Я бежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Прочь! Прочь отсюда! Пятница, боже, неужели я дожил?
Я несся по грязному переходу самой ненавистной станции нью-йоркской подземки. Она бы мне в принципе могла понравиться – довольно ухоженная, с яркими лампами и стальным бордюром – но именно сюда я приезжал уже четвертый год подряд и... и ненавидел это. Всеми фибрами души.
Мне шел двадцать второй год, и я знал, что скорее всего и ближайшие двадцать два проведу примерно так же: с утра – разгрузка вагонов с мороженой рыбой, после которой всю одежду приходилось кидать в стирку, а себя – оттирать тремя мочалками, чтобы не воняло помойкой, а потом с девяти до семи я трубил в небольшом офисе, занимаясь рассылкой, раздачей, подготовкой кабинетов, кофе, настройкой проекторов и пасьянсов и прочей галиматьей, которой и занимаются молодые парни на побегушках, не сумевшие поступить в колледж и потому не имеющие ни образования ни перспектив.
Нет, не могу сказать, что я так вкалывал потому, что в нашей семье совсем не было денег. Были. Работали все: я, мать, отец, и даже Эммет по мере возможности пытался находить себе халтуру, что ему, конечно, далеко не всегда удавалось. Мы крутились и следующим летом даже собирались купить новый минивэн. Так что всё было неплохо. За исключением того, что я свою жизнь ненавидел. Лет пять назад мы были обычной семьей, почти достигшей пресловутой американской мечты: жили в пригороде в милом двухэтажном коттедже, мама занималась домом и садом (и кстати превосходно это делала), отец работал в местной клинике, а мы с Эмом учились в частной школе, мечтая вступить в Лигу Плюща. Ну, вернее, мечтал-то по большей части только я, а братец кутил напропалую, не задумываясь о будущем и зная, что родители обязательно его куда-нибудь пристроят. И никто не предполагал, что будущего может просто не быть… А теперь я работал, как ненормальный, чтобы не только приносить деньги в семью, но и чтобы хоть понемногу откладывать на несбыточную мечту. На какую именно, я еще не выбрал: на собственную квартиру, или на обучение в колледже, или еще на что-то не менее важное, - не знаю, но деньги я самоотверженно копил.
Сегодня я задержался на работе до девяти. Именно поэтому пришлось ждать на перроне дольше обычного. Эх... Как же там Эммет один? Не случилось бы чего... Нахмурившись и тряхнув головой, я попытался прогнать ненужные мысли. Ожидая поезд, я достал потрепанную книжку и открыл там, где страница была загнута. «Это безмолвие, уединение и прохлада в просторных церковных притворах погружали Жюльена в сладкое забытье. Он не опасался, что его потревожит аббат Шас, надзиравший за другим крылом здания. Душа его уже почти рассталась со своей смертной оболочкой, а та между тем медленно прогуливалась по северному притвору, порученному ее бдительности» . Я вздохнул. Счастливец. Мне бы так научиться: сидишь в офисе и, пока никто тебя не трогает, наслаждаешься покоем и одухотворенностью тишины. Усмехнулся. Да уж, одухотворенностью… Впрочем, и тишины-то там тоже никогда не было. Просто мне очень хотелось иметь хоть какую-то возможность убегать из этого мира, где мне когда-то так хотелось стать большим человеком, найти любимую девушку и просто быть счастливым. А теперь моим главным желанием было одно: выспаться и хотя бы один выходной провести без вымученной улыбки отца, заплаканных маминых глаз, скрипа коляски Эммета… Эгоистично? Да. Я и не скрываю. Но ведь я и не говорю этого вслух. Я тоже, как отец, улыбаюсь, собираю за Эмом сбитые им вещи, езжу с матерью по магазинам, готовлю ужины и бегаю оплачивать счета, которых у нас немерено.
