Название: Эспераль
Музыка к фику: Nightwish – Beauty of the Beast
Автор: Fill_a
Жанр: Angst, Romance
Рейтинг: R
Пейринг: Эдвард&Белла
Саммари: XIX век. Лондон. По заключенному договору люди должны приносит жертву вампирам.
Он давно влюблен в нее, наблюдая, как она за стенами элитного особняка ублажает других. Одна встреча изменила ее жизнь из блудницы, ни в чем себе не отказывающей, в художницу без гроша, без дома, без любви. Спас ли он ее или погубил?

Октябрь 1840 год

Тонкие пальцы нежно, чуть дотрагиваясь, пробежали по холодной бледной коже. Девушка, почувствовав прикосновение, перевернулась на спину. Он замер. Кофейные спутанные волосы, маленький носик, высокие скулы. Она заставляла дрожь пробегать по жестокому, беспощадному телу.

Ему не хотелось спешить, несмотря на то, что ноздри до безумства обжигал запах ее крови. Он уже чувствовал смерть и уже даже представлял, как алая жгучая влага будет медленно вытекать из двух маленьких ранок на тонком запястье. Но что-то в этом юном лице его останавливало. Он не виноват, что стал вампиром. Он не виноват, что теперь убийца. И только зачем люди отдали это прекрасное создание, спрятавшееся под покровами темно-фиолетовых атласных простыней, в его власть?
Он всегда желал видеть в своих жертвах плотных девиц, они надолго утоляли жажду, но эта девушка… она казалась почти прозрачной, изнеженной, хрупкой подобно хрустальной скульптуре.

- Прекрасна, - он неторопливо отдернул руку от молочного тела, снял плотно облегающую перчатку и бросил на пол. Обнаженной рукой он вновь дотронулся до холодной кожи девушки. Музыкальные пальцы прошлись по спине, словно по шелковым струнам арфы.

Резкий ветер с шумом ворвался в комнату, обволакивая ноги, потом руки, шею, волосы девушки. Огоньки свечей, что стояли в маленьких стеклянных подсвечниках, задрожали от сырого воздуха, ворвавшегося с улицы. Приторный, медовый запах ничуть не отличался от запаха соли и ржавчины для обычных людей, но для него это был нектар, сравнимый только с высшими сортами бургундских вин. Да, он любил вина. Особенно фруктовые. Ему нравился запах Франции. Запах винограда, сигар, каменной мостовой, и где-то там за четвертым фонарем слева запах пожилой уличной художницы. Шикарный запах настоящей женщины. Помнится, он часто наведывался в Париж, исключительно наблюдая за ней. Ее, кажется, звали Рене, а впрочем, неважно. Медовые высокие скулы. Улыбка, и губы скрываются в мимике шума. Фигурно ресницами черкает профиль. Две кисти. Две тонкие кисти поломаны горизонтально. Он хочет подойти к ней. Боится. Ее страхи он знает: бесплотные тени и платные мысли. Он может уйти, и это будет не пафос или просто желание выпить чашечку кофе в не парижском кафе аромата, увы, совсем не кофейного свойства. Но не уходит. Стоит. Она напоминала ему мать, умершую от чахотки, когда он был еще маленьким, когда он был человеком. Он видел, как художница, одетая в оборванные тряпки, которые каждый четверг находит на свалке, протягивает руку за очередным франком. Что для нее редкость. Конечно, всё, что у нее осталось, это шаткий мольберт и краски. Талант и безграничная доброта. Никто не подойдет к оборванной женщине и, вероятно, больной за клочком бумаги с незамысловатой цветной фигурой. Она болела туберкулезом, ее кровь пахла гноем. Родной запах, так в последние года жизни пахла его мать.

