Звуки пианино, точно гром, сюрприз, пробуждают меня из глубокого, лишённого грёз сна, хотя я не помню, как заснула. Последнее, что помню ясно: Эдвард отправляет меня на боковую, упрямо засиживается допоздна, затем выслушивает длинную историю о предыдущих визитах Карлайла в Вольтерру. Его голос так убаюкивал, что, должно быть, в какой-то миг я задремала. Типичная вампирская уловка – я не ожидала подобного от Карлайла. Карлайл...

Был тут. Сейчас тут?

На меня нахлынули воспоминания вчерашнего дня, и требуется миг, чтобы свыкнуться с происходящим. Всё было наяву. План сработал. Деметрий изгнан. Карлайл тут или поблизости. За окном темно. Поскольку наши с Эдвардом телефоны сломаны, я без понятия, который час.

Я касаюсь своих волос – они сухие, значит, вероятно, сейчас за полночь, может, предрассветье. Судя по докучливой музыке, кое-кто считает, что я достаточно спала. Кое-кто до сих пор взбешён.

С мгновение музыка отдаёт отбойным молотком – любопытно, Карлайл ещё тут? Сложно сказать, но я с трудом представляю, чтобы Эдвард играл ему так агрессивно. Незаметно выбравшись из постели, я иду в ванную, едва замечая невесомое скольжение шёлковой ночнушки по коже, пока не застаю себя в зеркале.

Выгляжу я диковато, что неудивительно. Должно быть, я заснула с мокрыми волосами – на голове воронье гнездо; я расчёсываю его, попутно проверяя повязки, смотря на своё отражение в зеркале. Всё не так плохо, однако они заметно контрастируют с чёрно-кремовой ночнушкой, которую я не помню, чтобы надевала.

Эдвард одел меня? Это его любимая. Остальные вещи он рано или поздно рвёт, но эту ночнушку всегда холит и лелеет, а когда я в ней, то гарантированно могу просить что душе угодно. Обычно это жест примирения с моей стороны, но, судя по тону музыки, это всё равно что размахивать красной тряпкой, чем белым флагом. Занятно.

Эдвард, должно быть, слышит меня, но не оборачивается, когда я вхожу в гостиную. Глаза с мгновение привыкают к темноте, но затем от зрелища у меня захватывает дух.

За пианино Эдвард, разумеется, один, одетый только в чёрные пижамные штаны. Длинные стройные линии его голого торса серебрятся в тусклом лунном свете; порыв тёплого весеннего ветра завораживающе теребит прозрачную занавеску между нами. Я хочу дотронуться до Эдварда, однако его гнев в той же мере замедляет мои движения, как и его неземная красота тянет меня вперёд.

Крайне редко Эдвард напоминает вампира из моих ранних суждений – мрачное, соблазнительное существо из фильмов и эротических романов, но в этот момент... какое слово использовал тогда Деметрий? Чары. Думаю, возможно, Аро отчасти прав. Чары большинства вампиров не действуют на меня, однако, кажется, мы с Эдвардом – равноценные исключения друга для друга.

Эдвард пленяет, и я двигаюсь к нему не сколько по собственной воле, столько притягиваемая невидимым шнуром.

– Возвращайся в постель, Белла, – скупо говорит он.
Его слова не соответствуют музыке.
Я мешкаю, замирая в полушаге.
– Ты разбудил меня, помнишь? Сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы я спала.

Эдвард молчит, не переставая наигрывать мелодию. Я неторопливо подхожу, восхищаясь его красивыми руками и восхитительно-гипнотической работой мышц спины, пока он выплёскивает негодование через музыку.

Когда я наконец дохожу до вампира, желание пружиной скручивается в животе, и я наклоняюсь прошептать ему в ухо.

– Ты всё ещё злишься, – тихо говорю я, поглядывая на его профиль. Яростный. Мертвенно-бледный. Чертовски сексуальный. – И всё же ты одел меня в это.
– Я бы не уложил тебя спать нагой, – категорично говорит он.
– Врунишка. – Поддразниваю я, перекидывая волосы через плечо, прекрасно зная, как это действует на Эдварда. – Ты всё время даёшь мне спать голой.
– Эта ночнушка – первое, что попалось мне под руку. – Он рывком поворачивает голову, на долю секунды впериваясь в меня оценивающим взглядом, затем вновь смещая фокус на пианино.
– Злость не то слово, – уже спокойнее говорит он. – Не надо.
– Что не надо? – отстраняюсь я. – Касаться тебя?
Эдвард нем.
– Я удивлена, как клавиши выдерживают такую игру, – шепчу я. Я плавно скольжу руками по широкой холодной спине Эдварда – странному сочетанию текстуры, что твёрже человеческой плоти, но податливее мрамора. – Какое, по-твоему, слово лучше подходит?
– Я же сказал: не надо, – шипит он, отшатываясь от моих прикосновений, при этом не пропуская и ноты.
Эдвард никогда так не отстранялся от меня, отчего в животе у меня неприятно тянет. Хочу спросить его о причине, которая, впрочем, уже известна.
– Ты не представляешь, каково мне было, – горько жалуется он, не смотря на меня.
– Думаю, я точно знаю, – тихо говорю. – Я жутко перепугалась, Эдвард. Я в подробностях слышала, что могло случиться. Элис рассказала мне всё без утайки.
– Ты явно не понимаешь. Вот, о чём я толкую, – Эдвард по-прежнему не смотрит на меня. – Это убивает меня, Белла. Что ты предпочла Элис мне.
Воздух со свистом покидает мои лёгкие. Я не слышу этого, но Эдвард, должно быть, улавливает, поскольку его взгляд резко встречается с моим.
– Так вот, о чём ты думаешь? – требую я, обиженная. – Как ты можешь думать об этом, не то чтобы говорить?
Музыка внезапно стихает, одновременно с тем как Эдвард ладонью пленяет мою руку, отчего я вплотную прижимаюсь к спине вампира, пока он изучает повязки на моём предплечье и руке. Холод спины Эдварда бросает меня в дрожь, как и боль в его голосе.
– Твоя кровь. – Его голос низок и гулок, и я чувствую, как он вибрирует в моей грудной клетке. – Ты целенаправленно встала на пути у мужчин, нанятых заманить тебя и подвергнуть опасности, где мой лютый враг пытался отнять тебя у меня. Ты висела на обрыве, истекая кровью, пока Деметрий охотился на тебя, а меня даже не было рядом, чтобы остановить его.
– Я пойду на большее, чтобы спасти тебя. – Мой голос – дрожащий шёпот. Я нервничаю, однако нам нужно поднять эту тему, иначе всё повторится. – Думаешь, я не понимаю? Я делаю всё, что должна. Я всегда делаю всё, что должна делать, и мне противно, поскольку этого недостаточно, чтобы уберечь тебя и оставить со мной. Меня убивало ввязаться в авантюру, которая взъярит тебя, однако я не могу просить прощения у тебя, если ты мёртв.
Эдвард отпрядывает – чуть, сердито глядя на меня, но я не моргаю.
– Я не живой, – ледяным тоном отвечает он.
– Ты знаешь, о чём я, – вторю ему в том же пассивно-агрессивном тоне. – Чтобы уберечь тебя, и точка. В остальном мире ты, быть может, безгранично сильнее меня, но вампиров уничтожают тут, в Вольтерре. Ты хоть представляешь, сколько времени ушло, чтобы придумать, как тебя занять и оставить в живых? Ты хоть представляешь, сколько труда понадобилось Элис, чтобы убрать с глаз долой Джейн с Алеком и задержать их точь-в-точь к твоему появлению?
Эдвард ругается себе под нос – быстро и неразборчиво, однако от меня не ускользает проблеск шока в его глазах.
– Ты забыл о Джейн, не так ли? – давлю я, молча призывая его понять. – Отсутствие близнецов не было везением, его спланировали. Каждый раз когда ты забываешь, где мы, Элис видит твою смерть, Эдвард. И она звонит мне, как обычно звонит тебе, поэтому не смей говорить, что я предпочитаю её тебе. Я тысячу раз рискну своей жизнью, если это сохранит твою.
– Замолчи. – Вновь неистовствующий, Эдвард рычит, мелькая руками, разворачивает меня, усаживая к себе на колени, прижимая своим телом к клавишам пианино. – Не говори об этом беспечно. Даже не думай об этом, ты поняла?
В его неутихающей злости таятся обида и страх, отчего у меня разрывается сердце. Не так я представляла, как меня лапают у пианино. Это всегда казалось хорошей идеей, но в действительности я с дискомфортом чувствую все острые углы инструмента, а вампиры, знаете ли, тоже не мягкие.
– Эдвард, – шепчу я, – больно.
– Мне тоже, – он стискивает меня, не понимая.
Я пытаюсь шевельнуться в его руках, но тщетно.
– Ты делаешь мне больно, – нежно уточняю я.
Эдвард быстро выпускает меня с тихим шипением, легко поднимая меня.
– Мне не следовало касаться тебя сейчас. Я даже не могу...
Я вздрагиваю, когда его кулаки проходят по обе стороны от меня сквозь дерево к струнному лабиринту и ключам. Моя реакция чистый инстинкт: я не боюсь Эдварда, однако он засекает её, и сожалеюще смотрит на меня.
– Белла, – едва слышно зовёт он, – я не хотел тебя напугать.
– Знаю, – подняв руку, я обвожу тонкие черты его лица.
Эдвард перехватывает её, прижимая к своему лицу.
– Я навредил тебе?
– Нет.
– В противном случае ты бы сказала мне?
Я закрываю глаза, а Эдвард проводит руками по мне, изучая на травмы.
– Я в порядке, – шепчу я, расчёсывая пальцами его волосы. – Пианино вонзалось мне в задницу, только и всего.
– Я не верю твоему «только и всего», – он целует повязку на моём предплечье. – Ты слишком хрупкая. Ты можешь пострадать от чего угодно.
Я не церемонюсь, однако перед кружащими между нами гневом и похотью трудно устоять. Эдвард молчит, но глаза отливают насыщенным чёрным, когда он щупает мой зад и ломает ещё пару клавиш. Сладкий чувственный аромат вампира ошеломляет меня, когда любимый вжимается в меня. Боже, а он высок. И твёрд.
– Пусть впредь пианино не донимает твою женщину, – шепчу я, удивлённая порывом вожделения, пульсирующим во мне.
Несомненно, Эдвард замечает это: его ноздри расширены, и низкий рык прорывается сквозь стиснутые зубы.
– М-м-м...