И все-таки Жюльену повезло: не каждый умеет так абстрагироваться от проблем и улавливать прекрасное в полете бабочки. Я вот – не умею. А жаль…
Тем временем пришел поезд, и я по привычке зашел в третью дверь последнего вагона: так было ближе к выходу на моей станции. Внутри все было как обычно: люди спали, неловко приткнувшись к оконным рамам, читали, еле ползая взглядом сонных глаз по строчкам, пили пиво, уставившись в одну точку, или просто смотрели перед собой, явно поглощенные полным отсутствием мыслей. Интересно, на кого из них похож я? Желтый свет нервно моргал, периодически погружая грязный вагон в кромешную темноту, а я занимался тем, что рассматривал лица пассажиров. Работяги. Такие же, как я. Которых дома ждут проблемы, лениво растянувшиеся на диване и щелкающие телевизионными пультами. Эти твари стали нашими соседями. Иногда даже родственниками, которых просто так за порог не выставишь: приходиться терпеть, хоть порой хочется придушить подушкой.
Женщина с красным лицом и выбившейся из-под кепки прядью волос непонятного цвета решала кроссворд, то и дело зачеркивая написанное. Рядом с нею спал небритый парень с бутылкой пива в руках, которая грозилась выпасть из ослабших рук. Слева от меня, через три сиденья развалился грузный мужчина в клетчатой рубашке, скрестив руки на животе и по-монашески вертя большими пальцами вокруг друг друга. А около него расположилось крошечное существо. Спинка сидения была невысокой, но даже несмотря на это, из-за нее едва виднелись взлохмаченные белобрысые волосы кого-то маленького. Наверное, внук ли внучка этого огромного дядьки.
Когда мне надоело вглядываться в безразличные лица окружающих, я решил снова немного почитать. Но не успел я углубиться в чтение, как мне опять пришлось выпасть из мира Франции 19 века, когда мимо меня, задев рукавом джинсовки, пропорхнуло нечто невесомое, стремительное и невероятно приятно пахнущее. Я поднял глаза и увидел перед собой девушку, которая явно собиралась выходить на следующей остановке. Маленького роста, в джинсовом костюме незаметного потертого цвета, с длинными волосами оттенка красного дерева, которые сейчас были слегка спутаны и затянуты в неаккуратный узел, она стояла спиной ко мне. Я даже лица ее не видел, но оторвать взгляд от этой хрупкой фигурки просто не мог.
Лихорадочно соображая, что же делать (в ту секунду я четко осознавал, что просто обязан привлечь ее внимание), я встал со скамьи, тоже приготовившись к выходу. И в тот самый момент, когда поезд начал тормозить перед станцией, я изобразил «падение», слегка толкнув девушку и выронив книгу прямо ей на ноги. Присев за томом, я посмотрел на незнакомку снизу вверх и уже почти готов был произнести «Простите», как вдруг понял, что не могу выдавить и слова.
На меня смотрели огромные темные глаза – недоуменно и слегка испуганно: она слушала плеер и упавший ей на ноги довольно весомый предмет резко и, прямо скажем, неприятно вернул ее в реальность. Наконец, девушка улыбнулась, видя мою озадаченную физиономию, но извиниться за свою якобы невольную оплошность да и вообще сказать хоть что-то я так и не смог: двери открылись и это невероятное создание легко выбежало на серую бетонную станцию, быстро перебирая ножками, обутыми в стоптанные балетки. Но через несколько шагов она остановилась, обернулась ко мне и прозвенела: «Признаться, Стендаля мне еще никто к ногам не бросал. Это льстит!» И тихо усмехнувшись, она исчезла за колонной.
В чувства меня привели захлопнувшиеся перед самым моим носом двери и добродушный смех стоявшего рядом старого негра. Я поднял глаза: он широко улыбался, сверкая несколькими металлическими зубами.
- Ты бы нашел ее, парень, - вскинул он седые брови. – Такое раз в жизни бывает: чтоб челюсть ронять при виде девчонки!
Я пробормотал что-то невнятное, быстро встал и прошел в конец вагона, где забился в угол за толстой женщиной, мирно дремавшей в обнимку со своей сумкой.
Не помню, как доехал до дома, но в этот вечер даже шуточные возмущения брата по поводу переваренных макарон меня совершенно не трогали.
- Эд? – услышал я, наконец. – Эд, ты здесь?
Эммет беспомощно водил рукой по столу и пытался меня дозваться.
