Глава 1

Ночь была холодной и безоблачной. Стоял конец октября, почти ноябрь, и резкий северный ветер безжалостно хлестал мальчишескую фигурку, скорчившуюся на полу Астрономической башни. Но мальчик, Гарри Поттер, казалось, совсем не возражал против этого. Напротив, он сидел там в футболке и тонких брюках и смотрел на небо.

Гарри думал, что, возможно, пронизывающий холод позволит ему почувствовать себя живым впервые за последние несколько месяцев с тех пор, как погиб Сириус. Обычно он испытывал легкое головокружение, словно плыл по воде. Месяцы пронеслись, как в тумане, а Гарри позволил им нести себя, не особенно беспокоясь о происходящем.

Он не жил, он только существовал. Существовал и пытался пережить: долгое скучное лето с дядей Верноном, тетей Петунией и Дадли. Они оставили его в покое до сентября, когда он, наконец, вернулся в Хогвартс, но Гарри не мог больше воспринимать школу, как дом. Все казалось пустым и бессмысленным.… И теперь он мог действительно почувствовать, что его жизнь потерялась где-то по пути.

Даже события прошедшего года уже не вызывали в нем ни вины, ни сожаления. Он был просто пуст. Пустая оболочка, из которой Дементор высосал душу. Но это имело, по крайней мере, одно преимущество: ему не надо было прилагать особых усилий, чтобы очистить свое сознание перед сном – упражнение, которое он взял за правило выполнять каждый вечер. Его разум был чист всегда, даже во время теперь уже продвинутых уроков. Его оценки были ужасными, что приводило к бесконечным нравоучениям от Гермионы, но Гарри ничего не мог поделать. Вряд ли он проживет достаточно долго, чтобы получить хорошую работу после школы. Вольдеморт, в конце концов, убьет его, так что не имело смысла стараться получить хорошие оценки.

Гарри разглядывал яркие созвездия, пока его блуждающий взгляд не остановился на Canis Maior… Созвездие Большого Пса… Сириус, самая яркая звезда, весело подмигивала ему с ночного неба. Дыхание юноши сбилось, но он не заплакал. Не заплакал в основном потому, что больше не мог плакать. Слезы были частью жизни, а он живым больше не был. Он уже даже не помнил, когда плакал в последний раз.

Его взгляд скользнул от неба на тускло светившийся огонек сигареты, и он затянулся. На одну долгую минуту огонек стал пылающе-красным, а затем снова потух.

Окружающий холод медленно проникал в тело Гарри, и юноша задрожал.

- Мистер Поттер, – холодный голос нарушил ледяную тишину.

Гарри закатил глаза и затушил сигарету о каменный пол.

- Да, профессор? – он взглянул на декана своего факультета, придав своему лицу усталый вид.

- Вы снова гуляете после отбоя, – строго сказала женщина.

- Да, я знаю, профессор, – пробормотал Гарри, внутренне готовясь к ставшему уже привычным разговору.

Следующий вопрос профессора будет об его состоянии, и он ответит, что чувствует себя просто превосходно. Тогда профессор Трансфигурации упрекнет его в нарушении правил и безответственном поведении и проводит назад в гриффиндорскую гостиную, по пути пытаясь выяснить, что же все-таки с ним происходит, и в который раз предупреждая его о возможных отрицательных последствиях курения и скитания по замку после отбоя. Гарри убедит её, что с ним всё в порядке, и, в конце концов, они пожелают друг другу спокойной ночи.

И его ожидает очередная бессонная и беспокойная ночь, но это уже не будет частью их разговора, а обычным явлением последних дней.

Гарри поднялся и посмотрел на профессора, всем своим видом показывая, что он готов к возвращению в гриффиндорскую башню. Но МакГонаголл не двигалась.

- Я уже предупреждала Вас не вести себя подобным образом, мистер Поттер, – в ее голосе явственно слышалось раздражение, – поэтому в этот раз я снимаю десять баллов с Гриффиндора за ваше недостойное поведение и назначаю Вам неделю отработки.

Гарри только вздохнул и слегка пожал плечами, но МакГонаголл заметила это пренебрежительный жест, и ее голос стал еще более сухим, чем обычно:

- Отработку будете проходить у профессора Снейпа.

Лицо юноши потемнело от еле сдерживаемого гнева, и ладони сжались в кулаки.

- Вы не можете сделать этого, профессор, – хрипло прошептал он.

МакГонаголл раздраженно приподняла брови:

- Я уверяю Вас, мистер Поттер, что могу и даже сделаю, – резко сказала она и так сильно сжала губы, что они превратились в узкую сердитую линию.

Гарри прислонился к стене, глядя на преподавателя.

