...

В тот момент, когда Джейн подталкивает меня в спину навстречу вампиру с бронзовыми волосами, я понимаю одну страшную, но в тоже время элементарную, естественную для этого мира вещь.

Я больше не принадлежу самой себе.
_

Мы – последнее поколение рода без будущего.

Наш вид обречен догнивать в трущобах маленьких городов, потому что никто никогда не осмелится пойти в большой город. Там слишком много вампиров, которым плевать на закон, защищающий нас.

Я уверена, что после нас людей уже не будет. Инстинкт продолжения рода практически подавлен у современных женщин. Никто не хочет становиться матерью, никто не хочет обрекать своего ребенка на такую жизнь. Вернее на такое существование.

Мы последние.

Это всего лишь эволюция. Жизнь на планете постоянно меняется. Когда-то ее населяли динозавры, но потом они вымерли. Миллионы лет на Земле хозяйничали люди, которые тоже в скором времени отойдут в историю.

Все рано или поздно становится историей. Исчезает, рассыпается. Во всей вселенной нет ничего, что можно было бы называть действительно вечным, поэтому когда-нибудь, спустя несколько веков или тысячелетий, и вампирам придется уступить место более совершенному, новому виду.

Мне страшно подумать, кто придет на смену вампирам. Мне страшно подумать о том, что может быть хуже, чем они.

...

Мы выходим из здания и идем вдоль узкой дороги к скрипучим воротам, за которыми начинается многокилометровый пустырь. Небо сереет, гроза уже давно закончилась, и единственное, что напоминает о свирепстве природы – это многочисленные глубокие лужи, образовавшиеся на месте канав, и холодный, не по-летнему холодный воздух.

Вокруг очень тихо. Холодно и тихо, так, как будто эта ночь – лишь обыкновенная ночь в маленьком городе доэпидемного времени.

Прямо за воротами стоит машина. В темноте она кажется серой, какой-то холодной и отчужденной, но все же роскошной.

Точно как и ее хозяин.

Мы подходим к воротам, и он достает ключи, отключает сигнализацию.

Я не понимаю: почему он все еще не тронул меня. Удивляюсь, почему до сих пор не сделал со мной то, для чего заплатил за меня, очевидно, немаленькую сумму.

(Такие, как ты, недешево стоят, птичка.)

Недешево. Мне все еще не понятно, почему.

…

Мы молчим. Я не уверена, нужно ли мне что-нибудь говорить, да и нет особого желания разговаривать.

Вообще.

Я всегда такая. Тихая, неразговорчивая. Живу на своей волне изо дня в день, из года в год.

Я ничем не примечательна – обыкновенная серая мышь.

Я видела их – вампирских самок. Одинаково безупречных и приторно красивых, без малейшего изъяна. Они способны очаровать и лишить рассудка одним взмахом ресниц, одним взглядом сразить наповал. У них роскошные, будто шелковые, волосы и гладкая мраморная кожа, их смех похож на хрусталь, а голос – на нежнейшую мелодию.

Они яркие.

Я – никакая. А самая лучшая моя способность – становиться невидимкой.

…

Он открывает мне дверцу пассажирского сидения, взглядом приглашает садиться. У него суровый холодный взгляд и мышцы лица сильно напряжены, а губы сложены в ровную тонкую полоску.

Происходящее для меня остается загадкой все время, пока длится наша поездка. Я не понимаю этого вампира, впрочем, я никогда их не понимала и даже не пыталась понять.

Ситуация хороша тем, что не требует вмешательства.

И я не вмешиваюсь.

Едва ли вампир нуждается в собеседнике, особенно в собеседнике-человеке, особенно в таком неважном, как я.

…

Сразу за пустырем начинается густой зеленый лес. Деревья по обеим сторонам шоссе окутаны предрассветной дымкой, серо-зеленый туман стелется вдоль дороги. Я понятия не имею, где мы и куда мы едем.

Мы проезжаем облезшую деревянную табличку «Добро пожаловать в Форкс».

Мы проезжаем аккуратную красивую табличку «Добро пожаловать в Порт Анжелес».

Мы проезжаем скучную табличку «Добро пожаловать в Эверетт».

Где-то на «Добро пожаловать в штат Орегон» меня постепенно начинает клонить в сон. Неимоверно сильно хочется размять ноги, затекшие от продолжительной поездки, и поерзать на сидении. Я готова отдать все за чашку крепкого кофе и глоток отрезвляюще холодного утреннего воздуха, но в моем теперешнем положении о такой роскоши можно лишь мечтать.

Мы одни на дороге. Федеральная трасса G-52, некогда одна из самых оживленных на западном побережье, ныне – пуста. Встречных машин в это время суток практически нет. Большинство вампиров разбежались по домам еще двадцать пять минут назад, когда на горизонте появилась первая огненная полоска восходящего солнца.