Но не об этом сейчас…

Он не мог больше ждать, но и будить такое чудо было не в его силах. От скудных размышлений его вывел писклявый голос:

- Хозяйка приказала принести еду твоей пассии, - в комнату въехала железная тележка, накрытая алой скатертью, а за ней в дверь вошла девушка: золотистые волосы, волнами ниспадающие на плечи, корсет, туго затянутый на пояснице, подол платья с головокружительным разрезом до самого бедра. Сверкая резинкой кружевных чулок, девушка прошла к постели. - Здесь хлеб, копченое мясо и фрукты, - небрежно скинув скатерть, девушка выгнулась, словно кошка, вызвав стон у мужчины. Рука хозяина соскользнула с прохладного, бледного тела спящей девушки на разгоряченную плоть девицы, затянутую в черный шелк.

Мужчина встал, держа за руку светловолосую девицу и уводя ее вниз по лестнице. По дороге он задел рукавом какую-то жардиньерку, из которой вытекли подделки какой-то вонючей вязкой жидкости, измазав обнаженную жилистую руку, он скривился. Наклоняясь к девице, практически свисающей с него, разорвал подол платья и с отвращением на точеном прекрасном лице вытер пальцы.

В результате его действий, черный шелк на теле девушке дал трещину, оставив ее в одних чулках и с остатками рассыпчатой ткани, прикрывающей ее грудь.

Чем ниже они спускались, тем становилось холоднее. Но что для вампиров холод?

На последних ступеньках выступала зеленая вода, она стекала вниз из маленького окошечка с толстыми железными прутьями, а все стены были покрыты мхом. От запаха, пропитанного гнилью, девушка скривилась с отвращением. Через минуту они скрылись за дубовой дверью, где была большая просторная комната, высокие потолки, стены украшали зеркала и плетеные растения. На столе лежали сигары и выпивка.

Как только мощная дверь с грохотом закрылась, отделяя живое от мертвого, мужчина повернулся к полуобнаженной красавице, отрешенный, казалось, от всего. Выражение его лица замерло, словно его сердце два века назад.

Замок располагался на высоком холме. А высокие башни, казалось, парят в воздухе. Великое искусство. Но замок, как и его создатель, был мертв. Ни души. Одни каменные бездушные фигуры бродили внутри особняка. Их было около десятка. Ничем они не отличались. Кроме двух фигур. Элис и Эдвард, предпочитавшие не называть их по имени, властвовали в этом мире живых скульптур.

И только единственный лучик света в этом темном царстве - на самом верху башни просыпалась душа, словно цветение розы.

Она проснулась в полдень. В комнате было пасмурно из-за хмурого весеннего дождя за окном. Бледное утро, сырая комната и полное одиночество.

Она проснулась в полдень. Половины жизни будто не было. Туман. Ощущение севера.

Девушка медленно перевернулась на спину. Ресницы дрогнули. В изумрудных глазах, слегка потускневших от перенасыщения последними событиями, и от этого их цвет занял позицию между серым и зеленым, отражалась обстановка незнакомой комнаты. Окно плотно затягивали парчовые занавески. От одинокого светильника в углу исходил холодный свет. Девушка поднялась с постели. На полу ковер, в котором при каждом шаге словно утопают ступни. Она прошлась по комнате, дотрагиваясь до пыльных стен, ваз, статуэток. Казалось, безучастные вещи в этой комнате только и ждали тепла от прикосновения нежных, ласковых, пусть и чужих рук.

Запах тления в комнате мешал сосредоточиться на этом тепле. Запах ржавчины и соли.

- Доброе утро, Белла, - голос оглушающе пронесся в тишине комнаты.

Девушка вздрогнула, отчего хрустальная ваза с бархатной розой упала на пол, лепестки белого королевского цветка рассыпались, скрывая под собой кусочки битого хрусталя.

Белла обернулась, в углу в темно-рубиновом кресле с позолоченными гнутыми ножками сидела девушка. Странно, на вид она была ее ровесницей, а голос был командный, пропитанный дымом дорогих сигар, дамы отжившей полвека.

