Глава 13. Разрушение, пусть этот мир развалится

EPOV

Белла заснула, истощенная от непрерывной ночной истерики. Ее голова покоилась на моей груди, а горячее дыхание, срывающееся с губ, согревало мою холодную кожу. Ее слова прошлой ночью заставили меня захотеть вернуться домой, просто чтобы унять ее страхи. Эммет был в порядке, но Белла считала, что вина за его травмы целиком лежит на ней.
Моя рука бродила по прикрытой тканью коже, аккуратно убирая непослушные локоны с плеч. Ее дыхание было ровным, но я чувствовал, что мой ангел пробуждается от своего сна, лежа у меня на груди. Мягкий стук в дверь комнаты оторвал меня от созерцания Беллы.

- Папа? - тоненький голосок Либби раздался в пустом коридоре, прозвучав эхом в моей комнате. Аккуратно переместив Беллу со своей груди на кровать, я опустил ноги на пол. Когда я распахнул дверь, увидел Либби, прижимающую к груди свое светло-желтое одеяло.
- Что случилось, малышка? - обливаясь слезами, она протянула завернутые в одеяло ручки в мою сторону.
- Рука, болит, папа. - Либби продолжала протягивать скрытые одеялом ручки, ожидая, когда я возьму ее на руки. Дочка захныкала, поскольку движение потревожило ее травмированную руку.
Идя по коридору, я поцеловал Либби в растрепанные после сна волосы, когда она положила голову мне на плечо. Ее голос был приглушен, но я мог чувствовать улыбку своим плечом: - Мама?

- Привет, тыковка, - голос Беллы прозвучал утомленно. Когда я посмотрел на нее, увидел, что ее глаза были красными, а на нежной коже проступили темные круги. Стоя перед холодильником, я открыл стальные двери, протягивая руку за молоком.
- Либби, дорогая, тебе необходимо есть больше, пока ты принимаешь эти лекарства. Чего бы ты хотела? - я устроил свою сонную дочь на столешнице, а сам убедился, что мое тело находится прямо перед ней, так что она не смогла бы упасть.
Либби выпятила подбородок и посмотрела задумчиво, решая, какую еду она хотела бы вместе со своими лекарствами: - Как насчет картофельного пюре?
Белла хихикнула с того места, где стояла, ее руки были скрещены на груди будто в защитном жесте. Я кивнул, оттянувшись к шкафчику над головой Либби. Моя рука быстро двигалась внутри темной полки, пытаясь найти упаковку картофельного пюре.
Либби ухватилась за мой локоть и слезла со столешницы, и я подхватил дочь, чтобы убедиться, что она не упадет. Уголком дверцы я прижал себе палец и зашипел от боли, когда проступила кровь. Незначительная травма, если сравнить с тем, как пострадала Либби.
Быстрый топот ног раздался позади меня, когда я опустил Либби на пол, строго смотря на нее. Она отлично знала, что нельзя соскакивать со столешницы, и это движение озадачило меня. - Стой здесь, пока я не разрешу тебе уйти, понятно?

Моя дочь, устыдившись, отвела глаза, и когда Белла направилась в ее сторону, я щелкнул пальцами: - Белла, она должна остаться здесь. И она прекрасно об этом знает.
Белла проигнорировала мои простые указания и подняла мою дочь на руки, шепча успокаивающие слова. Моя челюсть сжалась, но я промолчал, не желая, чтобы Либби думала, что мы с Беллой ругались.
Я схватил кастрюлю, в которой смешал масло, воду, соль и молоко. Захватив соус с другой стороны холодильника, я поместил часть его в другую кастрюлю. Я был зол тем, что Либби и Белла сидят в гостиной и смотрят телевизор в половину четвертого утра. Я ощущал безнадежность.

Ни одна из них не послушала меня. Что я должен был сделать, когда они обе проигнорировали меня. Как только смесь закипела, я добавил картофель, медленно помешивая его. Когда все было готово, я выложил еду на тарелки, все еще не разжимая челюсть.
Когда я заговорил, мой тон был сухим: - Еда готова.

BPOV

Он был расстроен, и я понимала почему. Наверное, это было связано с последними напряженными событиями. Его дочь пострадала, а друг оказался в больнице, не говоря уже о том, что он уже как и я понимал… находиться рядом со мной небезопасно ни ему, ни его семье.
Да, все это было понятно и оправдано, но не было никаких оснований для его злости на то, что я забрала его дочь, когда та больше не хотела сидеть на столешнице в три или сколько там, черт возьми, утра.

