2024-12-28

16

0

0

Аэропорт на рассвете какой-то неестественно жуткий. Добавить одного зомби – и почувствуешь себя участницей второго сезона «Ходячих мертвецов».

Нашариваю в сумочке мобильник, чтобы позвонить Эдварду, и закатываю глаза при виде неподвижно застывшей движущейся дорожки. Много от нее проку.

«Привет, – говорит он со вздохом, и его неуверенный спросонья голос успокаивает мое уставшее и напуганное сердце. – Ты уже на земле?»

– Да, ищу киоски проката автомашин. Тот, что открыт в такую рань, получит мои деньги.

«Слышно что-нибудь от Джаспера?»

– Примерно в четыре по местному времени он оставил сообщение, что они с Элис проехали Колумбию, это в Южной Каролине, – я прохожу мимо витрины «Dunkin Donut’s»¹, и у меня урчит в желудке. Господи, эти рогалики и кофе пахнут просто божественно.

«Хорошо, а от твоей мамы?»

– Нет. Надеюсь, что отсутствие новостей – уже хорошая новость.

«Правильно мыслишь. Уверен, если бы что-нибудь изменилось, она обязательно связалась бы с твоим братом».

Я следую по стрелкам, указывающим дорогу к пунктам проката автомобилей. Заметив женщину за стойкой компании «Avis», направляюсь туда:
– Ладно, спи дальше. Извини, что разбудила, тебе ведь вставать меньше чем через час. Нужно было подождать со звонком.

«Перестань. Кстати, я даже не потрудился лечь в постель – переночевал на диване. Все равно не мог спать, беспокоился за тебя, за твоего отца…» – он замолкает.

– Спасибо, – мои глаза наполняются слезами. – Я… эээ… я еще позвоню тебе сегодня со свежей информацией, хорошо?

«Хорошо».

Я еще не готова закончить разговор:
– Эдвард, я…

«Я скучаю по тебе», – опережает он меня, пока я пытаюсь справиться со слезами, мешающими говорить.

Грустно улыбаюсь и киваю:
– Я тоже по тебе скучаю.
.
.
.
Когда я на арендованной машине подъезжаю к больнице, в отделении, где лежит мой отец, пациентам как раз разносят завтрак. Я заглядываю в палату и вижу маму, спящую в кресле рядом с лежащим на кровати папой, который тоже спит.

Медленно вхожу, внимательно разглядывая их обоих. Повсюду какие-то провода. Приборы шипят и попискивают, сообщая о состоянии папы. Но я отказываюсь верить, что это конец его истории. Конец главы, возможно, и всё же эти машины могут только записывать. Если бы существовало устройство, способное измерять эмоции, любовь, которую один человек чувствует к другому и получает в ответ, – что ж, полагаю, показатели моего папы оказались бы запредельно высокими. Да и всей нашей семьи вообще-то. Отношения между родителями, которые мне посчастливилось наблюдать в течение последних тридцати шести лет, – это урок любви, который не удалось бы задокументировать ни одному компьютеру.

Чарльз и Рене Свон – партнеры во всех смыслах этого слова. Сколько себя помню, они никогда не стеснялись показывать свои чувства друг к другу, даже в присутствии нас с Джазом. Будучи подростками, мы говорили им, что нам противны эти телячьи нежности, но мама и папа не обращали на нас внимания.

Наверное, некоторые родители склонны специально демонстрировать любовь и нежность друг к другу своим детям. Только не наши. Они всегда держались за руки, обнимались и целовались, поддерживали друг друга после трудного дня, и для них не имело значения, есть ли кто-нибудь рядом. «А как, по вашему мнению, вы здесь появились? – поддразнивал нас папа. – Должно быть что-то большее, вы, ребятишки. Знаете, иметь детей чудесно, но они вырастают и уезжают, – голос отца отчетливо звучит у меня в голове, хотя прошло уже много лет. – А ваши муж или жена останутся с вами после того, как все вас покинут. В болезни и в здравии именно они будут рядом, что бы ни случилось… помните это, – он погрозил нам пальцем. – У вас должно быть что-то общее и помимо детей. Найдите не просто того, с кем приятно быть вместе в хорошие времена, но того, кто, не жалея себя, будет поддерживать вас и во времена грусти и страха. В жизни всякое случается, от вас это не зависит… зато найти себе правильного напарника для этого путешествия – это единственное, что в ваших силах, так вы уж постарайтесь».

Смахиваю слезу со щеки и тихо благодарю медсестру за новый кувшин с водой и стаканчики, принесенные ею для моих родителей. Не хочу разбудить никого из них. Одному Богу известно, сколько им удалось поспать в промежутках между исследованиями и визитами больничного персонала, даже если не принимать во внимание панику из-за вчерашних треволнений.

Я сажусь в изножье свободной койки и пишу Джасперу, что приехала. Как только жму на «отправить», в дверь стучат.

– Доброе утро, люди!

Мамины веки вздрагивают, она выпрямляется в кресле, поворачиваясь на голос, но тут же вскакивает, осознав, что я тоже в палате.
– Доброе утро… о, Белла! – она бросается ко мне и крепко обнимает. – Слава Богу, ты здесь, – когда мама отстраняется, глаза ее полны слёз, как и мои. – Солнышко, это доктор Бреннан, кардиолог.

– Лиам Бреннан, приятно познакомиться. – Этот врач – вылитый принц Гарри, только акцента не хватает.

– Мне тоже, – пожав ему руку, иду к изголовью кровати отца. – Привет, папа, – шепчу я, сжимая его пальцы. Он отвечает усталой улыбкой, и пока мне этого достаточно.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – доктор Бреннан направляется к папе. – Кажется, ночь прошла неплохо.

Отец кивает, а мама заламывает руки и, похоже, следит во все глаза за каждым вдохом папы, стараясь не упустить ни слова из того, что говорит его врач.

– Итак, хотя я доволен результатами тромболиза², проведенного вчера вечером, но ангиограмма³ всё-таки настораживает. Я рекомендовал бы сегодня же провести шунтирование⁴. Значительное сужение левой венечной артерии⁵ с большой вероятностью может привести к инфаркту⁶.

Мама всхлипывает, а я чувствую спазм в животе.