- Я ненавижу Снейпа, а он ненавидит меня, и вы прекрасно знаете это. Я не хочу, чтобы он неделю дышал мне в спину, профессор.

- Для Вас он – профессор Снейп, мистер Поттер. И если вы не хотите лишить Гриффиндор еще десятка баллов, больше не употребляйте подобный тон, когда Вы говорите о Ваших преподавателях. Независимо от того, что Вы чувствуете к профессору Снейпу, он преподает в этой школе, и Вы будете отрабатывать наказание с ним.

Гарри заметил, что сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Он совершенно не хотел видеть этого ублюдка!

- Профессор, я не думаю, что общение с профессором Снейпом в течение целой недели принесет какую-либо пользу. Вы же знаете, что если бы не он, то Сириус… – последняя попытка – умоляющий тон – обычно это всегда помогало.

- Сейчас это абсолютно неуместно, мистер Поттер, – тон МакГонаголл стал еще более холодным. – Очевидно, что мое потакание также не принесло Вам ничего хорошего. Вы должны взять себя в руки.

Гарри сердито оттолкнулся от стены.

- Знаете, профессор, полагаю, что вы – лучший друг, который у меня когда-либо был! – язвительно процедил он, не сумев скрыть кривящиеся в злобной ухмылке губы.

- Еще десять баллов с Гриффиндора, мистер Поттер.

Гарри снова пожал плечами.

- Мне все равно.

- Я могу договориться с профессором Снейпом о дополнительной неделе отработки, – профессор Трансфигурации угрожающе зарычала.

Гарри опустил голову, чувствуя, что душащий его гнев достиг точки кипения.

В глубине души Гарри стыдился своего вызывающего поведения, но гнев, захлестывающий его при упоминании Снейпа, подавлял малейшее чувство вины или раскаяния. Он ненавидел отвратительного ублюдка сильнее, чем кого-либо в своей жизни, даже сильнее, чем Вольдеморта или Умбридж: Вольдеморт просто был недостоин его ненависти или любви, а Умбридж – недалекая и жестокая пешка Министерства. Но Снейп.… О, Снейп – это совсем другое дело: человек, которому доверял Дамблдор, человек, которому можно было ненавидеть Сириуса и Гарри, человек, которого Дамблдор защищал всегда. В то время как старый дурак посмел обвинить Сириуса в его собственной смерти и плохом отношении к Кричеру, проклятому домовому эльфу, спустя всего час после того, как Сириус погиб…

Но зато Дамблдор не сказал ни одного дурного слова о Снейпе – Сопливусе, грязном куске дерьма – который был куда большим хулиганом, чем Джеймс Поттер, и которому все сходило с рук. И никто никогда не защищал Гарри и других учеников, которые не учились в Слизерине, и не сделал выговор этому ублюдку за его несправедливое и грубое поведение!

Гарри горько улыбнулся. Он прекрасно помнил тот день, когда получил письмо с результатами экзаменов на С.О.В.У. Он получил четыре «В» – два по Защите, одно по Предсказаниям (оказалось, что профессор Марчбэнкс встретила кругленького, насквозь промокшего, темноволосого незнакомца, который и сообщил ей, что та чашка чая, которую она случайно уронила однажды во вторник, была отравлена, так что она действительно должна была умереть – и это был именно тот вторник, который упомянул Гарри на экзамене) и еще одно за письменный экзамен по Зельям. Само зелье, то есть практическая часть экзамена, заслужило твердое «С», так же как и его знания по Трансфигурации, Чарам, Уходу за Магическими Существами и практической Гербологии. И, тем не менее, Снейп отказался брать его в класс, несмотря на то, что заключительная его оценка по Зельям была все-таки «В».

К величайшей досаде МакГонаголл, Гарри не пытался опротестовать решение Снейпа. В ответном письме в Хогвартс он написал, что, так или иначе, не стал бы посещать Зелья. Так что все это время он был свободен от Снейпа и совершенно не собирался по собственной воле возвращаться в класс, где его ежедневно будут унижать и оскорблять. Спасибо, обойдемся!

Следуя за деканом назад в гриффиндорскую башню, Гарри размышлял о событиях нового учебного года. Его запрет на игру в квиддич все еще не был аннулирован, хотя это уже не имело значения. Гарри подозревал, что Дамблдор не хотел, чтобы он играл: это было слишком опасно. Но теперь это не волновало Гарри. Квиддич потерял для него свою привлекательность, когда мальчик представлял себе, как ловит снитч, его волосы взъерошены.… Нет, как бы он не ненавидел Снейпа, Гарри не хотел, чтобы его поведение было похоже на отвратительное поведение отца: даже хуже, чем поведение Малфоя. Хвастливый хулиган, ловец от Бога.… Нет, для себя Гарри решил - никакого больше квиддича.