Я взяла Либби за руку, пока мы шли в столовую, и помогла ей забраться на стул. Я заняла место рядом с ней и убрала волосы с ее лица, чтобы она могла лучше рассмотреть содержимое своей тарелки. Она улыбнулась мне, сияя всеми своими зубками прежде, чем погрузила свою вилку в еду. Я улыбнулась в ответ, но знала, что эта улыбка не затронула глаз, потому что я не была счастлива. В тех трех словах, что сказал Эдвард, я смогла расслышать рушащийся у моих ног мир.
То, как он щелкнул в мою сторону пальцами, словно я была собакой или кошкой, или какой-то еще дрессированной домашней зверушкой, заставило меня впиться в него взглядом, ожидая, что он воспламенится. И я действительно сверкала глазами в его сторону, пока поднимала беспомощного ребенка на руки, но он, к сожалению, был слишком озабочен, чтобы заметить это. Я бы хотела, чтобы он это увидел. Чтобы он понял, что я не та, кем он может командовать. Он не был главой этой семьи. И Либби может быть его дочерью, но именно от нее я получила это имя – «мамочка». Она назвала меня так, потому что я была там. Я могу не быть ее матерью, но меня, безусловно, считали таковой. И я не могла быть там и не реагировать на ее боль, даже если причина была в ее отце.
И были еще эти три слова, после которых, как я знала, должно было что-то случиться. Это не исчезнет просто так. Было что-то, что должно было изменить то, кем мы являлись. Что повлияет на нас троих, но что это может быть? Я не была уверена, потому как не знала еще степень его гнева.

Я посмотрела на утомленную Либби и Эдварда, который прислонился к кухонному шкафчику, сложив руки на груди и сжимая челюсть. Что ж, более чем говорящий жест на данный момент. Всем своим видом он сейчас демонстрировал, что закрыт от всего. От меня, от Либби, от мира, от всего, кроме его гнева и темперамента, которые сейчас ясно проявлялись в его позе.
Взгляд его гневных глаз, сейчас направленный на меня, показывал, что он все еще зол на меня, отчего мне захотелось расплакаться. Он никогда раньше не смотрел на меня подобным образом. Я была уверена, что если бы на моем месте сейчас был кто-то другой, то непременно испугался бы, но не я. Я должна держать себя в руках, я обязана сделать это, чтобы противостоять человеку, которого люблю.
Его взгляд не дрогнул, когда я посмотрела на него, ощущая, что с минуты на минуту могу заплакать. Я дышала через нос и старалась выглядеть спокойной, сосредоточив слух на шуме, что создавала вилка о небольшую тарелку, из которой ела Либби.
- Я закончила, мамочка, - сказала Либби, заставив меня оторвать глаза от любимого и повернуться к ней. Она с гордостью улыбнулась опустевшей тарелке и посмотрела на меня, потом перевела взгляд на отца и опять вернулась ко мне. - Мама, а почему папа выглядит таким сердитым? - спросила она, и глаза ее заблестели от начинающих появляться слез.
Я положила руку на мягкую кожу ее щеки. Потом я схватила свою тарелку и, как только встала, поцеловала Либби в лоб. - Я люблю тебя, солнышко, - сказала я ей, не зная, чего ожидать, когда мы с Эдвардом останемся наедине.

Она не сказала ничего в ответ. Забрав ее тарелку, я отправилась на кухню, ощутив боль в груди, когда Эдвард направился к Либби, как только я приблизилась к нему. Пока я мыла посуду, он давал ей лекарства на ее теперь уже полный желудок.
Пока мои руки автоматически милы посуду, голова казалась совершенно пустой. Я не думала, вместо этого двигалась как робот, запрограммированный на определенные действия, основанные на инстинктах. Я делала каждое необходимое движение. Я открыла шкафчик, прикоснувшись большим и указательным пальцами к металлу, и запомнила это чувство. Я поставила кастрюлю в шкаф и повернула ручку, чтобы она поместилась внутри.
Тщательное выполнение всех этих привычных действий было единственной вещью, на которую я была способна. Эдвард уже укладывал спать Либби в ее комнате, и она крикнула мне пожелание доброй ночи, которое я возвратила не громче чем шепотом.
Я закрыла кухонный шкафчик, поскольку услышала, что Эдвард закрывает дверь в комнату Либби, а его обычно легкие беззвучные шаги теперь казались почти топотом в тишине кухни. Когда шаги смолкли, я глубоко вздохнула прежде, чем повернуться к нему.
Он стоял со сложенными на груди руками, глубоким осуждением на лице и строго смотрел на меня. Весь его облик источал покровительство, словно он собирался отчитывать ребенка, что наелся печенья перед обедом.