– Сейчас я вижу серьезное нарушение кровотока в двух сосудах, но окончательное решение, сколько шунтов нам понадобится, приму на месте.

– А это не слишком радикально? – спрашивает мама, ее щеки пылают.

Врач прислоняется к шкафу. Его задумчивый вид вселяет уверенность в том, что он не относится к тем, кто говорит: «Сначала разрежем, а потом рассмотрим другие возможности». – Что ж, в данном случае я бы счел это работой на упреждение. Вам шестьдесят два, то есть вы относитесь к достаточно молодой возрастной группе, к тому же у вас нет никаких других серьезных медицинских проблем, которые могли бы дополнительно усложнить вмешательство или повысить риск.

В заднем кармане у меня жужжит мобильник, я смотрю на дисплей и вижу, что это брат.

– Джаз, подожди на линии, кардиолог как раз сейчас объясняет, что папе необходимо шунтирование. Переведу тебя на громкую связь.

«Хорошо».

Доктор Бреннан вежливо улыбается и продолжает:
– Меня беспокоит то, что, учитывая сужения, которые я уже наблюдаю, и перенесенный вами продолжительный приступ стенокардии, стентирование⁷ окажется лишь половинчатым решением. В долгосрочной перспективе шунтирование будет более эффективным и снизит риск возобновления проблем. Качество жизни других пациентов после выздоровления резко повысилось. Я считаю, сэр, что это оптимальное решение.

Я внимательно смотрю на папу, у которого сейчас лицо настоящего начальника полиции. Он слушает, схватывает суть и поворачивается к нам:
– Что ж, док, давайте сделаем это, – он кивает маме, побуждая ее воздержаться от допроса, поскольку знает, что она готова продолжать сеанс вопросов и ответов, пока мы все не состаримся. – Видите этих хорошеньких дам? Мне есть ради чего жить.

«Эй, а как насчет меня?!» – кричит Джаспер.

– Да, сынок, ты тоже хорошенький.

Смеюсь вместе со всеми и качаю головой. Отец отточил свое остроумие давным-давно. Хотя мне совсем не нравится мысль о том, что его сердце подвергнется еще каким-то процедурам, знаю, это самый разумный выбор. Уверена, что мама чувствует то же самое: ее лицо бледнее, чем мои ноги в январе. Если бы мы могли изменить ситуацию, обязательно сделали бы это. Но рекомендованный врачом порядок действий обеспечит папе со временем наилучший результат.

– И как долго будет идти операция? – спрашивает мама дрожащим голосом.

– В общей сложности часа три-четыре. Мне помогает прекрасная команда. Мы сможем постоянно держать вас в курсе происходящего.

– Вы возьмете вены из его ноги, насколько я понимаю?

– Точно, – похоже, врач удивлен моей репликой, чуть ли не поражен. – У вас медицинское образование?

– Я социальный работник, но в аспирантуре проходила практику в неотложке, организовывала для своих пациентов поэтапное оказание помощи, многие из них проходили курс восстановительной терапии после инфарктов и инсультов, так что я в основном знакома с методами лечения.

– Отлично. Похоже, мистер и миссис Свон, у вас есть свой популяризатор. Вы в хороших руках, – выходя из палаты, доктор Бреннан улыбается мне и подмигивает.

Если бы это произошло неделю назад, я, возможно, пококетничала бы в ответ, но сейчас отвечаю только милой улыбкой, зная, что оставила свое сердце в Аризоне.

Неделя.

Не верится, что всего неделю назад я была во Флориде на яхте и узнала от Эмбри некоторые подробности об Эдварде. Следующие шесть дней стали водоворотом взлетов и падений, отправив меня в путешествие, о каком я раньше могла бы только мечтать. Мы с Эдвардом продвинулись очень далеко, а потом всё резко остановилось.

– Из-за чего такое лицо, Белла?

Слова мамы отрывают меня от праздника жалости к себе.
– Да так. Просто рада, что у нас уже есть план, – я поворачиваюсь к папе: – Пап, тебе и правда скоро станет гораздо лучше. Помнится, у пациентов, с которыми я работала, такое облегчение наступало почти сразу.

– Вот вам и Пепцид, – с иронией говорит мама. – Мне следовало послушаться тебя, детка. А я позволила этому типу… – она кивает в сторону отца, – …отговорить меня, и результат налицо.

– Прости, что твоя поездка к Эдварду так резко прервалась, – шепчет папа. – Ужасный выбор времени с моей стороны.

Я фыркаю и убираю с его лица упавшую на лоб прядку:
– Ага, если бы ты мог предупреждать меня о грядущих экстренных ситуациях со здоровьем хотя бы дней за тридцать, это здорово помогло бы.

«Э… да, давайте оформим это договором в трех экземплярах», – подает реплику Джаз.

Мы с папой обмениваемся дурашливыми гримасами. Мама в ответ на наши выходки лишь щелкает языком. Мы пытаемся не унывать. Уверена, она это знает, но нервы сейчас натянуты. Я понимаю.

Взяв мой сотовый с откидного столика, мама меняет тему:
– Вы еще далеко, Джаспер?

«Почти в Ричмонде, мам. Но ехать еще пять часов».

– Не сходи с ума, сынок, – говорит папа. – Просто доставь сюда себя и Элис в целости и сохранности.

«Да, сэр», – короткий ответ Джаспера полон страха. Мне очень не нравится слышать это в голосе брата.

– Ну вот, мистер Свон, – вступает в разговор доктор Бреннан, снова входя в палату. – Вам нужно заполнить кое-какие бумаги, а потом моя команда начнет готовить вас к операции, – он поворачивается к нам с мамой: – Я буду посылать к вам свою медсестру после каждого этапа, чтобы она рассказывала, как идут дела. Вы можете последовать за мужем в предоперационную палату, когда мы будем готовы.

Папа кивает:
– Рене, можно мне поговорить с Джаспером?

Мама подает ему телефон и выходит в туалет. Я отхожу от кровати, чтобы дать отцу возможность поговорить с моим братом наедине. Из окна палаты видно не так уж много, только крыша флигеля. Перед глазами всё расплывается, а мысли блуждают.