Он вспомнил тот день, когда Дамблдор сообщил ему о запрете: Гарри постарался тогда встать как можно ближе к двери и уставился в пол, преднамеренно не желая смотреть на Директора – не из-за Вольдеморта, а потому что знал, что Дамблдор – сильный Легалиментор [маг, способный проникать в сознание другого человека]. И ему не составит труда обнаружить чувства юноши к нему: возмущение и ненависть. Гарри только кивнул в ответ и поспешно отказался от предложения директора преподавать ему Окклуменцию [способ защиты от проникновение в сознание]. Он не желал, чтобы кто-то еще копался в его голове – Снейпа и Вольдеморта было вполне достаточно. Дамблдор попытался убедить его в необходимости занятий Окклуменцией, но Гарри это уже не волновало. Не особо пытаясь скрыть насмешливый тон, он пробормотал что-то о том, что «некоторый раны еще слишком свежи и болезненны», и когда это саркастическое замечание закрыло рот старику, постарался побыстрее ретироваться из кабинета, так ни разу и не посмотрев в глаза директору. После этого они больше не разговаривали.

Единственный взрослый, кто, казалось, заботился о нем (кроме Хагрида, конечно), до этого вечера была МакГонаголл. Но теперь, когда она отправила его к Снейпу.… Это был удар в спину, слишком болезненный, чтобы забыть о нем.

Они холодно попрощались перед портретом Полной Дамы, и Гарри пришлось сильно постараться, чтобы с его губ не сорвалось презрительное замечание, которое стоило бы Гриффиндору еще сотни баллов.

Рон и Гермиона ждали его возвращения в гостиной, как, впрочем, и каждый вечер, подобный этому. Но Гарри только коротко кивнул им и сбежал в спальню. Он не хотел сегодня говорить с ними, хотя знал, что друзья волнуются за него. Завтра. Завтра он посидит с ними, они позавтракают вместе. И все будет в порядке.



- Думаю, Вам хватит недели, чтобы как следует убраться в классе без использования магии, мистер Поттер, – Снейп презрительно ухмылялся, и Гарри снова почувствовал, как от гнева кровь закипает в венах. Но он не посмотрел на учителя и не позволил Снейпу заглянуть в его глаза, так же как не позволил Дамблдору. Проклятые Легалименторы: два крючконосых придурка!

- Да, сэр, – его тон был холоден, но предельно вежлив.

- По окончании этой недели я хочу увидеть тщательно оттертые парты, чистые шкафы, сверкающие котлы, аккуратно расставленные ингредиенты и идеально вымытый пол. Вы не сможете покинуть класс до девяти часов: дверь будет заперта заклинанием. Если Вы не закончите уборку до конца выходных, то у Вас будет достаточно времени для этого на следующей неделе.

- Но… – Гарри поднял голову и с ненавистью уставился на Снейпа, - профессор МакГонаголл назначила мне только одну неделю отработки.

Ухмылка Снейпа стала шире:

- О, она не возражала, когда я упомянул об этом.

Желание плюнуть в своего профессора было таким нестерпимым, что Гарри пришлось отвернуться.

- Ну, тогда конечно, – прозвучавшие слова мало отличались от вожделенного плевка.

- Пять баллов с Гриффиндора за неуважение к преподавателю.

- Вы – не преподаватель, – Гарри все-таки не смог сдержать злобное шипение, – вы мерзавец…

- Еще десять баллов…

- …не лучше, чем Джеймс Поттер…

- Достаточно! – рявкнул Снейп и с силой вцепился в плечо юноши, так что тот снова зашипел, на сей раз от боли. – Закройте рот и не смейте говорить о том, о чем Вы ничего не знаете. – Он уже орал, брызжа слюной, – это будет стоить Гриффиндору еще двадцати баллов.

Он толкнул Гарри так, что тот налетел на стол, резко развернулся – полы мантии хлестнули по ногам – и почти выбежал из класса.

Гарри не смел двинуться с места, пока дверь не захлопнулась за зельеваром. Только оставшись, наконец, один, он начал медленно массировать ноющий локоть.

- Сопливус, – пробормотал он злобно, – правда глаза колет, не так ли, Соплюшка?

Гарри медленно приблизился к чулану, в котором хранились тряпки и чистящие средства, и взял все необходимое для работы. Он решил начать с парт – грязь въелась в деревянные поверхности настолько глубоко, что пришлось вооружиться тупым ножом, и через некоторое время Гарри так погрузился в работу, что звук открывающейся в девять часов двери заставил его подскочить от неожиданности. Но к тому времени почти половина парт была отчищена. Гарри с чувством выполненного долга убрал свои нехитрые орудия труда обратно в чулан с гордостью огляделся – парты сияли как новенькие, грязи стало заметно меньше, и даже зловоние в помещении значительно уменьшилось.

