- Господа, теперь, вооруженные до зубов сакральным знанием – спасибо мистеру Нюдженту, – профессор слегка поклонился Тэду, на что Тэд ответил ему небрежным приятельским кивком, - мы готовы вынырнуть обратно в современность. И чтобы дать вам пищу для размышления, позвольте зачесть отрывок из бестселлера Стефани Майер «Солнце полуночи», - Эрик сорвал с планшета и кинул на кафедру очередной листок… Надо бы предварительно какую-нибудь картинную позу принять… как на полотне Жана Дельвиля…- заметил он и встал вполоборота к аудитории. Эрик был, как ирландский танцор, прям и статен; он повел плечами и манерным движением вытянул вперед правую руку, в которой держал текст. И в действительности сделался картинен, вернее сказать, как-то сатирически элегантен. - «А тем временем, » - начал Эрик глухим голосом, - «она шагнула в поток ветра от кондиционера, и я почувствовал ее запах. Ее аромат сразил меня как таран, как взрыв. Нет слов, достаточно сильных, чтобы передать то ощущение, которое поразило меня в тот момент. В ту секунду я оказался как никогда далек от того человека, которым когда-то был, я утратил последние клочки человечности, которые еще во мне оставались…» - Эрик сделал паузу и покосился на студентов, коротко им улыбнулся сверхъестественной своей улыбкой. – « Я был хищником. Она была моей добычей. И больше не было ничего во всем мире, кроме этого… »
Эдвард вслушивался в его интонации и наблюдал за выражением странного лица, «исхлестанного молниями», подобного лику мильтоновского Люцифера. Он хотел понять, искренне ли Эрик подтрунивает, или это тоже маска. Может быть, он смеется, чтобы справиться с собой, со страстью, которая каждый миг жизни владеет всем существом вампира? Может, ему самому, как никому другому, знакомы завывания кровавой бури в душе?
- «Не было комнаты, полной свидетелей – они все отошли на второй план. Я забыл, что так и не разгадал тайну ее мыслей. Тем более, что ее мысли уже не имели принципиального значения, потому что вряд ли у нее остается достаточно времени, чтобы думать о чем-либо. Я был вампиром, а у нее была самая сладкая, самая ароматная кровь, какую я только ощущал за все восемьдесят лет своей жизни. Я даже не догадывался, что такой аромат может существовать. Если бы я знал, я бы давно отправился на его поиски. Я бы обошел всю планету из-за нее. Я мог только догадываться, какова она окажется на вкус…» - Эдвард вдруг явственно почувствовал солоноватый привкус во рту. А Эрик…да, он сглотнул, произнеся последние слова! Не могло теперь быть сомнения: ему ведомо это мрачное и сладостное чувство, и ему нравится раздразнивать свою собственную природу, играть с великолепным и безжалостным убийцей …– «Жажда обжигала мое горло. Во рту пересохло, и даже то, что у меня жадно текли слюни, не помогало. Желудок сжался от голода. Я рефлекторно напряг мышцы для прыжка…» З-зап!!! – коротко рявкнул Эрик страшным голосом и рывком сделал разворот к слушателям. Некоторые даже подпрыгнули на своих местах. Эдвард удержался, не вздрогнул. - …И перья во все стороны… - прибавил профессор, затем оскалился по-волчьи. – Позвольте теперь задать сакраментальный вопрос: вы лично когда-нибудь теряли самообладание от запаха крови? У вас рот наполнялся горькой слюной? Вы хотели вонзить зубы кому-нибудь в шею и ощутить, как по коже течет поток теплой крови? – Эдвард на вопрос профессора улыбнулся престранной улыбкой. – Надеюсь, что нет. Не дай бог… Хорошо, а помните, мы с вами оставили маленькую девочку в метро наедине…Марк, с кем мы ее оставили, я уже забыл?
- С «Повелителем Полуночи», - отозвался Дауни в своей обычной манере - его тон, совершенно не сообразуясь ни с ситуацией, ни со статусом собеседника, всегда звучал так, словно его все достали.