Господи, как мы здесь оказались? Нам всё объяснили и рассказали о порядке предстоящих действий, но я по-прежнему охвачена тревогой. Ведь это операция на открытом сердце, и это мой отец. Не могу представить себе, что потеряю его.

Он же папа, наша опора… фундамент, позволяющий нашему дому стоять крепко. Он должен преодолеть это. Только так, а не иначе.

В следующие пятнадцать минут мы наблюдаем, как команда медиков готовится перевозить папу, перемещая приборы, провода и трубки в разных направлениях. Все их действия кажутся такими автоматическими и бесчувственными. Но персонал просто выполняет свою работу. Это похоже на безупречно отлаженный и хорошо смазанный механизм. Они наверняка делали это уже тысячу раз.

Но сейчас это папа. Разве они не понимают, как важен для нас этот человек? Не безопаснее ли для его будущего было бы делать всё помедленнее? Задавать больше вопросов? Трижды проверять свои действия?

Не знаю. Мои мысли в беспорядке, даже я воспринимаю их как полную бессмыслицу, топтание на месте. Всё слишком нереально, и мне это очень не нравится.

Три пары влажных от слёз глаз, несколько поцелуев, крепкие рукопожатия, молчаливые молитвы – и вот мы говорим друг другу: «Пока!» Это кажется более приемлемым, чем «до свидания». Такое прощание не годится. Только не сегодня.

Мы с мамой идем за медиками в комнату ожидания, чтобы сидеть там, уставившись в пространство и стараясь не терять голову.

И ждать.
.
.
.
Эдвард берет трубку после первого гудка:
«Привет. Какие новости?»

– Операция почти закончилась, пока врачи довольны, – я шепчу, как будто если Вселенная услышит мои слова, это всё испортит.

«Отлично. Как держится твоя мама?»

– Казалась сильной, пока не началась операция. А потом, до последней информации, была просто никакая. Понимать, что всё плохо, но могло быть и в сто раз хуже – это сводит ее с ума.

Ответный тяжелый вздох Эдварда согревает меня, словно он мог понести такую же потерю, как и все мы. Мне нравится знать, что его это так сильно волнует и это не притворство.

«Я так рад, что ты там с ней».

– Я тоже, – на несколько секунд воцаряется уютная тишина. Черчу ногтем букву «Б» на пластмассовом стаканчике. Потом делаю следующий шаг и добавляю плюс и букву «Э». Это не дерево на ничейной земле, но пока достаточно и стаканчика. Я так много хочу рассказать Эдварду о себе, о нем, обо всём, что чувствую. Но знаю, что если мы хотя бы поцарапаем эту стену и откроем путь крошечной протечке, то моя дамба, удерживающая взвинченные эмоции, сразу же прорвется и никто из нас не будет способен по-настоящему справиться с этим. – Ладно, я знаю, что ты занят на работе. Просто хотела сообщить тебе, что нового.

«Нет, я очень ценю это. Сейчас позвоню родителям и расскажу им. Они уже связывались со мной дважды этим утром».

– Они потрясающие.

«Ты потрясающая».

Где-то между его репликой и моим следующим вдохом волна эмоций превращается в яростный потоп:
– Не чувствую себя потрясающей, – я безуспешно глотаю рыдания, пытаюсь не допустить гипервентиляции. – Я чувствую, что в этом году было плохо, потом очень плохо, а потом ужасно, но во всем этом есть искорка надежды, и это мы с тобой, понимаешь? – с дрожью вдыхаю, отчаянно пытаясь сдерживаться. – Я очень благодарна, что операция идет хорошо и в конце концов папа станет гораздо здоровее, но всё это пока так ненадежно. Может случиться всё что угодно. Только подумаешь, что дела идут на лад, как БАМ! – и тебе опять не позавидуешь, – я останавливаюсь и обмахиваюсь рукой, стараясь успокоиться. Слава Богу, в этой комнате я одна, а то у проходящих мимо медсестер могло бы возникнуть искушение позвонить в психиатрическое отделение. – Папа будет восстанавливаться два-три месяца. Знаю, маме понадобится помощь, чтобы снова наладить его жизнь дома. Клянусь, я готова принимать в этом участие и организовать для него лечебную физкультуру, привести в порядок их холодильник и кладовку. Но в то же время всё, чего я хочу, – это снова оказаться сейчас там, с тобой, – я зарываюсь пальцами в волосы и падаю в кресло. – Это чертов рой эмоций, и ни одна из них не способна сделать так, чтобы я была в твоих объятиях и в то же время помогала родителям, – я качаю головой, смахивая слезы жалости к себе. – Из-за этого я чувствую себя такой виноватой!

«Тише, тише… полегче. Не всё сразу».

В наступившем молчании несколько раз глубоко вздыхаю, снова смущенная тем, что Эдвард, можно сказать, из первого ряда наблюдает за тем, как надо мной одерживает верх истерика.

«Мы обязательно разберемся с этим, Белла. Обещаю».

– Я знаю. Просто… я… я…

«Ты выдохлась. И не спишь уже почти сутки».

– Вот ты где! – в дверях появляется Джаспер, и я снова начинаю плакать – теперь уже от внезапного облегчения при виде брата. Он заключает меня в объятия, в которых я отчаянно нуждалась. – С кем ты разговариваешь?

– C Эдвардом, – шепотом отвечаю я.

«Эй, иди и побудь с братом. Рад, что он благополучно добрался. Большой привет ему от меня».

На шаг отойдя от Джаза, вытираю щеки и тяжело выдыхаю:
– Да, мне всё равно нужно вернуться к маме. Сказала ей, что принесу кофе, а вместо этого сделала крюк, чтобы позвонить тебе.

Он посмеивается:
«Всё хорошо, честное слово. Наверстаем позже».

– Ладно, – я киваю, – спасибо тебе… за то, что выслушал. Что снова рядом.

«Если уж я не могу физически поддержать тебя, то больше всего хочу слышать твой голос – всё равно по какой причине», – его словам удается заставить меня воспарить.

– Пока.

«Пока».

Кладу мобильник в карман и снова обнимаю Джаспера:
– Я так рада, что ты здесь. Уже видел маму?