В случайном и слегка стыдливом унисоне произносим мы, но Эдварду нравится не меньше моего – по крайней мере, той части, упирающейся в мягкую плоть моего живота. Голову наводняют мысли, как можно лучше задействовать этот орган, и Эдвард позволяет мне толчком усадить его на скамеечку.

Эдвард удивляет меня, сотрудничая и помогая мне оседлать его; руки вампира скользят к моим ягодицам, впритирку притягивая к своей жёсткой фигуре. Я рефлекторно вжимаюсь в Эдварда, тянясь губами к его рту.

Каллен без колебаний поддаётся мне – чувства зашкаливают, поцелуй любимого требовательный, почти безжалостный.

И всё же Эдвард сдерживается; его утробное продолжительное урчание вибрирует в нас в каждой точке соприкосновения. Клянусь, я могу вкусить его яд; как кошка, слизываю его с языка Эдварда, когда он резко отнимает рот от моих губ и жадными поцелуями исступленно спускается по моей шее. У меня слегка сносит крышу.

– Пускай я такая хрупкая. Эдвард, просто сделай это, – бездумно молю я, изнемогая по его зубам и члену. Сквозь чересчур реальные шёлковые преграды и вампирскую кожу ощущаю и то и другое – твёрдое и напрягшееся из-за меня.
– Блядь, Белла, – шипит он, рывком отстраняя меня от себя. Взгляд Эдварда дик и опасен, а зубы поблёскивают в лунном свете. – Не говори так.
– Извини, я туго соображаю, – еле слышно отвечаю, легонько царапая зубами по длинному горлу вампира, – но я размышляю над этим. А ты?

Эдвард стремительно подтягивает меня вверх, прижимая к себе, обездвиживая; нависнув губами прямо над моим горлом, пока не отталкивает меня от опасности. Я чувствую себя отверженной, как бы глупо это ни звучало. Эдвард не может укусить меня, по меньшей мере, пока. Иногда мне хочется остаться человеком (мы особо не обсуждали это, поскольку Аро лишил нас выбора), однако изначальные метания Эдварда в этом плане долго саднят меня.

– Я хочу. – Признаётся он, хватаясь за скамеечку для пианино, которая расщепляется под его пальцами. Этот звук олицетворяет некую извращённую победу, доказательство его желания ко мне, будь я тёплой и сладко пахнущей или нет. – Боже, помоги мне, как же я хочу. Хочу вонзить в тебя зубы, чтобы ты поняла. Я сделаю тебя бессмертной. И они не заберут тебя.

Я чуть ли не расстроенно кричу, и я хочу, хочу, чтобы Эдвард тоже понял. Скамеечка скрипит под нами и ломается на куски, но мы не падаем. Эдвард вовремя отталкивает меня, ругаясь и силясь контролировать свой гнев. Я слышу беспорядочный диссонанс, когда мои ягодицы и руки Эдварда вновь ударяются о клавиши. К моему удивлению, не так больно, но я вижу трещины под руками Эдварда и надломы в древесине. Нам понадобится новое пианино.

С мгновение мы тяжело дышим, наши лбы соприкасаются, будто мы пытаемся слиться в одно целое. Неплохая идея. Я отодвигаюсь, когда физическая боль превосходит метафизическую.

– Я не хочу навредить тебе, – надрывно произносит Эдвард.
– Тогда контролируй себя. – Эдвард понимает, что я говорю не о конкретной ситуации. – И не смей делать то, что лишит меня тебя. – Добавляю я на всякий случай, вытаскивая на свет свои страхи.

Эдвард ныряет пальцами под мою ночнушку, торопливо проходясь по моей обнажённой плоти. Я краду у него поцелуй, преисполненный влаги и отчаяния, когда Эдвард сдёргивает свои штаны и, приподняв, несдержанно скользит в меня. Словно он принадлежит этому месту. Отчего я с большим удовольствием объезжаю Каллена, заведя руки за спину и опираясь на инструмент, выведенный из строя.

– Я серьёзно, Эдвард, – настаиваю я. – Ты нужен мне. Не оставляй меня наедине с этими демонами. Не провоцируй его. Я не хочу кончить как Маркус.
– Не произноси ни чьих имён, пока я в тебе, – требует любимый.

