Меня разбудил хлопок. Негромкий, но достаточно ощутимый, чтобы прервать глубокий сон. Я распахнула глаза и приподнялась на локтях, чтобы найти источник потревожившего меня звука, и замерла. В одно короткое мгновение воспоминания, словно вспышки, начали заполнять пространство, безусловно, дорогого, но безликого номера отеля. Уснувшие на ночь эмоции и чувства, стали оживать, а спокойная дремота утра вдруг завибрировала нервными окончаниями и электрическими проводами.
Ко мне вернулась память о прошлой ночи.
Я оглянулась по сторонам, ожидая увидеть где-то рядом Дэниэла, но в спальне я была одна. Сложно сказать, успокоило ли меня это открытие или еще больше взвинтило. Скорее последнее, ведь об одной мысли о нем жаркая волна с немыслимой скоростью прокатилась по моему телу, затрагивая самые удаленные уголки, в животе словно закололи сотни маленьких иголочек, а сердце застучало с удвоенной силой, отдаваясь в ушах, будто барабан.
Я села на постели. Мои вспотевшие в миг ладони взметнулись к голове, и я ритмично потерла виски – раньше это помогало мне немного успокоиться и вычленить из миллионов роящихся в голове мыслей одну. В данном случае – ту, которая поможет мне отделить правду от вымысла и подскажет, как мне вести себя в сложившейся ситуации…
Я прикрыла глаза. Обрывки теплого сна переплелись с холодом настоящего дня. Мне на ум одновременно приходили танцы в Рождественскую ночь и шум неведомого океана, подслушанные разговоры и трогательное общение, отстраненный голос Дэниэла и теплый голос человека из моего сна… И еще слова: «Я никогда не переставал любить тебя, Ренесми Каллен». Обычные слова в обычном сне. Можно было спокойно пожать плечами и забыть о них. Но по какой-то причине эти слова тревожили меня, провоцируя усиленное сердцебиение и влажность ладоней.
Где-то за пределами спальни снова послышался звук. Он будто отрезвил меня, прервав путешествие моего разума по волнам яви, то перетекающей в вымысел, то снова становящейся реальностью. Я открыла глаза. Мои пальцы машинально вцепились в одеяло. И мне пришлось облизать губы, потому что они в одно мгновение стали сухими…
Позвать Дэниэла сейчас или проигнорировать? Вести себя, как ни в чем не бывало, или вернуться на тропу войны? Сказать что-нибудь о прошлой ночи или сделать вид, что я ничего не помню? Ответить чем-то на его слова о том фатальном дне рождения или просто промолчать? И как смотреть на него теперь, когда мы окончательно зависли где-то между понятиями «враги» и «бывшие любовники»…?
- Дэниэл! – я все-таки не смогла сдержаться. Его имя сорвалось с моего языка прежде, чем я смогла выбрать линию поведения.
- Солнышко, это я.
Голос, который произнес эти слова, был чересчур ласковым, мягким и тонким, чтобы принадлежать Дэниэлу.
- Мам? – я повернула голову, чтобы посмотреть на дверь. Подтверждая мои ожидания, там стояла Белла. Вернее, я ожидала, что там будет стоять Дэниэл, но он всегда не оправдывал моих ожиданий. Поэтому, как бы парадоксально это ни звучало, вопреки моим ожиданиям, было ожидаемо, что там будет кто угодно, но только не он.
Робко улыбаясь, Белла грациозной походкой преодолела расстояние от двери до моей кровати и присела на ее краешек. Она была одета просто и почти по-мальчишески – в клетчатую рубашку, джинсы и болоньевую парку. Я уже давно не видела ее такой – после того, как мама поступила на юридический в университет, она одевалась очень строго и прилежно. Но сейчас передо мной снова сидела пацанка-Белла из прошлого: задумчиво глядела на меня, но не произносила ни слова. Полагаю, она не знала, как начать разговор, поэтому после минутного колебания сразу приступила к главному.
- Я приехала за тобой, - сказала она тихо. Ее глаза смотрели на меня со странной грустью, заботой и участием. Мне казалось, что она хочет обнять меня, но сдерживается. Все что она позволила себе, это протянуть руку и несильно сжать мою ладонь. - Ты готова?
Хотела бы я знать ответ на этот вопрос! Готова ли я? Уехать. Остаться. Поговорить. Проигнорировать. Забыть. Помнить вечно…
Но что я могла ответить Белле? Я могла только кивнуть, потому что моя язык отказывался мне повиноваться и произносить ответ, в котором я не была уверена и на сотую долю процента.
- Я привезла тебе вещи переодеться, - произнесла она.
- О! – пробормотала я, выбираясь из-под одеяла. Хочется верить, что в этом неопределенном восклицании мама услышала благодарность.