Я с опаской поглядываю на вампира, не понимая, почему он не спешит скрыться от губительных лучей ультрафиолета.

Он смотрит на меня. Неожиданно и странно.

– Ты умеешь говорить? – спрашивает. – Как тебя зовут?

Я замечаю, что в нем произошла какая-то перемена, уловимая для человеческого разума, но не распознаваемая. Его глаза все еще темны, нет, поправляю себя, они черны, как ночь, однако их обладатель больше не похож на сгусток напряженных мышц. Он больше не хмурится и, как мне почему-то кажется, пытается выглядеть дружелюбным.

– Не все ли тебе равно?

Усмехается. И долго смотрит на дорогу.

– Наверное, нет, раз уж интересуюсь. Если бы мне было все равно, думаешь, ты была бы сейчас жива? – приподнимает бровь, вновь глядя на меня. – Впрочем, это мало относится к делу. – И повторяет настойчиво. – Как твое имя?

Сначала я хочу соврать. Сказать первое, что придет на ум – Энн, Лиза, Ирэн, Никки – что угодно, только не правду.

– Белла.

– Очаровательно. Белла, – говорит он довольно, и мне не нравится, как это звучит в его устах.

На подсознательном уровне я готова искать подвох в каждом слове и жесте этого существа. Я не доверяю ему. Инстинктивно. Потому что таким, как он, нельзя доверять.

…

У меня есть один вопрос. Один короткий, возможно немного наивный, но очень важный для меня, в данный момент времени, вопрос, который я, однако, не решаюсь задать.

Почему именно я? Не она – та, красивая, опрятная, хорошо выглядящая девушка, чем–то похожая на них, а я – дефектная и безликая.

А еще мне не ясно, почему ему не все равно. Ведь по идее ему должно быть глубоко параллельно.

…

Мы в дороге уже больше трех часов, трех утомительных, ужасно длинных часов. Вдали маячат размытые иллюзорные – неправильные – очертания Портленда: мосты, река и все тот же верный спутник – редкий серый туман, что будто вирус заползает в ноздри и уши и, кажется, что вот–вот превратит тебя в одного из них – немертвых. Я боюсь туманов, всегда боялась из–за этих страшных историй, мол, вампиры могут прятаться в тумане или сами туманы были причиной эпидемии.

Блеклый диск желтого солнца поднимается над городом, лениво вываливаясь из–под земли.

– У тебя нет специальной защитной тонировки на окнах, – неожиданно для самой себя говорю я. – Ты сгоришь.

Он улыбается, даже не соизволив взглянуть на меня и удостоить каким–то ответом. Улыбается двусмысленно. Мол, посмотрим–посмотрим.

– Ты…

Перебивает.

– Ты правильно заметила, что я не такой, – нехотя отвечает вампир и, подумав немного, добавляет, – как все эти ошибки эволюции.

Ошибки эволюции?

– Почему?

– ''Не все ли тебе равно?'' – язвительно спрашивает он, передразнивая меня.

– Просто любопытно, – пожимаю плечами. – Или это тайна?

– Нет никаких тайн. Все гораздо проще, чем ты думаешь, Белла.

…

У него просторная квартира–студия в самом центре города на четырнадцатом этаже. Очень светлая, если не считать тяжелых занавесок из черного бархата на окнах (надо же, как символично). Обставленная со вкусом, но не уютная, а холодная и не обжитая, как если бы здесь никто не жил, а лишь изредка наведывался, чтобы протереть пыль. Обилие серых, красных и черных цветов вкупе со скудным освещением создавали неприятную и какую-то гнетущую атмосферу уныния.

Как в склепе.

Я бы точно не смогла бы жить здесь. Но это, похоже, самое настоящее жилище современного вампира, и ему здесь, судя по всему, комфортно.

– Проходи, – говорит он, когда я останавливаюсь в дверях, борясь с желанием броситься бежать отсюда так быстро, как только смогу. Меня настигает тот первобытный животный страх, который испытываешь, понимая, что твое время неумолимо подходит к концу.

Часики тикают…

Сердце болезненно сжимается. Я не хочу переступать через порог. Я знаю, что если зайду в его дом, то выйти уже не смогу.

Назад дороги нет. Это билет в один конец, и глупо даже надеяться на то, что вампир меня пожалеет. Я просто пища, обыкновенная еда, у которой нет права возражать, не повиноваться и пытаться бежать.

Он вправе делать со мной все, что ему заблагорассудится. Может убить меня сразу, а может оставить на потом. Может сделать все быстро и легко, так, что я даже ничего не почувствую, а может убивать меня медленно и мучительно, наслаждаясь каждым моим вскриком, каждым хрустом косточки и каждой каплей крови. Может резать меня на мелкие кусочки и загонять гвозди под ногти.