Пианино шатается, трещит, а Эдвард оттаскивает меня ровно в тот миг, когда ножки инструмента ломаются и он обрушивается на пол. Я не обращаю на это внимания, в то время как Эдвард разворачивает нас, устраивая у открытого окна, а его рот на моей шее приводит меня в неистовство. Рассеянная мысль бродит в голове: переживут ли стены наше занятие любовью, в отличие от пианино. Приходится держаться за Эдварда, который упирается в стену, вымещая на ней свой нрав и не боясь причинить мне вреда. Я вскрикиваю, когда удовольствие нарастает и накатывает с каждым толчком Эдварда, чьё лицо искажено мукой, и который певуче зовёт меня.

Тёплый ветерок щекочет прозрачные белые занавески вокруг нас, когда наши шумные возгласы призрачным эхом отзываются внутри искорёженного гроба из дерева и слоновой кости.



Несколько часов спустя я просыпаюсь под звуки включенного душа, понимая, что если хочу не выдать свой тайник, то вот мой единственный шанс. К счастью, петли входной двери не скрипят, а к тому моменту, как вода в ванной перестаёт течь, я снова в квартире, прячу миниатюрный штопор обратно в швейцарский армейский нож, подаренный Чарли на моё семнадцатилетие. За исключением пианино и стены у окна, кажется, Эдвард зачистил пространство после своих вчерашних лихорадочных поисков. Когда ноутбук с жужжанием оживает, приглушённый мат подсказывает мне, что моё потайное хранилище осталось нераскрытым.

Эдвард рывком распахивает дверь ванной, его взгляд мечется между мной и компьютером. Он так ребячится, что тяжело не рассмеяться.

– Где ты его спрятала? – с недоверием супит он брови.
– Спрятала что? – невинно говорю я, пытаясь скрыть улыбку. – О, ты это искал?
– Я смотрел везде, – жалуется он. – Трижды. Просто скажи мне, где он лежал.
– Как будто я выдам идеальный тайник. Я подумала, что мы посмотрим в Интернете замену тому пианино. Может, также штукатурку и краску, пока повреждения не заметил арендодатель.

Я киваю на окно, которому, в отличие от бедного пианино, повезло, но там заметны отрезки отсутствующей краски наравне с порядочными вмятинами, по форме напоминающими кое-чьи длинные красивые ладони. Ладони, которые сейчас ерошат влажные рыжеватые волосы.

– Дерьмо, – Эдвард глядит не на стену, а на обломки в углу. – Мне нравилось это пианино.
– Лучше оно, чем ты, – шепчу я, печатая быстрый ответ на электронное письмо Чарли.
– То есть лучше, чем ты, – перефразирует Эдвард, с вызовом вскидывая брови.
– Я знала, что ты не навредишь мне, – с железобетонной уверенностью отвечаю я.

Лицо Эдварда смягчается.

Прозрачные занавески вздымаются особо сладким ветерком, и я улыбаюсь, потягиваясь и разминая ноющие мышцы при воспоминании о наших предрассветных похождениях. Я глубоко вдыхаю, пытаясь определить аромат – нечто между цветущим растением и сладковато-пряным благовонием. К несчастью, ветер подхватывает больше этого запаха, дуя туда, где я сейчас пытаюсь работать.