- Здравствуйте, - смело и немного с вызовом ответила Белла.

- Элис, - девушка сидела неподвижно, словно в комнате кроме нее одной никого больше нет. Докурив тонкую сигарету, она сбросила пепел в бокал с вином, - можешь звать меня Элис, пока есть силы что-то говорить. На запах не обращай внимание. Эдвард недавно отобедал. Жертва до тебя была очень буйной, - девушка кровожадно сверкнула маленькими клыками.

Легкая дрожь овладела Беллой. То ли это вновь таинственно пробравшийся сквозь плотно закрытые окна ветер, то ли это страх от предстоящего подарка судьбы. Она знала свою участь, она сама ее выбрала. Изабелла Свон всю свою жизнь провела на содержании публичного дома, а за родителей ей были Карлайл и Эсме. Элитный особняк на окраине Лондона. Дурманящие сигары, дорогой бренди, мужчины, в бумажниках которых денег хватит на два таких особняка. В один день всё перевернулось. Карлайла застрелил один из его почитаемых клиентов, который брал у него не только девиц, но и был его компаньоном по перевозке запрещенных препаратов. Что именно они не поделили – неизвестно до сих пор. Белла знала только имя – Аро, и то, что он оставил после выстрела в Карлайла – разгром. Эсме осталась одна возрождать дело супруга, половина живого товара, воспользовавшись случаем, сбежали. В марте пришла повестка, что их «дом» изымают за неуплату.

«Люди не умирают весной, люди ждут декабря», - фраза Эсме так остро засевшая в голове у Беллы. Она оказалась права. Зимой их прибежище изъяли, а всех девушек забрали под арест, где каждая из них сделала свой выбор. Всем было известно, что город осадили вампиры. Три года назад люди и ночные существа заключили сделку: каждые две недели нужно приносить в жертву мужчину и женщину, тогда вампиры утихомирятся и не будут нападать на грешную землю. Белла не желала коротать жизнь за решеткой. Она вызвалась быть той самой жертвой, надеясь, что ее падшую судьбу блудницы возьмут под опеку два бездушных вампира.

Повисло молчание. В тишине было слышно, как вниз по кованой ножке стола стекает недопитое вино.

Белла обернулась в сторону зеркала, с интересом разглядывая свое отражение: уставшая, не выспавшаяся маленькая девочка.

Элис сверлила взглядом юное тело. Загадочно улыбнувшись, она поднялась с мягкого кресла, босыми ногами касаясь пола.

- Позову Эдварда, - Белла проводила девушку взглядом. - А ты ему понравилась, - подняв тонкую изящную бровь, Элис скользнула за пределы комнаты и разразилась недобрым смехом.

- Розали! – обхватив влажными губами вторую сигарету, Элис спустилась вниз в «подземелье». - Розали, проклятье! – Элис поскользнулась, но устояла на ногах, едва ухватившись за пробоину в стене. Наконец, она добралась до заветной комнаты. Тяжесть дубовой двери таяла под прикосновением вампирши.

Элис толкнула дверь в спальню брата. Розали валялась на полу со связанными за спиной руками.
- Доброе утро, милая! – криво улыбнулся Эдвард сестре и с обыденной улыбкой хищника, ничуть не смущаясь своего обнаженного тела, вышел из спальни.
Элис подошла к Розали и, взяв со стола кухонный нож, разрезала толстые веревки.
Как только Эдвард вышел, Элис тут же оставила без внимания полусознательное тело и направилась следом за братом.

- Твоя Изабель ждет тебя.

- Белла проснулась? – сознание Эдварда вмиг помутнело. Прохладно. Извне температура дна эмигрирует вглубь горячего "ты”.

- Да. Ждет своей участи. Вкусная. Можешь сорвать ее.

