Розали с тоской оглядела поднос с завтраком, который медсестра поставила ей на колени.

- Каша?.. - обреченно пробормотала она, без всякого аппетита опустив ложку в тарелку и вяло перемешав ненавистную овсянку.

- С малиновым джемом! - попыталась подбодрить ее медсестра. - Чувствуешь, как вкусно пахнет?

- Каша пахнет кашей, хоть кашей назови ее, хоть нет... - вздохнула Розали, нехотя поднеся ко рту ложку.

Дверь палаты приоткрылась, сердце подскочило к горлу в приступе, почти припадке отчаянной и непобедимой надежды, и Розали, подняв глаза на вошедшего, встретилась взглядом со скептически прищуренными глазами отчима. От разочарования перехватило дыхание, и она снова уставилась в тарелку с кашей у себя на коленях, решив не обращать на него внимания и надеясь, что он недолго промучает ее своим нервирующим присутствием.

- Как ты себя чувствуешь? - вежливо спросил он, подойдя и остановвшись в шаге от ее кровати.

Розали в ответ неопределенно пожала плечами и сунула в рот ложку каши, очень надеясь, что это избавит ее от необходимости с ним разговаривать. Ройс, однако, так не считал.

- Доктор Каллен сказал, завтра тебя выпишут, - снова заговорил он. Вовремя - скоро ведь выпускной. Не помню, ты уже хвасталась нам своим платьем?

Этот вопрос почему-то разозлил ее.

- Я не ижу на выпушнной, - невнятно сказала Розали, и, проглотив чертову кашу, повторила еще раздраженнее: - Я не иду на выпускной!

Кинг в ответ только небрежно пожал плечом.

- Можно узнать почему?

Опустив недонесенную до рта ложку, Розали посмотрела Ройсу в глаза, собралась ответить что-то грубое, но вместо этого только вздохнула.

- Хороший ответ. - Кинг придвинул себе стул и уселся на него верхом, положив локти на спинку.

Не меньше пяти минут в палате висело молчание - Розали бесцельно ковыряла кашу ложкой, рисуя на ее неаппетитной поверхности какие-то узоры, а отчим просто наблюдал за ней. Это раздражало, и, чтобы наконец прекратить все это, она заговорила:

- Я устала и не выспалась. Так что если ты ничего не хотел, то... - она красноречиво замолчала, но Ройс и не подумал встать и уйти. Несколько секунд он молчал, затем ответил:

- Розали, я хочу поговорить.

Она подняла на него взгляд и, убрав тарелку на стол, вытащила из-под покрывала подушку и зачем-то обняла ее, как будто любимую мягкую игрушку. Ни малейшего интереса к тому, что отчим хочет сказать, она не чувствовала, но и пререкаться с ним не было ни сил, ни желания. Сейчас ее совершенно ничего не волновало. А вот Кинг почему-то явно нервничал - раз уж на его лице отражались какие-то эмоции, то эмоции эти, видимо, были очень сильными. Уже предчувствуя, что сейчас начнется очередная беседа в стиле «ты не можешь отпустить прошлое, не даешь мне шанса и рушишь всю нашу семью», она стиснула зубы, чтобы не начать очередную ссору, но Ройс заговорил совсем о другом.

- Это все из-за парня. Сигареты, твоя болезнь, выпускной...

Розали собралась было возмутиться и возразить, но с запозданием поняла, что это был вовсе не вопрос.

- Из-за того упрямого юноши, с которым я видел тебя тогда в ливень на детской площадке?

Пораженно распахнув глаза, Розали уставилась на Ройса, не зная, что сказать от захватившего ее возмущения.

- Ты что, за мной следишь?.. - яростно воскликнула она.

- После того, как ты тогда в истерике выбежала из дома на холод и в дождь, с разбитым лицом и даже куртку не накинув, было бы странным, если бы я не попытался тебя остановить и вернуть! - с легким раздражением ответил Ройс. - Была темень, я нашел тебя уже на площадке и решил, что мне лучше не вмешиваться - у того парня явно получилось привести тебя в чувства получше меня.

Розали молча смотрела в пол, чувствуя, как горит у нее лицо. Ройс подошел к ней и, присев перед ней на корточки и глядя ей в глаза, негромко спросил:

- Что же такое случилось, что теперь тебя в чувства приводят доктора?