- Не хочешь рассказать мне, что, черт возьми, это было? – спросил он, выражение его лица не изменилось, когда он прислонился к стойке рядом со столешницей.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - также холодно сказала я в ответ.
- Ты знаешь, о чем я, Изабелла.
- Ты имеешь в виду способ, которым я успокаивала нашу дочь после того, как ты заставил ее расплакаться? Или ты говоришь о том моменте, когда щелкал в мою сторону пальцами, словно я дрессированная собачка? - с ядом проговорила я.
- Мою дочь, - поправил он, заставляя мое сердце остановиться.
- Прости, что?
- Элизабет моя дочь. Я тот, кто заботится о ней, тот, кто воспитывает ее. Тот, с кем она делит ДНК, — пояснил он, будто я была несообразительным ребенком.
- Но я ее мама, - сказала я больше для себя, чем для него.
- Нет. Ты замена. Ты не ее мать.
Мое сердце разбилось в тот же миг. Он говорил со мной так, словно я была Кармен, которая вернулась, чтобы отобрать у него Либби. Я же была женщиной, которую он — предположительно — любил, той, что любила его дочь, заботившейся о них обоих. И сейчас он убил почти все мечты, что зарождались во мне в последнее время.
Я даже не пыталась бороться со слезами, которые уже побежали по лицу. Я хотела с ним бороться, кричать, причинить ему такую же боль, как ту, что он причинил мне. Но не было ничего такого, что я могла бы сказать, чтобы разбить его сердце так, как он поступил с моим. Несмотря на все это, я решила сделать единственное, о чем могла сейчас думать.
- Я ухожу, - произнесла я, благодаря Бога, что мой голос не сломался.
Это сломило его твердость, руки упали по сторонам, а на лице начали проявляться хоть какие-то эмоции. Он протянул руки, как будто собирался прикоснуться ко мне, на что я инстинктивно подняла руки в ответ, покачала головой и прошла мимо него. В нашу спальню.

Я отказалась смотреть на кровать, когда оказалась в комнате, и даже не потрудилась закрыть за собой дверь, поскольку слышала его шаги и понимала, что он придет в любом случае. Вместо этого я вытащила спортивную сумку и начала бросать в нее свою одежду.
- Белла... пожалуйста… - начал он, и я знала, что он собирается сказать. Он собирался извиниться. Он собирался сказать, что потерял контроль над собой и очень сожалеет, что сорвался на мне.
Он собирался сказать, что любит меня.
Я знала, что если позволю ему говорить все эти вещи, то поверю в них. Я не была точно уверена, насколько были бы верны его слова, но я уверена, что в них был хотя бы намек на правду.
Но если быть откровенной, черт, это было больно. И я знала, что если бы мы и дальше были бы вместе, если бы мы закончили нашу поездку на Гавайи и вернулись домой, то я никогда не смогла бы сделать то, что должна. Я не смогла бы внезапно разбить сердце Эдварду (или свое). В эту ночь Эдвард, даже не предполагая об этом, дал мне оружие. Я должна была сделать это сейчас, ведь была уверена, что никогда уже не буду достаточно сильной, чтобы сделать это еще раз.
- Я ухожу, - сказала я, пряча от него свое лицо, чтобы он не мог заметить, сколько боли мне причиняют собственные слова.