– Эй, Эдвард? Можешь захватить из кухни бумажное полотенце? На мониторе ноутбука то ли грязь, то ли ещё что.
– Пожалуйста, не используй бумажные полотенца, они царапают экран, – хмурится Эдвард, подходя ко мне с белой тряпочкой.
Он протирает экран и долго пялится на тряпицу, обнюхивая её и водя носом. Я выглядываю из-за его плеча и замечаю, как пепел блестит на свету. Он... сверкает.
– Это?.. О нет. – Страх вновь бурлит во мне. – Можешь сказать, кто это?
С явным беспокойством Эдвард смотрит на меня. Беспокойством и чем-то ещё. Страх? Горе?
О нет.
– Эдвард! Где Карлайл? – до синяков в пальцах я вцепляюсь в его руку. – Прошу, скажи мне, что это не Карлайл. Прошу, пожалуйста, Эдвард, скажи...
– Ш-ш-ш, Белла, – шепчет он, заключая меня в утешительные объятия. – Это не Карлайл. Я слышу его, он в порядке. Немного расстроен, но в целости и сохранности. Тише, всё хорошо.
– Мы знаем, кто это?
Я гадаю, хорошие или плохие это новости, тотчас журя себя за то, что сочла смерть вампира «хорошими» новостями.
– Ты о ком-то конкретно переживаешь?
Я вдыхаю сладковато-пряный аромат Эдварда и приникаю лицом к его груди.
– Я плохая, раз надеюсь, что это Джейн? – стыдливо интересуюсь я. – Или Челси?
– Не хуже меня, – признаётся Эдвард с явственной улыбкой в голосе. – Хотя я бы предпочёл убить Деметрия собственноручно, потому отчасти рад, что это не он.
Я стараюсь сдержать свою реакцию втайне, опасаясь, что Эдвард неверно истолкует её. Я испытываю облегчение – исключительно по эгоистичным причинам. Если бы Деметрия сегодня казнили, я бы ощущала неимоверную вину. Не знаю, как бы я смогла смотреть Хайди в глаза.
– Кто это? – Я хладнокровна, силюсь сохранять бесстрастное лицо.
– Незнакомые нам вампиры. Это случилось, пока ты спала. Я не собирался обременять тебя этим. По-видимому, Джейн с Алеком искали ветер в поле, но, вероятно, тебе известно больше на этот счёт, – вопросительно глядит на меня Эдвард.
Я пожимаю плечами.
– Моя роль в этой сумасбродной затее ограничилась знанием о ней, – сознаюсь я. – Элис наотрез запретила мне помогать ей в этом плане.
– Джейн и Алек разозлились, что им навешали лапшу на уши, – подтверждает Эдвард. – По возвращении они застали у ворот вампиров, которые были достаточно небрежны, чем заслужили мгновенный суд.
– Вольтури обычно так скоры на расправу? – беспокоюсь я. – С виду так они спешат с арестом, судом и казнью.
Эдвард плавно садится возле меня, и я вручаю ему компьютер. Он быстро печатает, и мы ждём загрузки окна видеосвязи.
– Полагаю, Вольтури действительно хотели казнить кого-нибудь, – шепчет Эдвард, не глядя на меня. – Однако я сделал вывод, что в присутствии Джейн и Алека суд короток. Не думаю, что у тех вампиров были могущественные связи, как у нас или как у Деметрия. Оттого всё... менее запутанно, не важно, должно так быть или нет. Я определённо задолжал Элис благодарность за то, что она отвлекла близнецов.
– Хорошее начало, – слегка скрежещет голос Джаспера.
Чёрный квадратик на экране компьютера мигает, фокусируясь, или что там ещё делает веб-камера при первых секундах передачи данных. – Знаю, ты не в восторге от реализации плана, Эдвард. И всё же, как все объяснили мне, видения Элис стали главным козырем, верно?
Элис выглядит несчастной и, похоже, внимательно изучает меня и мои забинтованные раны. С улыбкой я машу рукой.
– Я в норме, – протестую я. Эдвард сердито смотрит. – Правда. Очень не хочется, чтобы вы ссорились, прошу, Эдвард? Вспомни, каждый из нас поступил, как должен был, и все в порядке.
Эдвард пристально глядит на мои повязки, Элис словно вот-вот расплачется, а Джаспер кипит от ярости.
– Пожалуйста? – я слегка касаюсь прохладной гладкой кожи руки любимого. – Ради меня, Эдвард?
Его чёрные глаза буравят мои, и, сдаваясь, он вздыхает, а мгновением спустя его копирует Джаспер.
– Я выполню свои обязательства, – грозит Эдвард, не сводя с меня взгляда, – чтобы защитить тебя. Полагаю, таким образом видения Элис выступают главным аргументом. Давайте, по меньшей мере, договоримся, что отныне Белле не придётся работать каскадёром, хорошо?
– Вышло не так уж плохо, – возражаю я, заработав суровый взгляд Эдварда.
– Мне претило подвергать её опасности, – тихо говорит Элис. – Мне действительно очень жаль, Эдвард.
– И ты сделаешь это снова, – констатирует Эдвард.
– А год назад, – обращается к нему Джаспер, – ты бы обратил Элис?
– Не мне, так тебе пришлось бы, – хмурится Эдвард. – Только ты либо убил бы её, либо привёл бы нас всех к Вольтури.
– Отстой, не так ли? – укоряет Джаспер. – Когда тебе объясняют ошибки, которые ты не совершал, поскольку единственный человек, чьей защиты ты желаешь, в опасности из-за тебя.
– Это тяжело для меня, – признаётся Эдвард, потупив взор. – Я по-новому взглянул на твоё положение, Джаспер, и прошу меня извинить.
– Однако ты всё же пойдёшь на это, – не спрашивает, а утверждает Эдвард.
Мы все пошли бы. Учитывая, как разворачиваются события, вполне возможно, нам придётся провернуть такую авантюру в ближайшем будущем.
– У меня остались вопросы, Элис, – Эдвард меняет тему. – Мысли присутствующих были противоречивы, Аро же... был в своём репертуаре. В какой мере в этом замешан он, а в какой – Деметрий? Аро клялся и божился, что был в неведении, но как-то верится с трудом.
– Единственный приказ, который Аро отдал Деметрию, приглядывать за Беллой во время твоего отсутствия, – отвечает Элис. – Честно говоря, его решение казалось мне алогичным.
– Думаю, то моя вина, – признаюсь я, поигрывая с калленовским браслетом. – Думаю, мои слова надоумили Деметрия геройствовать, вот он и улучил возможность.
– Ты не можешь брать на себя вину за случившееся. – Эдвард мягко приподнимает мой подбородок, пока мы не пересекаемся взглядами. – Я видел его мысленный монолог...
– Ты видел это? – перебиваю я в полном шоке.
А я, видите ли, корю себя, что утаивала своё общение с Деметрием. Любопытно, как долго Эдвард наблюдал за нами. Странное чувство: хочется наорать на Эдварда, что смолчал, хотя это лицемерно с моей стороны. Полагаю, мы все хранили в тайне что-то друг от друга.
– Прости меня, Белла, – тревожится Эдвард. – Я лишь пытался обеспечить твою безопасность и не хотел вторгаться в твоё личное пространство.
– Ты мог бы спокойно гулять со мной, тем самым избавив от неприятных «случайных» встреч.
Впрочем, Эдвард не мог.
– Элис сказала, что не встреть Деметрий в тот день тебя на улице, заявился бы к тебе ночью, пока я охотился.
Я мельком гляжу на слегка мотающую головой Элис, в то время как внимание Эдварда до сих пор сосредоточено на мне. То ли она намекает, что Эдвард не знает о ночном визите Деметрия, то ли на то, чтобы я держала язык за зубами из-за того, что Деметрий может сказать Аро.
– Порой я ненавижу это место, – и утыкаюсь лицом в грудь Эдварда.
– Рад это слышать, – шепчет он, поглаживая мне спину. – Твоя убедительная речь вчера шла об обратном.
– Да ну? – Я напрягаю память.
– Вплоть до момента, когда ты попросила Аро не мешкать и прикончить тебя.
– Ты, в самом деле, ляпнула такое? – изумляется Эмметт, влезая курчавой головой в экран. – Мы с Роуз не поверили Элис.
Я опять стыдливо прячу лицо при мысли, что Элис пришлось исполнять роль старомодного радиодиктора.
– Ага. Тогда я мыслила немного нерационально. К счастью, Аро не принял мои слова всерьёз.
Эдвард несколько крепче, но всего лишь на секунду, сжимает мою руку.
– Меня беспокоит, что Аро знал о намерениях Деметрия, – говорит любимый. – На обычную провокацию я бы не повёлся, но если всё хуже? Довольно жёсткие вещи проскакивают в его разуме, когда он теряет контроль, что в последнее время участилось.
– Будущее Аро изменчиво, – соглашается Элис. – Он привык быть последовательным в своих решениях, но, похоже, им завладевает паранойя. Он считает твоё влияние опасным, Эдвард, и, кажется, думает, что ты хочешь занять его место. Он одержимо пытается определить свой круг доверия.
– Должно быть, список довольной короткий, – угрюмо говорит Эдвард. – К тому же половина этих людей – на нашей стороне. Его жена, Маркус, даже Кай, когда ему на руку ситуация. Думаю, он сократит список его до Челси, Феликса и Джейн – тех, на кого сможет стопроцентно положиться, реши строить нам козни.
– Список скоро поредеет, – решительно говорит Джаспер. – Милая, расскажи им о своём видении.
– Похоже, Афтон вот-вот попросит Челси уйти с ним, – делится Элис. – Он принял решение, но попросит твоей помощи, так что будь наготове.

Теперь же, когда я лицезрела дар Афтона в действии, легко проследить, как он может водить Аро за нос в незначительных, едва заметных мелочах. В людском мире за такое уволили бы с работы или убили, будь вы киношным мафиози. Так как Аро постоянно принижает Афтона и обращается с Челси как попало, едва ли можно винить парня в жажде мести. Однако присутствие Эдварда и разговоры Аро о приглашении в Вольтерру вампиров-«полиграфов» действует на Афтона как клаустрофобия. Что плохо для Афтона, то нам – хорошо, поскольку ключ нашего выживания и спасения – вывести из Вольтерры красавицу манипуляторшу Челси, чей дар держит всех в узде.

– Видно что-то? – Эдвард обращается к Элис.
– По большей части я вижу твой успех и что они оба уходят, – нервничая, подтверждает Элис. – Без влияния Челси ситуация немного меняется для всех.
– Это в корне меняет правила игры. Аро постоянно подозревает во всех только худшее, – поясняет Джаспер. – Ты уже видел подобный пример. Как только он не сможет полагаться на влияние Челси, ситуация полетит в тартарары очень быстро.
– Полетит в тартарары? – я стараюсь подавить дрожь. – А до этого что было?

Все молчат, но притянувший меня к себе Эдвард намекает, что худшее ещё впереди.



До конца семестра остаётся всего ничего, и мы проводим его, подготавливаясь к летним гастролям. По крайней мере, я пытаюсь. Внутри я психую, но лучше стрессовать по этому поводу, чем по чудовищам или, ох, по умирающим людям. Роскошь – волноваться насчёт музыки, но мне нужно выучить произведений на целый час. Час может показаться мелочью, для не вампира это кажется непомерным количеством музыки, которую нужно запомнить и отрепетировать.