Изо всех сил стиснув прижатую к груди подушку, Розали отвернулась в сторону, не в состоянии выдерживать его взгляд.

- Я ему больше не нужна, - коротко и почти грубо сказала она. И вдруг разрыдалась.

- Он сам так сказал? - как будто не заметив ее слез, спросил Ройс, и Розали спиной чувствовала, что он смотрит на нее все с тем же спокойным, но при этом совершенно безжалостным сочувствием.

- Нет. Он уже месяц ничего мне не говорит, - глухо пробормотала Розали, вытирая глаза углом наволочки.

- И весь этот месяц ты тоже молчишь?

Спокойный голос Ройса, эти почти равнодушные, как в какой-то безликой анкете, вопросы не давали ей с головой погрузиться в свое горе, заставляли ее думать, отвечать ему. Это бесило, но одновременно это спасало.

- А что я должна говорить? - огрызнулась Розали. - Что говорить, если он не хочет слушать?

Ройс засмеялся. От бессильной злости у Розали перехватило дыхание. Кажется, еще никого в жизни она так не ненавидела, как его в этот момент!..

- Секунду назад ты сказала мне, что он уже месяц ничего тебе не говорил. То есть того, что он не хочет тебя слушать, он сказать не мог, выходит... Логично?

- Очень остроумно, - Розали попыталась сказать это со всем доступным ей презрением, но голос прозвучал так бессильно и горестно, что глаза снова заволокло слезами горько-сладкой и ядовитой жалости к себе.

- Ладно, хочет он слушать или нет - это его дело и это не важно, - твердо сказал Ройс, и Розали удивленно моргнула, на секунду отвлекшись от слез на абсурдность этого заявления. - Важно, хочешь ли ты говорить.

Она обернулась к Ройсу, собираясь возразить, сказать, что нет смысла говорить с человеком, которому наплевать даже на то, жива она или нет, но не успела. Покачав головой, как будто заранее отметая все ее возражения, Ройс снова заговорил:

- Я старше тебя черт знает на сколько лет, и за все эти черт знает сколько лет я понял только одну, но очень важную вещь: когда речь заходит о том, что мы чувствуем, мы должны быть эгоистами. Должны делать только то, что хотим мы сами - и не важно, хотят ли этого другие. Мы и так всю жизнь проживаем одной сплошной уступкой окружающему миру: мы не вольны выбрать, кем и когда родиться, не можем делать что хотим и когда хотим без того, чтобы не загреметь в дурдом или за решетку, мы даже прекратить жить не можем без того, чтобы не понести за это какое-нибудь наказание - ад, проклятия церковников, горе родных или что-то еще. Мы принимаем эти правила игры и почти не имеем шансов делать в этой игре хоть что-то только для самих себя. Для себя мы можем только чувствовать. Только в этом мы можем быть истинными эгоистами. Так зачем запрещать себе это, боясь, что кто-то не хочет, чтобы мы таким были? Зачем молчать, боясь, что кто-то не хочет тебя слушать, зачем умирать оттого, что кто-то не сказал тебе, что хочет, чтобы ты жила? - он тряхнул головой, мимолетно улыбнулся горячности собственной тирады, и, поймав взгляд Розали, сказал уже тише и спокойнее: - И я не буду спрашивать тебя, что у вас произошло, кто виноват в вашей ссоре и кто должен теперь сделать первый шаг, потому что все это не имеет ни малейшего значения. Ведь на самом деле тебе только кажется, что ты заставляешь себя сделать первый шаг ради него. На самом деле ты сделаешь - или не сделаешь! - этот шаг только ради себя самой. Ради своего желания быть или не быть с ним. - Ройс улыбнулся с удивительно мальчишеским обрадованным ликованием, как будто доказав у школьной доски сложнейшую теорему, и весело добавил: - Ради своего эгоизма!

Глядя в ее растерянное лицо, он понимающе прищурил свои дерзкие глаза и ехидно спросил:

- Ну скажи, разве не проще жить, чувствуя себя не несчастной мученицей и героиней, обреченной на незаслуженные страдания в борьбе за свои безответные чувства, а просто обыкновенной девчонкой с обыкновенными страхами, с которыми запросто можно побороться, если захотеть?

Розали не успела ответить - появление доктора Каллена избавило ее от этой необходимости.

