Каким чудом ей удалось добраться до больницы, никого не сбив и ни во что не врезавшись, было одному небу известно - Элис была так сосредоточена на ожидающем ее разговоре, что в ее мыслях не осталось места совершенно ни для чего, и уж тем более не для такой прозаичной вещи, как правила дорожного движения.

В больнице в ее сторону не оборачивались разве что пребывающие в коме пациенты: со своей внушительных размеров музыкальной ношей, тревожно спешащая, словно на самолет или поезд, нелепо одетая, Элис наверняка производила более чем странное впечатление. У самой палаты Джаспера она остановилась в нерешительности. Приготовленный ею подарок никак нельзя было с видом фокусника извлечь из кармана или показать из-за спины. Поэтому, немного помедлив, Элис открыла дверь, но не стала входить, а остановилась в дверном проеме, прислонившись к стене, придерживая гитару в вертикальном положении вне пределов видимости. Джаспер, стоявший у окна палаты, опираясь о подоконник, обернулся на звук открывшейся двери и замер, на фоне белого прямоугольника окна кажущийся застывшим темным силуэтом, как на старинной гравюре. Против света Элис не могла разглядеть, с каким выражением он смотрел на нее - очень долго и молчаливо. А когда он наконец заговорил, его голос прозвучал так надломленно и глухо, как будто вслед за костями он переломал в себе еще что-то намного более важное.

- Ты все-таки решила вернуть мне мою рубашку? - спросил он, заметив, во что она была одета.

Элис быстро опустила голову, осматривая себя, на секунду даже удивившись этому вопросу и собственному виду, его вызвавшему.

- Не сейчас. У меня нет ничего другого с собой, - она пожала плечами и застенчиво улыбнулась.

Джаспер, кажется, тоже улыбнулся.

- А жаль - от такого зрелища слепой парень из соседней палаты, может, прозрел бы!.. - рассеянно сказал он.

- Причем здесь он? - неожиданно легко вступив в эту игру, спросила Элис. - А твоему выздоровлению это помогло бы? - она чуть потупилась, пряча глаза от солнца и пуская в ход кокетство, это последнее остававшееся у нее оружие.

- Это деловое предложе...? - начал было Джаспер тем же светски-веселым тоном, но вдруг сам себя перебил и покачал головой: - Черт, о чем мы говорим?.. Почему ты тут? Ты разве не должна быть на выпускном?

- Странный вопрос, - хмыкнула она. - Если бы я была на выпускном, ты бы не задвавался вопросом: "Разве она не должна быть здесь?". - Эта тактика уклонения от ответов помогала Элис тянуть время в поисках подходящего момента для того, чтобы вручить Джасперу подарок в виде гитары и безлимитного права на ее прощение, кажется, на всю оставшуюся жизнь.

Ее вопрос явно поставил Джаспера в тупик. Она видела, как он нервно постукивает по подоконнику пальцами здоровой руки, решая, что ответить.

- Ты и не должна быть здесь, - наконец сказал он, оседлав второго своего любимого конька - этот несносный тон напускной скромности и удивления, всегда выручавший его в ситуациях, когда жизнь требовала от него того самого, чего он был решительно не в настроении или не в состоянни дать - искренности. - А вот в школе - должна! Что же это за бал без королевы?

- У королевы есть дела поважнее, - решив, что ее искренности хватит на них обоих, ответила Элис. - Приняты, - робко сказала она и пристально посмотрела на него, буквально силой мысли призывая Джаспера подойти ближе, чтобы солнечный свет не мешал ей взглянуть ему в глаза.

Джаспер удивленно наклонил голову, свет залил его лицо, и Элис увидела, что он смотрит на нее с напряженной, выжидающей, непонимающей надеждой.

- Что - приняты?.. - переспросил он.

- Твои извинения, - сжав пальцы на том месте, где под чехлом был гриф гитары, ответила Элис. - Но знаешь, ты можешь и должен сочинять песни не только на бумаге. Я хочу тебе кое-что подарить. - Она усилием воли заставила себя отделиться от стены и шагнуть в палату, перенеся вместе с собой через порог гитарный кейс и осторожно положив его на кровать, а затем чуть отсупила, предоставляя Джасперу возможность самостоятельно изучить подарок.