Этой ночью у Гарри не возникло ни малейшего желания тащиться в Астрономическую Башню. После выполнения домашнего задания с Гермионой (которая была невероятно довольна им) и Роном (который весь вечер порывался наслать ужасающие проклятия на головы двух деканов), Гарри обессилено рухнул в кровать и после недолгой медитации и очищения разума немедленно заснул.

На следующий вечер Гарри даже не встретил Снейпа: класс был пуст, когда он явился на отработку, а дверь сама захлопнулась, как только он вошел. На мгновение Гарри захотелось заорать, чтобы немного выпустить пар, но представив себя, вопящего в одиночестве посреди пустого класса зельеварения, он пожал плечами и отказался от этой идеи. Вместо этого Гарри взял необходимые моющие средства из чулана и принялся за работу.

Сначала он вытер пыль с уже вычищенных парт, а потом снова взялся за нож и атаковал застарелые пятна. Дверь открылась ровно в девять, но Гарри не остановился, пока не закончил со всеми партами в классе. Было уже почти десять, но зато парты сверкали чистотой, как никогда раньше.

Гермиона немного волновалась, что он не пришел вовремя, но все же снова помогла ему с домашней работой. Когда они закончили, и Рон ушел спать, Гарри нехотя признался Гермионе, что в некотором смысле эти отработки ему даже понравились. Снейпа не было видно на протяжении всего времени, а работа, хоть и не была очень интересной, но выматывала Гарри до такой степени, что он мог спокойно спать по ночам.

На третий день, методично вычищая шкафы с ингредиентами, Гарри даже задумался, не затянуть ли с уборкой, чтобы получить еще неделю отработки. В этом классе зельеварения никто не приставал к нему с вопросами и не кидал подозрительных взглядов. Никто не хотел послушать его рассказов о Вольдеморте и не предлагал поговорить о Сириусе. Это почти успокаивало. Гарри тер, скреб, мыл и чистил, насвистывая себе под нос какие-то глупые Рождественские песенки (при чем тут Рождество он не знал, но эти песенки были весьма удобно насвистывать). Он был настолько спокоен, когда вернулся вечером в Гриффиндорскую башню, что впервые за этот учебный год у него осталось время на дополнительное чтение после выполнения всех домашних заданий. Гермиона была просто в восторге от его успехов.

- Если бы я знала, что уборка классов так здорово на тебя повлияет, я давно уже предложила бы МакГонаголл назначить тебе отработку. И, Гарри, – она улыбнулась, – сегодня я с трудом узнала классную комнату, когда пришла на Зелья. Ты прекрасно справляешься.

Гарри вздернул брови:

- Ты, и правда, так считаешь? – Но этот жест удивления не смог скрыть удовольствия, звучавшего в его голосе.

- Однозначно!

Искренняя похвала Гермионы только подтвердила его собственные чувства: наконец-то он делал что-то, что имело видимые результаты. И это нравилось Гарри, даже несмотря на Малфоя с его прихвостнями, которые, гнусно ухмыляясь, поздравили его с открытием нового способа использования метлы. Но эти насмешки были настолько ребяческими, что Гарри даже не разозлился. Малфой не принадлежал его миру, и этого было достаточно, чтобы не даже не прислушиваться к его глупым оскорблениям.

На следующий день Гарри закончил со шкафами и приступил к отмыванию котлов и прочей лабораторной посуды, что продолжилось вплоть до пятницы. К тому времени Гарри понял, что не успевает, т.к. он даже не начал расставлять ингредиенты в другом шкафу. К счастью, на следующий день была суббота, и, взяв у Гермионы несколько книг по зельеварению, Гарри отправился в подземелья сразу после ланча и начал сортировать различные ингредиенты. На это ушло несколько часов, и он закончил работу только к одиннадцати. Довольный, Гарри еще раз внимательно осмотрел шкафы в классе. Здесь было почти невероятно чисто, и даже застарелый гнилостный запах перебродивших зелий был почти вытеснен гораздо более приятным ароматом чистящих средств. На завтра оставалось только вымыть полы и разобрать чулан, где хранились чистящие средства.

В воскресенье Гарри снова спустился в подземелья сразу после обеда. Он хотел закончить работу до ужина, чтобы успеть написать эссе по Трансфигурации и попрактиковаться в Защите – новый профессор по ЗОТС, Шеклбот, был чрезвычайно требователен, и Гарри не хотелось вступать в конфронтацию еще и с ним.

