В грязном помещении нас было двое: я и высокий парень в разбитых ботинках. Подперев щеку рукой, я осматривал его волосы, стоявшие дыбом, и темные очки, вышедшие из моды в прошлом десятилетии. Дребезжание, носящее гордое название «музыка», рвало барабанные перепонки, и в ушах звучало «будь со мной, я твой бой». В шестидесятые бармена запинали бы за эту унылую фанеру, но что поделаешь, если время хорошей музыки прошло?
За барной стойкой мы с незнакомцем сидели в одинаковых позах, и оба пили мутную жидкость из не менее мутных стаканов.

«Интересно, он тоже укладывает волосы гелем?»

«Да нет, я просто расческу потерял», — ну правда! А может, Стефану одолжил, уже не припомню.

Секунды две мы смотрели друг другу в глаза, как по команде сдернув темные очки, а потом он недоверчиво процедил:

— Вы слышите мои мысли? — нет, блин, я общаюсь с высшим разумом. Этот медлительный, чуть картавый говорок за милю узнаю.

— Эд, — наверное, увидел во мне родственную душу — и протянул ладонь для рукопожатия. Я с подозрением осмотрел несвежую рубашку, надетую поверх маловатой футболки и принюхался: похоже, прикид давненько не стирали. Но отец с детства учил меня быть вежливым. Что это означает, я так и не понял, но суть уловил: даже если при вас высморкались в скатерть, нужно с улыбкой предложить льняную салфетку.

— Деймон, — произнес я и пожал бледную, похожую на полуразложившуюся рыбину, руку. Хорошо, что вампирам нипочем грибок, лишай и прочие заразные страшилки.

— Выпьем за знакомство? — с надеждой спросил Эдвард, но я решительно отказался, помотав головой и вновь надевая очки: добротный виски здесь не подают, а глотать пойло не привык.

— Что-то случилось? — поинтересовался Каллен: он чертил свою фамилию на промасленной бумажке, пририсовав рядышком сердечко. Понятно — еще один нарцисс, такой же, как Стефан. — У вас грустные глаза.

— Все в порядке, — где там мой убийственный взгляд?

— Девушка бросила? — Эдвард сунулся прямо к моему лицу, откинув уродливую оправу в сторону. Я попытался определить цвет его глаз, но потерпел поражение: воспитанный братишка сказал бы, что это помесь ржавчины и охры. А мне показалось, больше смахивает на нездоровый цвет мочи.

— А кто сказал, что у меня есть девушка? — его тупость действует на нервы. — Хотя я бы не отказался. Ты вампир? — прямо спрашиваю.

— Ты тоже, да? — жалкое блеяние начинает раздражать. Нет, блин, я экстрасенс.

Ответить мне помешал высокий, похожий на вязальную спицу старичок с клочкастой бороденкой. Он вбежал в бар, пронесся между хлипкими столиками и заорал, навалившись на стойку:

— Здесь есть мужчины в возрасте до тридцати лет? Высокие, красивые, обаятельные и с актерскими способностями?

Мне, конечно, сто шестьдесят три, но по паспорту-то семнадцать. Каллен, похоже, проводил сложные арифметические подсчеты: собрав лоб гармошкой и посасывая мизинец, он вытащил из-за пазухи блокнотик и принялся карябать ручкой мелкие циферки.

— Есть, — важно кивнули мы одновременно и сползли с высоких стульев.

Чудак вскинул руки к небу, несколько раз присел, осмотрел нас с ног до головы, издав свист, и странно выпучил глаза. Я испугался, честно: лишний труп даже мне не нужен.

— Прекрасно, восхитительно, ну и фарт, превосходно, вот это удача, офигенно, просто найс! — молодежный сленг из его уст звучал как научный трактат из моих. — Мальчики, есть предложение, от которого вы не сможете отказаться.

— По стопочке?! — расплылся в улыбке профессионального алкоголика Эд.

— Да нет! — суетливо воскликнул тот. — Фильм же! Главная роль, у нас актер отказался подписывать контракт, а съемки начинаются завтра. Блокбастер со спецэффектами, закрученным сюжетом, несколькими любовными линиями и неожиданной развязкой.

— Мой формат, — важно надулся Каллен, и я подавил желание передразнить его манеру строить из себя индюка. У меня иногда бывает, знаете ли: Стефан раньше говорил, что это признак идиотизма. А я считаю, что гениальности — мне так легче.

— Итак, нам нужен образ сексуально-агрессивного, — Эд расправил плечи, — но в то же время нежно влюбленного героя, — расстегнул верхнюю пуговицу рубахи и продемонстрировал замызганный воротничок. Наверное, один вид сероватой от грязи и желтой от пота каймы приводит девушек в экстаз. — Желательно, наивно-романтичного и без лишнего налета интеллекта на лице. — Можешь не корчить рожи, все равно меня не переплюнешь. — Но роль одна, а вас двое.

— Аукцион, кастинг и голосование не предлагать, — поставил я условие и поправил кольцо. Нужно было просто плюнуть на маразматиков и уйти, но спортивный азарт всегда был моим главным смертным грехом. Если не считать лени, чревоугодия, похоти, зависти, гнева и гордыни.