– Bambina, детка, пожалуйста! Доверься мне. – Громко настаивает Франческа, когда я прошу исполнить в турне несколько арий из моего старого репертуара. – Нужно правильно начать, чтобы так же правильно закончить, а ты только-только научилась петь скулами.
– Я не могу использовать уже разученные арии? – Я удручена. – Знаю, у меня недавно случился прорыв, разве я не могу использовать новые техники в уже знакомых песнях?

Это турне. Оно, по словам Джаспера, является поворотным моментом. Когда я только заключила сделку с дьяволом, Аро чётко выразился: я должна преуспеть как певица, перед тем как он позволит мне стать вампиром, разве что я добровольно войду в ряд стражи Вольтури. Как правило, оперной певице требуется от десяти до пятнадцати лет, чтобы получить хоть малейшее признание. В то время как Эдварду непринципиально, буду ли я старше его, такая перспектива кажется мне безрадостной. Победа в этом конкурсе и гастроли по Европе означают, что если всё пойдёт хорошо, вопреки ожиданиям, я стану вампиром быстрее – в считанные месяцы, а не десятилетия.

Пусть будут месяцы. Мне нужны эти месяцы. Вот почему я из кожи вон лезу, ловлю хотя бы отдалённую возможность правильно разыграть карты и заслужить свою свободу и спокойствие Эдварда.

Всё это, конечно же, означает слушаться Франческу, которая, по-видимому, только рада щёлкать кнутом.

– Тебе не захочется ехать в тур со старым репертуаром, когда ты освоила пение в маске, – предостерегает она. – Прошу, поверь мне. Те арии заточены под старые приёмы, моя дорогая. Ты опять зазвучишь как молоденькая девчушка. Уверяю тебя, в мире сотни, миллионы девушек с приятными голосами. Споёшь так – скажут: как мило, может, она и этот секси пианист поженятся и заведут красивых детей. Выйдешь в люди юной и с голосом женщины – публика тебя заметит и захочет увидеть в операх. Конечно, им по-прежнему захочется видеть, как вы с мистером Красавчиком строгаете детишек, но зрители будут оценивать твой голос – вот, что важно. Доверься маме Франческе, которая проиграла и выиграла больше партий, чем ты думаешь. Для правильного старта тебе нужны новые песни.

Естественно, я сдаюсь. После нескольких консультаций с Франческой, Аро и доктором Джорджем у меня набирается список добротных арий и утончённых романсов разных эпох и на разных языках. Они все о типичных моложавых простачках или, как зовёт их доктор Джордж, «субретках Пуччини» (п. п: франц. soubrette – комедийная или водевильная роль весёлой, бойкой служанки, посвящённой в тайны своей хозяйки).

Я немного взволнована тем, что у публики на слуху большинство произведений из моего списка. При этом же меня уверяют, что лучший вариант зазвать людей – выступить с кассовым номером, на закуску оставив парочку необычных номеров. Из современного у меня есть несколько авторских песен Освальдо Голихова, в которые я влюбилась, – сочтём это изюминкой. Мой список арий, с другой стороны, читается как список желаний любого молодого сопрано: Памина из «Волшебной флейты», Музетта из «Богемы», Адель из «Летучей мыши» и так далее, за разительным исключением в виде арий, которые я выучила до приезда в Вольтерру. Я скучаю по ним, но Франческа обещает, что я поработаю над ними осенью.

Эдварду особо нечем заняться, разве что облюбовывать новенький рояль – подарок Элис, прибывший подозрительно оперативно – стоило только Эдварду заикнуться о приобретении нового [url=http://www.royalpianos.com/Bosendorfer%20Liszt/Bosendorfer%20Liszt%20(4).jpg]«Бёзендорфера»[/url]. Клянусь, если бы Эдвард так смотрел на женщину, как на этот рояль, то я выцарапала бы ей глаза. Отвратительно, как он трясётся над инструментом, сколько времени его настраивает, полирует, играет на нём. Наверное, меня это давно бы свело с ума, не стрессуй я над изучением и запоминанием музыки часового объёма. К счастью, Эдвард приходит на помощь по моему первому зову, хотя, без сомнения, не даёт мне коснуться своими грязными человеческими руками его новой игрушки.

Я потихоньку чувствую себя марионеткой Элис или, может даже, Франчески, столько советов я получаю по немузыкальным аспектам гастролей. Элис, вот молодец, продвигает моё турне не хуже, чем в своё время продвигала Джаспера, который говорит мне, что рад видениям подруги, запрещающим ей приезжать в Италию и лично ходить со мной по магазинам. Каждый день мой электронный ящик наводняют ссылки на разнообразные модные сайты. Хотя я предпочитаю печься о музыке больше, чем об одежде, всё заканчивается тем, что я даю Элис отмашку в плане гардероба, с условием, что нам не придётся арендовать для тура транспорт крупнее трейлера или среднего фургона. Я шучу, но Элис раздражённо пыхтит и не говорит со мной, пока, наконец, не вмешивается Джаспер, убеждая её, что моя одежда вне сцены роли не играет. Видимо, я не понимаю, насколько скучно вблизи Полярного круга, когда тебе нет нужды спать.

Доктор Джордж обещает приехать на одно из моих выступлений и просит поблагодарить Элис за то, что выслала ему плакаты, которые он приклеил на дверь своего кабинета. Я содрогаюсь при мысле о вандализме, которому подвергаются эти постеры, которые я даже не видела. Элис сообщает мне что, во-первых, на изображении я красивая. Во-вторых, я не захочу знать, разве что моих «любимых» бывших вашингтонских однокурсниц гложет ревность. Последнее немного ласкает слух, хотя я чуточку завидую им: они вволю резвятся, не беспокоясь о вампирах или одержимости Франчески Бини моими бровями.

По неведомой причине либо вампиры меня больше не пугают, либо я обросла шкурой ко всему происходящему. Возможно, это сочетание времени и публичности или же отсутствие Деметрия, но сейчас мои кошмары сводятся к одному: наряженная, я на сцене, а оркестр играет незнакомую мелодию. Может, это наше влияние, благодаря которому в Вольтерре обескровили меньше людей. Маленькая да удаленькая группа человеколюбивых Вольтури – предмет активных пересудов среди местных; Аро то раздражается по этому поводу, то приводит это аргументом, чтобы Карлайл насовсем перебрался сюда. Карлайл отклоняет приглашение с харизмой и навыками прирождённого дипломата, допуская такую возможность – спустя год после моего превращения, – однако толком ничего не обещая. Я прикидываюсь дурочкой, будто мы толкуем о погоде, а не о моём будущем.

В какой-то момент в разговоре Аро принимает одну и ту же позу: улыбается, складывает бледные, элегантные пальцы домиком, упираясь в них подбородком, и глядит на меня, будто познал неведомое мне, говоря елейно, вполголоса.

– Всё зависит оттого, как пройдёт это лето, – вкрадчиво говорит он. – По меньшей мере, я хочу увидеть твоих первых последователей.