Не успела я встать на ноги, как Белла уже подавала мне пакет, в котором я смогла различить признаки моих любимых джинсов, кроссовки и свитер.
- Я захватила твою сумочку тоже, - сказала она. – Телефон пару раз звонил, пока я ехала в машине.
- Спасибо.
Я чувствовала себя словно зрительница в кинозале. Как будто я со стороны наблюдаю за всем, что происходит в этом гостиничном номере. Я не могла найти подходящих случаю слов. Я не понимала, что я должна делать. Я не представляла, как поступить дальше. Складывалось ощущение, будто я все еще не проснулась, не отошла ни от вчерашних событий, ни от сновидений, и поэтому вела себя скованно, непоследовательно и глупо.
Я бы соврала, если бы сказала, что не хочу знать, куда подевался Дэниэл. Но я не могла спросить об этом у Беллы. Если он в комнате – то услышит, что я спрашиваю о нем, а я не могла допустить, чтобы он думал, что он меня волнует. Если его там нет – значит, он ушел. И я не хотела, чтобы мама думала, что меня это заботит.
- Детка, ты себя хорошо чувствуешь? – настороженно спросила Белла, разглядывая меня, все еще стоящую в паре метров от кровати и тупо переводящую взгляд с пакета с одеждой на дверь и обратно.
- Да, я в порядке, - выдавила я из себя. Я попыталась улыбнуться. Кажется, моя кривая улыбка не убедила Беллу. На самом деле, она и меня не убедила тоже, но что я могла поделать?
Я забрала из рук мамы пакет с одеждой и скрылась в ванной. Закрыв за собой дверь, я прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и постаралась дышать глубоко и ровно. Так учила меня мой психолог. И Суви тоже говорила, что это помогает. Но если размеренное дыхание и смогло несколько унять бешеный стук сердца, то с задачей вернуть мне ясность мыслей оно не справилось. Я и через минуту дыхательных упражнений чувствовала себя бесконечно потерянной. Я превратилась в какой-то комок противоречий. Не могла выделить ни одно конкретное чувство, эмоцию или ощущение. Даже самой себе не могла объяснить, что со мной происходит.
Я горько усмехнулась. Конечно, со мной происходило все то же, что и всегда, – разрушающее событие под кодовым названием «Дэниэл». Я не хотела думать о нем. Не хотела, но не могла не думать. Где он был? Как провел эту ночь? Это он впустил Беллу или она вошла сама? О чем он думал? Что хотел? Сколько еще собирался оставаться поблизости?
Я не знала ровным счетом ничего о его мотивах и взглядах. Вчерашняя ночь, хоть и стала во многом откровением, но не пролила и лучика света на картину наших отношений в целом. Я снова чувствовала себя так, будто Дэниэл играет со мной как кошка с мышкой. Точно так, как это было в Гштааде…
Ненавидя ту ужасную какофонию эмоций внутри себя, я заставила себя подойти к раковине и умыться. Я нарочно выбрала ледяную воду, чтобы немного привести себя в норму. Но решение было ошибочным. Холодная вода обожгла лицо, но вместо свежести принесла с собой воспоминание о вчерашней ночи, когда я плакала, и мое лицо прижималось к холодной груди своего вечного мучителя.
Холодно и влажно… Было как тогда.
Проклиная свою впечатлительность, я быстро скинула с себя футболку, которую Дэниэл дал мне вчера, и, избегая смотреть на нее, забросила в дальний угол ванной. Это было верхом безумства, но я как-то опасалась ее вида.
Тело не слушалось меня. Мои движения были резкими и угловатыми. Руки двигались, будто чужие. Ноги дрожали, а колени стали просто ватными. Я вытащила из пакета вещи. Сменила белье. Надела свитер и непослушными руками застегнула джинсы. Потом заплела волосы в косу.
Я была готова. Внешне я полностью преобразилась для ухода – это подтверждало собранное существо, глядевшее на меня из зеркала. Но внутренне… Внутренне я вся дрожала: сбитая с толку, растерянная, просто уставшая…
Конечно, мои чувства были не новы – я разрывалась между ненавистью к Дэниэлу, вызванной его способностью вышибать меня из колеи нормальной жизни, и самобичеванием за невозможность для себя противостоять этому разрушительному влиянию. Это была своего рода неизлечимая зараза – сколько бы времени не проходило и что бы ни происходило, в присутствии Дэниэла все мои защитные барьеры рассыпались, не имея сил выживать под напором атак болезни. Так случалось неизменно. Но сейчас ко всему этому привычному парализующему всю меня мальчишескому очарованию, которого и так было достаточно, чтобы привести меня в состояние тикающей бомбы, добавились его откровенные слова. Его пугающе прекрасные слова о том, что и ему было нелегко все это время. Что он тоже страдал, что он тоже потерялся, что он чувствовал себя одиноким, и несчастным, и проклятым. Что он тревожился за меня. Что он бежал от себя и от меня только потому, что был уверен – это для моего благополучия…
Это было просто абсурдно, но когда он говорил, я верила ему. Но самое ужасное было другое – то, что я чувствовала что-то вроде жалости к нему. Впервые поймав себя на подобном размышлении, я испугалась. Такое направление мысли было крайне опасным. Я просто не могла позволить себе такой слабости – жалеть его, забывая, что я пережила по его вине. Как будто «прости» может что-то изменить, стереть из памяти те мрачные дни, недели, месяцы, когда я как одержимая носилась за ним по свету, а он в благодарность только облил меня грязью…
Чувствуя грозящую мне опасность, я не позволила ему рассказать про Вольтерру. Ощущая душой и сердцем, что я уже смягчаюсь, что я уже готова, да что там, я горю желанием слушать его дальше, я прервала его рассказ.