- Не будь смешной, куда ты пойдешь? – спросил он меня мягким, взволнованным голосом.
Я сжала губы и задышала через нос, чтобы воспрепятствовать рвущимся рыданиям. – К Элис и Джасперу, возможно, к Джейкобу. Я не знаю, но это не имеет значения. Я не могу находиться здесь.
У меня было желание вытереть рукавом нос, но я не хотела становиться ребенком в его глазах.
- Белла, пожалуйста, ты не можешь уйти, - изрек он, и когда я встала, то не смогла посмотреть ему в глаза. Он сделал несколько шагов в мою сторону, и его аромат сокрушил мои чувства.
Этот запах вернул мне воспоминания о том, как он раньше обнимал меня, как любил. И сейчас я уже не могла бороться с рыданиями, срывающимися с губ. Его руки немедленно потянулись вперед, чтобы обнять меня, и на мгновение я растворилась в нем. В моем Эдварде. Это было так прекрасно, быть рядом с ним, в его объятьях, как будто он был частью меня.
Но чем дольше он оставался рядом со мной, тем в большей опасности они с Либби находились. Я должна была сделать это сейчас, чтобы обезопасить тех, кого люблю. Я должна была позволить им продолжать жить своей жизнью и попытаться быть нормальной счастливой семьей. Чтобы не было волнений о разрушенном доме или снимках, сделанных во время прогулки в парке; я должна оставить их, чтобы защитить.
Я отстранилась от Эдварда и встретилась с его зелеными, обычно искрящимися глазами, которые сейчас были тусклыми и блестящими.

- Я должна уйти. Я люблю тебя, - промолвила я, целуя его в щеку.
Он не последовал за мной, когда я взяла свою сумку и направилась к двери. Он не позвал меня. Он не сделал ни одной из тех вещей, которые сделал бы человек, от которого уходила любовь всей его жизни. Вместо этого он стоял молчаливый и неподвижный, пока я доставала свой телефон и вызывала такси.
И когда я вышла за дверь и спустилась на подъездную дорожку, я могла думать только о том, что мир, которого я так желала, разваливался на части. Разрушение: что ж, пусть этот мир развалится

EPOV

Она оставляла меня. Она больше не могла быть с нами и уезжала. Я продолжал сглатывать, пытаясь помешать распространению боли. Моя щека все еще горела он прикосновения ее мягких, теплых губ. Губ, прикосновение которых я никогда не смогу ощутить вновь. Я не смог помещать ей уехать точно так же, как когда-то не смог остановить Кармен.
Джейкоб. Она собиралась к Джейкобу, который будет утешать и успокаивать ее, в то время как я оставался здесь, лишенный всякой надежды. Ничего уже никогда не станет хорошо в моей жизни, моя жизнь была кончена.
- Папа? – Либби стояла у моих ног, ее глаза были уставшими от того, сколь мало ей удалось поспать в эту ночь. Я поднял ее с пола и, прижав своего ребенка к себе, не уверенный в том, что именно должен ей сказать. Две матери оставили ее. Та, которую она никогда не знала, но стремилась увидеть и та, которую она знала и обожала.
- Да, Либби? – она могла абсолютно точно сказать, насколько расстроенным я был в данный момент, у нее была интуиция Беллы. Ее ручка потянулась вперед и проследила дорожки от слез на моих щеках. Я чувствовал себя слабым, словно уже ничего и никогда не будет нормально в моей жизни.

- Куда ушла мама? – Либби убрала назад волосы, что попадали мне на глаза, и я почувствовал, как крошечные губы прижимаются к моему теперь уже липкому лбу. Я глубоко вздохнул и, вздрогнув, закусил губу, пытаясь придумать, как разъяснить все случившееся своему четырехлетнему ребенку.
- Мама ушла, солнышко, - ее губы уже не касались моей кожи, поскольку она отодвинула голову, чтобы снова посмотреть мне в глаза. Я мог сказать, что она не понимала того, что Белла ушла навсегда. Она пыталась, но не могла осознать происходящее в полной мере.
- Когда она вернется? – мое дыхание было поверхностным, пока мой разум начал защищаться от эмоционального удара, который был только что нанесен мне. Белла ушла и больше не вернется. Я облизал внезапно пересохшие губы, не желая говорить, зная, что мой голос будет хриплым.
- Она не вернется, букашка Либби. Твоя мама должна была уйти. Она любит тебя, дорогая, но она больше не любит папу.