Попрощавшись с ней (впервые на своей памяти Розали ответила на его «До завтра» не хмурым взглядом, а чем-то, немного похожим на улыбку), Ройс ушел, и она осталась размышлять над их немыслимым разговором в молчаливом одиночестве - до тех пор, пока доктор Каллен, закончив расспрашивать ее о ее самочувствии, не сказал:

- Кстати, к тебе гости.

Сердце Розали привычно пропустило удар, ужаленное чертовой надеждой, а затем такое же привычное разочарование захлестнуло ее, выступая на глазах злыми слезами, когда Карлайл договорил:

- Белла. Поговоришь с ней?

Это очередное разочарование было таким острым, что прятать его и изображать радость при виде подруги, да и заставлять себя разговаривать вообще хоть с кем-нибудь, не было никаких сил. Изобразив зевок, Розали попросила:

- Можете сказать ей, что я сплю? Пожалуйста!

Доктор Каллен чуть улыбнулся, кивнул и вышел из палаты. А Розали вдруг поняла, что есть все-таки один человек, поговорить с которым ей действительно хочется. Однако на то, чтобы морально приготовиться к этому разговору, ей понадобилось на удивление много времени, и только дождавшись, пока за окном стемнеет и больницу накроет вечерняя полуспящая тишина, она выбралась из постели, закуталась в халат и выскользнула из палаты.

Джаспер еще не спал - в голубоватой ночной темноте его палаты Розали видела, как блестят его глаза. Ее появление заставило его нервно дернуться от неожиданности.

- Черт, я подумал, ты привидение!.. - воскликнул он. - Ты чего здесь?

Розали подошла к нему и села на край его кровати, сиротливо обхватив себя руками. Внезапная блажь, заставившая ее среди ночи явиться к Джасперу, удивляла ее саму, но раз уж она явилась, то молчать было бессмысленно.

- Извини, - пробормотала она, опустив взгляд. - Мне нужно с тобой поговорить.

Джаспер взглянул на нее с нескрываем удивлением.

- О чем? - немного напряженно, как будто пытаясь обнаружить в ее поведении какой-то подвох, спросил он.

Розали окинула взглядом его фигуру, задержав взгляд на перебинтованной руке и закрывавшей часть лица повязке, и торопливо спросила:

- Элис в этом виновата? Кто из вас больше виноват?

- Виноват поезд, - помедлив, ответил Джаспер, изобразив улыбку. Розали бросила на него короткий взгляд и снова быстро отвернулась.

- Ты знаешь, о чем я, - тихо сказала она. - Кто-то всегда виноват больше, ведь так?

- Может и так. Но только это совершенно не важно. Когда все уже случилось, по большому счету наплевать, из-за кого именно, если, конечно, ты не планируешь отомстить. А я не планирую.

- То есть, - от волнения у Розали внезапно задрожали руки, и она крепко скрестила их на груди, - то есть ты прощаешь Элис за все это, за сломанные кости, за то, что больше не сможешь играть, за то что она так долго не приходила?

- Я буду играть, если захочу! - голос Джаспера дрогнул от напряжения, и на целую минуту он замолчал. - Конечно, меня все это злило, и иногда я думал, что когда наконец отсюда выберусь, то сбегу из Форкса, даже домой не заходя, чтобы ее никогда в жизни больше не видеть. Но... - Он пожал плечам. - Ты знаешь, так иногда все думают. Все временами кого-то прикончить голыми руками готовы, а потом это проходит, и ты понимаешь, что все равно любишь этих людей.

- Значит, такое все-таки бывает, - пробормотала Розали, жалко шмыгнув носом, и отвернулась к окну, вытирая глаза кулаками. - Бывает, что прощают за что угодно и... и все равно любят...

Джаспер посмотрел на нее с доводящей до бешенства снисходительностью.

- Ты как маленькая!.. Любят всех, и террористов, и наркоманов, и нас с тобой. И прощают тоже.

Розали долго молчала прежде, чем ответить, и думала почему-то совсем не про Эммета, а про маму и Ройса.

- Иногда мне кажется, - наконец заговорила она, - что я такое чудовище, что лучше мне было умереть тогда на стадионе. Что я все только ломаю и порчу. А иногда, - лицо жалобно сморщилось, и она снова отвернулась, чтобы незаметно вытереть слезы, - иногда мне так себя жалко!.. И кажется, что я не заслуживаю всего это, что... что не такой уж я и монстр, чтобы... - она с трудом сдержала желание закрыть лицо краем одеяла и разрыдаться и замолчала.