Эдвард потупил взгляд в пол, пульс струит по вискам. Руку в карман, чтобы ладонь не остыла и грела. Он не желал убивать ее. Будь проклят тот, кто привез ее сюда! Он бы дальше наблюдал за чужими ласками. Белла…Он не мог забыть ее. Он не мог оставить ее.
Он любил ее и мстил за нее.
Однажды ему пришла в голову мысль, убивать тех, кто хотя бы пальцем прикоснется к ней. Он убил десяток мужчин, выходящих из публичного дома. Он нарушил договор, и пока правительство ничего не заподозрило, ему пришлось остановиться.

Эдвард отчаянно поморщился, прогоняя тусклые воспоминания. Бросив украдкой взгляд на Элис, он направился к девочке с глазами грозового неба.

Белла вышла из ванны и, посмотрев на поднос с едой, присела на краешек кровати. Не жалея намасленных пальчиков, она откинула копченое мясо, пропитанное недельной вонью. Наевшись тремя виноградинками, девушка подбежала к зеркалу.

В доме у Эсме она никогда ни в чем себе не отказывала. Еще бы, свою работу она выполняла на высшем уровне. За это и получала награду: краски, наряды и монеты, которые она аккуратно уже вот в течение нескольких лет складывала в потрепанный сундучок, а потом с грохотом бросала его в выдвижной ветхий шкафчик, накрывая кружевным бельем, платками и прочими винтажными вещицами. От особо щедрых клиентов она получала украшения, которые также гнили в облезлом кожаном сундучке. Всех своих клиентов она не помнила, так что, встретив кого-либо на улице, вряд ли узнавала. Тем не менее, в Эдварде было что-то знакомое, ценное ее памяти, смутное ее сознанию. Ей казалось, что он был частью ее снов.

В отражении кроме нее появился мужчина в не выглаженном фраке:
- Белла. Я знаю вас в прошлом.
Она:
- Занимаясь любовью?
Он:
- Да. Но, увы, не со мной.
Она:
- Неужто буравили замочную скважину? – девушка хитро улыбнулась.
А после потянулась за серебряным портсигаром, кем-то небрежно оставленным на тумбочке. Поделившись с Эдвардом, она закурила. Тишина. И только мысли шумят в голове, да сердце бешено стучит, задыхаясь.

Он знает ее так же хорошо, как и ее прошлое. Девочку с глазами грозового неба.

Он немеет. Ему стало жарко от её безупречной красоты. Любит страстно. Да, вот, ностальгию ревнует. Хочет убить за то, что она не его.

Еще месяц назад он, нарушая обещание - не спускаться в мир людей, наблюдал за ней сквозь прозрачные мятые шторы публичного дома. Теперь она здесь, вместе с ним, затягивается общим дешевым дымом сладких вишневых сигарет.

И ему было неважно, что она так же влажно интимно курила со всеми. Опять задыхается.
Мягкими шелковыми подушечками пальцев он вновь коснулся ее запястья. Поднеся его ближе к губам, шептал что-то странное, непонятное, с горечью.

Влюбленный и пьяный он изучал географию линий на тонкой прозрачной ладони. В секунду ладонь заменили губы. И вновь задыхаясь, теперь уж от счастья, он произносил в запутанном ритме немые слова. Она жадно отвечала ему в потерянном ею такте. И дымом губами в губы друг друга нежно ласкали. И прочь от одежды. И аккуратно и трепетно, страстно, с привкусом терпким всё ближе и ближе…

Не выдержав, он вонзил острые, словно мечи, клыки в ее восковую шею.

Он пил.

С вены ее - кровь.

С губ ее - нежность.

Он пил.

Пил до тех пор, пока девушка без сознания не упала на фиолетово-черные простыни.