– Да, первым делом мы заглянули на отделение, где отец был вначале. Медсестра послала нас в хирургическую приемную. Мы немного побыли там, а потом я пошел искать тебя. Элис осталась с мамой, – он склоняет голову к плечу и растирает мне шею: – Всё в порядке?

Сажусь, наклонившись вперед и опустив голову:
– Я просто эмоционально выдохлась. Нервы натянуты, сердце и мысли не на месте… такое чувство, словно всё рушится.
Он продолжает массировать мне шею:
– Я понимаю. Это чертовски тяжело принять, но, хотя впереди более долгий путь, чем мы надеялись, похоже, с папой всё будет хорошо.

Тру ладонями лицо, задержав их на губах:
– Маме понадобится помощь. Думаю, мне нужно остаться здесь на какое-то время.

Джаспер поправляет ремешок часов:
– Была хоть одна поклевка на резюме, которые ты посылала?

– Две. Они хотят, чтобы я как можно быстрее пришла на собеседование.

– Ну, если это настолько быстро произошло во Флориде, уверен, что так же будет и в Джерси, – он наклоняется вперед, копируя мою позу, и заглядывает мне в глаза.

Я киваю, ничего сказав о том, что беспокоюсь еще и насчет нас с Эдвардом. Как нам вписаться в такие условия? Было бы эгоизмом даже просто заговорить об этом. Моя ненависть к себе и так зашкаливает, что очень мне не нравится. Я обычно не страдаю озлобленностью, но сегодня «американские горки» эмоций достигают новых высот.

– Эй, – Джаспер постукивает ногой по моей кроссовке. – Эдвард ждал тридцать лет, правильно?

Я улыбаюсь и хмыкаю, медленно опуская веки. Брат очень хорошо меня знает.

– Подождет и еще тридцать, если тебе понадобится, – он обхватывает меня за плечи и пару раз покачивает. – У меня такое ощущение, что он никуда от тебя не денется.
.
.
.
– Ну и жуткая гримаса, – подтрунивает Джаспер, отталкиваясь от радиатора и подходя к кровати отца. – Как ты себя чувствуешь, рок-звезда?

Папа откашливается:
– Как будто кто-то меня переехал. Кажется, проспал бы несколько дней, – у него невероятно слабый голос, ему не следовало бы разговаривать. Глаза закрыты, но усталая улыбка вызывает у нас коллективный вздох облегчения. – Рад, что ты здесь, сынок, – он приоткрывает один глаз. – Элис, спасибо, что составила ему компанию. Извини, что я не в своем лучшем костюме.

Элис делает шаг вперед и отмахивается:
– По долгу службы приходилось видеть и не такое, – она улыбается и подмигивает: – Но счастлива, что вам лучше.

– Да уж, нелегко было успокаивать меня больше шестнадцати часов, – хмыкнув, замечает Джаспер. – Она достойна медали.

Элис иронически усмехается и шлепает моего брата по руке.

– Итак, врач сказал, что операция прошла хорошо, – вступаю я в разговор.

– Тройное шунтирование, Чарльз, – укоризненно говорит мама, словно отец мог предвидеть тяжесть ситуации.

– До завтра ты побудешь здесь, в палате интенсивной терапии, но потом остаток недели проведешь в послеоперационной палате, – добавляю я, чтобы разрядить обстановку. – Тебя отправят домой с назначениями на лечебную физкультуру и разными новыми таблетками.

– И новым образом жизни! – вмешивается мама, частично с энтузиазмом, частично подстегиваемая тревогой из-за того, что чуть не потеряла мужа.

За перегородку заглядывает старшая медсестра:
– Привет всем. Поскольку больной пришел в себя, нужно придерживаться правил. Не больше одного посетителя за раз. Извините.

– Сколько времени? – бормочет папа, и глаза его снова закрываются.

– Скоро семь, Спящая Красавица. Ты не больно-то спешил выйти из-под наркоза.

Мы с Элис поворачиваемся, чтобы дать моему нахальному братцу затрещину, даже папе удается показать ему кулак.

– Кто-нибудь из вас ел? – спрашивает Шелли, палатная медсестра папы, измеряя ему температуру.

– Нет, – отвечает наш хор в унисон, после чего нестройно хихикает.

– Наш кафетерий будет открыт еще девяносто минут, – ободряющий тон Шелли побуждает нас начать собирать вещи, чтобы выйти.

Мама целует отца и обещает вскоре вернуться.

– Увидимся утром, папочка, – тихо говорю я. – Отдыхай. Люблю тебя.

Он с улыбкой кивает.

– Во сколько здесь заканчивается время посещений? – спрашивает Джаз, выходя вместе со всеми из палаты.

– В девять.

– Ладно, тогда давайте возьмем внизу что-нибудь поесть, а потом вернемся и побудем здесь, прежде чем отправимся домой.

Качаю головой и шепчу Джасперу и Элис:
– Я не голодна.

Мама сморкается в салфетку, которой только что вытирала глаза, и добавляет:
– Ночью в блок интенсивной терапии посетителей не пускают, но я смогу оставаться с ним, когда его вернут в обычную палату.

– Да, нам всем надо бы сегодня выспаться в кроватях. Но ты, – Джаспер поворачивается ко мне, подняв указательный палец, – поезжай-ка домой, пока не свалилась. Ты вообще не спала. Остальные в последние сутки хотя бы урывками дремали.

Я почти не сопротивляюсь. Поцеловав всех на прощанье, обещаю не выключать свет в гостиной, перед тем как вырубиться на ночь.

Уже из машины звоню Розали, чтобы сообщить ей последние новости, но попадаю на автоответчик. Оставляю подробное сообщение, предполагая, что мы с ней сможем в ближайшие дни наверстать упущенное. Они с Эмметом пару лет назад переехали обратно в свой родной город – хотели растить детей там, где выросли сами. Мне понятно это стремление. Поселения юга Нью-Джерси, из которых состоит Пайн-Барренс, олицетворяют собой провинциальное обаяние вневременного пузыря, но находятся достаточно близко к более крупным городам, поэтому не возникает ощущения полной оторванности от реального мира.

Услышав через несколько секунд сигнал мобильника, я думаю, что это перезванивает Роуз, но это Эдвард.