Ее глаза наполнились слезами, и я почувствовал ее резкую попытку вырваться из моих объятий. Либби удалось выскользнуть из моих рук, и она побежала. Во время бега она кричала и звала маму. Но Беллы там не было, и отчаяние Либби разбило мне сердце.
Маленькие ножки дочери согнулись, когда она искала свою мамочку под своей кроватью, как будто это было каким-то кошмарным сном, и Белла просто играла в прятки. Но это был не сон, любовь всей моей жизни исчезла, и это была моя вина.
Той ночью я заказал билеты на самолет. Домой, к нашей прежней жизни. Либби была тихой, это уже была больше не моя маленькая игривая девочка. Белла забрала индивидуальность Либби с собой, и за это я никогда не смогу простить ее.
В глубине души я знал, что если когда-нибудь снова увижу Беллу, то немедленно прощу ей все, лишь бы снова увидеть ее великолепную улыбку. Почувствовать ее губы своими, ее тело прижатым к моему, когда мы двигаемся вместе. Страсть в ее глазах, когда она достигает оргазма подо мной, и огонь в моих, когда я нежно поцелую ее, обнимая после наших занятий любовью.
Я нес Либби через переполненный аэропорт, пробираясь через толпу людей. Пары, держащиеся за руки, смеющиеся над глупостями, которые они бормотали друг другу, семьи, опаздывающие на свои рейсы, потому что один из детей не смог найти свою обувь…

Мои родители стояли у ворот, рука отца покоилась на талии моей матери. Либби улыбнулась, когда увидела их, и я опустил ее на землю. Она бежала прямо в руки моего отца, крепко обнимая его. Мне было жаль, что мне уже не четыре года, и я не мог так же броситься в объятия родителей. Руки, к которым я стремился, исчезли, уступив место желанной и недосягаемой женщине, о которой я мог только мечтать.
Эсми обняла Либби после того, как она выпустила из объятий своего дедушку. Я закинул наши сумки на плечо и направился на автостоянку. Мой отец потянулся ко мне, чтобы прикоснуться, но я стряхнул его руку. Я не имел права на утешение; я позволил ей выскользнуть у меня сквозь пальцы.
Когда мы достигли автомобиля, я все еще молчал. Мой язык казался слишком тяжелым, а Либби устроила голову на моих коленях, пока мои родители везли нас домой. Эсми вышла из автомобиля и помогла выбраться Либби. После того как они обе вошли в дом, Карлайл развернулся ко мне лицом, требуя объяснений. Но это было одно из тех времен, когда я не хотел, чтобы меня утешали. Когда начнутся вопросы, я просто оборву его.
- Эдвард, что произошло? – его тон был мягким, убеждая меня сказать ему все, что я чувствовал, но если бы я начал, то не смог бы остановиться.
- Она уехала. Конец, – я повернул ручку и толкнул дверь, но мой отец был быстр. Он расстегнул ремень безопасности и был рядом с моей дверью раньше, чем я успел встать.
- Эдвард, это поправимо, ведь вы с Беллой созданы друг для друга. – Я фыркнул, неистово качая головой.

- Да, папа, точно также как я и Кармен были созданы друг для друга. Смотри, куда привели меня эти отношения.
- У тебя есть Элизабет. Кармен могла быть не идеальной женщиной для тебя, но она подарила тебе дочь.
Я не мог сдержать гнев в собственном голосе.
- Да, папа, дочь, которую она презирала каждую секунду своей беременности. Дочь, которая заставила ее ненавидеть меня.
Карлайл схватил меня за подбородок и сжал, его карие глаза полыхнули.
- Не смей вести себя так, словно ты недоволен рождением Либби, потому что если ты сделаешь так еще раз, ты мне не сын. Что эти женщины сделали тебе, Эдвард? Ты – это ты, ты был собой до Кармен, и до Беллы. Ты сможешь быть самим собой и без них. Ты не нуждаешься в них.
- Как ты не нуждаешься в маме? Ты чертовски хорошо знаешь, насколько она тебе необходима, поэтому не стой здесь и не говори мне, что я не нуждаюсь в Белле. Она — моя жизнь, и ты не понимаешь этого. Я понимаю, что мы знаем друг друга не очень долго, но я хотел жениться на ней. Сделать ее матерью Либби. Но я испортил все, и не могу это исправить. Она оставила меня, точно так же, как и Кармен.