Эдвард прищурился, открыл пакетик с семечками и, наклонившись ко мне, прошептал:

— Цену набивает, знаем, плавали, — не знаю, где вы плавали, но зубной щетки в ваших водах явно не было. Деликатно предложив ему жвачку, я помахал перед носом деда пятерней и поинтересовался:

— Гонорар какой? — деловые вопросы — прежде всего.

Старик внимательно проследил за моей ладонью и, вынув сероватый клочок бумаги, записал: «Пальцы берем». Они мне еще самому нужны, но за отдельную плату согласен предоставить в аренду — я корыстный, а что поделаешь?

— Зачем нам деньги? Ведь мы богаты, и нами движет к прекрасному любовь, — продекламировал Эдвард нараспев и закинул в рот очередную семечку, выплюнув кожуру на пол.

Брезгливо поджав ноги в новых ботинках, я отодвинулся к краю стойки, но издалека Каллен выглядел еще противнее: успел обляпаться джемом, облиться пивом и теперь ковырял в зубах вилкой. Его неумелая стрельба глазами не впечатлила сидящих за соседним столом девушек, а задравшаяся футболка открывала отвратительный вид на бледный пупок.

Вертлявый старикашка сделал пируэт и приземлился на стул, закинув ногу на ногу. Вынув из кармана скомканный листок, он тщательно расправил его и откашлялся:

— Основа сценария у меня есть. — Неплохо иметь сам сценарий вообще-то.

Я вырвал бумажку из его пальцев и быстро прочел: «Вы — трагический герой, непонятый современниками. Ваши близкие люди решают свои любовные проблемы, а вам остается только грызть ногти в углу и рефлексировать. История человека с необычайными способностями и поломанной судьбой. Хэппи-энд обязателен».

— Кто начнет? — голосом ведущего телешоу спросил старичок.

Папа учил меня говорить правду, а часто сменяющиеся гувернантки драли уши за вранье. Уши мне было жалко, и с тех пор лгу только по необходимости. Поэтому я снял темные очки, повел плечами, устроился на стуле поудобнее и начал:

— Я родился и вырос в штате Вирджиния…

В недобрую секунду я решил записаться в актеры. Только представьте: висит афиша с надписью «Деймон Сальваторе — первый вампир-лицедей». А вокруг ржущая толпа.
Нет, все будет не так: афиша, надпись, цветы, которыми меня закидают — вербену не предлагать. И я — единственный в своем роде. Без всяких Стефанов.

— Знаете, оглядываясь назад, я понимаю, что был счастлив: цветочки, растущие вокруг дома, грели душу, отец еще не был козлом, а с братом мы до поры до времени делили только подзатыльники от воспитателей.

— А я, — влез Каллен, — был единственным ребенком в семье, и поэтому у меня нет проблем с девушками. Я ничего ни с кем не делю, и как никто другой подхожу на роль благородного героя-любовника. Моя кожа светится и сверкает, потому что…

— …ты обожрался фосфора.

— Я вообще не ем. Никогда, — гордо возвестил Каллен, вытерев жирные пальцы о собственные штаны, и принялся за десерт. — То время, что простые смертные тратят на удовлетворение низменных потребностей, я трачу на музицирование, вокал и чтение классической литературы. Очень люблю Шекспира и Фроста.

— Так вот кто орал в соседнем переулке и распугал всех покупателей в бакалейной лавке! — надо, кстати, сказать об этом хозяину магазина, ведь я же подлый. — Когда соберусь на тот свет, обязательно попрошу тебя сыграть, чтобы умереть от восторга.

— Когда я в белые одежды с главы до пяток облачен…

— …похож на грека-имбецила, спешишь в больницу на прием, — да, я злой и стихи складывать не умею, но здесь все очевидно. — Обсыпан пудрой, штукатуркой, мукой — и клеем все полить.

— Да брось, солярий вертикальный мне принципы мешают посетить.

— Я словно Бог, запомни, отморозок!

— С чего ты взял?

— Мне говорили много раз. Да я и сам так считаю, — добавил я, нарушив рифму. Лирик из меня еще более хреновый, чем прозаик. — И перед сном обязательно повторяю как догму.

— Ха, вот тут-то ты попался — а я вообще не сплю. Тебе тут нечем крыть.

— Покрыть всегда найдется чем: я хоть храплю безбожно, кровать я в русле правильном умею применить.

— А я прекрасен, кто еще не знает! — в голосе послышались истерические нотки, Эдвард вздернул подбородок и театрально перекосился. — Я популярен в школе и вообще… у меня веги… виги… веге…

— …вегетососудистая дистония? — заметно, мог бы не раскрывать тайну.

— Вегетарианец я, гуманный, морально устойчивый и благородный.

— А я гаденыш, мразь, подлец и сволочь, и горжусь этим, — знаете, высшая степень счастья — сидеть в луже, а чувствовать себя как на троне. — Лучше сгорать, чем тлеть, воняя. В буквальном смысле.