– Привет!

«Привет. Я не вовремя?»

– Ничего подобного. Вообще-то, я только что вышла из больницы. Папа приходит в себя в палате интенсивной терапии, Джаспер повел маму и Элис в кафетерий, пока он не закрылся на ночь. Они вернутся домой, когда закончатся приемные часы.

«А, ясно. Ладно, просто позвони мне, когда доберешься до дома. Хочу услышать самые свежие новости о твоем отце и поговорить с тобой о моей встрече с куратором».

Расстроенно щелкаю языком:
– Не могу поверить, что забыла спросить тебя, как всё прошло.

«Белла, будь к себе немного снисходительнее. Ты была, мягко говоря, немного занята. Но послушай, просто доберись благополучно до дому, а потом поговорим».

– Хорошо, – несколько секунд молчу, находя утешение в том, что он со мной, пусть даже здесь его нет. Просто непостижимо, насколько – и как быстро – приятное волнение, вызванное возвращением Эдварда в мою жизнь и тем, что он снова рядом со мной, успокоило меня. Хотя год получился бурным из-за Тайлера и нынешнего несчастья с папой, я наслаждаюсь вновь обретенными отношениями с Эдвардом. Это одинокая роза, пышно расцветшая среди зарослей ежевики, которые уже не раз угрожали задушить меня.

«Ты еще со мной?»

Мне удается устало улыбнуться, просто потому, что его голос так сексуален, несмотря на невинность и искренность интонаций:
– Да. Просто думаю, что сегодня было бы очень приятно, засыпая, слышать твой голос. Прошлой ночью натянутые нервы в переполненном самолете не очень-то способствовали релаксации.

Он хмыкает:
«Постараюсь предложить тебе мою лучшую сказку на ночь, как тебе это?»

– Надеюсь, она хорошо заканчивается? – говорю я сквозь зевок, потом хихикаю: – Извини.

«Обещаю поработать над счастливым окончанием сказки, если ты дашь слово добраться до дому в целости и сохранности».

Резкий сигнал клаксона едущей сзади машины вырывает меня из транса, в который я погрузилась под действием голоса Эдварда. Я показываю язык в зеркало заднего вида, но улыбаюсь имени Эдварда, высвечивающемуся на дисплее телефона:
– Ладно. Кладу трубку.

«Хорошо, – с усмешкой говорит он. – Пока, соня!»
.
.
.
Уже в квартале от дома я пугаюсь, осознав, что не помню, как сюда ехала. Свернув на подъездную дорожку, вслух благодарю Бога за то, что проделала этот путь, не убив ни себя, ни кого-нибудь другого. У соседей, должно быть, вечеринка, потому что вдоль обеих сторон улицы стоят вереницы автомобилей. Но если от их дома будет доноситься только такой приглушенный шум, я это переживу. Я так вымотана, что, вероятно, не проснусь, даже если в соседней комнате взорвется бомба.

Поднимаюсь на парадное крыльцо и понимаю, что у меня нет с собой ключей от родительского дома. Видимо, сейчас они в одной из коробок, сложенных в кладовке у Джаспера, во Флориде. Прямо под рукой.

Проклятье.

В гараже спрятан запасной ключ, и я могу добраться до него, протащившись через задний двор. Но я почти уверена, что родители продолжают хранить ключи и в фальшивом камне, который притаился за кустами азалии еще с тех пор, как мы учились в начальной школе. Оставив сумки у двери, стараюсь не попасть в зону действия системы автоматического полива, которая сейчас орошает другую часть двора. Грунт и опавшие листья под ногами представляют собой влажную грязь, но я не обращаю внимания на эту скользкую массу и изгибаюсь, чтобы протиснуться позади зарослей.

Паутина, прыгающие сверчки, ползающие гусеницы, о Господи! Плюс отвратительная влажность. Бррр. Мне нужен душ, срочно.

Копаюсь на клумбе, отбрасывая кусочки коры и гальку. Вот ведь гадость. Идеально дрянное завершение идеально дрянного дня. Ну, могло быть и хуже, – жестко напоминаю я себе. Папа жив, и доктор Бреннан полон оптимизма. Отсюда начинается дорога к исцелению и более здоровому образу жизни. Представляю себе, как это будет трудно.

Даже мысли об этом утомляют.

Где этот чертов камень?

– А-ха! – выдергиваю искусственный булыжник из-под обнаженного корня куста, счастливая и торжествующая. Пока я, лавируя, снова пробираюсь туда, где азалии доходят до угла эркера, внезапно включаются дождеватели у моих ног и главный, который установлен в пахизандре⁸. Брызги разлетаются во все стороны, промачивая меня от коленей до ступней и даже оседая на лице водяной пылью, пока я борюсь с кустарником.

Визжа, как дурочка, и прикрывая ладонями лицо и растрепанные волосы, я устремляюсь в безопасность сухой дорожки.
– Ну можно ли быть такой ходячей катастрофой? – рычу я деревьям и тускнеющему дневному свету.

– Не знаю, по-моему, ты выглядишь довольно мило.

Я резко разворачиваюсь и с отвисшей челюстью смотрю в лицо Эдварда, идущего по центральному проходу. Белая футболка, расстегнутая рубашка в синюю и зеленую клетку, темные джинсы и высокие ботинки. Плюс бейсболка задом наперед и темные очки в тонкой металлической оправе, разумеется. То есть настоящий Эдвард.

Господи, спасибо за все твои милости, большие и маленькие!

– Ты здесь? – ахаю я. – Ты меня разыгрываешь? – я до такой степени ошеломлена, что на глаза наворачиваются слёзы.

Он раскрывает руки:
– Где же еще мне быть?

Я бегу и бросаюсь в его ждущие объятия. Слава Богу, Эдвард крепок, как дерево, и почти не шатается, когда я с разбега обхватываю его руками и ногами. Он тихо посмеивается, а я таю от этих звуков, честное слово. Прячу лицо у него на шее, а он крепко удерживает меня за спину и перебирает пальцами кончики моих волос.

– Как ты? – бормочет он, уткнувшись мне в плечо.