Мой отец сделал шаг назад, и я прошел мимо него, оставляя чемоданы в машине. Губы Либби дрожали, когда я вошел в дом, но при звуке ее хныканья моя напускная твердость рассыпалась. Либби была тем, что было важным для меня, и я сделаю все, чтобы она оставалась со мной.
- Что случилось, милая? Пожалуйста, скажи мне, - ее тело дрожало, а слезы катились по щекам. Она выглядела так, словно задержала дыхание. Я нежно гладил ее спинку, надеясь, что успокаивающие движения помогут ей выпустить воздух из легких.
Но как только воздух вышел из легких, тихий отчаянный голос Либби разбил мне сердце.
- Моя настоящая мама ненавидит меня?
Она слышала весь мой разговор с отцом; и сейчас чувствовала себя потерянной. Либби никто и никогда не собирался говорить, почему ее настоящая мать ушла, никогда. Она прижалась ближе ко мне и боль слезами пролилась по ее щекам. Я не мог лгать своей дочери, так что я прижал ее еще ближе к себе, укачивая своего ребенка. Ей не нужен никто другой, ей нужен только я.
Слова, которые выкрикнула Либби, окончательно добили меня.
- Это твоя вина, папа! То, что мама уехала, ТВОЯ ОШИБКА! ТЫ КРИЧАЛ НА НЕЕ! ОНА ОСТАВИЛА МЕНЯ! ЭТО ТВОЯ ВИНА!
Либби оттолкнула меня и побежала к своим бабушке и дедушке, после чего я ударил кулаком по полу. Я был одинок и беспомощен. Моя дочь не хотела меня, Белла не хотела меня, да и я сам уже не хотел себя.

Следующие несколько дней можно описать не иначе, как ад. Либби жила у моих родителей, а я провел эти дни, отвергая самого себя. Было желание умереть, потому что вне зависимости от того, что я сделал бы, ни одна женщина никогда не захочет быть со мной. Я никогда не смогу быть достаточно хорош для любой из них, потому что всегда будет кто-то лучше.
Я думал о том, чтобы навестить Эммета, но его травмы были последствием моей неспособности быть телохранителем Беллы. Я позволил своим чувствам помещать защищать Беллу и людей, которыми она дорожила. Не удивительно, что она оставила меня. Я даже не был уверен, что Розали и Эммет хотели бы меня видеть, ведь я был виноват в том, что Белла расстроена.
Очевидно, мой лучший друг посчитал, что его вмешательство необходимо, и мы начали медленно выбираться из того, что стало моим персональным адом, моим чистилищем. Я никогда не знал, что Лиам может быть таким заботливым, и кажется, он был единственным, кто волновался обо мне, кроме его жены.
Хизер принесла Бреннора, но от этого мне стало только хуже. Я скучал по своей дочери, но я провалился как отец, я провалился как любовник. Я провалил все в этом мире, и ничто не могло исправить того, что я чувствовал по отношению к себе, за исключением одного человека. А она ушла навсегда.
...

Прошел уже целый месяц с того времени, как Белла оставила меня, и я до сих пор не слышал ничего ни от нее, ни о ней. Я старался не читать газеты, потому что те небольшие лакомые кусочки информации о ее фильме с Джейкобом Блэком поглощали меня, разрушая концентрацию на том, что действительно имело значение. Либби.
Моя дочь давно простила меня, но я мог сказать, что она жаждала возвращения Беллы так же, как и я. Что-нибудь, что напоминало ей о Белле, было тут же убрано с полки и сохранено в коробке. Коробке, которую она делала вместе со своей мамой. Фотографии нашей последней ночи вместе тоже были в той коробке, и я видел, что Либби рассматривала их и гладила лицо своей мамы каждую ночь перед тем, как заснуть.

Она разговаривала с фотографией, словно Белла могла ее слышать, и она всегда говорила маме, что любит ее. Когда моя дочь молилась на ночь, она просила, чтобы ее мамочка вернулась к ее папе, потому что мы нужны друг другу, и Либби нужна ее мама. Но было бы хорошо, если бы Белла вернулась не только из-за меня, потому что я был слишком расстроен.
Ночи Либби состояли из того, что около полуночи она забиралась ко мне в постель, чтобы рассказать о своих снах. В них Белла разговаривала с ней, говорила, что скучает по ней, но Либби никогда не могла ответить. Потому что Белла исчезала.
В эти ночи я прижимал дочь близко к себе, пока она плакала, а позднее засыпала. И я мечтал о том, чтобы любовь всей моей жизни лежала с другой стороны и могла утешить нашу дочь. Я сожалел о том, что назвал Либби своей, как только понял, что сделал. Это были слова, которые закончили наши с Беллой отношения, и я никогда не смогу сделать что-то, чтобы исправить это.
Мой отец разговаривал со мной о возвращении в медицинскую школу, мне оставалось отучиться еще несколько семестров до ее завершения, и тогда я мог бы вновь вернуться к медицине. С таким замечательным наставником, как он, я бы быстро вспомнил забытую информацию.
Ночи я тратил на изучение, потому что не желал видеть лицо моего ангела во сне. Большинство из них было о том, что я позволял Белле уходить, когда должен был пойти за ней.