Кровь в веточках тоненьких капилляров на слабом девичьем запястье пульсировала, словно хватаясь за последние секунды жизни.
Эдвард взял салфетку и вытер кожу вокруг ран, а после заштопал ее раны шелковой ниточкой лунного света. Сердцебиение Беллы участилось.Тогда Эдвард наклонился к собственному запястью, делая аккуратные надрезы острыми, словно мечи, клыками.* Кровь потекла быстро. Вампир приложил свою руку ко рту Беллы. Единственное, что ему оставалось, это ждать, пока ее сердцебиение не восстановится. Когда дыхание Беллы стало спокойным и размеренным, он, утомленный, уснул рядом с ней.

Когда часы пробили полночь, Эдвард пришел в себя. Откинув гладкие покрывала, он подошел к зеркалу. Тяжелой, каменной рукой он стер струйку засохшей крови с подбородка.

Он вышел в сад.

Эдвард прошел мимо гладкого, словно зеркала озера с двумя черными лебедями. Неизменные статуи, плетенные ветви деревьев, алые розы. И здесь он хозяин. Хозяин жизни и смерти.

Он прошел к холодной мраморной скамейке и пару раз бросил палку двум огромным черным псам, а те, пытаясь отобрать ее друг у друга, вцеплялись в глотки, отчего куски шерсти разлетались по всему саду, а запах свежей собачьей крови мягко обжигал ноздри Эдварда.

- Обрати меня, - то ли быстрый ветер, то ли чей-то негромкий нежный голос донесся до сознания Эдварда, заставив его обернуться: неяркая луна в дымчато-сером свете, Белла.

Он мягко улыбнулся. Подвинулся. Белла присела рядом.

Четыре минуты пустой тишины. Четыре минуты пустых мыслей, крутящихся в голове, и, как их не складывай, все равно получалась единственная фраза.

- Обрати меня.

Эдвард издал какой-то странный стон. И опять тишина. Через минуту он разразился диким, сумасшедшим смехом.

- Нет, нет, нет, - он не мог остановиться, его смех становился всё безумнее. - НЕТ! – молчание. Будто маска снова поселилась на его лице. Печальном лице.

На слабую ладонь Беллы что-то капнуло. Вряд ли это дождь. Здесь не бывает дождей. Но разве плачут вампиры?

- Пожалуйста.

- Не мо - гу, - по слогам, словно упрямый ребенок, повторил Эдвард. Всё это время он непрерывно смотрел в даль, на алый закат грозового неба.

- Знаешь, что у меня сейчас в голове? Нет? Вспоминаю свои ошибки. Можешь не слушать. Но…а впрочем:

Июнь 1635 год родилась Элис.

Сентябрь 1642 год отец ушел на войну.

Август 1643 год мать сильно заболела.

Декабрь 1643 год отец умер в госпитале от заражения крови.

Май 1644 год мать скончалась от чахотки.

После долгих скитаний встреча с уличным торговцем. Не помню точную дату, то ли начало зимы, то ли поздняя осень. Снег выпадал и тут же таял, из-за чего была слякоть, и помню, у меня были такие рваные отцовские ботинки на замочках. На правом замочек заедало, и приходилось постоянно смазывать каким-то вонючим вязким маслом, а левый ничего так, только нитки у носка расходились, и вся влага просачивалась внутрь.

Торговца звали Роллан, нет… хмм… Лоран или… да неважно, говорю же, не помню уже. Мне было двадцать три. За четыре года он заменил мне отца. Научил торговле, ну как торговле, воровать научил. Грабил и богатых, и тех, кто милостыню просил. Вот. А потом однажды мне стало не по себе. Нет, не совесть меня мучила. Думал, опять простыл. Думал, из-за промокших ботинок, хотел на выручку новые купить. Да всё никак. Потом оказалось, что всё серьезно. И я скоро умру, так сказал врач, которого не пожалел нанять этот самый Роллан. Не знаю. Потом несколько дней провел без сознания. Когда я проснулся, в глотке неприятно жгло, Роллана нигде не было.

1652 год я вампир.

Я потерял всех. Осталась только Элис. После смерти матери ее определили в детский дом, тогда ей было девять. У меня был выбор: прожить вечность в одиночестве или выкрасть ее и превратить.