- Почему ты не отвечаешь? – в его интонациях явно проскакивали обиженные и недоуменные нотки.
- Да, я слышу, - ответил я. – Извини, тяжелый день сегодня был.
Незрячие глаза брата наполнись грустью. Он каждый раз чувствовал себя виноватым, когда кто-то из домашних приходил домой, валясь с ног от усталости. Раньше такого не было.
Раньше… Такое впечатление, что жизнь нашей семьи стала делиться на два периода: до и после. До мы жили счастливо и беззаботно, все было ярко и солнечно, а впереди нам был открыт удивительный мир. После же… стало мрачно и беспросветно. Как если бы раньше мы ехали по уходящему в горизонт шоссе, залитому ярким светом, а теперь нам приходиться лавировать между ям и кочек, и все это в кромешной темноте, где видно на пару метров вперед – только то, что освещается тусклыми фарами разбитого грузовика.
Я тряхнул головой, чтобы освободить мысли от воспоминаний о странном шоколадном цвете глаз той девушки, и нарочито громко усмехнувшись, спросил:
- Расскажи, как дела у тебя в Центре?
Эммет вот уже полтора года посещал занятия в Центре реабилитации людей, потерявших зрение. После аварии ему пришлось заново учиться читать, ориентироваться в пространстве и пользоваться элементарными бытовыми вещами.
- Хорошо, - уклончиво ответил он. – Но лучше ты расскажи, что нового на работе?
- Да что там может быть нового, - невесело улыбнулся я. – А вот то, что ты так странно уходишь от ответа – это что-то странное! Ну-ка, делись!
- Все как обычно, правда, - отчего-то засмущался Эм. Его пальцы стали мелко крошить кусок хлеба, лежавший перед ним на салфетке.
- Как знаешь, - пожал я плечами. – Захочешь – расскажешь.
Поздно вечером, лежа в постели, я никак не мог уснуть. Воспоминания о той незнакомке не давали мне покоя. Интересно, кто она? Как ее имя? Чем занимается? Какие книги любит? Она такая тоненькая… Как Дюймовочка. Да, буду называть ее Дюймовочкой, пока не узнаю настоящего имени.
В том, что когда-нибудь узнаю, как ее зовут, я даже не сомневался. Я твердо решил, что буду уходить с работы не раньше девяти вечера, и, может быть, тогда мне вновь повезет встретить ее.
Матрас на стоявшей около другой стены кровати тихонько скрипнул.
- Не спишь? – еле слышно прошептал я, боясь разбудить брата, если вдруг мне показалось, будто он совсем не сонно вздохнул.
- Не-а, - тут же донеслось до меня.
- Снотворного?
- Нет, спасибо, Эд. Просто… мыслей много. Ты же знаешь, я до сих пор к этому привыкаю, - тихо усмехнулся он.
После случившегося Эммет на глазах превратился из глупого самонадеянного пацана в человека, который не только переосмыслил свое существование, но и мог, в пику себе вчерашнему, подшутить над собой и даже вот так беззлобно съязвить. При этом в его интонациях не было и грамма издевки или сарказма.
Я не стал вытягивать из него сокровенное. Потому что знал, какие мысли не дают ему покоя. Если честно, я не представлял, насколько ему тяжело. Отцу, матери и мне было, безусловно, трудно. Вечная беготня, постоянные проблемы и сведение концов с концами… Но если подумать, мы – бегали, мы – просматривали счета, мы – могли посмотреть в глаза друг другу, и пускай видели в них только усталость и боль, но мы - видели… Эммету же теперь это было недоступно. Навсегда. Мир без цветов, без родных лиц, без ощущения шуршащего песка под ногами. Одна темнота и страх.
Сердце в очередной раз сжалось. Мой глупый младший брат. Вихрастый пацаненок, который, не боясь быть отшлепанным по мягкому месту, бесстрашно лез на самые высокие деревья, который всегда был в центре всех детсадовских, а потом и школьных, заварушек, и который умел жить только здесь и сейчас. Добесстрашился. Долетался к солнцу. Икар недоделанный.