- Да брось, никакое ты не чудовище, - глядя ей в спину, окликнул ее Джаспер. - Уж точно не большее чудовище, чем я, а раз даже я все еще жив, то...

- Тебе-то откуда знать, - упрямо пробормотала Розали, вытирая нос рукавом халата.

- Мы всего лишь люди, мы совершаем ошибки. Я не знаю, что там у тебя, но ты же никого не убивала!.. А значит, все можно исправить, попросить прощения, или... или не попросить, а просто плюнуть и забыть, жить дальше. Нужно просто решиться уже хоть на что-то.

Чем больше он говорил, тем раздраженнее и злее делался его голос, и тем больше Розали казалось, что он говорит все это вовсе не ей, а скорее сам себе.

- Я не уверена, что мне есть смысл пытаться, - сказала она, когда Джаспер замолчал. - Может быть, еще можно что-то исправить, вернуться назад, но... Разве все не кончится тем же самым рано или поздно? Я ведь осталась такой же, какой была. Не переродилась, не обрела истину, не просветлилась, лежа на больничной койке. А что тогда вообще может измениться, если я-то сама не меняюсь?

- А может перестанешь придавать себе такое значение? - все еще агрессивным тоном заявил вдруг Джаспер. - Ты зациклена на себе, на том, как у тебя все плохо, какая ты несчастная страдалица, и насколько ты лучше всех остальных благодаря этим самым страданиям. Не спорь, по тебе ведь это видно! Но если бы ты посмотрела вокруг, то увидела бы, что во вселенной ты не одна, что кругом полно других людей, что у них тоже есть проблемы, но при этом они все равно как-то живут. И радуются жизни. Очень поучительное зрелище, знаешь ли.

- Да, я не улыбаюсь всем подряд двадцать четыре часа в сутки! - огрызнулась Розали, задетая его словами за живое. "И я не спала с другим за спиной своего парня", хотела она добавить, но сдержалась и вместо этого устало сказала: - Я всего лишь... я просто... я все время не знаю, что нужно делать.

- А что надо знать? - снова рассердившись, как будто заразвишись ее раздражением, спросил Джаспер. - Не можешь пойти к Эммету, дождись встречи: Форкс - не Нью-Йорк, население не миллионами исчисляется, уж как-нибудь встретитесь! Скажи, что запуталась. Скажи хотя бы то, что сказала мне! Он по крайней мере будет знать, что тебе не наплевать на него!

Злость и обида захлестнули Розали с головой.

- Значит, я должна показывать ему, что мне не наплевать на него, а то, что ему наплевать на меня, никакого значения не имеет? - яростно спросила она. - Элис хотя бы Беллу присылала, раз сама не хотела приходить, а он... - у нее не хватило дыхания, и она замолчала, чтобы перевести дух. Хотелось хоть как-то выместить свой гнев, сорвать с карниза штору, разбить что-нибудь, ударить или разорвать в клочки, но даже этого было нельзя сделать, даже так душу было не отвести. - А я что-то не вижу Тайлера и Джеймса, жаждущих узнать, живая или уже в могиле, - договорила она сухо и мрачно. Я чувствую себя чужой в собственном доме, моей матери на меня наплевать, я ненавижу свою жуткую жизнь, а он наказывает меня за то, что я не хочу тащить его в это болото!.. Это несправедливо, - совсем уж жалко договоила она, всхлипывая все сильнее и презирая себя себя за это глупое нытье. Джаспер усмехнулся, Розали поймала его взгляд и до смешного угрожающе воскликнула: - А если ты сейчас мне скажешь, что жизнь в принципе несправделива, то я... я тебя задушу!

Джаспер засмеялся.

- Тогда я лучше промолчу!

Но Розали не была настроена на шутки.

- Ну что, что мне делать, если вот такой я человек? - снова заговорила она, не обратив внимание на то, как Джаспер вздохнул, всем своим видом демонстрируя изнеможение. - Ну не могу я ходить с душой нараспашку, не могу все обо всем рассказывать, выворачивать всю свою жизнь наизнанку и демонстрировать ее всем желающим! Не могу и все! Это что, ужасно?