Вернувшись домой с учебы, я заметил незнакомый автомобиль на своей подъездной дороге и направился к двери. Моя челюсть отвисла, когда я увидел ее. Она была так же красива, как и тогда, когда оставила меня, но что-то изменилось.
То, как она держалась рядом с дочерью, бормоча что-то, что заставило Либби смеяться, поразило меня. Светло-коричневые волосы, большие красивые глаза, фигура, которую она никогда не утрачивала, все это заставило меня остановиться и смотреть. Ее улыбка и раньше завораживала меня, и этот раз не стал исключением.
Она подошла ко мне, проводя рукой по линии моей челюсти и щеке.
- Привет, Эдвард.
Ее голос окутывал меня в сети, которые я никогда и не забывал, и мои руки потянулись вперед, чтобы устроиться на ее талии.
- Здравствуй, Кармен.

BPOV

Когда я, все еще одетая в халат, забралась в такси, то едва ли замечала водителя, который спрашивал, куда меня вести. Я все еще сидела с опущенными веками, думая, что это остановит слезы, когда называла ему адрес Джейкоба. Действительно, к кому я еще могла обратиться? Я не могла принести ту чуму, что преследовала меня, к Джасперу. Я не хотела навязываться и мешать их с Элис отношениям, хотя они и убеждали меня в обратном.
Нет, с Джейкобом было безопасно. Он был способен противостоять тому, что могло случиться на нашем пути. И у Джейка не было ребенка, который будет вовлечен во все это. И, насколько я могла судить, так или иначе, но на Гавайях никого не было.
Он жил неподалеку от того маленького домика, который должен был быть только моим. Его дом, как и мой, находился в непосредственной близости к океану, белоснежный с цветочными горшочками на деревянном крыльце. Я отдала таксисту деньги, забрала сумку и вышла. Я смотрела на дом, который выглядел как мой, и вытерла глаза рукавом белого пушистого халата, пытаясь заставить выглядеть себя лучше, хотя и знала, что мое лицо было измазанным, а нос красным.

Я услышала, как автомобиль отъехал, и обнаружила, что немного раздражена тем, что он умчался, едва я вышла из машины. Не подумав о том, что сейчас только четыре утра, оставил женщину в банном халате в одиночестве. Эдвард никогда бы так не поступил...
Я попыталась отогнать эту мысль, но недостаточно быстро, поскольку слезы уже заскользили по щекам, а губы задрожали в память о том, что я имела и только что потеряла. Выброшенная. Но я не могла думать об этом таким образом. Я сделала это для них. Для Либби, для Эдварда, для Эсми и Карлайла. Так было лучше для них.
И он не пошел за мной.
Я вдохнула, но это прозвучало так хрипло, как будто я билась в конвульсиях минуту назад. Я еще раз вытерла лицо влажным рукавом и пнула камешек под ногами, когда направилась к двери.
Я смогла постучать только один раз, прежде чем ноги подкосились и я, рыдая, положила голову на колени. Я оставила его. Все действительно закончилось. Ничего не осталось у меня от Эдварда. Это было почти так, будто его никогда и не было со мной. Только еще хуже. Я уже почувствовала вкус совершенства. Как будто я взяла только кусочек запретного плода и позволила ему уплыть. Но привкус все еще оставался на моем языке.

- Белла? О Боже, Белла, - проговорил Джейк прежде, чем его руки обняли меня. Мы просидели так некоторое время. Постепенно мне становилось легче, пока он обнимал меня, позволяя мне рыдать в его голую грудь и покрывать ее слезами. Он не задавал вопросов, просто держал меня, и это было действительно тем, в чем я нуждалась в этот момент.
Я вдыхала его аромат. Он не пах, как Эдвард, и за это я была бесконечно благодарна. Джейкоб пах лесом. Чистотой, и я просто хотела затеряться сейчас в этом лесу. И он позволял мне это.
В конечном счете, мои глаза закрылись, и я резко упала в теплые объятья Джейкоба. Той ночью мне снился сон. Я помню это так отчетливо, потому что это изменило мою точку зрения. Это заставило меня полагать, что, несмотря на то, насколько я хотела вернуться к Эдварду и, упав на колени, просить, чтобы он забрал меня, я не могла.
В моем сне Эдвард и Либби были на небольшом лугу, заполненном полевыми цветами. Солнце, проникающее сквозь кроны деревьев, делало разлетающиеся белые шляпки одуванчиков похожими на снег. Они бегали и смеялись, и этот звук был действительно волшебным. Самая прекрасная мелодия из всех, что я когда-либо слышала. Это было похоже на то, как если бы кто-то разлил полную бутылочку счастья над этим небольшим лугом.