Полных несколько секунд Джаспер ничего не говорил и не двигался, молча переводя взгляд с Элис к ее подарку и обратно. Затем наконец отлепился от окна и очень медленно подошел к кровати. Шаги у него были ровные, почти не прихрамывающие, спина прямая как палка, и только по тому, как застыло от сдерживаемой боли его лицо, можно было понять, чего ему стоило это глупое притворство. Щелкнув замком, он осторожно поднял крышку кейса, и от каллейдоскопа стремительно сменившихся на его лице эмоций, ярких, как стеклышки в витраже, у Элис закружилась голова. Как будто плохо понимая, что делает, Джаспер провел пальцами по украшенному ломанными растительными абстракциями грифу, который Элис при помощи Беллы разрисовывала перламутровой краской не меньше двух часов, по глянцево блестящему корпусу и, убрав руку, очень долго смотрел на позолоченные колки, между которыми на месте тщательно закрашенного логотипа Fender красовалась старательно выписанная Элис надпись "Лучше, чем Гибсон". Затем он поднял вгляд на Элис, и вдруг оказалось, что он словно бы и не был тогда на железнодорожной платформе, на волосок от смерти, - на его лице стало не видно следов того страшного вечера.

- Элис, - начал было он и замолчал, но это было новое, другое молчание, в котором не прятались недомолвки, насмешки, издевки и обвинения, как морские чудовища в мутной воде. Но даже такого молчания сейчас для Элис было слишком уж мало.

- Что, снова ничего не скажешь? - спросила она с напускной и нервной бравадой. - Придумаешь вместо одного простого слова очередную головоломку с цифрами и нотами?

Она встретилась с Джаспером взглядом и через прозрачную зелень его глаз почти наяву увидела, как в нем ломается и рушится последнее, что еще было целым - его притворство.

- Меня так воспитали! - воскликнул он вдруг с отчаянной, покаянной страстью. - Я привык думать, что ничего не должен чувствовать, а раз уж чувствую, то не должен этого показывать, потому что это не по-мужски. Говорить комплименты, признаваться в любви, просить прощения - все это не по-мужски, все это слабость и глупость, которой ни в коем случае нельзя поддаваться. Не должен свет сходиться клином на девчонке, потому что это сентиментальная дурь, а раз это со мной происходит, то я бесхребетный слабак. Я всю жизнь прожил в этом убеждении и ничего не имел против, и я так привык к этому, что когда появилась ты, я... я испугался, потому что ты заставила меня чувствовать то, чего чувствовать не полагается, сделала меня слабым, полным розовых соплей идиотом - для меня ведь это выглядело именно так!.. И это унижало, нервировало и пугало, но я ничего не мог с этим сделать, и жутко боялся, что кто-то это заметит... Что это заметишь ты! Заметишь и посмеешься надо мной, или отвернешься и уйдешь, или сделаешь еще что-то ужасное. Я сам не знаю, чего я боялся, но я боялся так, что всеми силами изображал, что мне на тебя наплевать, и чем большей ложью это было, тем больше я старался. - Джаспер нервно усмехнулся. - В общем, я мог не притворяться, только если хорошенько напивался. А тогда, после прослушивания, я и был как будто пьяным - столько нервотрепки, а потом вдруг такой успех!.. - и я не выдержал. И это было так здорово, так счастливо, что меня стало пугать теперь уже само это счастье. Мне стало настолько нужно доказать себе, что я все-таки не окончательно в тебе растворился, что на самом деле это все несерьезно и что я в любой момент смогу освободиться, если захочу, что я ухватился за первую же возможность убедить себя в этом, а этой возможностью стала Мария. - Джаспер замолчал, на секунду зажмурившись и покачав головой, как будто сам поражаясь своим поступкам. - Я не могу передать, насколько мне стыдно, - наконец снова заговорил он, посмотрев Элис в глаза. - Я потому и не мог извиниться так долго - мне ведь никогда не хватало смелости признаваться в слишком уж сильных чувствах. Но... Знаю, это прозвучит безумно, но я связался с Марией, и лгал тебе, и все между нами испортил потому, что я тебя люблю. Так, что самому страшно.

Он замолчал, переводя дыхание, наверняка ожидая от Элис какого-то ответа, но она не могла издать ни звука.

- Я знаю, это прозвучит еще более дико, и к тому же ты наверняка откажешься, и подумаешь, что все это несерьезно, и... - Он тряхнул головой, оборвав свою нервную речь, и вдруг, ухватившись за край стола, чтобы не упасть, медленно опустился перед Элис на колени и, вынув что-то из кармана, протянул ей это. Элис потрясенно моргнула, но бледно-бирюзовая коробочка, красовавшаяся у него на ладони, никуда не исчезла. - Ты меня спрашивала, не хотелось ли мне жениться на тебе, и я тогда, конечно, в очередной раз солгал, но... Может быть, когда-нибудь, через много-много лет, ты... согласишься выйти за меня замуж?