— Не слушайте его, — возопил Каллен, — ведь вам не нужны подобные типы. Расскажу о своих плюсах. — И пофигу, что его никто не слушает, ведь следующий шанс потешить свое эго выдастся нескоро. — Я эталон красоты, ну вы помните. Творческий беспорядок на голове — это не гнездо, это дизайнерское творение. Небрежный стиль в одежде продуман до мелочей, над ним работали десятки имиджмейкеров — гардероб собран со всего мира. Я все время мерзну, поэтому куртку ношу зимой и летом, зато с темными очками смотрится — закачаешься! Правда, никто не видит моего тела — без лишней скромности, оно идеально. Мне так сказали!

— Интересно, кто? Слепая бабушка из ближайшей психлечебницы?

Эдвард сделал вид, что не услышал, но сморщился. Пардон, нахмурился, ведь он — гений актерского мастерства, как я мог забыть.

— …умею лицом передать всю гамму чувств, при этом будет непонятно, что именно я хотел сказать — но ведь актер должен быть таинственным. Могу ухаживать за девушкой в течение трех лет, и мне это не надоест. Я не пью, не выражаюсь и не думаю все время о сексе. — Ага, ну мне-то хоть не ври, я же все слышу. И краснею, мда. — А Деймон, — он ханжески кивнул мне, — все время помышляет о какой-то девушке с абсолютно непроизносимым для американца именем.

— Елена, — все, утомил. Я закатил глаза, и девчонки за соседним столом захихикали. Ну и что, лучше быть смешным, чем убогим. — А я самый обычный мудак, который ни во что не ставит общественное мнение, одевается в секонд-хэнде, стрижется дома перед зеркалом, веселится до утра и не думает о высокой морали. И я счастлив. А ты?

«Глаза тоже берем», — черкнул на листке дедок.

— Тебя надо изолировать от общества, — напыщенно выдал Эдвард.

— Ты будешь сто пятьдесят восьмым, кто попытается это сделать, — с трудом удержался, чтобы не показать язык.

— Зато… — Ой, только не психуй: нервные клетки не восстанавливаются даже у вампиров. — Зато… Зато меня девушка не бросала. Вот. — Ты забыл сказать, дважды не бросала.

Плеснув идиоту в лицо водой, я вскочил на ноги и приготовился вцепиться ему в шею, но вовремя вспомнил, что врачи не советуют тянуть в рот всякую гадость. Каллен в долгу не остался и откупорил бутылку с минералкой. Струйки стекали по нашим лицам, а старичок бегал кругами по залу и верещал под грохот музыки:

— Эти мокрые рубашки и прекрасные тела, ноги, грудь и шевелюру все воспримут на «ура»!

— Ты заткнешься когда-нибудь? — мое ангельское терпение лопнуло: лишний труп перестал казаться неприятностью. — Хватит строить из себя идиота, — я схватил дистрофика за грудки и кинул на стену; Эд испуганно сжался и нырнул под стойку. Видимо любит решать конфликты вербальным способом, а я не против приложить манипулятора о косяк. — Что за фильм ты снимаешь? И какого такого героя мне придется играть?

— Может, не вам, — попытался возразить горе-продюсер.

Я взглянул на Каллена, выползающего из-под стола в ошметках протертого патиссона, и позволил себе усомниться в словах дедульки.

Старикашка с видом описавшегося котенка посмотрел на меня снизу вверх и неохотно сунул в ладонь следующий листок:

— Меня уже побили в соседнем пабе, — оправдываясь, промямлил он и прикрыл голову руками. Значит, было за что.

Я вчитался в строчки и посмотрел в его водянистые глаза.

— Ты издеваешься? — чувствую, как дергается веко и чешутся десны. Кажется, хладных тел сегодня все-таки не избежать.

Старичок мелко-мелко закрестился, возводя глаза к небу. Можешь не надеяться, там тебя никто не ждет — поедешь в ад на огненном паровозе, а вслед будут махать восторженные зрители.

— Вы уже репетируете? — новый персонаж бредовой пьесы бочком продвигался к нам вдоль стены, закатывая рукава широкой мантии. Драться, что ли, собирается? Ути-пути, такой малыш, а уже задира. Сразу видно — начитанный, потому что в очках, и тоже растеряша. Наверное, наши потерянные расчески встретились на том свете и, обнявшись, отправились в расчесочный рай.

— Замену тебе пытался найти, да видать… — прокряхтел продюсер, угодливо захихикав.

— Какую замену? Я — единственный и неповторимый. — Так, еще одна звездулина объявилась.

Он выдернул из моих пальцев — их, если что, уже утвердили на главную роль — записку и прочитал:

— «Гарри Поттер и Дары Смерти. Часть первая. Вы — трагический герой, непонятый современниками. Ваши близкие люди решают свои любовные проблемы, а вам остается только грызть ногти в углу и рефлексировать». Похоже, вы уже все продумали, — улыбнулся очкарик.

— Ага, мы супер.

Блин, мне не пошли бы круглые очки! Значит, все к лучшему, не так ли?