- Точно! Рискованно было ее с ним оставлять... О-кей. Так вот эта самая девочка… может быть, она не понаслышке знакома с вышеописанной симптоматикой? Опять, скажете, нет? Так какого, простите, черта миллионы людей по всему миру с жадностью потребляют этот продукт? Или, может, Оскар Уайльд ошибался, когда говорил, что «искусство - это зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь»?
Эдвард насторожился. Уж не собирался ли Эрик, часом, скатиться до стариковского морализаторства и все испортить? Если бы заданный вопрос не был столь явственно риторическим, Эдвард бы возразил ему. Верно, имеются среди вампирской литературы дешевые поделки, им несть числа, они, как вредные насекомые, расползлись по книжным полкам и паразитируют на самой идее, все больше и больше ее опошляя. Однако существуют и Вещи, подлинные шедевры! Произведения глубоко философские, заставляющие задуматься над тайнами бытия... Эти уникальные работы, написанные совсем другого толка авторами, украдкой, иносказательно намекают на то, что у нашего мира есть и другое лицо - загадочное, ужасное и манящее… Разве не ясно, почему вампир притягивает и завораживает? Естественно, если скользить только по поверхности, то, можно и в самых изумительных сценах усмотреть лишь повод для дурацкого хихиканья.
- Самая интригующая особенность современного вампира – это вовсе не кровопийство и не эсхатологическая угроза, исходящая от него, а конвергентная эволюция, которую монстр претерпел, постепенно превращаясь в человека. И это понятно: если бы вампир остался выходцем с того света, не имеющим ничего человеческого, тем самым он лишил бы нашу девочку возможности в него влюбиться. А нужно, чтобы она непременно влюбилась, иначе она не пойдет покупать каждую неделю книжки в мягкой обложке.
Пласт массового искусства, имеющий своим центральным мотивом образ вампира и, немного шире, чудовища вообще, взял на вооружение две наиболее эффектные и эффективные находки прошлых столетий. Во-первых, прием остраннения, направленный на вывод вещи из автоматизма восприятия. На нем стоит готическая литература, изымающая героя из обыденной реальности и бросающая его в гущу всего экстраординарного и ужасного. Во-вторых, он эксплуатирует ту самую пресловутую темную притягательность, восславленную романтизмом. Однако массовое искусство использует доставшийся ему по наследству арсенал художественных средств специфическим образом.
Прием остраннения – это тонкий хирургический инструмент, с помощью которого можно производить сложнейшие операции на мозгу читателя или зрителя… при условии, что последний согласен на напряженную работу мысли. Творческий читательский труд бывает иногда весьма нелегок, но только он позволяет вскрыть оболочки «странного» и увидеть под ними то, что автор хотел нам доложить о реальном бытие. Однако непривычная форма далеко не всегда вызывает интерес и желание ее разгадать, зачастую она наоборот провоцирует резкое отторжение. Потребитель массовой литературы, как вы сами понимаете, читает книгу не для того, чтобы потом брать Эрика Стентсона за пуговицу и спрашивать, как ему жить дальше. Потребитель покупает рóманы вместо «Прозака», ради психотерапевтического эффекта литературы, с помощью которой лечились от хандры еще наши бабушки. Массовый читатель ищет отдохновения. И книга для релаксации должна иметь четко прочерченную знакомую схему, по которой, как по рельсам, во время чтения пойдут читательские мыслительные процессы. Прием остраннения играет при этом крайне важную, но, все же, чисто декоративную роль – он создает антураж нетривиальности и загадки. Основой ему служат разного рода внешние несоответствия, часто оксюморонического характера…типа волка в классной комнате у учителя Вика из повести Джерри Пясецки «Учитель-Вампир». Они нужны, только чтобы удерживать внимание клиента. Это все – техника продаж. Автор книги сам выступает в роли балаганного зазывалы, открывая первую главу словами: «Нового учителя можно было описать одним-единственным словом – СТРАННЫЙ».