Я выбрал второе, не заботясь о ее чувствах. Передо мной предстала семнадцатилетняя барышня. Как она изменилась: осиная талия, шея, плечи, тонкие пальчики, темные, чуть медные волосы. Элис.

И я превратил ее. Теперь она меня ненавидит. Она несчастна, и это я сделал ее такой.

И после долгих испытаний и лишений это и есть тот самый страх. Страх потерять. Не взять. А именно потерять в тебе человека, понимаешь?

Возможно, так сказался сложный период жизни. У тебя же был такой период? Там у Карлайла? – Белла невнятно качнула головой, соглашаясь. А глазами так и выжидала приговор.

- Сложный период в жизни - довольно странное определение. Громоздко, и суть на ощупь, - Эдвард усмехнулся.

- У меня два выбора. Превращать я тебя не буду. Не буду второй раз ломать жизнь дорогого мне человека. Оставить тебя здесь и любить тебя век до самой твоей смерти я не могу. Тут десяток вампиров. И ты для них еда, как тот кусок мяса, - Эдвард указал пальцем на двух черных собак, которые в полной идиллии ужинали огромным куском мяса, истекающим кровью.

Белла опустила свою ладонь на лицо Эдварда, такое же холодное, как и мрамор скамьи, на которой они сидели.

- Я отпускаю тебя. Поедешь во Францию. Ты же рисуешь? Я видел картины, когда наблюдал за тобой у Карлайла. Они твои? – Бела кивнула, соглашаясь и смахивая не прошеные слезы.

- Хорошо, - Эдвард стер большим пальцем влагу с лица Беллы. - Поедешь к Рене. Мы увидимся с тобой, обещаю. Последний поцелуй. Прошу.

1867 год

Они встретили на проспекте Гран-Кур. Ему всё еще двадцать семь, ей – сорок шесть. Глаза, не поддавшиеся на обман слабого зрения, узнали его сразу. Теплые, жилистые руки возьмут его лицо. Его руки в кармане. Взгляд украдкой в родные глаза.

В дымке горизонт. И для нее будто не было второй половины жизни.

Он гладит по ткани в лирических пятнах божественной крови. Как он и предполагал, она стала настоящей художницей. Он был рад, что она не вернулась к грешным деньгам и не покончила жизнь самоубийством. Он был рад, что его девочка с глазами грозового неба смогла поднять свою жизнь и пусть так низко и бедно, но смогла.

Они молча встретились – молча простились.

У себя в спальне с открытой бутылкой бренди он будет долго размышлять над этой встречей. А на кровати все те же черные атласные простыни с запахом близкого тела. Потом он сядет и напишет ей всё, о чем хотел сказать.

Письмо Девочке с глазами грозового неба.

«Почему буквы вдоль белого листа черны?

Знаешь, я рад. И в сердце занозой застряла вчерашняя встреча. Правильно ли я сделал, что тогда отпустил тебя, и какое кому дело, что ты, побывав в руках моих, заставила захотеть забыть?

Я схожу с ума. Я закрываю глаза. Кто-то смотрит на меня изнутри.

Я закрываю глаза. Я пытаюсь стать тенью твоей. Сколько лет прошло.

Я не знаю, чем пахнет твой рот, хоть его целовал. Совсем забыл тебя. Потому так невыносимо сейчас чертать эти буквы.

Теперь я каюсь, что не забрал твою душу. Каюсь, что ты не со мной. Каюсь, что ты за гроши продаешь изящные полотна. Каюсь, что не подарил тебе жизнь, которую ты заслуживаешь.

Каюсь…

Каюсь…

Каюсь...»

________________________________________________________________________________

* В данной истории Эдвард НЕ бескровный вампир. Здесь образ вампира СИЛЬНО отличается от представленного С.Майер. Характеры также изменены.

Спасибо за чтение