Понимаете, есть вещи, которые нельзя простить или принять. То, что Дэниэл сделал со мной в Вольтерре как раз из их числа. Даже спустя месяцы, вспоминать то, что случилось там, было настолько болезненно, что я всячески избегала любого напоминания о том времени. Но этой рождественской ночью слушая, как он говорит – тихо, но с таким эмоциональным надрывом и печалью, - я понимала, что готова изменить своему убеждению. Я была готова позволить ему вскрыть раны Вольтерры. Но, к счастью, я вовремя спохватилась. Поняла, что боюсь даже не столько боли, которую вернут эти воспоминания, сколько того, что они не смогут вернуть ее. Лишь воскресят в памяти отрывки скитаний и слов, но силой каких-нибудь отговорок-извинений Дэниэла они перестанут вызывать такую сильную, колюще-режущую внутренности, выворачивающую наизнанку боль…
Это словно ты на все сто процентов уверена в чем-то, но когда наступает момент Х, ты теряешь убежденность, слушаешь аргументы и поддаешься на убеждение. И появляются сомнения, которые, в конце концов, полностью разрушают твою уверенность, даже если ты и была права изначально. В случае с Вольтеррой я просто не могла допустить этого. Она должна была остаться в моей памяти незамутненной извинениями Дэниэла. Она должна была остаться той же ужасной, грязной и постыдной страницей моей биографии, какой и являлась сейчас. Потому что пока это так, я могла сражаться за себя и противостоять любому, намеренному или нет, натиску Дэниэла.
Вольтерра – это все, что у меня было против него. И пусть моя гордость жаждала услышать извинения и объяснения Дэниэла, я понимала – для моего сердца и души это будет фатально…
Так, хватит об этом, приказала я себе. Встряхнула головой, отгоняя депрессивные мысли. Все это полнейшая чепуха. Я снова накручиваю себя понапрасну. Нельзя давать Дэниэлу и едким мыслям о нем въедаться мне в голову – этот путь ведет к очередному срыву, а я уже прошла пору срывов. Я должна оставаться здравомыслящей и отстраненной – это наилучшая форма общения с Дэниэлом.
Я еще раз взглянула на себя в зеркало, легонько похлопала себя по щекам, чтобы придать им естественный румянец, и открыла дверь, поспешив выйти из ванной.
Белла ждала меня в спальне.
- Если ты не против, остановимся позавтракать где-нибудь по дороге, – предложила она. Было очевидно, что маме не терпится уйти отсюда. Я не могла сказать то же самое о себе. Я все еще не знала, чего хочу, но пожала плечами, соглашаясь следовать за Беллой.
Она уже упаковала в пакет мое праздничное платье и туфли, так что я понимала, что когда мы уйдем, уже ничего не будет напоминать Дэниэлу обо мне. Я испытала мгновенную грусть от этой мысли, но тут же одернула себя – так и должно быть. Встретились – разошлись. Для нас с ним это был единственный возможный вариант. И все же… И все же я с тяжелым сердцем смотрела по сторонам, когда мы с Беллой покидали номер, а я оставляла позади себя воспоминания о событиях вчерашней ночи и ту снова возникшую близость между мной и Дэниэлом – не физическую, а скорее духовную, которая была неприемлема для меня всего сутки назад.
Я вздохнула. Наверное, вздох вышел очень грустным и многозначным, потому что Белла, до этого идущая впереди, остановилась, обернулась и взяла меня за руку.
- Это к лучшему, Ренесми, понимаешь? – тихо сказала она.
Я понятия не имела, понимает ли мама на самом деле, что сейчас со мной происходит, или действует интуитивно, но в который раз поразилась ее проницательности. Я не хотела, чтобы она тревожилась, поэтому я сбросила с себя унылый вид и попробовала улыбнуться.
- Да, конечно.
В лифте я смотрела в пол и кусала губы. В это время мою голову атаковали противоречивые мысли.