Эдварду сразу припомнилось явление Стентсона на первую лекцию два месяца назад, и он едва слышно кашлянул в кулак… и тут же ему захотелось провалиться сквозь пол, потому что Эрик покосился в его сторону. Холодный взгляд кошачьих глаз словно придавил Эдварда к месту. Сколько раз он повторял себе, что с Эриком надо соблюдать крайнюю осторожность, ведь он все замечает…
- Бутафорская странность оказалась вампиру очень к лицу, - продолжал профессор. – Но при этом его характер прорабатывается таким образом, чтобы под налетом интригующей противоестественности легко угадывались милые читателю черты его собственных грез и фантазий. Собирательный портрет «Принца Ночи» на поверку имеет больше сходства с портретом Прекрасного Принца, чем кого бы то ни было еще. Почему последний в своем чистом, беспримесном виде кажется нам скучным? Потому что он есть произведение архаичного мифологического сознания, основанного на тождестве, в том числе тождестве формы и содержания. У него отсутствует внутреннее развитие, нет диалектики. Мы же, имея сознание историческое или «романное», приучены к конфликтам и противоречиям… настолько, что само противоречие превратилось в общее место. Циклическое мифологическое время нас тоже не устраивает, нас захватывает прямая линия времени исторического с вечной неизвестностью впереди. Впрочем, как вы, надеюсь, помните, мифологичность фэнтезийной литературы обязывает автора утешить читателя, вернуть ему тем или иным образом покой, который украли ужасы и опасности романных перипетий. Даже если в конце седьмой книги герой погибнет, наш собственный мир от этого не должен померкнуть…
Вампир в современной массовой литературе отчасти и есть романный вариант Прекрасного Принца. Во-первых, он хорош собой (это подчеркнуть тремя чертами), у него есть шарм…либо, откровенно скажем, mojo. Во-вторых, он дьявольски умен, остроумен, элегантен и хорошо воспитан – эти качества восходят к Стокеровскому Дракуле. Причем, заметьте, politesse вампира обыкновенно связывается с древностью его лет. Еще одна особенность, которая тянется за нашим монстром с XVIII столетия и увековечена все тем же Стокером: вампир часто оказывается иностранцем…равно, как и дьявол. И, естественно, он смел и силен – почти все вампиры в душе непременно японские ниндзя, - прибавил Эрик с коротким сухим смешком. Эдвард попытался иностранного дьявола, который сейчас стоял около кафедры, слегка облокотившись на нее плечом, представить бьющим кого-нибудь по морде... получилось довольно занятно. Хотя Эрику более всего подходил дуэльный пистолет…непременно с кремневым замком…
- Конечно, встречаются разночтения, но прототипом в данной схеме явно выступает образ племенного вождя или сына вождя – самого, так сказать, завидного жениха на деревне. А червоточина, которой в обязательном порядке снабжается вся эта нарядность, как боевой шрам, служит для героя лишь декорумом… Одна моя знакомая художница рассказывала, что ей совершенно не интересно писать новую кружку. Однако кружка с кофейным налетом и отбитой эмалью, наоборот, обладает характером и историей, - во фразе профессора прозвучала ироническая нота.
- Как я уже отмечал ранее, невозможно полюбить существо, с которым у нас нет никаких точек соприкосновения. В этой связи вампиру для пущей привлекательности придают все больше человеческих черт…а чтобы сделать его сверхпривлекательным, ему придают все больше черт сверхчеловеческих. Стержневым качеством вампира становится его необычайная, потусторонняя красота – это первое, что мы наблюдаем, когда герой, условно говоря, входит в комнату, и продолжаем наблюдать с разных точек на протяжении всего произведения. Особенно важно это для экранного образа. Но поскольку массовое кино и массовая литература теснейшим образом завязаны, очарование вампира естественным образом перетекает с экрана на печатную страницу и обратно. Мы уже отмечали в одной из первых лекций, что в некоторых произведениях массовой литературы описание героя может сводиться к лаконичному «он выглядел, как Бред Питт». Более точной и всеобъемлющей характеристики придумать просто невозможно. Понимая, что изобразительная сила и художественная ценность его дескрипций, мягко говоря, невелика, автор просто снабжает клиента перекрестной ссылкой.