С мытьем полов никаких проблем не возникло, хотя они были еще более грязными, нежели парты. Интересно, кто-нибудь вообще хоть раз убирался в этом помещении до него? Но чулан, забитый всяким хламом, был просто невероятно грязным. Гарри пришлось снова воспользоваться ножом, когда он попытался отскрести практически окаменевшую грязь.

Чулан был ужасно маленьким, так что сильно вытянувшемуся за лето Гарри пришлось встать на четвереньки и двигаться очень осторожно, чтобы не удариться головой о стены и потолок тесного помещения. Впрочем, даже если бы он залез в этот чулан лет пять назад, развернуться здесь было бы достаточно проблематично, не говоря уже о том, чтобы отчистить этот чулан от грязи.

Гарри намочил тряпку. Оставалась последняя часть его отработки: дверца чулана, которая была не только покрыта грязью, но и обмазана сверху какой-то отвратительной, намертво въевшейся, субстанцией. Гарри решил размягчить застывшую корку водой, а через несколько минут снова воспользовался ножом.

Вскоре Гарри увидел что-то под слоем грязи.

Надпись, там была какая-то надпись!

Гарри умирал от любопытства, но опасался повредить надпись излишней поспешностью. Он снова и снова пытался размочить слой грязи, пока надпись не стала видна.

«Справка» – было написано в первой строке.

Гарри чуть было не потерял интерес к таинственной надписи, решив, что речь идет, скорее всего, о мебели, но неожиданно заметил слова «Сириус» и «Снейп» несколькими строчками ниже. Гарри начал отчаянно тереть дверь, стараясь, в то же время, не повредить надпись.

Отвратительная субстанция так и не оттерлась, но стала достаточно прозрачной, чтобы разобрать, что написано.

В чулане было темно, и Гарри пришлось зажечь палочку.

- Люмос, – прошептал он и склонился ближе к загадочной справке.

Текст был написан крупным детским почерком, строчки разъезжались в разные стороны. Было очевидно, что писал это ребенок одиннадцати-двенадцати лет.

Надпись гласила:

«Мы, Джеймс Поттер и Сириус Блэк, свидетельствуем, что Северус Снейп после двухдневного пребывания в этом чулане не только рыдал и умолял выпустить его отсюда, но и обоссался с ног до головы, как младенец. Таким образом, он официально переименован в Сопливуса и с этого дня должен откликаться на это имя.
От имени комиссии: Джеймс Поттер и Сириус Блэк
И ниже другим почерком было добавлено:
«Он действительно рыдал. Ремус Люпин, свидетель».

И еще ниже:

«Он рыдал, умолял и был абсолютно мокрый. Питер Петтигрю, свидетель.
21 ноября 1970 г.»

Палочка задрожала в руке Гарри и упала в небольшую лужицу, собравшуюся под дверцей. В комнате вдруг стало темно. Мысли сумбурно носились в его голове, тупо натыкаясь одна на другую. Гарри почувствовал дикую слабость и опустился на пол.

Тишина класса гулко ревела в ушах.

Гарри чувствовал, как сердце медленно зажимает в ледяные тиски, к горлу подкатывала тошнота. Стена бесчувствия, которой он окружил себя в последние месяцы, с треском рушилась, погребая под своими обломками иллюзию безразличия.

Эта надпись, эти жестокие, безжалостные слова были написаны его отцом и Сириусом, и их двумя друзьями. Эта надпись была свидетельством такого зверства… Гарри никогда раньше не верил, что кто-то способен на такое… Кроме Дадли, конечно.

Четверо детей, четверо выродков против одного… И они заперли его не на пару часов, а продержали два дня, пока он... пока он не был полностью унижен, и, вероятно, не только доведен до отчаяния, но и напуган настолько, что... что...

Четверо против одного – только потому, что это показалось им неплохой шуткой. О, Гарри прекрасно знал эти шутки. Он слишком часто становился их мишенью. Он знал, каково это – сидеть в темноте, не надеясь на скорое освобождение, и, судорожно борясь с естественными потребностями, ждать, пока кто-нибудь придет и позволит сходить в туалет… Он знал и этот бессильный позор, подхлестываемый ядовитым смехом и жестокими комментариями, и страх, и отчаяние.

Но, по крайней мере, Гарри хорошо знал свой чулан, который был достаточно просторным, чтобы двигаться. В нем можно было вытянуться во весь рост и лежать, прислушиваясь к телевизору через закрытую дверь и знать, сколько времени прошло. Но здесь... здесь не было ничего. Должно быть, эти два дня были выходными. Выходные в темном чулане. Два дня в темноте и тишине, когда каждая секунда тянется полчаса… прекрасно зная, что твоими спасителями будут твои мучители.