– Разум Аро напоминает бак с ослизлыми муренами. – В один из вечеров говорит мне Эдвард, когда я интересуюсь, что имел в виду Аро. – У него извращённый ум. Он так суетится, пытаясь контролировать всё на свете и одновременно скрывать мысли от меня, что они могут означать что угодно, в зависимости от его настроения.
– Он всё время меняет решения, – добавляет Элис немного расстроенно. – Иногда он хочет помочь прославить тебя, а порой ему хочется томить тебя. Раньше, до изгнания Деметрия, разум Аро был более предсказуемым, сейчас же почти никто не даёт ему прикасаться к себе. Аро не на шутку параноит.
– А с виду он нормальный. – Недоумеваю я от несоответствия между словами друзей и тем, что я вижу. – Аро стал слегка приятнее с тех пор, как Карлайл стал вновь проводить с ним время.
– Казаться и быть – разные понятия в Вольтерре, – с грустью бросает Карлайл, покидая квартиру.
– О чём он толкует? – обращаюсь я к Эдварду. – Надеюсь, Карлайл не винит себя за наши действия?
– Нет, он привык жертвовать честностью ради спасения человеческих жизней, – Эдвард пялится на дверь. – Он думает: грустно, что единственный честный человек в Вольтерре – это Джейн.



Остаток семестра проходит так, что в сущности каждый момент насыщен максимально полезной деятельностью, что даже нелепо. Мне частенько говорят, что я пою даже во сне и безупречно подражаю Франческе, что наяву не повторить. Как только наступают летние каникулы, у нас остаётся фактически несколько дней до начала тура. Я не представляю, как обычные люди без вампирской помощи справляются с подготовкой, которая съедает столько времени. Даже минутным сексом приходится заниматься в душе. Ни Эдвард, ни Карлайл не утруждаются двигаются на человеческой скорости; мне кажется, будто я застыла в другом измерении, даже во время таких простых действий, как завтрак или чистка зубов.

– Карлайл идёт. – Тихо сообщает Эдвард, стягивая полотенце, которое я тюрбаном закрутила на голове, и волосы спиралями сползают по моей спине. – С ним Афтон. Так что тебе стоит одеться. Думаю, именно этой возможности мы и ждали.

Наконец-то.

В халате и пушистых тапочках я выскальзываю в спальню аккурат в тот миг, когда слышу две пары тяжёлых шагов на лестнице. Доносятся лишь приглушённые голоса, однако Эдвард говорит с казённой вежливостью. Я заканчиваю чистить зубы и выключаю воду, когда слышу самый конец диалога, который объясняет и тон Эдварда и кое-что, что я обмозговывала долгими часами.

– ...По мне, так ты должен мне, – лаконично произносит Афтон. – Именно мои показания отправили Деметрия восвояси. Вольтури никогда не полагаются только на показания людей, чьи воспоминания не столь надёжны – о, привет, Белла. Я не хотел никого задеть.
Судя по лицу Эдварда, Афтон говорит не с ним. Карлайл стоит между ними в позе напряжённого арбитра.
– Я не обиделась, – бормочу я, ныряя под вытянутую руку Эдварда. – Совру, сказав, что не жду усовершенствованной памяти. Помимо прочего, так проще будет учить музыку.
Афтон надменно принюхивается, явно не веря, что я когда-нибудь стану вампиром.
– Белла более великодушна, чем я, – предупреждает Эдвард. – Я знаю, на что ты пошёл, чтобы помоь Белле тем вечером, и я склонен выручить тебя, но не на твоих условиях, Афтон.
Он прищуривается, сильнее походя на лиса. Его мысли ещё больше раздражают Эдварда, и оба вампира соревнуются в гляделки, когда наконец Афтон моргает.
– Прошу прощения, – аккуратно говорит Афтон, – за мои слова и мысли. Я не привык общаться с тебе подобными, Эдвард. Аро считает недостойным знать мои мысли.
– Это он пытается тебе внушить, – Эдвард слегка ухмыляется, на данный момент явно принимая извинения Афтона.
– Ты о чём? – оживлённо интересуется Афтон. – Пожалуйста, – добавляет он примиренчески под косым взглядом Эдварда. – Аро не столь уважителен ко мне, в отличие от других одарённых вампиров. Даже неодарённых и некоторых людей.
Афтон на мгновение бросает на меня взгляд.
– Я подразумевал, – мягко и вежливо говорит Эдвард, – что Аро завидует преданности, с которой его... субъекты относятся не к нему, и вдвойне он ревнует к своим фаворитам. Так как он считает Челси своей любимицей и незаменимым членом стражи, то в её преданности к тебе он видит угрозу.
– Правда? – хмурится Афтон. – Однако Челси любит свой статус в Вольтерре. Она никогда не покинет этот город.
– Афтон, – театрально вздыхает Эдвард, – быть может, она любит свой статус. И даже суд. Однако я читал её мысли и видел вас глазами Маркуса. Вопреки вашим ожиданиям, ваша связь намного прочнее. С тех пор как вы стали парой, ты – её главный приоритет. Если ты попросишь Челси, она последует за тобой. Именно ты должен предложить ей, иначе её гордость встанет между вами.
Афтону словно дали под дых, подойдя к окну, он глазеет на улицу. Эдвард, Карлайл и я обмениваемся многозначительными взглядами и ждём. Рискованно для Эдварда намекать, как Челси может поступить.
– Значит, ты знаешь, – наконец говорит Афтон с закрытыми глазами.
– Это, правда, не моё дело, но да, я знаю каждую твою мысль, с тех пор как прибыл в Вольтерру.
– Кто-то ещё в курсе? – Афтон колеблется.
– Пока что, помимо тебя, только я, хотя Кай подозревает, и его подозрения недалеки от правды. Он давно задумывается об этом, так что ты в безопасности, пока не злишь его.
Афтон так напуган, что мне немного жаль его и даже Челси, если уж на то пошло. Карлайл утешительно кладёт руку ему на плечо.
– Эдвард не выдаст твои секреты, как никто из нас, – уверяет он Афтон, глядя на меня. Я согласно киваю. – По крайней мере, добровольно. Если Аро коснётся Эдварда, тогда, боюсь, всё не предугадать.
Я лишь знаю, что Афтон обманул Аро так, что большинство людей взбесились бы на него, а в фильмах о мафии – его бы пристрелили. Единственное, что меня волнует – убрать Челси из Вольтерры. Афтон не выглядет даже отдалённо успокоенным, однако он не знает Элис.
– Верно, – рассеянно говорит он, направляясь к двери.
– Афтон, ты должен лично ей сказать, – с нажимом грозит Эдвард. – Наше трио большую часть лета будет в разъездах, так что у тебя есть время. Момент выбирай с умом, и всё пройдёт гладко.

Напуганный, точно за ним гонятся, Афтон кивает.

Я моргаю – Афтон и был таков.



Элис умудряется найти едва ли ни самый большой фургон во всей Европе – громадную, чёрную, глянцевитую штуку с затемнёнными стёклами для Эдварда и складной кроватью для меня и едва ли не самым просторным встроенным шкафом в конце. Поначалу мы выступаем в нескольких тосканских церквушках, приезжая днём ранее, чтобы раздать листовки и расклеить рекламные плакаты, удостоверяясь, что нужная нам газета верно указала день и время концерта. Первых зрителей набирается не больше, чем если бы мы внезапно приехали и запели – это одновременно меня расстраивает и утешает. Публика вроде довольна и досиживает до конца выступления.

Спустя пару недель «тренировок» в небольших итальянских городках моя сценическая нервозность почти исчезает, а выступать становится весело. Музыка приятнее воспринимается моим голосом, а без постоянного давления Вольтерры колонна легче появляется, отчего я ощущаю себя цельной и свободной или, по меньшей мере, освобождённой под честное слово.