Хочу обратить ваше внимание на склонность к приукрашиванию внешнего облика монстра, смещение баланса между его монструозными и нормальными чертами в пользу последних. Эту тенденцию можно четко проследить в экранизациях…ну, скажем… «Призрака оперы». Взгляните на несчастного урода Эрика, - Эдварда словно розгой хлестнуло от странного соседства двух последних слов…да и сама фраза, судя по интонации, с которой произнес ее профессор, определенно, была с двойным дном, - в немом фильме 1925 года. Здесь «живой скелет», каким он представлен в романе, действительно ужасен, отвратителен и отталкивающ. Правда, у исполнившего эту роль Лона Ченни, в отличие от героя Гастона Леру, имелся, по крайней мере, нос. В 2004 году Джоэл Шумахер выпускает экранизацию мюзикла, где нам и вовсе вместо Призрака подсовывают статного красавца: тонкая талия, грудь колесом и мощный затылок. Единственное, что намекает на чудовищный физический недостаток Эрика – это изящная полумаска, которая может скрыть, разве что, констелляцию атрофических рубцов, оставшихся после юношеских прыщей.
«Ну-ну, Эрик, опять насмешничаешь над человеческими напастями?» - подумал Эдвад, с неприязнью вспоминая свое собственное лицо, каким оно было два года назад. «Нет в этом ничего забавного, эти напасти лишь противны и пошлы. Они такие же ничтожные и унизительные, как, в сущности, и все человеческое».
- И не важно, что «Ангел музыки» поет, откровенно сказать…хм…да, в общем… хреново он поет, простите мой французский, - Эрик с брезгливым выражением махнул рукой. - Зато костюмчик ладно скроен! – некоторые студентки переглянулись, скептически опуская уголки губ, и пожали плечами.
Эдварду тоже не понравилась последняя ремарка. Не надо, для непрофессионала Батлер исполнил партии Призрака потрясающе! В них главное - не голос, а эмоциональный накал, который оперный артист и не передаст вовсе из-за условности своей техники. А костюмчик…у самого-то тоже не абы какой…А, Эрик? И вдруг Эдварду стало ясно: все, что профессор говорит, столь же двойственно, что и сама эта невероятная ситуация. Можно понимать Эрика строго буквально, а можно собрать как бы нечаянно оброненные им подсказки и увидеть то, что на самом деле стоит за его словами…Несомненно, Эрик и впрямь над всеми подъиздевывался. Эдвард, улыбаясь, низко опустил голову.
- Да еще и этот изумительный гримерский ляп в сцене со срыванием личины…Хотя, вы знаете, - Эрик опять прищурился и чуть закусил губу, как он часто делал, когда что-то обдумывал, - я вообще не люблю думать о людях дурно, - разгадавший его Эдвард чуть снова не хихикнул, - и поэтому склоняюсь к мысли, что несоответствие внешности Эрика в маске и Эрика без оной – это не халтура, а сознательное принесение в жертву реалистичности во имя других, более высоких, целей. Большую часть времени Призрак явлен зрителю с наполовину закрытым лицом. И этот дэмон должен вызывать эстетическое наслаждение. Срывание маски – это сюжетный ход, который призван открыть зрителю темную сторону героя. А также разъяснить, почему, собственно, такой симпатяга обрек себя на добровольное изгнание в подземелье театра. Оказывается, под этой маленькой восхитительной полумаской прячется кошмарная травма на полголовы! Ясно, что грим в сцене совершенно другой, что у Эрика в данном эпизоде от негодования изменился даже цвет волос, но условность необходима, чтобы подчеркнуть нехитрую, набившую оскомину символику черно-белой двоякости человеческой души…Вспомните Харви Дента из комиксов про Бетмена. Меня лично удручает следующее: такое прочтение совершенно вымывает из романа его самую главную и самую ценную составляющую – иронию. Да, роман Гастона Леру пропитан иронией от начала до конца. Автор посмеивается над Эриком и Кристиной…- снова вдруг странная запинка и долгий, пронзительный и ледяной взгляд в сторону Тэда Нюджента, хотя тот, вроде, больше не буянил, а сидел тихо и слушал, подперев подбородок руками. Нюджент медленно выпрямился на стуле и с помрачневшим лицом смотрел на профессора. Глаз не отводил…какие, однако, у Тэда дьявольские глаза. Эдвард только сейчас это заметил – словно бесы пляшут в изумрудной тьме. - Он трунит над Раулем и откровенно издевается над второстепенными персонажами. «Призрак Оперы» - это произведение, пародирующее готическую традицию в целом.