Шмыгаю носом, закрывая глаза, не готовая отодвинуться от его тепла:
– Просто не могу поверить, что ты здесь, – поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза, а он еще сильнее прижимает меня к себе.

– Собственной персоной.

– Как ты узнал, что так ужасно мне нужен?

Он задумчиво улыбается и пожимает плечами:
– Догадался, но вообще-то просто надеялся, что ты скучаешь по мне так же сильно, как я по тебе.

Наклоняюсь вперед и нежно завладеваю его верхней губой. Несколько мгновений мы медленно целуемся, потом я улыбаюсь возле его рта, Эдвард отвечает тем же.

– Привет, – шепчу я.

– И тебе привет.

– Спасибо, что приехал, чтобы быть со мной. Ты превратил этот день в нечто достойное запоминания.

Он еще раз коротко целует меня:
– Я рад.

– Только я вся в паутине и перепачканная после этой возни в кустах.

– Мне ты нравишься и перепачканной, – подмигивая, заявляет он. – Но что ты там делала?

– Лень было обходить дом, чтобы попасть в мастерскую, где родители прячут запасную связку, поэтому понадеялась, что найду здесь старый ключ.

– Он всё еще был в том искусственном камне?

Я хихикаю:
– Да! Не верится, что ты помнишь. Как бы то ни было, мне пришлось копаться в вязком грунте и исцарапаться об эти колючие кусты азалии. О, и я совершенно уверена, что меня пыталась убить «черная вдова».

– Ладно, давай доставим тебя в дом, пока природа снова не пошла в атаку, – говорит он с усмешкой и осыпает поцелуями мои губы, подбородок и шею.

Господи, он заставляет меня чувствовать себя привлекательной даже в таких условиях.

Хочу принадлежать ему и хочу, чтобы он был моим во всех смыслах этого слова.

– Я так устала, что могу утонуть в ду́ше.

Эдвард склоняет голову к плечу:
– Что ж, а я не могу позволить этому случиться, не так ли?

– И какие меры безопасности ты предлагаешь? – я зачарована пронизывающим взглядом его глаз, сосредоточенным на мне. Медленное движение его кадыка и стиснутые зубы приводят меня к выводу, что нам так жарко не только из-за нью-джерсийской повышенной влажности.

– Сопровождающего? – в голосе его слышатся радость и желание.

– Да, пожалуйста.
.
.
.
Дверь ванной комнаты со щелчком закрывается, когда я переключаю воду на душ. Внутри всё сжимается, но, почувствовав, как сильные руки обвиваются вокруг моей талии и поворачивают меня, я вспоминаю, что для страха или тревоги нет причин.

Его задумчивый, но жадный взгляд всё объясняет. Есть только Эдвард и Белла. Не те, десятилетние, с разбитыми коленками и поцарапанными локтями из-за велосипедных аварий или падений со скейтборда. Нет, хотя теперь шрамами отмечены наши сердца, избитые и окровавленные, но почему-то сейчас – в объятиях друг у друга – мы способны игнорировать это, избавиться от старой боли надолго, а быть может, даже навсегда.

Наше прошлое не должно и не будет ограничивать нас. Бабочка, покидающая свой кокон, где она так долго находилась в заточении, не оглядывается назад. Она машет крыльями, набирая силу с каждым движением, и улетает, чтобы начать следующий этап жизни.

Наш новый путь начался в Аризоне и продолжается в этот вечер.

Эдвард не отрываясь смотрит мне в глаза, мои пальцы скользят по его широким плечам, чтобы стянуть с них рубашку. Так же осторожно пробираюсь ладонями вверх по его мускулистому животу, и белая футболка собирается складками на моих запястьях.

– Сейчас, позволь мне, – Эдвард перехватывает инициативу, стаскивая футболку через голову, и теперь стоит передо мной в одних джинсах. Очки он тоже снимает и кладет на подзеркальник, прежде чем шагнуть ко мне.

Я стою, прислонившись спиной к стене, а он упирается в нее руками с двух сторон от моей головы. Оказавшись в плену, который мне очень нравится, тянусь, чтобы обхватить ладонями его лицо, и вижу, как он тяжело сглатывает.

Почти слышу идентичные мантры в наших головах:
«Это просто мы. Просто ты и я. Белла и Эдвард. Эдвард и Белла. Так должно было быть с самого начала».

Наклоняясь, он находит ртом мои губы снова и снова, и наши поцелуи становятся всё более настойчивыми.

Мои руки пускаются в нисходящее путешествие – от его шеи по рельефной груди и дальше, пока пальцы не начинают теребить пояс джинсов.

Внезапно мы оба включаемся в борьбу за расстегивание кнопок на моей блузке, а из-за стеклянной двери душевой кабины уже валит пар. Почти в то же мгновение он, уже обнаженный, освобождает меня от трусиков. Они еще только начинают скользить к полу, а мягкие губы Эдварда и его горячее дыхание уже касаются моих ключиц, откуда влажные поцелуи спускаются к груди.

Я дрожу, поэтому Эдвард выпрямляется и ведет меня в душ, где облако пара окутывает нас, словно теплое одеяло.

Закалываю волосы на макушке.

– Можно? – его охрипший голос сексуален и полон желания. Я киваю и улыбаюсь, а он наполняет ладонь густым гелем для душа. Его руки движутся по моему телу, словно он читает карту и знает, где зарыт клад. Я обнаруживаю, что ахаю и вздыхаю, а он поглощает каждое моё дыхание властными губами. – Ты еще красивее, чем тот образ, который я вызывал в мечтах.

Мыльная пена попадает с меня на Эдварда. Наши поцелуи становятся то жадными, то нежными. Я не могу сдерживаться, но это меня даже не волнует. Осознаю лишь, что чувствовать, как он всей тяжестью прижимается ко мне, пока я исследую очертания мускулистых рук, а потом продвигаюсь вниз, к рельефному треугольнику мышц внизу его живота, – это кайф, какого я никогда еще не испытывала.

Сжимаю его ягодицы, и Эдвард снова стонет мне в рот, на этот раз поднимая меня и усаживая себе на талию. Он поворачивается так, чтобы мы оказались под душем, и вода льется на нас, задыхающихся от страсти, и смывает мыльные пузыри.