Я злился и жалел его одновременно. Эти чувства не приходили ко мне поочередно, когда я думал о брате. Они смешались в горько-соленый коктейль, приправленный безвкусным сахаром из раздробленных мечтаний и противной склизкой жалостью к себе. Да, я жалел себя. Жалел о своем неполученном дипломе, о своей непоездке в Париж на каникулы после первого курса и о прочих несбывшихся желаниях и планах.
- Эд, - полувопросом позвал меня Эммет.
Вывалившись из своих безрадостных мыслей, я с силой протер ладонью глаза и лоб.
- Что?
- А с тобой было такое, чтобы… - он запнулся на секунду, а потом, словно собравшись с духом, продолжил. – Чтобы вот услышал чей-то голос или… или увидел чье-то лицо, и внутри все перевернулось. Было?
Я напрягся. Память моментально среагировала, подкинув образ. Дюймовочка.
- Нет, - ответил я. Откровенничать не хотелось совершенно.
- Понятно.
В голосе Эммета слышалось смущение и желание свернуть разговор. Но я должен был спросить.
- А с тобой?
Брат молчал.
- Ты поэтому сегодня был таким рассеянным? – продолжил я ненужный допрос.
В ответ – снова молчание.
- Ладно, спи. Поговорим об этом, когда захочешь.
Я перевернулся на бок, носом к стене, и смежил веки. Спать оставалось четыре часа.
***
Две недели я оставался в офисе до девяти, придумывая для этого все более и более безумные причины. Но ни разу на пути домой я так и не встретил ее. Хоть и пробегал все вагоны еще до того, как поезд прибывал на станцию, где она тогда вышла.
Я начал впадать в отчаяние и впервые мне в голову пришла мысль: а что, если она и не живет здесь вовсе? Что, если приехала погостить к маме-тете-подруге и теперь вновь уехала из Нью-Йорка? Что тогда? Ко всему прочему у меня начались приступы угрызений совести: ведь я без дела сидел допоздна в офисе, предвкушая маловероятную встречу с девушкой, которую даже не знал, в то время как дома постоянно требовалась моя помощь. И я сдался. Я опять стал возвращаться так рано, как только мог выбраться. Снова прибирал, стирал, готовил и возил Эммета на прогулки. Последнее время родители пропадали на работе, и все домашние хлопоты легли на мои плечи.
А Дюймовочка стала для меня нереальной мечтой. Мне даже начало казаться, что на самом деле мы и не встречались вовсе: всё приснилось. Но забыть ее я, конечно, не мог.

Я уже говорил о том, что иногда происходят события, которые ставят жизнь человека с ног на голову. После аварии мне казалось, что уже ничто не способно меня шокировать или взбесить до такой степени, чтобы я сорвался и собственными руками разгромил все, что у меня есть. Но, как выяснилось, фраза «Не зарекайся» может оказаться правдивой.
После встречи с той девушкой прошло два месяца. В фирме, где я работал, дела шли не очень хорошо, поэтому обстановка была, мягко говоря, напряженной. Начальство постоянно куда-то спешило и устраивало бесконечные совещания, что для меня означало только одно: кофе приходилось варить втрое больше обычного. И вот в один довольно приятный и мягкий в смысле погоды и совершенно безумный и нервный в смысле рабочего состояния день я умудрился испортить брюки директора, пролив на них кофе, который разносил во время очередных переговоров. Не думаю, что жидкость была настолько горячей – ведь я сварил напиток за пятнадцать минут до начала заседания, но по вою, который поднял этот престарелый управленец, можно было решить, что я облил его колено кипятком.
- Идиот! – голосил он. – Да безмозглые секретарши на шпильках все делают аккуратнее тебя!
Я пытался оправдываться, но он не желал меня слушать и лишь продолжал сотрясать воздух, судорожно отряхивая брюки.
- С тебя толку – как с козла молока! Молодой здоровый бугай, а все туда же – лишь бы мозг не напрягать! Да ты и с этой работой справиться не можешь, придурок криворукий! Пошел прочь!!!
Несколько секунд я стоял, не в силах вымолвить и слова. Внутри меня закипала такая жгучая ярость и обида, которой я не чувствовал, наверное, никогда. Еще ни разу в жизни меня так не оскорбляли! Попытавшись прийти в себя, я улыбнулся и, взяв с подноса молочник, разлил сливки вслед за кофе – прямо на брюки директора.