Следующее, что Элис ощутила - это что она уже почему-то сидит на краю кровати, сама не заметив, как ноги перестали ее держать. Она тут же вскочила и простояла несколько секунд, не зная, как среагировать на все услышанное, а особенно на крохотную коробочку у Джаспера на ладони. Голубая коробочка от Тиффани!.. Он сошел с ума, она сошла с ума, она спит и видит сон, или фильм, или еще что-то...

- Это кольцо? - вдруг услышала она свой голос и не узнала его. - Для меня?

Джаспер молча открыл подарочную коробочку, и взгляду Элис предстало голливудски безупречное кольцо для помолвки, такое, каким оно и должно быть - блестящее и великолепное, ослепительно бриллиантовое, несравненное и чудовищно дорогое. Элис ахнула и почти упала на колени рядом с Джаспером.

- Это правда? - глядя ему в его глаза, спросила она. - То есть... Ты не сошел с ума? И температуры у тебя нет? - она приложила руку к его лбу. - Или у меня? - она потрогала свой лоб, но он оказался таким же безопасно холодным, как и у Джаспера. - Я... я думала на вокзале ты сказал это просто так, просто чтобы что-то сказать. Я думала... Нет, ты что, правда хочешь на мне жениться? - все еще держась за свой лоб, спросила Элис, ненавидя то, как высоко и безумно звучит ее голос, сама не понимая, что чувствует, и все равно не способная ничего сделать ни с голосом, ни с чувствами.

- Ты слишком много думаешь, - нервно улыбнувшись, пробормотал Джаспер, и вид у него был такой, что если из них двоих кто-то потеряет от всего происходившего сознание, то это будет он. - Правда, хочу. И... знаешь почему?

Элис часто замотала головой. Ее правая рука словно прилипла ко лбу.

- Потому что ты так красиво размахиваешь футляром со скрипкой, когда идешь с репетиции... - пробормотал Джаспер, глядя куда-то сквозь ее лицо и как будто прямо в ее душу, и улыбаясь то ли собственным сумасшедшим словам, то ли тому, что видел.

Элис ожидала его ответ в таком напряжении, что услышав эту несусветную и трогательную глупость, громко выдохнула и помахала рукой, пытаясь охладить лицо, которое будто обдали изнутри горячим паром. Затем она подвинулась ближе к Джасперу и провела рукой по той стороне его лица, на которой остался след его героического поступка на платформе и его постыдной трусости, которая их туда привела.

- Если бы не твои честные брови, я бы тебе не поверила, - то ли всхлипнула, то ли хихикнула она и крепко обняла его.

***

Задуманная Элис вечеринка на пляже в Ла Пуш была прекрасной идеей. Ночной пляж производил потрясающее, мрачно-сказочное впечатление, чуточку пугал и завораживал своей неукротимой, природной одичалостью, и маленький островок «цивилизации», с припаркованными по его границам машинами и костром в самом центре, казался оттого удивительно уютным и притягательным. Дул ветер, но было тепло, пахло солью, водорослями и смолистым дымом от костра, и эта первобытная смесь запахов почему-то действовала лучше самой дорогой ароматерапии, умиротворяя, ободряя, поднимая дух...

Бен с Эдвардом жарили зефир, Джаспер осваивал подарок Элис, пытаясь привыкнуть к тому, чтобы играть на гитаре как левша, потому что правая рука его теперь плохо слушалась, Элис и Анжела обсуждали, кто в чем пришел на выпускной, необыкновенно шикарная в вечернем платье Розали в одиночестве стояла у самого берега, глядя на подползающие к ее ногам волны прилива и глубоко задумавшись о чем-то своем, и Джейкоб, сидевший неподалеку от меня на камнях, то и дело поглядывал в ее сторону, а я, закончив с порученным мне Элис заданием (нарезкой фруктов и раскладыванием их по тарелкам), предавалась любимому своему занятию - просто смотрела на остальных.

Джейк отвлек меня от этого созерцания.

- Как тебе апокалипсис? - спросил он.

Это были первые слова, которые я услышала от него после того, как он меня поцеловал тогда, давным-давно, в его гараже, где мы любовались его разукрашенным звездами мотоциклом. Но я не услышала в его голосе того напряжения, скрытой злости и обиды, которых ждала и боялась. Мы оба перевернули страницу, сами не заметив как. Обиды, сомнения, незнание, как себя вести друг с другом - это осталось в прошлом, и теперь я могла говорить с ним, не опасаясь оттолкнуть его или вдруг в него влюбиться, не боясь и не желая заставить Эдварда ревновать. Как с другом.

- То есть?.. - переспросила я.

- Ну, сегодня же твой последний день школьной жизни - немного похоже на конец света, правда?..