После того как Элис настояла на сеансах в баснословно дорогих салонах красоты, мы даже получили рецензии на наши выступления в нескольких местных газетах. В одной из них меня окрестили La Bella Cigna – Красивым Лебедем, как ранее называл меня доктор Джордж, и, похоже, прозвище закрепилось. Могу поспорить, Элис собственноручно написала ту статью, продублировав её на паре сайтов о местной классической музыке, но не сознаётся в этом. Я стараюсь не думать в этом направлении.

Пустяк. Всего лишь статейка. Пара статеек.

Мы перемещаемся на юг Франции, затем в Испанию, и тут начинается самое интересное. Крупные города сменяются мелкими. Мои концертные наряды талантливо подобраны в соответствии с модой и энергетикой каждого поселения и города, – как и предсказывала Франческа, прессу не только волнует наша музыка, но и внешний вид. Иногда я с трудом узнаю женщину в зеркале гримёрки, особенно когда платье с открытой спиной или того хуже. Тем не менее вид отдаёт скорее элегантностью и чувственностью, чем вульгарностью. Эдвард безумно ревнует, улучая бесчисленные возможности пофлиртовать со мной и, включая свои безудержные и беспутные чары, от которых меня бросает в краску, старается пометить свою территорию на глазах любого мужчины, который таращится на меня дольше пары секунд.

Зрители обожают это.

Все уловки Элис, которыми она заманивает к нам журналистов, похоже, работают, что меня порядком обескураживает, и после первых статей я отказываюсь читать другие. На третьей неделе тура у нас начинают брать интервью, с которыми Эдвард безукоризненно справляется на любом языке. Разумеется, я нахожу это невероятно эротичным, и мы несколько выходим из бюджета, тратясь на отели, но это явно того стоит. Даже при самом дерзком раскладе, мы не знамениты, однако зарабатываем себе репутацию музыкантов; мало-помалу, с завидной регулярностью и уже без нашей помощи мы мелькаем в глобальной сети.

Для меня странно видеть собственное лицо, едва узнаваемое под сценическим макияжем, на плакатах и размещённое в Сети совершенно чужими людьми. Будто это происходит не со мной, а с кем-то ещё; словно это сон, в котором я временно замещаю кого-то. Я справляюсь с сюрреалистичностью ситуации, напоминая себе, что благодаря славе классических музыкантов и джинсам с футболкой вне сцены вряд ли я попаду в таблоиды. Я прошу Элис сообщать мне только информацию с конструктивной критикой музыки, что она исправно присылает мне по электронной почте. Обычно отзывы положительные, но периодически кто-то подкидывает мне материал для самосовершенствования, и я одержимо изучаю эти детали, обсуждая возможные изменения с Эдвардом, Франческой и доктором Джорждем. Может, я даже увлекаюсь этим, но в противном случае я начну тревожиться о неподвластных мне вещах.

– Я даже знать не хочу, сколько всё это стоит, – бубню я, трогая пальцами изысканную вышивку бисером на платье, выбранном Элис для выступления в Барселоне.
– Нет, ты точно не захочешь, – соглашается Эдвард, защёлкивая фирменные запонки Калленов. – Как бы мне хотелось не знать и половины этого.

На этот раз мы выступаем на реальной сцене – скромный университетский зал для сольных выступлений с настоящим занавесом, сквозь который я шпионю за зрителями перед концертом. Разглядывая приличных размеров толпу в несколько сотен человек, я замечаю кое-что, гадая, не упустила ли я что. Несколько присутствующих обладают неземной красотой, которую я ошибочно списала на хорошие гены и макияж, но кто знает.

– Вампиров всегда так много на наших концертах? – Обращаюсь я к Эдварду, который нисколечко не удивлён моим вопросом.
– Аж с Турина, – подтверждает он, не утрудясь посмотреть в зал. – Им любопытно знать о нас, и почему Аро разрешает вампирам выступать на широкой публике. Большинство из них даже знает нашу историю. Элеазар тоже тут.
– Да? – я неподдельно изумлена. – Почему же он ничего не сказал? Или ты, раз уж на то пошло?
– Я не хотел, чтобы ты нервничала, – бормочет Эдвард. – Я хотел, чтобы этим летом вампиры как можно меньше беспокоили тебя. Кроме того, Элеазар проводит некое исследование.
– Исследование? – я туплю. – Какое исследование?
– Разведывает обстановку, – неохотно отвечает Эдвард. – Прошу, не переживай. Элеазар просто любит политику.
– Я не волнуюсь, – возражаю я.

Однако меня не покидает мысль: умрёт ли сегодня несколько человек, пришедших послушать меня. Я хочу отменить концерт, но это тоже неправильно. Так много на кону.

Требуется три песни, чтобы в итоге я убедила себя, что «зондирование почвы» Элеазара не порушит наши планы, и я, наконец, прогоняю эти мысли и вхожу в колонну.

И больше не отвлекаюсь на вампиров среди зрителей.



К середине июля количество наших поклонников так преумножилось, что нам приходится менять залы, – мы стали играть в кафедральных соборах и средних по вместимости концертных залах. Однако Вена обещает быть чем-то особенным. Даже Эдвард пришёл в шок, кода мы увидели рекламу.

– Что ты натворила, Элис? – Зову я вампиршу, когда мы подъезжаем к стойке швейцаров. – Как тебе достался рекламный щит в центре Вены? Во сколько обойдётся тебе этот концерт?
– Этот билборд посвящён всем, кто играет в Золотом зале Венской филармонии, – ощетинивается она. – Формально мы не платили за билборд.
– Золотой зал? – сконфузилась я. – Я думала мы выступаем в Стеклянном зале.
– Так и было, – с озорством откликается она. – Там зал на несколько сот человек, а на тебя продано уже больше тысячи билетов.
– Элис, что ты наделала? – требую я, борясь с нервной дрожью. – Ранее к нам не приходило больше пары сотен, так что стряслось?
– Ты же вроде не хочешь знать, – напоминает мне Элис. Внезапно в моём сознании просказльывает картинка, как Элис выкупает тысячу билетов, чтобы заполучить место на том рекламном щите. – Элис, если ты купила тысячу билетов, а явится всего лишь несколько сотен человек, я буду посмешищем.
– Ох уж эта Фома Неверуюшая, – говорит подруга загадками. – Вена всегда была городом, помешанным на музыке. Ты бы полистала форумы, посвящённые классической музыке. Разумеется, большинство из них на немецком, но ролики с твоих выступлений на ютубе всплывают на нескольких фан-сайтах.
– Существуют ролики на ютуб с моим участием? – Я оглядываюсь на Эдварда, который выпрыгивает из фругона на нечеловеческой скорости. – Когда такое произошло?
– Относись к этому как к рядовому концерту, – наказывает мне Элис, – и не оплошай. Я месяцами организовывала концерт в Вене. Я не шучу, Белла. Месяцами. Повеселись! – Она отключается, не дав мне ответить.
– Ты смешон, Эдвард. – Обвиняю я, в то время как он изображает потуги с багажом, пока швейцар не подходит к нам с блестящей латунной тележкой. – Ты знал об этом?
– Ты сказала, что не хочешь знать, – говорит он. – И я отказываюсь свидетельствовать против себя. Да не волнуйся. Со слов Элис, шоу выйдет потрясающим.

Тремя часми позже я всё так же полагаюсь на это заявление, когда меня охватывает мандраж. Я никогда не пела перед такой большой аудиторией. Концертный зал огромен, всемирно известен, согласно Википедии. Он выглядит смутно знакомым – наверное, я видела его по телевидению. За кулисами красиво; зелёная комната намного приятнее любой гримёрки, в которой мне приходилось готовиться прежде, но я никак не могу унять дрожь в руках, надевая серёжки. На третьей попытке я уже готова сдаться, когда Эдвард возникает позади меня в зеркале.