- Ваши сливки, сэр, - как можно учтивей проговорил я. – Сняты с козлиного молока, как вы и любите.
Дряблое лицо побагровело. Очки в толстой оправе, гневно сорванные с переносицы, полетели на стол, а затем сухой кулак опустился на столешницу, взрывая повисшее молчание надтреснутым звуком удара.
- Что-о-о?! Да как ты смеешь!!!
Я лихо откозырял ему и, развернувшись на каблуках, немедленно вышел из конференц-зала под дикие вопли:
- Завтра же в отдел кадров! Ты уволен!!!
Уходя, я еще слышал множество весьма красочных эпитетов в свой адрес, упоминать которые мне совсем не хочется.
Не попрощавшись ни с кем, я выбежал из офиса и отправился к метро. Нет, ехать домой я не собирался: разговаривать о случившемся я просто не мог, а это непременно пришлось бы сделать, вернись я домой до того, как все уснут.
- Мам я сегодня задержусь на работе. Надолго. Не ждите меня и ложитесь спать. Пока, - пробормотал я в трубку сообщение на автоответчик.
И только, когда я нажал на «Сброс», до меня, наконец, дошло. Я – безработный. Утренние разгрузки вагонов, конечно, давали небольшой доход, но все равно это не могло сравниться с зарплатой в фирме, откуда меня двадцать минут назад с грохотом вышвырнули. Прощай, моя копилка! Прощай, возможность откладывать деньги «на колледж»! Прощай, моя едва обозначившаяся где-то далеко впереди свобода и состоятельность…
Бездумно дойдя до метро, я спустился вниз и сел в поезд. Под шум состава я не переставая думал о том, что мне наговорил директор. Жгучая обида все так же разъедала внутренности, но небольшой островок моего сознания, умудрившийся остаться не замутненным злостью, прекрасно понимал, что этот старый козел прав. Я – молодой и здоровый парень – все это время занимался тем, что варил кофе, ксерил документы и разносил бумаги. Но с другой стороны: что мне оставалось делать? Ни образования, ни связей – ничего! Я должен был благодарить бога, что у меня была хотя бы такая работа. И вот теперь я остался ни с чем. И что самое неприятное и, признаюсь, страшное – без малейшей перспективы.
Дернул же меня черт такое устроить! Что, трудно было промолчать? Все на нервах, ясное дело, так можно было бы и потерпеть. Если честно, у меня даже мелькнула мысль, а не попробовать ли завтра извиниться? Может, возьмут обратно?.. Но я быстро выкинул это из головы. И не только потому, что знал – после произошедшего никто и не подумает снова брать меня в штат. Я четко осознавал: если сейчас сдамся, если пойду по пути наименьшего сопротивления и буду пресмыкаться перед кем-то – то всё, моя жизнь действительно будет окончена.
Да, я был молод, горд и невероятно самонадеян… Даже несмотря на всё, что произошло в жизни, я старался смотреть в будущее открыто и смело. Я отчаянно хотел верить, что когда-нибудь и на моей улице будет праздник.
Размышляя о том, как сказать родителям о своем увольнении, и, что было первостепенным на тот момент, о том, что же мне делать дальше, я ехал в направлении, обратном дому. Внезапно поезд вырвался из мрачных объятий тоннеля, и мне в глаза ударило яркое солнце. Был ранний вечер, рабочий день еще и не думал заканчиваться, поэтому на освещенных этажах стеклянных высоток виднелись спешащие по своим делам люди: с прижатыми к уху телефонами, с вываливающимися из рук папками документов – все они делали свою работу. Работу, которая, я был стопроцентно уверен, им нравилась.
Поезд промчался мимо одного такого высотного здания и сбавлял скорость, приближаясь к очередной остановке. Где-то между ребрами засвербило. Я обернулся на многоэтажное полупрозрачное сооружение. Вновь сел прямо. Чем ближе была станция, тем чаще и нервознее я оглядывался назад. В конце концов двери вагона шумно выдохнули и открыли пассажирам путь на свободу. В этот момент моя левая нога уже барабанила по полу, как заячья лапка по старому пню. «А, чем черт не шутит!» - пронеслось в моей голове, и я в последнее мгновение все же успел выскочить на платформу.