И они сделали это: его отец, которым Гарри всегда гордился. Сириус, его крестный, который на протяжении двух лет практически заменил Гарри отца… И даже Ремус Люпин, которого Гарри всегда считал добрым и справедливым человеком…

Сириус и Джеймс Поттер: два человека, ближе которых у Гарри не было. Даже при том, что оба они уже были мертвы, только сейчас Гарри впервые почувствовал, что он действительно остался один.

И он не был уверен, что хотел бы вернуть их.

Воспоминания больше не дарили радости, счастья или надежды: они стали такими же, как воспоминания о Дадли и его банде.

В это момент Джеймс и Сириус умерли для Гарри, раз и навсегда.

Гарри не помнил, когда начал плакать. Ощущение невыносимой потери сдавило грудь. Образы любящего отца и заботливого крестного были навсегда раздавлены образом двух маленьких садистов, которые с жестоким ликованием издевались над третьим мальчиком на берегу озера. И двое других мальчишек, наблюдающие за происходящим. Просто так. От скуки...

В этот момент он почувствовал, что его потеря намного сильнее, чем при смерти близких людей. В сердце не осталось ни любви, ни тепла, только боль. Резкая, удушливая, ядовитая боль, и холод, и такое невыносимое одиночество, которого Гарри никогда раньше не испытывал.

Очки упали на пол, и Гарри услышал звон разбившегося стекла, но руки дрожали так сильно, что каждая попытка поднять их была заранее бесполезна.

Без очков, сквозь беспрерывно текущие слезы он снова и снова перечитывал жестокие слова: это было правдой? Они действительно могли так поступить с другим человеком? Они оказались ничуть не лучше его кузена… или даже хуже? И самое омерзительное: как они могли записать всё это?

Как?

Почему?

Почему? Почему он? Почему всегда он? Почему у него не должно было остаться хотя бы воспоминаний о любящей семье? Почему надо было растоптать и украсть у него даже это? Почему судьба всегда выбирала именно его для своих жестоких насмешек?

- Мама, – всхлипнул он. – Мама, мамочка!

Утрата разрывала его на части. Он хоронил их, Джеймса и Сириуса, двух хулиганов, которые оказались намного хуже, чем Малфой или Дурсли были когда-либо. И единственным человеком, к которому Гарри мог теперь обратиться, была его давно погибшая мать. Единственное воспоминание, способное хоть немного успокоить его в этот момент, было о ней.

Гарри не осознавал, что стоит на коленях в луже грязной воды, прижимая к лицу мокрую тряпку. Утрата и боль ошеломили его, и слезы лились безостановочно.

- Мамочка, где ты? – рыдал и жаловался он, прижимаясь к дверце чулана.

- Где ты была? – прошептал Гарри и не мог не думать о маленьком плачущем мальчике, сжавшемся в углу, которого он видел в воспоминаниях Снейпа, – теперь уже запертом в грязном тесном чулане. Гарри хорошо помнил все те годы, которые провел в своем чулане под лестницей, и он знал, знал точно, что попади он в Хогвартс одновременно с Джеймсом Поттером и Сириусом Блэком, самодовольные Гриффиндорцы выбрали бы его мишенью для своих злобных насмешек и жестоких шуток. Маленький полукровка в обносках кузена, не имеющий ни малейшего представления о магическом мире – он был бы для них просто еще одним придурком. Он помнил, что сказал Сириус о Снейпе: придурок, чьей самой большой виной был сам факт его существования… Сколько раз Дурсли попрекали его тем же?

Неужели это была некая жестокая справедливость, что он должен был терпеть от своих родственников те же самое, что Снейп терпел от его отца? Это была расплата за грехи отца?

По щекам текли слезы вперемешку с грязью, но Гарри этого не замечал. Он во второй раз потерял отца и крестного, но сейчас его потеря была абсолютной и необратимой. Он больше не хотел их незримого присутствия в своей жизни, не хотел даже воспоминаний. Он больше не нуждался в них. Но его никак не оставляло чувство, будто у него что-то украли.

- Мамочка, мама, – произносить это слово было так хорошо, так приятно, что он повторял его снова и снова.

Никогда раньше он не чувствовал себя таким несчастным.