Но вернемся к кровососущим. Для того, чтобы вампир в обычной жизни был совсем, как человек – а у вампира, учтите, теперь есть «обычная жизнь», так что никогда не заговаривайте на улице с незнакомцами - у него даже пытаются отнять самый главный его видовой признак – клыки. Впрочем, не вполне успешно... В одном рассказе Эдгара Алана По, «Береника», главный герой становится одержим идеей заполучить зубы своей кузины и, когда та будто бы умирает от неизвестной болезни, внешне делающей ее очень похожей на вампира, он удовлетворяет свое желание. Он признается: «Из разоренного чертога моего сознания…не исчезало жуткое белое сияние ее зубов. Ни пятнышка на их глянце, ни единого потускнения на эмали, ни зазубринки по краям – и я забыл все, кроме этой ее мимолетной улыбки…» Обезумевший герой-рассказчик далее восклицает: «Toutes ses dents étaient des idées!» Все зубы ее исполнены смысла! Зубы и в самом деле исполнены глубокого символического смысла, который идет на расшифровку прямиком в самые древние, животные отделы человеческого мозга. Зубы означают власть, силу, могущество, страх, опасность и смерь. Согласно мифу царь Кадм, основатель Фив, посеял зубы дракона, и из них выросли воины-спартанцы, которые сразу же устроили между собой кровавую распрю. Вампирские клыки, соответственно, - знак всего темного, звериного и кровавого, что привносит монстр в жизнь человека. У современного вампира клыки есть, но они, как правило, выдвигаются, раскладываются и прочими способами трансформируются лишь в момент, когда вампир совершает свое главное физиологическое отправление – убивает и пьет живую кровь, - у Эдварда опять сердце начало биться быстрее из-за охватившего его странного чувства. Он вообразил всю эту восхитительную грацию и силу, сконцентрировавшимися в одном мощном, мгновенном броске, и вслед за ним момент истины, секунды наивысшего наслаждения... - Клыки имеют свойства фетиша, вампирский укус при рассмотрении его во фрейдистском ракурсе понимается как аналог поцелуя, символ жажды близости и одновременно ее неприятия. Посему с коммерческой точки зрения окончательно подпилить вампиру клыки было бы ошибкой. Вампир просто обязан вызывать все эти змеиные шевеления в душе у своей жертвы – потребителя масскультурного продукта.
Еще одна грандиозная подвижка в сторону очеловечивания – это развитие у вампира социализации. Чудовище с одной стороны встраивается в процессы человеческого общества, а с другой образует свои собственные «вампирионы». Впрочем, вампирский социум представляет собой буквальную кальку с человеческого. У изгоя и одиночки, каковым монстр был многие столетия, появляются кланы и семьи, иерархические структуры, тайные организации, бандитские группировки и тому подобное. Он обзавелся друзьями и, естественно, нажил себе врагов. Причем вампирские страсти по силе своей соотносятся с человеческими в пропорции один к десяти в пользу вампира. Эта театрализованная преувеличенность создает дополнительный внешний эмоциональный эффект.