Потянувшись назад, я ударяю ладонью по настенной панели управления и выключаю воду. Провожу губами по щеке Эдварда, чтобы прикусить мочку уха, он тихо стонет, а я прикусываю губу, взволнованная тем, что вызвала у него эти звуки. Слизываю капли воды, скользящие по его напряженной шее, а его пальцы впиваются в мою спину. В животе что-то сжимается в предвкушении, когда Эдвард вздыхает и со стоном произносит мое имя.

Склонив головы набок, мы пристально смотрим друг на друга, и на наших лицах что-то среднее между улыбкой и ухмылкой. Я закрываю глаза и подаюсь вперед, чтобы поцеловать его разок-другой, а потом приоткрываю рот, чтобы обхватить им нижнюю губу Эдварда.

– Кровать, – шепчу я возле его рта.

Эдвард кивает, а его язык снова ласкает мои губы:
– Да.

Я раздвигаю двери, он шагает вперед, а я успеваю на ходу схватить с кронштейна полотенце.

– Вспомнил, куда идти? – спрашиваю я, хихикая и накидывая на него мягкую ткань, словно плащ.

Эдвард несет меня в мою детскую спальню и останавливается в изножье узкой кровати:
– Это слово предполагает, что я мог забыть, – у него всё еще чуть охрипший голос, такой низкий… такой соблазнительный. Уложив меня на кровать, он нависает надо мной, его горячая широкая грудь движется в одном ритме с моей: – Я никогда не забывал, Белла. Никогда.

У меня пересыхает в горле, когда я жадно смотрю в его мечтательные глаза, но мне необходимо открыть ему то, чем не стоит гордиться:
– За эти годы я много раз жалела, что не могу стереть тебя из своей памяти, из своего сердца, – провожу указательным пальцем по его нижней губе, а он внимательно слушает. – Просто очень уж больно было знать, что ты где-то далеко и не мой. Я грустила, думая, что ты доволен и счастлив, а я не делю с тобой это счастье… и не я его причина, – признание замирает на губах, когда он с силой целует меня.

Нам не хватает воздуха, наши губы лихорадочно движутся. По его щеке… к моему горлу… не найдется места, где не путешествовали бы наши языки и зубы. Тем временем его рука успокаивающе поглаживает мое обнаженное тело, а он уже устраивается у меня между бедер.

Наша схватка замедляется, и Эдвард целует меня – на этот раз коротко и нежно – и на миллиметр отодвигает свои губы от моих:
– Мы потеряли так много лет из-за предположений и недопонимания, – он качает головой, его пристальный взгляд сосредоточен на мне. – Больше никогда. Никаких потаенных чувств. Никаких сожалений.

Приподнимаю голову с подушки, потому что должна поцеловать его еще и еще раз.

– Буду выкладывать начистоту всё, что у меня на душе, – обещает он. – Ты слишком важна для меня, чтобы снова позволить тебе ускользнуть.

Если моей сияющей улыбки недостаточно, можно не сомневаться, что сердце, исполняющее симфонию в моей груди, досказывает остальное.

– Больше не тратим время напрасно, – продолжает Эдвард. – Чувствуешь что-то – говори мне об этом.

По коже бегут мурашки, и я вздрагиваю, прижимаясь головой к подушке. Движение моего пойманного в ловушку тела помогает мне понять, как разрядить обстановку:
– О, я кое-что чувствую, – приподнимаю бедра, чтобы намек дошел, и Эдвард правильно истолковывает мою коварную улыбку.

Склоняет голову к плечу:
– Хочешь, чтобы я использовал…

– Нет, – перебиваю я, прикусывая его подбородок. – Хочу просто чувствовать тебя.

Он снова алчно набрасывается на мои губы. Я хватаю его за руки, цепляюсь за плечи, спину… а его рука проскальзывает между нашими возбужденными телами.

Его ладонь останавливается у меня между ног, и я всхлипываю. Выдохнув едва слышный смешок, Эдвард ласкает языком и губами отзывающееся яркими ощущениями местечко у меня за ухом. И гладит подушечками пальцев от входа до самого чувствительного комочка плоти, заставляя меня зашипеть и захныкать, потому что ждать больше нет сил.

– Пожалуйста, Эдвард, – умоляю я, когда он прижимается ко мне бедрами. Несколько движений – и он полностью во мне.

Мы оба замираем, потом он переплетает наши пальцы, прижимая мою руку к матрацу. Нежно целуя меня, шепчет у самого рта:
– Как ты?

Киваю, с жаром встречая его губы:
– Идеально.

Вначале он не спешит, совершая медленные толчки и так же медленно выходя, и дразнит мой рот, щеки, нос игривыми поцелуями и покусываниями. И ускоряет темп, только когда я высвобождаю руки из захвата и сжимаю его ягодицы. Он покачивает бедрами, а потом погружается в меня снова и снова. Пульсирующее трение внутри, балансирующее между удовольствием и болью, доводит меня до грани.

Я с Эдвардом. С тем самым Эдвардом… С моим Эдвардом.

Мы рычим, и стонем, и вздыхаем, и целуемся, это и секс, и страсть, и юношеская тревога, и щенячья влюбленность, и старые друзья, и новые любовники, и просто… блаженство.

Я лишь чуть-чуть наклоняю голову набок, чтобы увидеть его загорелое мускулистое тело, отталкивающееся от моего и снова прижимающееся близко-близко – и мой рот раскрывается в беззвучном крике от захлестнувшей меня волны наслаждения.

Через несколько мгновений Эдвард крепко обхватывает меня и перекатывается вместе со мной так, чтобы я оказалась сверху. Из-за того, что мы лежим наискосок, его голова чуть ли не свешивается за край кровати. Мы смеемся и передвигаемся, а потом я снова устраиваюсь на нем и медленно опускаюсь, принимая в себя его возбужденное естество.

Придерживая одной рукой за талию, а другой нежно сжимая мою грудь, Эдвард встречает меня, энергично приподнимая бедра, а я опираюсь ладонями на его плечи, чтобы двигаться в одном ритме с ним.