Оказавшись на относительно свежем воздухе, я с жадностью вдохнул и на секунду закрыл глаза, чтобы угомонить расшалившиеся нервы. «Вперед, чемпион», - тихо пробормотал я сам себе и уверенным шагом направился в сторону бизнес-центра, который приметил из окна. Я не имел ни малейшего понятия о том, чем занимается эта фирма, но мне было жизненно необходимо узнать, была ли у меня – человека без образования, без опыта – хоть какая-нибудь возможность устроиться на работу в это удивительное, воздушное, стоящее на берегу океана здание. Словно это бы определило мою будущую жизнь. Если скажут, что у меня есть шанс – значит, все наладится, а если нет – то можно плюнуть на все и идти работать грузчиком до тех пор, пока в один прекрасный день не сорву себе спину.
Стеклянные, идеально протертые двери распахнулись передо мной, и в лицо пахнуло обезличенным воздухом, пропущенным через несколько кондиционеров, мертво-дизайнерским запахом каких-то сухих цветов, расставленных в высоких напольных вазах, а еще полнейшим негостеприимством. В самой атмосфере витали шипящие, только мне слышимые звуки: «Ты здесь лиш-ш-шний, лиш-ш-шний… Тебе здесь не рады… Зачем ты нас отвлекаеш-ш-шь?» Я мотнул головой и направился к мраморной стойке ресепшен, за которой белозубо улыбалась женщина лет тридцати пяти.
- Могу я вам чем-нибудь помочь? – заученно и совершенно неискренне поинтересовалась она.
- Да, я… – я резко сорвал с головы кепку, вдруг подумав, что, наверное, должен был сделать это сразу. Набрал воздуха в легкие. – Я ищу работу.
Женщина окинула меня быстрым взглядом, отчего по спине побежали мурашки.
- Вы смотрели на сайте нашей компании предлагаемые вакансии? Вас интересует что-то конкретное?
- Нет, - честно признался я. – Просто сейчас мне очень нужна работа.
Ее явно дорогие очки плавно соскользнули на кончик носа, и администратор посмотрела на меня в упор поверх блестящих стеклышек.
- Молодой человек, наша страховая компания, «Ричардсон и Ко», - заявила она с видом поруганного достоинства, словно хостесс заоблачно крутого ресторана, куда я зашел просто пописать, - является одной из крупнейших в этой сфере. Если вас интересует просто работа, то вы не по адресу.
Дорогой Эдвард, а ты что, хотел, чтобы тебя тут же кинулись целовать в щеки и кричать: «Вот он! Мы наконец-то дождались вас, мистер _ален! Скорее пойдемте в отдел кадров! Вас немедленно оформят заведующим секции делопроизводства! Хотя зачем время терять? Сразу – замгенерельным директора всей нашей огромной трансконтинентальной корпорации!»
Тяжело сглотнув комок в горле, который тут же протек вниз скользкой противной обидой, я собрал всю волю в кулак и заставил себя улыбнуться этому вышколенному церберу в юбке.
- Кажется, вы не поняли, мисс…
- Винтер, - свысока ответила она мне. – Мисс Винтер.
- Мисс Винтер, - кивнул я, не переставая сладко скалить зубы. – Я прекрасно знаю, в какую достойную компанию я пришел. И я осознаю, что, возможно, мой поступок покажется вам самонадеянным, потому что у меня нет ни опыта работы в области страхования, ни даже образования. Да, вы правильно меня поняли: высшего образования у меня нет вообще.
С каждым моим словом губы мисс Винтер все больше и больше становились похожими на тонкую складку: так яростно она их поджимала.
- Да, у меня нет образования. Никакого, - я начал говорить громче и тверже. Отчаяние прорывалось через все мои попытки держать себя в руках. – Но я твердо знаю, что я далеко не глуп, что я всему могу научиться. Только дайте мне шанс! Я хочу работать здесь! Я хочу быть полезен!
Женщина молчала.