Джаспер посмотрел на нее одновременно с сочувствием и неодобрением.

- Не знаю, - сказал он. - Не знаю, потому что я тоже не могу. Мы вообще во многом с тобой похожи, по-моему. - Откровенность и душа нараспашку - это не наш конек. Поэтому мы бы точно никогда не смогли бы друг в друга влюбиться.

- А может, и жаль, что это так, - вдруг сказала Розали. - Может, хоть друг друга мы бы понимали. Не знаю, почему ты выбрал Элис, а она тебя, но я... Я всю жизнь думала... Мечтала, что где-то на свете есть человек, который примет меня такой, какая я есть, несмотря на то, что со мной... трудно, и... Что будет знать, на что подписывается, но все равно не пойдет на попятную!.. Потому что во мне было бы что-то хорошее, ради чего стоило бы терпеть все плохое. А оказалось, - всхлипнула она, уже не обращая вимание на свои слезы, - что нет во мне этого. Я как пустая ракушка, без жемчужины. Никому такая не нужна. Знаешь, - поддавшись какому-то порыву, быстро заговорила она, - я помню, как пару лет назад мама любила спрашивать меня, как дела в школе и какие у меня планы на вечера, и я понимала, что она удивляется, почему я сижу дома, а не хожу на вечеринки и свидания, как все остальные, и... Я редко об этом думала, но я... я помню, что иногда плакала по ночам просто от обиды и оттого, что я всех разочаровываю. Что я плохая дочь, потому что не оправдываю ожиданий, что я плохая подруга, поэтому у меня так мало друзей, что я просто плохой человек. И... я вроде бы не тщеславная, но... Элис всегда всем нравилась, у Анжелы был Эммет, и вообще все кругом с кем-то встречались, и один раз я задумаалась, почему же у меня ни одного поклонника нет, хотя я вроде красивая, и не дура, и... И поняла, что значит, есть во мне что-то такое кошмарное, что никакая внешность этого не перевесит. Как будто я наряженная в красивые тряпки прокаженная, и все обходят меня стороной.

- Перестань! - у Джаспера был такой вид, как будто Розали не о себе говорила, а о нем. - Я знаю, что в вопросах взаимоотношений я совсе-е-ем не тяну на гения, но по-моему никто не разбирает человека на плюсы и минусы, решая, стоит в него влюбляться или нет. Это просто либо происходит, либо нет, и нет смысла в этом копаться. Вот Анжела, например. Полный набор положительных качеств: хорошенькая, милая, добрая, искренняя, всегда готова помочь и все такое. И что? Если мы сейчас позвоним Эммету и озвучим ему этот список, он что, хлопнет себя по лбу, поймет, что был придурком, и помчиться мириться с ней? Нет! Или вот ты, без обид. Ты резкая, ты закрытая, ты зациклена на себе, ты...

- Да-да, я в курсе, можешь не перечислять, - обиженно бросила Розали, но Джаспер не обратил на это внимания.

- ... ты во многом гораздо хуже Анжелы. Но если мы позвоним Эммету и скажем ему об этом, то...

Розали не стала его дослушивать. Сама не понимая, что на нее нашло, она вскочила на ноги и бегом бросилась из палаты Джаспера, не обращая внимание на его оклики. Вернувшись к себе, она подрагивающими руками вытащила из сумки мобильный телефон и, изо всех сил пытаясь ни о чем не думать, набрала номер Эммета. Кажется, целая вечность прошла прежде, чем она услышала в трубке первый гудок. И этот бездушный электронный звук мгновенно вернул ее в сознание. Сбросив вызов, Розали затолкала телефон под подушку и уткнулась в нее лицом, из последних сил борясь со слезами. Ей казалось, что их скопилось в ней столько, что если дать им волю сейчас, то она просто утонет, умрет. А через несколько секунд она ощутила зудящую вибрацию зазвонившего телефона сквозь подушку, и первым ее чувством стал страх, леденящий и всеобъемлющий, как в фильмах ужасов, когда героине звонит маньяк, наверняка уже стоя у нее за спиной. Медленно она подняла подушку, посмотрела на светящийся экран мобильного, на имя, высвечиваемое на нем, и так же медленно подняла трубку к уху.

- Привет, это правда ты?..