Когда я проснулась, то знала, что улыбаюсь, а по лицу стекают слезы, поскольку сердце больно сжималось. Они были без меня. В безопасности. Счастливы.
Когда я направилась умывать лицом в очередной раз за это утро, то поняла, что нахожусь уже не на крыльце с Джейкобом. Я осмотрелась и поняла, что лежу в постели с коричневыми простынями, которые были настолько красивы, насколько и мужскими. Белый и коричневый создавали мягкость и привлекательность обстановки.
Я опустила ноги с кровати, прижавшись кончиками пальцев на мгновение, ожидая почувствовать холодный пол под ними, прежде чем полностью ступить на пол и найти своего друга. Мне не пришлось долго искать его; он лежал на диване в гостиной, его огромные ноги свисали с подлокотника дивана, а рука накрывала глаза. Его рот был открыт и время от времени сквозь него вырывался самый раздражающий звук, который я когда-либо слышала.

Когда я посмотрела на своего друга, то подумала, что придет время, когда я должна буду оставить и его? Оставить Элис и Джаспера? Оставить всех, пока не останусь в одиночестве, и тот, кем бы он ни был, кто хотел причинить мне боль, наконец-то сделает это? Я надеялась, что нет.
Дни шли, и начались съемки. Я могла быть почти нормальной перед камерой и командой (не нужно волновать еще и их). Но как только камера выключалась, все это уходило от меня. Я больше ничего не чувствовала. Я больше ничего не делала.
Каждый день мы с Джейкобом просыпались, спокойно общались за завтраком и уезжали. Я была притихшей, пока Элис делала мне прическу и макияж. И тогда я уже больше не была Беллой Свон. Я старалась превратиться в свою героиню, старалась стать ею, насколько могла, потому что знала, что ее жизнь лучше моей. Она все равно останется с человеком, которого любит. В кино всегда так.
Но моя жизнь не была такой уж предсказуемой. Она была похожа на фильм со сценарием, проблемы которого нельзя было разрешить в течение двух часов. Моя жизнь была ничем по сравнению с фильмом, в котором я снималась. Моя жизнь была холодной и пустой. У меня были друзья, но этого было недостаточно.

Каждую ночь после съемок Элис, Джаспер и Джейк говорили, что собираются прогуляться и хотят, чтобы я пошла с ними. Я не была глупа и понимала, почему они это делают. Они хотели, чтобы я была с ними, попыталась быть такой, как прежде.
Но я изменилась.
Я не могла веселиться, зная, что дома Эдвард был с Либби. Я постоянно думала о них. За этот месяц не прошло и дня, когда я не задавалась вопросом о том, чем они занимались. Насколько подросла Либби? Выпали ли у нее еще зубки? Она встретила нового Джей-Джея? И, конечно, об Эдварде. Возвратился ли он в спецназ? Встретил ли он кого-то? Искал ли новую маму для Либби.

Либби заслужила маму. У нее должна быть женщина, которая сможет обнять ее и рассказать те вещи, которые может только мама. В то время как остальные отсутствовали, я сидела на стуле и думала об этом. Я хотела быть этой мамой. Я хотела быть там, чтобы делать все те мелочи. Когда ей понадобится первый лифчик, когда она должна будет узнать о сексе, когда она будет ложиться спать после своего первого свидания, я хотела быть там. Я хотела быть той, кто сможет рассказать все те небольшие вещи, которые сможет рассказать только другая женщина. Я не могла даже представить, как Эдвард пытается объяснить подросшей Либби как пользоваться тампаксом…
Эта мысль заставила меня застыть, когда я посмотрела на календарь, что висел на дверце холодильника. Не может быть. Я отсчитала дни и недели с последнего раза…
Мое сердце застучало настолько быстро, что я подумала, оно выпрыгнет из моей груди прямо на кафельный пол. О Боже!

Конец 13 главы