Что угодно.

Он купил меня, и теперь я всецело принадлежу ему.

Персональная игрушка вампира.

– Ну же, Белла, будь смелее. Не надо заставлять меня ждать, – его слова звучат как предупреждение, он раздражен. Или делает вид, что раздражен, желая нагнать на меня больше страху.

Говорят, им нравится, когда в крови много адреналина.

Я быстро захожу внутрь, и вампир закрывает за нами дверь. Сбрасывает ботинки, небрежно бросает пиджак на диван, расстегивает манжеты на черной рубашке и закатывает рукава, минуя стеклянный обеденный стол и подходя к холодильнику, а я стою у двери, обхватив руками плечи, и пристально за ним наблюдаю. В его движениях столько легкости и изящества, некой грациозности, что это зрелище не может не завораживать, не может не притягивать к себе взгляд простого и невзрачного человека вроде меня. На фоне этого вампира я, должно быть, кажусь просто жалким сорняком. Совершенство и серость. Серость и совершенство…

Я невольно ловлю себя на мысли, что любуюсь своим убийцей.

Вот так вот просто стою и любуюсь, совершенно позабыв о том, что он привел меня к себе затем, чтобы убить. Любуюсь его смертоносным очарованием, упиваюсь всеми теми инстинктами – страхом, тревогой, порочным желанием – всем тем, что испытывает человек, находясь рядом с бессмертным.

Это очень странное чувство, которое обволакивает тебя словно кокон. Обаяние немертвых устроено так, что к ним тебя буквально тянет, как магнитом, но и в то же время ты испытываешь нечто похожее на страх. Это предупреждение. Знак. В голове будто бы вспыхивает огонек, загорается сигнал тревоги, связанной с присутствием вампира. Ты чувствуешь опасность на подсознательном уровне, сердце начинает биться быстрее, легкая дрожь проходит по спине, холоднеют ладони. Чаще всего даже не догадываешься, что именно стало тому причиной, а когда начинаешь понимать, становится уже слишком поздно. Они сами заманивают своих жертв.

И я, кажется, тоже попалась на эту удочку.

Смертоносное обаяние.

…

Я начинаю воображать.

Какие–то абсолютно безумные нереальные вещи.

Я боюсь своих мыслей, но все равно продолжаю смотреть на вампира. Очарованная.

Первым делом он достает из подвесного шкафчика граненый стакан и наливает в него что-то темное и красное, но не густое, как кровь. Заменитель. Осушив один стакан, он наливает второй и делает несколько глотков.

Меня он как будто вовсе не замечает.

Или делает вид.

…

Они любят притворяться. Все то, что они делали последние десять лет, невозможно назвать как–то иначе, нежели обыкновенным притворством. Им не нужен наш мир, они не нуждаются в комфорте, в средствах передвижения и красивой одежде, в салонах красоты и прочих радостях мирских.

Им просто нравится ставить себя выше других. Выше нас, выше всех.

Они забыли, что когда–то были людьми.

Говорят, что, становясь вампиром, ты забываешь свою прошлую жизнь. Не сразу, а постепенно, со временем. Ты перестаешь нуждаться в том, что делает тебя человеком, потому как перестаешь быть им.

Тебе не нужно помнить нежность и любовь, тепло материнских рук, заботу. Тебе не нужно помнить вкус шоколада и запах зеленого чая и клубничного мороженного.

Тебе не нужно помнить, как в первый раз ты прыгал по лужам и гулял под теплым летним дождем, как бегал по горячему песку, ловил языком снежинки. Тебе не нужно помнить вкус первого поцелуя, нежность тела возлюбленной и ее улыбку.

Тебе не нужно нести за плечами багаж тех воспоминаний, которые когда–то казались ценнейшими для тебя.

…

Вампир подносит к губам полупустой стакан, чтобы сделать очередной глоток, но неожиданно ставит стакан на столешницу, не выпуская его из тонких длинных пальцев, и смотрит на меня взглядом, мол, почему ты все еще здесь?

Недовольно качает головой и цокает языком, осматривая меня с ног до головы.

– Они сделали это с тобой? – указывает рукой со стаканом на мое лицо и испачканную одежду. – Синяки, кровоподтеки и грязь – их работа, да?

Пару секунд я молчу, заворожено наблюдая за тем, как на моих глазах светлеют роговицы вампира, после чего выдыхаю.

– Да.

– Ванная комната там, я хочу, чтобы ты привела себя в порядок, – не сообщает, не просит и не советует. Распоряжается.

– Ты не станешь меня есть?

– Во всяком случае не сейчас. У меня на твой счет несколько другие планы.