Звук голоса Эммета, который она не слышала так долго, донесся до нее как будто из прошлого.

- Да, это я, - глупо ответила она.

Секунду длилось молчание.

- Привет, - снова повторил он, как будто с их последнего разговора прошли не недели, а часы.

Розали слабо улыбнулась сквозь слезы, оказывается, уже вовсю струившиеся по лицу.

- Привет...- выдохнула она и, опомнившись, торопливо заговорила:- Прости, уже так поздно, я тебя разбудила, наверное!.. Я просто... Я... - Надо было объяснить, наконец, какого черта она не дает ему спать посреди ночи, но в голове была абсолютная пустота. И к тому же не говорить же ему, что это Джаспер посоветовал ей позвонить, а она почему-то послушалась!

- Ты еще в больнице? Ты как себя чувствуешь? - торопливо спросил Эммет.

Розали неопределенно пожала плечами, забыв, что Эммет ее не видит.

- Не знаю, нормально. Завтра меня выпишут, кажется...

- Ну это ведь здорово! - без лишнего восторга сказал он, как будто опасаясь, что энтузиазм с его стороны будет негативно воспринят ей как проявление лицемерия. - Что же будет за веселье, если ты станешь падать в обморок на каждой победе нашей команды? - попытался пошутить он, но сам же поспешил признать попытку неудачной: - Хотя это ведь была последняя игра в сезоне...

- Мне жаль,- пробормотала Розали, не очень понимая, что имеет в виду, и торопливо добавила: - Поздравляю с победой!

- Спасибо, - невесело вздохнул Эмммет. - Но с победой надо поздравить скорее тебя! Все за тебя переживали. А ты справилась, - одобрительно закончил он свои похвалы и через недолгую паузу проговорил: - Я тоже, и я очень рад, что все обошлось.

- Спасибо, - в свою очередь поблагодарила Розали без большой радости в голосе.

- Я приходил к тебе, ты спала, - словно пытаясь оправдаться, неожиданно сказал Эммет. - И я не знал, что тебе сказать. Я и сейчас не знаю.

- О... - вырвалось у Розали, и она, пытаясь как-то сгладить неловкость, а теперь и бессмысленность их разговора, торопливо сказала: - Извини, что разбудила, спасибо, что приходил и... Ха, я тогда спала, а тебе вот спать мешаю! - нервно пошутила она.

- Я не хотел, чтобы так вышло, - вздохнул Эммет. - Как-то глупо тогда получилось...

- Да, глупо. Прости, - снова извинилась она. - Ладно, я, наверное... - И не договорив, не в состоянии добавить ни слова к этому никчемному разговору, сбросила вызов.

Бог знает, что она хотела услышать и не услышала, почему сама оборвала разговор, которого ждала так долго, почему не ответила, когда телефон снова зазвонил, и снова, и снова... Розали смотрела на то, как он беззвучно светится в темноте палаты, как жалкое маленькое привидение их прошлого, и окончательность своего собственного решения пугала ее так, как будто она что-то в себе убила, как будто стала преступницей. Очередной непринятый звонок закончился, экран телефона погас, оставив ее в полной темноте, и она не то хихикнула, не то всхлипнула, чувствуя себя насмерть напуганным маленьким ребенком, только что собственными руками погасившим ночник в своей темной одинокой спальне и оставшимся с ночью один на один.

Этого не было бы, если бы Эммет сказал что-то другое, сказал бы, что любит ее или что ненавидит, что прекрасно живет без нее или не может без нее жить, что так долго не решался прийти, потому что боялся или потому что просто не хотел... Если бы сказал хоть что-нибудь, в чем были чувства. Каки угодно, любые, но все-таки чувства. А раз этих чувств нет, то нет и смысла в разговорах.

Как она заснула, Розали не помнила, но все, передуманное и пережитое за ночь, должно быть, отразилось на ее лице, потому что следующим утром Ройс, едва ее увидев, тут же помрачнел и принялся расспрашивать, в чем дело, но она не стала отвечать, не хотела выслушивать от него очередные советы и философские измышления, все равно ровным счетом ничего не способные изменить и исправить. Разговоры ведь всегда бессмысленны, с кем угодно и о чем угодно.




