался, что роман крутил с цыганкой колдуньей! — Арсений шмыгает носом, скребёт по тарелке ложкой.

- Тут многого ума не надо. Жить ты хочешь, хоть как-то, но жить, даже ненавидя опротивевшую кашу, но вах есть и есть её. Быть, где знакомо. Боишься уйти в неизвестность, — холодно ответил ему Масик.

Я усмехнулся. Мне было понятно, что выход там, где нет страха.

Врач и практикантка вскоре ушли, но дверь за собой плотно не закрыли. Их полушёпот, словно у заговорщиков, обсуждающих коварный план, донёсся в палату.

- Неужели это он, сын того самого Ваньки? — взбудораженно спрашивает Татьяна.

- Вот хотите верьте, хотите нет, но сильно похож он на Ваню, и по документам ФИО подходят. Я бы того и через сто лет узнала. А тут прошло всего-то двадцать пять. Для меня всё как будто вчера случилось. Страшный пожар был в больнице. Ваня как раз навещал жену, она с ребёнком лежала в хирургии. Он их вывел и несколько раз в горящее здание возвращался, других спасал. И меня вытащил, такую же молодую, как вы, практикантку. А потом, — Элеонора запнулась. — Сгорел он, — её голос резко сел. — Вы о нём, развлекаясь, не шушукайтесь, говорите уважительней его имя. Он не просто местная легенда. Я сама его призрак не раз в реанимации краем глаза замечала. А некоторые пациенты, которым посчастливилось из неё не в морг отправиться, рассказывают, что молодой мужчина в ужасных шрамах, пахнущий гарью, увёл их от света назад к жизни. Так что не ванькайте, помните, что все мы смертны.

— Да, извините...

Голоса стихают. Женщины уходят.

«Абонент выключен или находится вне зоны доступа».

Я подхожу к Саньку. Сажусь на краю его кровати. Он не реагирует. Упрямо продолжает звонить и смотреть в телефон.

- Она обязательно придёт. У вас всё будет хорошо. Кто упорно борется, тот побеждает. Всегда, — я протягиваю руку, но не успеваю решиться коснуться забинтованного плеча Александра.

- Не отступать и не сдаваться, — произносит он задумчиво, нажимая вызов и не поднимая глаз. — Верно, всегда так.

- Как жизнь, она никогда не сдаётся. Кажется, знаю, как ты однажды назовёшь сына, — улыбаясь, я отхожу.

Александр поднимает глаза. Озирается с непонимающим взглядом, словно кого-то ища. Тут в палату врывается девушка. Стройная. Высокая. С опухшими красными глазами и ссадинами на лице.

- Сашка! – она подбегает к нему и падает на колени перед кроватью. Целует его руки.

- Ира… Нет-нет... Встань... Ты что, — он растерян, бурно дышит. Смотрит на неё, безмерно любящими слезящимися глазами.

- Прости. Не могла раньше приехать, - тараторит она и судорожно гладит его лицо. - Не знала, что ты пришёл в сознание, так бы... Да неважно. Главное, ты со мной! Все проблемы ерунда. Ты рядом! Я маму твою привезла. Прости, я… - из ее глаз текут слёзы.

- Неважно, - улыбаясь, Александр привлекает к себе её, поднявшуюся с колен. — Мы со всем справимся. Ты со мной! — он прикасается пальцем к нежным губам.

Щёки Иры пылают. Она целует его.

- Знаешь, а сегодня восьмое июля, твой день рождения. Какой подарок ты хочешь? — она дрожит и, не переставая, гладит его руки, лицо.

— Будь моей женой, — просит Александр и прижимает её ладони к своим губам.

Она кивает. Шепчет: «Да». Улыбается и плачет.

Я чувствую ласковый жар и оборачиваюсь. Окно сияет, обращаясь в длинный туннель.

— Масик, Арсений, мне пора. Я нашёл выход в себе. Вы со мной, или останетесь со страхом? — спрашиваю я и ощущаю лёгкость.

— Как мы без тебя-то, вах, дорогой наш. Ползу к тебе, как лечу! — с оптимизмом отзывается Масик.

— Кто, если не мы, будет тебя оберегать, пока ты заботишься о других. С тобой, Ваня, мы с тобой, — сообщает Арсений.

— Спасибо, тогда зайдём за нашим ангелом Любовью в пятую палату и в добрый путь, — с улыбкой я кончиками пальцев трогаю горячий свет.