Кто-то сказал ему однажды, что только потеря родителей делает человека действительно взрослым. Сейчас Гарри понял, что с ним это только что произошло: он был совсем один, и все, что он натворил за последнее время, тяжким грузом обрушилось на него. Он наделал столько глупостей, он так лелеял свою ненависть и обиду. Он вел себя как испорченный ребенок, уверенный, что является центром мироздания. Он даже не попытался заглянуть поглубже, он ненавидел Снейпа, потому что это была самая простая реакция на его неприязнь. Он обвинял Дамблдора, потому что это было легче, чем принимать директора всерьез и поверить, что он знает, что делает. Он никогда не слушал Гермиону, которая пыталась открыть ему глаза на недостатки Сириуса и на его собственное неправильное поведение. На мерзкое отношение к Кричеру и на необходимость Окклуменции… Он действительно вел себя как ребенок, опрометчиво и безответственно.

Но только сейчас можно было все это понять, а тогда – практически невозможно.

Он почувствовал, что кто-то выдернул тряпку из его судорожно стиснутых рук и попытался поднять на ноги.

- Поттер, – раздался холодный голос, но Гарри был не в состоянии отвечать. Ноги затекли от неудобной позы, и он продолжал поскуливать, как оторванный от сучки щенок.

- Поттер, – повторил голос, но, на сей раз, холодности в нем поубавилось. – Что случилось?

Гарри откашлялся, но не мог вымолвить ни слова от рыданий. Он почувствовал, что его подняли и куда-то потащили, усадили и прижали губам холодный пузырек. Гарри открыл рот и покорно проглотил вливаемую в него жидкость.

Зелье было прохладным и чуть сладковатым, оно приятно ласкало саднящее после отчаянных рыданий раздраженное горло. Гарри почувствовал, как расслабляются сведенные судорогой мышцы. Дышать стало намного легче, и он начал успокаиваться, уткнувшись носом в предложенный платок.

- Спасибо, – пробормотал Гарри, еще не отойдя от потрясения.

- Не за что, – последовал ответ, и на этот раз Гарри узнал голос. Это был Снейп.

Гарри отнял от лица платок и поднял глаза. Но к собственному стыду, увидел только размытые темные и более светлые пятна, сливающиеся в неясную человеческую фигуру.

- Мои очки, – невнятно пробормотал он, – кажется, я их уронил…

Имеющее форму человека пятно исчезло из его поля зрения, и мгновением позже откуда-то сбоку донеслось тихое «Репаро». Прохладная дужка скользнула снова на его нос, и размытые очертания вокруг обрели четкость.

- Спасибо, сэр, – снова сказал Гарри так внятно, как смог. Снейп на этот раз не ответил, только кивнул. – Мне очень жаль, – первая попытка. Самым главным сейчас было извиниться. За все.

- Я наложил Сигнальные чары на этот класс. Они предупредили меня, что что-то произошло, – Снейп внимательно смотрел на него, ожидая объяснений. Гарри встретил его взгляд без страха, ненависти или обиды.

- Я… – Гарри не знал, как начать. – Я убирался в чулане, – он судорожно сглотнул. Говорить было невероятно трудно, но он должен был все рассказать Снейпу, он хотел ему рассказать, хотел, чтобы Снейп знал, что Гарри все видел, все понял…

Он заметил, как Снейп покосился на пресловутый чулан.

- И? – Снова спросил профессор, стараясь придерживаться нейтрального тона, но Гарри чувствовал еле сдерживаемую ненависть.

- Я нашел… справку, – с усилием выдавил Гарри, чувствуя, как щеки заливает краской. – Выданную моим… Джеймсом Поттером и Сириусом Блэком. – Желание опустить голову был чрезвычайно сильным, но он сопротивлялся. – Я…

Так или иначе, Гарри был уверен, что именно это происшествие было первопричиной их враждебности, и, скривившееся от ярости ставшее кирпично-красным, лицо Снейпа подтвердило его уверенность.

- Это было занимательное чтение, Поттер? – угрожающе зарычал Снейп. Гарри отчаянно замотал головой.

- Нет, я только…

- Блестящее доказательство выдающейся гуманности вашего папаши, не так ли?

- Нет, нет, профессор…

Снейп наклонился так близко, что его нос почти коснулся лица Гарри.

- Или для Вас это очередное подтверждение того, что ваш преподаватель – всего лишь грязный сальный ублюдок, заслуживший все, что с ним произошло?

- Нет! – завопил Гарри во всю силу своих легких. – Нет, – уже тише повторил он, – Вы… Вы – не… сэр, и я… я… – Гарри никак не мог найти подходящих слов.

- Вы – не… что не? – Снейп вцепился в его плечи и больно сжал.