Возможно, это долгожданное освобождение из больницы так подняло ей настроение, но, поколебавшись, Розали решила все-таки пойти на грядущий через несколько дней выпускной бал. Должно быть, не хотела вслед за здоровьем, счастьем и любовью лишить себя еще хоть чего-то, пусть даже и такой мелочи. А для бала нужно было платье. Она хотела позвать с собой подруг, но вовремя сообразила, что присутствие Элис растянет этот вынужденный шоппинг за все пределы ее терпения, а присутствие Беллы будет вынуждать ее поддерживать разговор (Белла была не из тех, кто болтает в режиме монолога, не нуждаясь в ответных репликах), и Розали решила обойтись своими силами и поехать в Порт Анжелес в одиночестве.

Может быть, это объяснялось именно ее одиночеством, но ни одно платье из всех, увиденных во множестве городских магазинов, не понравилось ей даже настолько, чтобы его примерить, и долгие четыре часа блужданий по Порт Анжелесу в поисках еще не посещенных бутиков в результате оказались совершенно бессмысленными. Но уходить с пустыми руками не хотелось, и Розали принялась обходить все посещенные ею магазины по второму кругу, заставляя себя всматриваться в красовавшиеся на витринах манекены и внимательно оглядывать каждое попадавшееся ей платье в надежде наконец ощутить хоть искорку желания надеть его, но без толку. Окончательно смирившись с поражением, она вышла из последнего магазина уже поздним вечером и отправилась на поиски своей машины, которую оставила на одной из портовых улиц.

Солнце быстро садилось за невысокие крыши этого чужого города, чужие люди шли мимо нее по незнакомым улицам, и Розали все увеличивала и увеличивала громкость музыки в своем плеере, чтобы заглушить жалобный голосок одиночества у себя в голове. Дорогу она помнила плохо, но лезть в сумку за картой было необъяснимо лень, и она бездумно шла туда же, куда шло большинство. Дул сильный ветер, подхватывая уличную пыль и норовя засыпать ею глаза, становилось прохладно, но единственным, что Розали могла добавить к своей легкой одежде, были солнечные очки. Она зачем-то надела их, окончательно погасив для себя тусклый солнечный свет, и снова прибавила в плеере звук.

Несколько минут спустя, когда закончилась очередная песня и в возникшую между ней и следующим треком секунду тишины Розали смогла услышать собственные мысли, она обнаружила, что увлекавший ее поток людей растекся в разные стороны, и что она стоит на пустой вечерней улице совершенно одна. Оглядевшись и не увидев вокруг ничего знакомого, Розали решила пройти еще немного, прежде чем повернуть назад. Быстрый, четкий ритм «Бульвара разбитых мечтаний» тянул двигаться, и она неторопливо зашагала вперед, стараясь идти в темпе музыки. В другой раз она бы постаралась сосредоточиться, смотрела бы по сторонам, пытаясь отыскать знакомые здания и поскорее добраться до машины, но сегодня она чувствовала себя слишком усталой для того, чтобы думать, сосредотачиваться и торопиться.

Розали повернула в какую-то улочку, ответвлявшуюся от той, по которой она шагала, прошла немного по ней, затем вернулась и попробовала другой поворот, оказалась на какой-то маленькой площади, впереди показался фасад вроде бы знакомого дома, и она ускорила шаги, обрадовавшись, что наконец обнаружила правильную дорогу. Пять минут спустя, однако, больше ничего знакомого ей так и не попалось. Чертыхнувшись, Розали огляделась, пытаясь отыскать кого-нибудь, у кого можно было бы спросить дорогу, не увидела ни единой живой души и полезла в сумку за картой. Развернув ее, она осмотрела окресные дома в надежде увидеть на одном из них название улицы, но тоже безрезультатно.

Кто-то вдруг тронул ее за плечо. Розали обернулась, вздрогнув от неожиданности, и увидела двух парней, появившихся рядом с ней как будто из-под земли. Наверное, шум музыки в ушах не дал ей раньше услышать их шаги, поэтому они и появились так неожиданно. Оба они были немногим старше нее, неряшливо одеты, с пивными бутылками в руках и явно не очень-то трезвы. Не сдержав испуг и опасливую неприязнь, Розали торопливо попятилась от них и вдруг с ужасом ощутила спиной пронизывающий холод камня - позади была стена. Один из парней подошел ближе и неторопливым движением потянул к себе проводки ее наушников. Голос Аланис Мориссетт исчез из ее ушей.