Идем дальше, - Эрик мельком взглянул на часы. - Вампир богат. Он красиво одевается, жилище его со вкусом обставлено, он ездит на дорогих автомобилях и коллекционирует предметы искусства. Причем, заметьте, богатство его приходит из весьма условных, эфемерных источников. Вроде как за несколько веков набилось по углам, словно пыль. Вампиры, как птицы небесные, не сеют, не жнут. Вся их трудовая деятельность, если таковая имеет место быть, носит совершенно условный характер. Это не более чем псевдореалистическая деталь. Принц не должен работать. Он волен быть мыслителем, политиком или воином… на худой конец, поэтом - но никак не волопасом. Развлечения его тоже либо изысканны, либо вовсе эксцентричны - зависит от возрастного рейтинга…Вы знаете, мне сразу приходят на ум забавы английских лордов XVII века, которые, зная свою безнаказанность, издевались над прохожими, девиц затаскивали в глумилище – то есть, простите, в джентльменский клуб – и заставляли танцевать на столе или кричать петухом. Потом, правда, отпускали, иногда даже с серебряной монетой в кармане…
Ну и, наконец, раз уж в вампире, как выясняется, столь велика доля человеческого, то самое время закрутить с ним интрижку, как вы полагаете? – Эрик сверкнул глазами и плотоядно улыбнулся студентам. - У Стефани Майер, с которой мы начали, примечательным образом сконструирована главная героиня. Белла Свон – это образ основной целевой аудитории. Я бы отнес к нему слова Тристана Корбьера: «Был очень лжив - и очень точен». Не красавица, но со своими достоинствами; не обладает никакими экстраординарными талантами (большинство людей таковыми не обладает); живет в скучной провинции; к учебе относится довольно прохладно и не выказывает особого интереса ни к одному предмету; в спорте абсолютно безнадежна. Наконец, жизненные устремления Беллы Свон весьма размыты и неопределенны.
И вот, в эту девочку влюбляется великолепный дэмон и Принц Ночи. Почему он выделил из безликой толпы именно ее? Совершенно четко вырисовываются два фактора: аромат и закрытость сознания Беллы для его всепроникающей телепатической способности. Это символы животного и человеческого начал. Отсутствие телепатической связи снимает, прежде всего, техническую проблему: ведь невозможно полноценно общаться с человеком, если его мысли слышно в прямом эфире. Во-вторых, это бесспорный знак исключительности героини, символ некоего «человеческого таланта», столь туманного, что читатель волен заполнить предоставленную ему форму любым собственным положительным качеством на выбор. Если говорить об аромате, то в романе «Сумерки» это иносказание. Аромат выступает вампирским вариантом необъяснимого, внерационального притяжения, которое иногда возникает между людьми буквально с первой минуты их знакомства, когда вы чувствуете, что между вами проскочил словно бы искровой разряд, - на губах Эрика промелькнула улыбка. Это была какая-то другая улыбка - не та, обычная для него, холодная и ироническая, но юношеская, светлая. Через мгновение она погасла. - Аромат – это качество врожденное, его нельзя в себе развить. А любить за аромат – значит любить ни за что, бесплатно, gratis. И, наверное, каждый в глубине души мечтает быть принятым таким, какой он есть. Это еще одна грань философии get-rich-quick.
Также вампирской литературой стабильно транслируется идея существования двух цивилизаций: низшей и высшей. Первая – это обыватель с его мелкими, приземленными, одуряющее скучными проблемами и радостями. Обыватель есть ничтожество и жалкая карикатура на потусторонее существо. У Энн Райс читаем: «Его движения были хотя и спокойны, но необычайно стремительны, и рядом с ним я казался карикатурой на человека». Или у Майер: «…его волосы были уложены с помощью геля в легком беспорядке. Нетрудно было догадаться, откуда он черпал вдохновение, но внешность Эдварда – это не то, чего можно достигнуть простым подражанием». Естественно, если различия закреплены на генетическом уровне! Вторая цивилизация – это мир существ совершенных, чья жизнь лишь издалека сияет «маглу» неземным, извините за плеоназм, сиянием. Здесь есть и вулканические страсти, и смертельные опасности, и красота, и любовь до гроба… и не надо каждый день просиживать в офисе. Вампир – это властелин, который волен отнестись к людишкам либо как к грязи под его царственными ступнями, либо - если он добр и сострадателен - пожалеть нас, сирых и убогих… Да, я вас слушаю, мистер Нюджент? - оборвал сам себя Эрик и обратил взор на поднявшего руку Тэда.