Гарри удержался от желания отодвинуться или отвернуться. Он сосредоточился и постарался использовать все те мизерные навыки Окклуменции, которыми владел. И посмотрел прямо в холодные черные озера, переполненные ненавистью и презрением, с усилием концентрируясь на собственных детских воспоминаниях, самых ненавистных, оскорбительных и позорных воспоминаниях своей жизни. Чулан, где его запирали. Отчаяние и страх, и жалкие попытки убежать, спрятаться от Дадли и его друзей, измывавшихся над ним, и бесформенные тряпки, которые заменяли ему одежду, злобные язвительные насмешки.… И, наконец, все обуревавшие его сейчас чувства: боль утраты, сожаление, понимание и симпатию. Симпатию, которую он даже не предполагал никогда почувствовать к мрачному профессору Зельеварения.

- Я ненавижу то, что они сделали с Вами, сэр, – хрипло сказал Гарри, еле справившись с дрожащим голосом. – Я чувствовал, как будто… Как будто они это со мной сделали, и теперь они умерли… Они уже давно умерли, но сейчас… они умерли внутри меня. – Он низко склонил голову и пробормотал в пол, – я думаю, что они бы и со мной также поступили…

Пальцы, вцепившиеся в его плечи, разжались.

Гарри услышал, как Снейп подвинул стул ближе к нему и сел. В гробовой тишине класса это прозвучало слишком громко.

Он взглянул на Снейпа, но лицо профессора не выражало ничего. На мгновение Гарри захотелось подскочить к Снейпу, встряхнуть его и заорать, что ему действительно жаль. Что то, что сделали Джеймс и Сириус, было отвратительно. Но больше всего Гарри хотел крикнуть, что он – не Джеймс и никогда им не был. Но силы оставили его, и он резко сполз вниз по стулу.

Все это не имело смысла. У Снейпа были веские причины ненавидеть его отца, и он будет ненавидеть его всегда. Профессор никогда не видел самого Гарри за внешностью Джеймса Поттера, он вообще никогда ничего не видел через преграду этой ненависти. И Гарри никогда не сможет убедить его, что он – не его отец, что он – другой. Не такой, как Джеймс Поттер, а скорее такой, как Северус Снейп… И странно – мысль, что Снейп не верит ему, ранила слишком сильно.

Профессор прокашлялся, и Гарри снова отвернулся.

- Вы отлично поработали здесь, – слова Снейпа прозвучали странно в тишине комнаты.

Фраза полностью выбила Гарри из колеи. Он был на грани новой истерики и никак не мог разобраться в собственных мыслях и эмоциях. Но слова Снейпа словно разрушили какую-то преграду, и Гарри посмотрел на профессора и неуверенно улыбнулся.

- Правда? – робкое удивление, избитый ответ, но он не смог произнести в этот момент ничего лучшего.

- Даже ингредиенты правильно расставлены.

- О, – на большее Гарри оказался не способен. Минуту назад он был совершенно уверен, что Снейп никогда не сможет понять его, а теперь Снейп не только обратился к нему без всякой враждебности, но даже похвалил его! В нем всколыхнулось что-то сродни надежде. Возможно, их война действительно закончилась.

Они посидели в тишине, а потом Снейп осторожно сказал:

- Я думаю, что мог бы пересмотреть свое решение о ваших занятиях Высшими Зельями…

Гарри был настолько удивлен, что вскрикнул, совершенно не подумав:

- Нет, сэр! – и, когда Снейп сердито вскинул голову, поспешно добавил: – Я хочу сказать, что не так уж хорош в Зельеделии. Мне просто повезло с билетом, поэтому я получил такую высокую оценку.

Снейп насмешливо уставился на него, но выражение его лица показалось Гарри странным.

- Простите, мистер Поттер, но это моя привилегия – решать, кого допускать в свой класс, а кого нет.

О, Снейп… пошутил?

- Я пропустил два месяца, – Гарри попробовал найти другое объяснение. – И Вы знаете, что из меня действительно вряд ли выйдет хороший Зельевар, у меня редко получается правильно сварить зелье.

- Я мог бы позаниматься с Вами дополнительно, – задумчиво ответил Снейп. Но не дождавшись ответа от Гарри, торопливо добавил, – хотя я пойму, если вы не захотите посещать мои уроки…

Гарри вздохнул, чувствуя себя глубоко несчастным.

- Дело не в этом, – пробормотал он и посмотрел на мрачного человека перед собой, – Я…

К собственному стыду, он почувствовал новую волну слёз.

- Я обещаю, что не буду обращаться с Вами так… так… как раньше, – чуть слышно прошептал Снейп, но Гарри услышал.

- Дело не в этом, – повторил он, мысленно проклиная слезы, подступавшие к глазам. Ну что им на месте не сидится!

- Поттер? – слезы все же потекли вновь, и в голосе Снейпа послышалась явная тревога. – В чем дело?