- Заблудилась, детка? - спросил парень и протянул руку к ее лицу, чтобы снять с нее солнечные очки.

Как будто очнувшись, Розали ударила его по руке и бегом бросилась в сторону той улицы, по которой пришла в эту проклятую подворотню. Но далеко убежать ей не удалось. Один из парней - тот, которого она ударила, - поймал ее за край рубашки, она рванулась, затрещали нитки, несколько оторвавшихся пуговиц с сухим стуком рассыпались по каменной мостовой. За спиной раздался смех. Она снова дернулась, на секунду освободилась, но второй из парней схватил ее за локоть, стиснув его так крепко, что она вскрикнула от боли. Снова зазвучал смех, пьяный запах пива и пота ударил в нос, и вдруг знакомая игла боли вонзилась в сердце сквозь ребра. Мгновенная слабость переполнила все тело, паника и ярость исчезли вместе с силой, и дикое, безысходное ощущение обреченности и беззащитности заморозило легкие и обожгло глаза бесполезными слезами. Розали забилась в крепко державших ее руках, поняла, что не вырвется, закричала, не то зовя на помощь, не то умоляя ее пощадить, и один из державших ее с силой ударил ее кулакрм в лицо. Огненная боль вонзилась в скулу и щеку вместе с острыми осколками разбитых солнечных очков и оборвала ее голос.

Она была без сознания, потому что ничего не осознавала, словно не была в своем собственном теле, но слух все равно улавливал грубые голоса двух напавших на нее, какие-то крики, а затем звон бьющегося стекла и шум борьбы, размазанное слезами зрение из-под полузакрытых век различало пятна света и тени, мечущиеся где-то рядом, обнаженную изорванной одеждой кожу леденила холодная брусчатка, острая боль грызла израненное лицо, ныла в груди, пульсировала в отпечатавшихся на теле синяках. Розали думала, что умирала, или, может быть, уже умерла, и это почему-то совсем не пугало ее. Страх вернулся вместе с прикосновением - когда она вдруг поняла, что все звуки стихли, и в наступившей тишине кто-то бережно приподнял ее с уличных камней за плечи и талию, и чей-то голос спросил:

- Ты в порядке?

И вот тогда Розали разрыдалась. Не от боли, не от страха, не из-за стресса после всего пережитого. Просто потому, что этот голос не был голосом Эммета. Это не Эммет ее спас. Не Эммет был рядом. Только теперь она поняла, как же сильно ждала этого где-то в глубине души, даже сейчас, несмотря на ужас, на отчаяние и панику. Но она пережила это без него. Пережила... его. Не хотела, сопротивлялась изо все сил, держала свою боль так крепко, как только могла, но жизнь вырвала ее у нее из рук, выбила другой болью, и теперь она осталась одна, одна окончательно.

Бог знает, сколько Розали плакала, прижимаясь окровавленным лицом к плечу своего неизвестного избавителя, цепляясь за него, как за соломинку, и все равно утопая. Но слезы кончились. Рано или поздно кончается все, теперь она это знала. Судорожно вздохнув, она медленно подняла голову, посмотрела на защитившего ее незнакомца. И узнала его. Тот парень, который навещал Беллу в больнице, который подарил ей игрушечного волка и который был вторым из ее двух зайцев... Он тоже узнал ее. Улыбнулся. Нос у него был разбит, и кровь размазалась над верхней губой, как нарисованные красной краской шуточные усы.

- Вот это встреча!.. - протянул он. Из-за носа его голос звучал до смешного картаво: «'от это вст'геча!». Розали судорожно усмехнулась, молча глядя на него. Дрожь холода и нервного напряжения била ее, как в лихорадке. Он это заметил и молча накинул ей на плечи свою куртку.

- Я Джейк, - представился он, подняв ее на ноги и все еще крепко держа ее за плечи.

- Розали, - сказала она в ответ, и ее голос тоже прозвучал странно и как-то не так, как будто и ей что-то сломали. Неожиданно для самой себя она улыбнулась. - Почти как в «Титанике»...

- То есть? - не понял он.

- Джек и Роза, - пробормотала она со смешком, а потом снова заплакала.
________________
Как обычно, огромное спасибо дорогой Noone за бесценную помощь и поддержку. И как обычно же я буду очень рада узнать ваше мнение на Форуме