– Я не могу это сделать, – жалуюсь я, кидая серьги на кофейный столик рядом с чайником травяного настоя. – Это совсем не мой уровень. Элис вообще не стоило затеивать всё это. Это слишком.
Эдвард улыбается мне с душераздирающей уверенностью, когда я оседаю на стуле.
– Конечно сможешь, – он подцепяляет серьги и легко застёгивает их на моих ушах. – Относись к этому как к ещё одному концерту. Та же музыка – ты во сне можешь спеть, Белла. Вообще-то именно это ты и делаешь. Просто немного больше людей. Там потрясающая акустика, не волнуйся. Помнишь, какой замечательный звук был на разогреве?
Во время репетиции там была фантастическая акустика. По-видимому, этот зал прославился своим блестящим акустическим строением.
– Элис сказала, что я хорошо выступлю? – я отчаянно ищу внешней поддержки. – Вы же не обманываете меня? Элис действительно видела это?
– Твоё лучшее выступление за всю твою карьеру, – шепчет он, легонько целуя меня в лоб. – Ты невероятно выглядишь. Зрители полюбят тебя.

Если они полюбят меня, то мне придётся выполнить свою часть сделки. Тогда формально Аро может разрешить мне стать вампиром в любой момент. Хорошо выступи сегодня, скоро умри и проснись красивым чудовищем пару дней спустя. В течение следующих десяти лет я буду изображать смерть, разбивая сердца моих родителей. Плюс в том, что это дарует мне вечность с Эдвардом... и вампиров и вечное подчинение Вольтерре – опять «бабочки» в животе, которые на этот раз похожи на рой озлобленных пчёл, и я вовремя успеваю добежать до ванной, блюя, умудрившись при этом не испортить прекрасное платье.

– Ты в порядке? – Терпеливо и с умеренной озабоченностью вопрошает Эдвард, когда я возвращаюсь, почистив зубы уже не помня какой раз за день.
– Намного лучше, – робко признаюсь. – Дай мне освежить макияж, и я буду готова.

Я выхожу на сцену странной формы с жутким спокойствием и позаимствованной уверенностью, неосознанно держась за руку Эдварда, пока он не отходит к роялю. Блестящий зал не полон, но людей собралось значительно – в партере и на балконах. Эта восторженная, поражающая великолепием толпа громко аплодирует, когда мы занимаем свои места. Мы можем их потерять, но завоёвывать их не нужно. Я улыбаюсь, воодушевлённая энергией зрителей, и жду, пока весь зал, в предвкушении вибрируя, сядет в напряжённой тишине. По мне пробегает лёгкая дрожь, и я слегка вскидываю голову, хотя, сомневаюсь, что Эдварду нужны мои знаки. Кажется, в этом зале есть собственная колонна, притягивающая и соединяющая нас – не только друг с другом и со столь знакомой нам музыкой, но и со всеми присутствующими.

По мере возможности мы начинаем и завершаем выступление на родном языке страны, и хотя публика благоприятно реагирует на немецкие произведения, то на английской, западающей в память, песни Голихова о неожиданной смерти друга – неистовствует. Новое произведение, которое близко мне на мучительно-личном уровне, и навязчивая мелодия, в которую я вливаю все свои страхи, тоску, наслаждаясь чувственной игрой меж фортепианной аранжировкой Эдварда и своей стремительно возрастающей, причудливой вокальной партией. В конце песни я немного наглею, вспоминая Маркуса и Дидим, Эдварда и смерть моей бабушки, даже Рене и Чарли, и всё, что мне нужно утаивать от них, дабы сохранить им жизнь. Я нисколечко не сдерживаюсь, делюсь со всеми на фундаментальном, почти бессловесном, но всецело духовном уровне всем, что известно мне о потере, настоящей опасности и, вдобавок ко всему, безусловной, всепоглощающей, бессмертной любви.

Я чувствую себя совершенно уязвимой и в то же время необыкновенно могучей. Зрители разражаются редкими овациями, которые стоят моего эмоционального риска, и остаток концерта превосходит прогнозы Элис.

К концу часа я больше не беспокоюсь об исполнении типичных венских арий: «Песни-насмешки» из «Летучей мыши» Штрауса. Рискованный ход для программы в Вене, так как публика может счесть это стереотипным произведением или же принять как родное. Классика, граничащая с дурачеством, но это довольно изнурительная песня, со странным и немного нелепым, на мой взгляд, перерывом в конце, когда мне несколько дольше нужного приходится улыбаться. Моя связь с игрой Эдварда в этот вечер кажется такой естественной, что я нисколько не волнуюсь, пока Эдвард не начинает играть... технически правильно, только немного непривычно. Зрителей это забавляет, и я оборачиваюсь ровно в тот миг, когда Эдвард украдкой подходит ко мне, в то время как незнакомый мне молодой человек наигрывает классический вальс. Эдвард на полную катушку включает свои чары, подхватывая меня в простые шаги этого танца, уводя нас к узкой части сцены грациознее прежнего. Моё платье кружится, Эдвард искусно танцует, а я пытаюсь продержаться пару мгновений, пока любимый не останавливается там, где мы начали. В театрально соблазнительном жесте он целует мою ладонь и спешно возвращается к роялю, пока публика рукоплещет.

Это нелепо, романтично и совершенно неожиданно. Я пунцовею до корней волос и пропускаю вход в партию, отчего зритель смеётся. Музыка сменяется, и я вскидываю взгляд, когда Эдвард запечатлевает прохладный и жаркий поцелуй на моей щеке. Я глубоко смущена этим дешёвым ходом, но аудитории это приходится по вкусу. Им, кажется, нравится, как я толкаю Эдварда на скамейку, чтобы он наконец закончил эту арию, что я и делаю с пылающими щеками.

Зал долго хлопает, и мы выходим на бис с песней Голихова. После я пожимаю столько рук и получаю столько цветов, что прошу Эдварда, а можно ли пристроить их в больницу, вместо того чтобы оставлять в отеле. Эдвард уносит все букеты, давая мне обдумать мысль, осенившую меня во время исполнения песни о любви и смерти. Идея не покидает меня, теребя мою совесть.

Я поднимаю трубку, чтобы поблагодарить Элис и рассказать ей свою идею, улыбаясь, когда телефон звонит, хотя я даже не успела набрать номер.

– Конечно я помогу тебе, – быстро говорит она, прерывая мои приветствия. – На одном условии: однажды, а может, этот день не наступит, я попрошу тебя об одолжении.
– Ты цитируешь «Крёстного отца», Элис? – я трясу головой. – Ты осознаёшь, что порой меня пугаешь?
– Да, что ж, запомни это, когда придёт время меня тебя просить.
– Думаешь, ему понравится, – я немного нервничаю. – Я даже не знаю, нравятся ли ему сюрпризы. Он может взбелениться.
– Как будто это плохо, – фыркает она. Я же краснею. – Думаю, это отличная идея, милая. И я точно знаю, что Эдварду это понравится, так что перестань сомневаться в себе.



Пронесло? Занесло?! Деметрий изгнан, но миновала ли угроза? Ваши ответы, приветы, отзывы и впечатления с удовольствием почитаю тут и на форуме.