Я усмехнулась.

- Есть немного... Знаешь, когда мне сегодня вручили мой диплом, я... у меня было такое ощущение, что я умерла. Ведь теперь все, прежней жизни больше никогда не будет!.. - неожиданно для самой себя я ощутила, как на глазах выступают слезы. - Это как в детстве, когда выпадали молочные зубы - немного больно и жутковато, и страшно, что новые уже не вырастут, а старых больше нет... А жевать-то ведь надо! И жить тоже надо!..

Джейкоб посмотрел на меня и грустновато улыбнулся.

- Да, жить надо. И здорово знать, что жизнь после смерти все-таки есть, - глухо сказал он и отыскал взглядом едва различимый на фоне неба и моря силуэт Розали, как заблудившийся бродяга - путеводную звезду.

Я собиралась спросить его, что у них с Розали, но не была уверена, что имею права задавать такие вопросы, да и в том, так ли уж мне нужно знать ответ, и в эту секунду темное небо над густо-черным массивом леса впереди осветилось малиновым, алым и золотым заревом сказочно сияющих искр - где-то далеко, за лесом, какие-то другие выпускники, такие же, как мы, праздновали свое освобождение из школьных стен фейерверком.

Загорающиеся в ночном небе вспышки салюта отвлекли остальных от их занятий, смолкли даже разговоры. Мы смотрели в небо, на рассыпающиеся среди юных летних звезд блестки далеких фейерверков, и каждый, наверное, думал о своем, был другим, чувствовал иначе, но отражения этих праздничных огней в наших разных глазах, зеленых и карих, серых и голубых, сейчас делало нас похожими и близкими, удивительно одинаковыми. Не берусь судить, что творилось в их душах, а в моей... в моей был покой. И это было странно - ведь я по-прежнему не знала, что ждет меня завтра, кто я такая и зачем я живу. Но в какую-то секунду этого вечера все это вдруг перестало меня волновать. На самом деле мы ведь умеем плавать и всегда можем выбраться, какой бы бурный поток нас ни нес - нужно просто позволить себе это сделать, пересилить свой страх и вспомнить, что мы были созданы не для того, чтобы утонуть. И иногда, когда кажется, что жизнь, чужие мнения, ожидания и требования запирают нас в тюрьму, из которой не выбраться, не нужно кричать и звать на помощь, потому что дверь камеры и так не заперта. Иногда не нужно чахнуть у окна своей башни, ожидая чудесного спасителя, потому что мы сами можем себя спасти.

У кого-то жизнь похожа на голливудский фильм, красивый, глянцевый, ослепляюще романтичный. У кого-то жизнь похожа на сказку, а у кого-то не похожа ни на что, кроме нудного чередования черных и белых полос... Так я думала раньше. А теперь поняла, что жизнь - это не малиновый джем и не овсяная каша: смещал пару ингридиентов - и готово. Нет, это куда более сложный рецепт, у каждого свой, непредсказуемый и завораживающий, как таинственная алхимическая формула. Старый друг принесет тебе свою преданность, свой смех и свое доверие, как корзинку свежих ягод, а старый враг подсыпет туда горького перца своих козней и своей едкой нелюбви, затем незнакомый прохожий добавит туда мармеладку своей случайной улыбки, или свидание с тем, кто улыбается тебе не случайно, заполнит все кругом клубничным мороженным нежности... А потом обида испортит все своей уксусной кислятиной, или зло, намеренное и ненамеренное, зашипит, как гашеная сода, а случайно услышанная по радио песня вдруг сделает всю эту гадость вкусной, как праздничный торт. Дружба, вражда, обиды, и слезы, и смех, и признания в любви, и обманутые ожидания, летние грозы, игры в снежки, школьные двойки и маленькие, но все равно важные победы в компьютерных играх, съеденный в кино попкорн, выпитое на Новый год шампанское и энергетики, проглоченные ночью за зубрежкой перед решающим экзаменом, дым свечек, зажженных на свиданиях и задутых на днях рождения, и все наши расставания, и вся боль, и все счастье - черт знает, что в конце концов получится из этого рецепта. Может быть, сладкий глазированный пряничный домик, может быть, хрупкое и душистое имбирное печенье, или картошка-фри, или горячий шоколад с мармеладками-смайликами... А может быть, палочка бенгальского огня, ракета, полная ослепительных волшебных звезд, фейерверк, которому позавидовал бы даже Гендальф. Мы не знаем заранее, никогда не знаем. А чтобы узнать, нужно просто набраться смелости и попробовать, открыть глаза и чиркнуть спичкой. Просто не уходить.