Почему у нас всегда все так? Почему у меня с Дэниэлом никогда не бывает все просто? Почему наши отношения всегда должны напоминать бесконечный заезд на «Американских горках»? Почти до небес вверх и с оглушительным треском вниз, до умопомрачения хорошо и до помутнения рассудка плохо, вселенская любовь и тут же опаляющая дьявольским огнем ненависть. И еще это вечное, тлеющее и изматывающее желание. Желание быть, дарить, обнимать, целовать, покорять, помогать, изматывать, понимать, умирать, отдавать, забирать, вынуждать, даровать, принимать, злить, распалять, играть, выручать. И потом любить. Только чтобы мгновение позднее снова ненавидеть. И так по кругу. До изнеможения. До одури. До захватывающей радости. До новой боли…
Вчера мы будто бы нашли компромисс, а сегодня он ушел просто так, не сказав ни слова. Вчера я будто бы была с ним спокойна, а сегодня без него я разваливаюсь на куски. Вчера мир казался враждебным, но полным, а сегодня – просто пустым…
Когда кабина остановилась на первом этаже, я первая вышла в холл. И тут все изменилось. Сердце-предатель в моей груди радостно подпрыгнуло. Я еще не видела, но уже ощущала его рядом…
Я остановилась, не заботясь о том, что подумает мама. Мои глаза лихорадочно обшаривали холл.
Дэниэл сидел в одном из кресел у ресепшена, и смотрел на меня, не отрываясь и не мигая.
Он был неотразим. Совершенно и бесконечно неотразим. Я почувствовала, как вспотели ладони, а в животе вспыхнуло тепло.
Наверное, по всем законам логики, мне нужно было просто кивнуть ему и пройти мимо. В конце концов, мы с ним давно чужие. Но я знала, что не смогу так. Я прекрасно понимала, что моих актерских способностей не хватит на то, чтобы изображать отчужденность или равнодушие, даже если я буду стараться изо всех сил. Просто потому, что вчерашняя ночь была. И она хоть что-то, да изменила в моем восприятии Дэниэла…
- Если ты хочешь попрощаться, ты можешь сделать это сейчас, - между тем тихо сказала Белла.
Я с благодарностью посмотрела на маму и кивнула, а потом сделала шаг по направлению к Дэниэлу. Он тоже будто услышал слова Беллы, потому что встал с кресла и не спеша пошел ко мне.
Мы встретились где-то посередине. Он – подтянутый и до безумия сексуальный. Я – робкая и абсолютно обычная. От внутренней борьбы, не прекращающейся во мне ни на минуту, или от его присутствия так близко, мне стало жарко, и дыхание участилось, но глаза все равно не могли оторваться от его точеного, ставшего таким родным и важным лица. Его прищуренные глаза тоже скользили по моему лицу, словно и он не мог наглядеться…
Внезапно наступившая тишина стала давить на барабанные перепонки. Моя грудь налилась томительной тяжестью. Когда я осознала, что со мной творится, то очень смутилась, и, хоть и отчаянно не желала начинать разговор первой, торопливо заговорила:
- Когда ты уезжаешь?
- Почему ты решила, что я уезжаю? – ответил он вопросом на вопрос, намеренно растягивая слова.
- А что тебе еще здесь делать? – я старалась говорить спокойно и невозмутимо, но в горле у меня пересохло и ногти вонзились в ладони.
- У меня могут быть незаконченный дела, - тихо сказал он. Мне показалось, что эти простые слова таят в себе очень глубокий и важный подтекст, но какой – осталось для меня загадкой.
- Я устала играть в эти игры, - со вздохом сказала я.
- Ты хочешь, чтобы я уехал? – с внезапной серьезностью спросил он, испытывающе глядя мне в глаза.
Я молчала, только неотрывно глядела на него и хлопала ресницами.
- Так хочешь? – с нажимом переспросил он.
Да! Воскликнула я мысленно. Я хочу, чтобы ты уехал и никогда не возвращался. Чтобы я больше не чувствовала себя такой слабой и несчастной, такой жалкой и отчаянной… Я пришла, чтобы сказать тебе прощай…
Но я не смогла произнести этого. Хотела, но не смогла.
Совершенно неожиданно на губах Дэниэла возникла улыбка. Робкая и теплая. Мое глупое доверчивое сердце дрогнуло, и кровь с огромной скоростью заструилась по жилам. Его таинственные золотистые глаза искрились ласковой насмешкой и теплом.
Боже… Я и забыла, что он может быть таким…
- Тогда я еще немного побуду здесь, - прошептал он.
Это звучало как обещание. Чувство надвигающейся катастрофы многократно усилилось.
Я облизала внезапно пересохшие губы.
- До встречи, Ренесми. Тебя ждет Белла.