- Сэр, у меня тут мысль возникла насчет вампиров…- начал тот, но профессор не дал ему договорить.
- Гоните вы такие мысли прочь, иначе спать будете плохо, - с резкостью для него, прямо скажем, необыкновенной ответил Стентсон.
- Минуточку…- хотел возразить Нюджент.
- Дин! – рявкнул Эрик.
- Тэд… - глухо поправил Нюджент.
- Простите, Тэд… Так вот, Тэд, я на вас потратил уйму внимания и лекционного времени, - теперь стало совершенно очевидно, что Стентсон не на шутку разозлился. - Будьте так любезны, позвольте мне закончить. После лекции – милости прошу на сеанс обмена мыслями…у меня тоже появились некоторые соображения, которыми я желал бы с вами поделиться.
- Ладно… о-кей, - сказал Тэд, задетый тем, что его принародно отшили, да еще и перепутали имя.
Эдвард, по правде сказать, был уверен, что Эрик оговорился нарочно. Известно, насколько это неприятно и всегда сбивает с толку. Хорош! Решил развить историю с «Самантой», да еще и имя выдумал какое-то дурацкое… плебейское. Тут у Эдварда возникла догадка, которая едва не заставила его расхохотаться во все горло. Почему «Дин»? Да потому, что это звучит почти как «Дик»! Очень дрянно звучит, просто на характер Стентсона сказать это в открытую, было бы излишней прямолинейностью. А Эрик вкрадчив и мягок...но уж если цапнет, то мало не покажется. Хорош! До чего хорош!
- Благодарю, - рыкнул профессор и поджал раздраженно губы, на челюстях у него ходили желваки. - …Итак…эм… Вампиром возможно стать, только благодаря счастливому случаю. Работа, семья, учеба, личностное саморазвитие – все тщета. Гарантированно осчастливить и обессмертить может только впрыск вампирского яда. Тяжко и больно признаться себе в том, что это – лишь плоды разыгравшегося коллективного воображения…Но нам остается мечтать о готическом вампирском счастье и прибегать к постоянной аудиовизуальной подзарядке. Привлекательность вампира Эдвард Каллен объясняет следующим образом… цитирую: « Я самый совершенный хищник на земле, ясно? Тебя привлекает все: мой голос, грация, лицо, даже запах?.. Можно подумать, мне это нужно!... Можно подумать, ты могла бы скрыться! Я бы добился своего и без смазливой физиономии!... Можно подумать, ты смогла бы мне сопротивляться… Я оцепенела от страха. Никогда раньше Эдвард не показывался мне в своем истинном обличии. Зверь, настоящий зверь… но какой красивый! Лицо мертвенно бледное, глаза блестят… Я чувствовала себя маленькой птичкой, завороженно смотрящей на королевскую кобру…» Я лично Эдварду не верю. И когда наш дорогой Луи в вампирском театре мысленно вопиет: «Я хотел ее прямо сейчас! Да, я хотел ее…» - это глас самого зрителя и читателя. Но мы, завороженные существом, глядящим на нас из «волшебного зеркала», должны хотя бы краем сознания помнить, что самый главный хищник во всей этой истории вовсе не вампир, а кое-кто другой.
« Опа!» - Эдвард съехал вниз по спинке стула.
В зале повисла тяжелая тишина. Студенты молчали. Некоторые исподтишка метали в Стентсона недовольные взгляды. Эрик тоже молчал. Он скрестил руки на груди, и что-то в его осанке и лице появилось агрессивное. Тед с «Самантой» переглянулись, причем наглый Нюджент многозначительно подмигнул брату, а длинный зануда поднял брови и с не меньшей многозначительностью коротко ему кивнул.