- Мисс Винтер…
Она вздернула брови и покачала головой, стягивая с носа аккуратные очки.
- Послушайте, молодой человек. Вы должны понимать, что я здесь ничего не решаю. Ровным счетом ничего. Я могу поинтересоваться у отдела рекрутинга, нужны ли компании… к примеру, уборщики.
Я вспыхнул. Она кивнула, словно именно такой реакции и ожидала от меня.
- Но я по глазам вижу, что амбиции не позволят вам принять подобное предложение. Поэтому, единственный вариант, который я могу предложить… – она замешкалась на пару секунд. – Хотя я не вижу в этом какой-либо реальной возможности для вас, уж извините. Отсутствие опыта не приветствуется, а уж отсутствие высшего образования… В общем, вот, можете ознакомиться.
С этими словами она достала откуда-то с полки документ, больше похожий на рекламную листовку, заголовок на котором гласил: «Конкурсный набор на должность помощника начальника отдела продаж». Под кричащим заглавием перечислялись требования к претендентам, условия и начало «гонки».
- Как видите, вы вовремя, - произнесла мисс Винтер. – Можете подойти в понедельник на общий сбор стажеров.
- Стажеров? – зацепился я за многообещающее слово.
- Срок стажировки не оплачивается, - моментально срезала она. – И не забудьте документы. А теперь извините, мне нужно работать.
Она отвернулась к монитору и защелкала мышкой.
Я медленно направился к выходу, не отрывая взгляд от листа бумаги, на котором (я это почти видел) мое будущее застенчиво выглядывало из-за черных безликих букв.
***
Остаток недели прошел как в тумане. По утрам я разгружал вагоны, а днем с особой яростью драил дом и бегал по хозяйственным делам, пока Эммет был в Центре. В выходные мало что изменилось: родители все так же работали. Мы же с братом выбрались на прогулку к океану.
Реализовать эту мини-поездку было довольно проблематично: машины у меня не было, так что пришлось добираться на общественном транспорте, чего Эм просто на дух не переносил. Каждый раз ему казалось, что все на него пялятся, и мне в конце концов просто надоедало говорить, что все совсем не так. Конечно, иногда я видел, как люди бросают на него сочувственные взгляды. И это неудивительно: молодой симпатичный парень – а прикован к инвалидному креслу. О том, что он слеп, думаю, было довольно трудно догадаться сразу. Вот она - горькая ирония: его глаза были совершенно невредимы. Во время аварии Эммет получил серьезную травму головы, отчего, как нам объясняли врачи, был необратимо поврежден мозговой зрительный центр. Поэтому его глаза – такие же зеленые, как у меня и у отца – просто постоянно смотрели вдаль. И когда он замирал, думая о чем-то, трудно было поверить, что этот взгляд – взгляд незрячего…
Когда через пару часов мы добрались до Лонг Бич, было около полудня. Грело солнце, легкий ветер приносил влажный запах соли, шуршал по песку прибой… Но брат был чернее тучи.
- Прекрати, Эм, - пытался я расшевелить его. – Или мне придется применять крайние меры.
- О чем ты? – тихо буркнул он.
- О чем я? Ну, к примеру, о том, чтобы прямо сейчас искупать тебя.
- Ты не сделаешь этого, - уверенно сказал он, криво усмехнувшись.
Отлично. Эта ухмылка – залог того, что я на верном пути.
- Я? Не сделаю?! Ты обо мне слишком хорошего мнения, чувак.
И я покатил коляску прямо к кромке воды. Эм вцепился в ручки кресла, но молчал. Но когда до него донеслись соленые брызги, его терпению настал конец.
- Прекрати, болван! – заверещал он, смеясь при этом. – Колеса же заржавеют потом!
- Заржавеют – поменяю!
- Я промокну!
- А я рубашку тебе захватил!
- Я…
У него кончились аргументы, и ближайшие полчаса мы просто гоняли по берегу. Волны омывали наши босые ноги, ветер трепал волосы и стремился расстегнуть рубашку, чайки кричали где-то высоко над головой… А мы голосили, как дети, брызгались водой, и на секунду мне показалось, что в повзрослевших чертах лица я снова разглядел своего младшего брата – такого, каким он был пять лет назад: смешливого, шумного, не знающего бед и шебутного до крайности.