– Ты чертовски сексуальная, – говорит он тихо, поглаживая мою спину и шею. И тянет к себе, одновременно привставая, чтобы на полпути слиться со мной в поцелуе. Второй рукой он помогает себе удержаться в этом положении, а я начинаю двигаться быстрее и размашистее. – Ты сейчас заставишь меня кончить, Белла.

Наклонившись, глубоко целую его, а он обхватывает ладонями мое лицо – и сосредоточенно присматривается ко мне, а может быть, и к нам обоим.

Потом тихо стонет, а я еще немного ускоряюсь, и вот он отпускает меня и падает на постель, прижимаясь щекой к матрацу, широко улыбается и выдыхает:
– Да-а-а, Белла. Охренеть.

Я не останавливаюсь, пока он снова не поворачивается ко мне. Смотрю вниз, переводя взгляд с его взбудораженного тела на своё. Мои груди, словно танцуя, касаются его груди, мы оба блестим от влаги – на еще не высохшей после душа коже выступила испарина.

Я привстаю и укладываюсь рядом с Эдвардом, прижавшись к его боку, а он тут же обхватывает меня одной рукой за спину. Мы молчим, пытаясь отдышаться, мои пальцы блуждают зигзагами по коротким волоскам на его груди, потом спускаются на живот, туда, где они становятся гуще.

– Даже не верится: я только что занимался сексом с Беллой Свон, – говорит он, довольно хмыкнув.

Я фыркаю и, наклонившись над ним, прикусываю его сосок:
– Главная фишка в том, что я занималась сейчас сексом с Эдвардом Калленом, – наши одинаково вызывающие улыбки заставляют меня захихикать, и я тянусь, чтобы пару раз чмокнуть его: – Тебе хорошо?

Он кивает, вырисовывая пальцами узоры на моих плечах, спине, бедрах:
– Я… Я словно на каком-то облаке, – он качает головой, глядя мимо меня на потолочный вентилятор. – Это нереально, но волнующе и… похоже на мечту. Мечту, на исполнение которой никогда не позволял себе надеяться, но которая наконец-то сбылась, понимаешь?

Я хмыкаю:
– Ну да. У меня то же самое, – пожимаю плечами, проводя пальцем от веснушки к веснушке на его груди, ключицах, плечах. – Я всегда считала такое невозможным, поэтому просто вынуждена была отказаться от этой мысли. А теперь мы здесь, – я окидываю взглядом спальню, когда-то бывшую моей. – И мы старые.

– Эй! – негодует он со смехом: – Мы стали старше, но мы не старики, детка. И вообще, по-моему, сегодня мы неплохо справились.

На мгновение смущаюсь и прячу лицо возле его плеча:
– Да уж, никакой детской возни. И тренировки не нужны, мы готовы к выступлению, – бормочу я.

– Говори за себя, – он сердито округляет глаза. – А я перфекционист. И думаю, что тренировки с тобой более чем желательны.

– Можешь попробовать меня в этом убедить, – я хитро улыбаюсь и, приподнявшись, наваливаюсь на него, переплетая наши ноги. Нахожу губами его губы, и мы снова целуемся, пока не начинаем задыхаться. – Ты здесь… и это просто… – я качаю головой – …нет слов.

Меня душат эмоции, и я чувствую, как в неведомо какой раз за последние сутки глаза мои наполняются слезами.

Эдвард закладывает за голову свободную руку, его лицо сосредоточенно-неподвижно, он пристально смотрит на меня:
– Белла, ты приехала на прошлой неделе, чтобы найти меня, поскольку надеялась, что я захочу вернуть в свою жизнь дружбу с тобой.

Я киваю, а моя чертова нижняя губа дрожит, хотя я пытаюсь удержать ее от этого.

– Ну а я здесь сегодня, поскольку готов завершить то, что ты начала. Неважно, что произойдет, как нам придется поступать… я хочу сделать это. Хочу тебя. Хочу нас. Какой бы ни оказалась эта дорога, я так чертовски благодарен, что она еще раз привела меня к тебе.

Слезы катятся у меня по щекам, а я улыбаюсь, наклоняясь, чтобы еще раз поцеловать его.

Снова устроив голову на согнутой руке, Эдвард сексуально подмигивает:
– Ну и как тебе эта сказочка на ночь?

---

1 – Dunkin Donat’s (Данкин Донатс) – международная сеть кофеен с пончиками, одна из сетей компании Dunkin’ Brands;
2 – Тромболиз, тромболитическая терапия – вид фармакологической терапии, направленный на восстановление кровотока в сосуде за счёт растворения тромба;
3 – Ангиограмма – снимок, получаемый с помощью ангиографии (метод контрастного рентгенологического исследования кровеносных сосудов) и отражающий функциональное состояние сосудов;
4 – Шунтирование – имеется в виду аортокоронарное шунтирование (АКШ) – операция, позволяющая восстановить кровоток в артериях сердца путём обхода места сужения коронарного сосуда с помощью шунтов (сосудистых протезов, обычно получаемых из периферических вен или артерий пациента);
5 – Левая венечная артерия – крупный кровеносный сосуд, ветви которого снабжают кровью стенки легочного ствола, аорты, предсердий, передние стенки желудочков, заднюю стенку левого желудочка, межпредсердную и межжелудочковую перегородки;
6 – Инфаркт (в данном случае инфаркт миокарда) – поражение (некроз, отмирание клеток) сердечной мышцы, вызванное острым нарушением ее кровоснабжения;
7 – Стентирование коронарных сосудов – медицинское оперативное вмешательство, проводимое с целью установки стента – специального каркаса, который помещается в просвет коронарных сосудов сердца, и обеспечивает восстановление проходимости участка, суженного атеросклеротической бляшкой;
8 – Пахизандра – видимо, имеется в виду пахизандра стелющаяся (лат. Pachysandra procumbens), произрастающий в Северной Америке декоративный низкорослый (не выше 30 см) вечнозеленый или полувечнозеленый почвопокровный полукустарник семейства самшитовых.

Что называется, ни добавить, ни убавить. Всё плохо и хорошо, трудно и радостно, мысли о будущем полны надежд и тревоги. Вот такая получилась глава у автора, и очень хочется надеяться, что в переводе удалось отразить эти эмоции.
Как всегда, ждем ваших комментариев здесь и на
ФОРУМЕ