После, устав и порядком замерзнув, мы направились к небольшому деревянному навесу. Вынув из рюкзака сэндвичи и бутылку газировки, я накормил брата, поел сам, и наконец настало время, когда можно было просто посидеть на песке, глядя на переливающуюся, как рыбья чешуя, водную гладь, и не думать о проблемах, работе и невзгодах. Конечно, я безумно волновался перед собранием в понедельник. Примут ли меня в стажеры? Смогу ли я преодолеть все трудности? Что, в конце концов, скажут родители о моей идее?..
Я наморщился и стал пересыпать мелкий песок из ладони в ладонь, наблюдая за тем, как его с каждым разом становится все меньше, как он, подхваченный ветром, рассеивается в направлении воды, словно протягивая к ней невесомые полупрозрачные руки. «Не буду ни о чем думать, - решил я. – Мне сейчас хорошо. И этого достаточно. Пока».
Эммет неподвижно сидел в кресле, устремив глаза к горизонту. Казалось, он смог рассмотреть там что-то, не видимое никому, кроме него самого.
- Слушай, - произнес он вдруг тихо.
Я повернулся.
- Мне кажется, я влюбился, - все так же еле слышно сказал он.
Я так и застыл.
- Эд?
Я кашлянул.
- Я… я слышу. Просто…
- Да, знаю, звучит дико, - грустно улыбнулся он.
- Нет! Что ты, вовсе не дико! Просто так... неожиданно, чтоли.
- Может быть…
Не могу сказать наверняка, что меня ошеломило больше – то, что влюбился мой слепой младший брат или конкретно Эммет, который в свое время менял девчонок как перчатки. Поскольку оба были представлены в одном лице, то и степень моего удивления, соответственно, удвоилась.
- И кто она? – наконец, выдавил я.
- Она недавно пришла в Центр. Соцработник.
Воображение тут же нарисовало мне довольно нелицеприятную картину. Дама лет пятидесяти с короткой стрижкой и тремя складками в области талии. Я невольно содрогнулся. Но брат продолжил, и я понял, что тот образ, который мне представился, не имел с действительностью ничего общего.
- Она молодая, у нее удивительный голос… А еще от нее пахнет яблоками.
Эммет произнес это и тут же смутился. Отвернулся в сторону дороги.
- Это… здорово! Нет, серьезно, Эм! Это же просто замечательно!
Брат улыбнулся и опустил голову.
- Знаешь, у меня такое чувство, будто я ей тоже нравлюсь. Она часто остается со мной, помогает читать, рассказывает разные вещи, о которых я никогда и не знал. Она такая умная! Не то что я…
- Да брось.
- Нет, правда, она, кажется, книг прочла больше, чем вся наша семья вместе взятая!
- Соцработник? – недоверчиво спросил я.
- Ага, - брат кивнул. – Она в библиотеке работает, а по совместительству еще занимается с такими, как я. Читать заново учит.
- Ммм, - неопределенно промычал я. – И как ее зовут?
- Белла… - произнес Эммет голосом, на который, я думал, он неспособен – так нежно прозвучало это имя.
- Красиво.
Я слегка покривил душой: имя Изабелла, как, впрочем, и любые его вариации, мне никогда не нравилось.
- А какая она? – ляпнул я, не подумав. – Ой… Черт. Прости, Эммет. Я… Ч-черт.
- Ничего. Нормально. Я не знаю, как она выглядит. Она не рассказывает, хоть я и просил. Говорит, сам представь. Ну, я и представил, - он тихо засмеялся.
- Высокая блондинка с большой грудью? – усмехнулся я.
- Нет, - твердо и даже как-то жестко ответил он. – Мне кажется… она должна быть совсем невысокой. И очень хрупкой. А еще у нее должны быть темные глаза и длинные волосы. Не знаю, почему так думаю.
Под ребрами что-то кольнуло, и перед глазами тут же встал образ моей Дюймовочки. Где же ты можешь быть, видение? Увижу ли я тебя еще когда-нибудь?..

ЧАСТЬ 2