Писари в растерянности попятились. Аубрель подался вперед, словно желая получше разглядеть так внезапно появившихся новых участников грядущей драмы. Но напрягать зрение вовсе не требовалось. Плащи скользнули на дощатый настил эшафота. Эрвин поднял голову — и замер, встретившись взглядом с Илльерой. Та выпрямилась, пристально всматриваясь в лица солдат, оглянулась на палача, на канцлера… Лицо воительницы было серым от усталости, глаза запали. Но рука сжимала эфес меча по-прежнему твердо. Второй женщиной, взошедшей на помост, была Рихь.

Гул толпы утих в тот же миг, стоило принцессе сбросить с себя плащ. Каждый, кто собрался в этот день на площади, если и не видел ее лично, то хотя бы знал многочисленные портреты, которых было в столице немало. Сомнений быть не могло. И с этого момента ни один солдат на площади не решился бы подняться на эшафот. Каждый понимал, что если прикоснется к законной наследнице престола, будет растерзан обезумившей от беззакония толпой, и ни доспехи, ни верный клинок не защитят его. Уставшая, изможденная боями за дворец гвардия едва могла поддерживать шаткий порядок после ночной бойни. Все понимали, что паре дюжин обессиливших солдат не сдержать натиска озлобленных горожан, узревших в появлении принцессы шанс на восстановление мира.

Канцлер замер в нерешительности на мгновенье, словно не до конца веря своим глазам, после чего громко скомандовал:

— Немедленно арестуйте этих мятежниц!

Но ни один из солдат так и не сдвинулся с места. Все замерли, застыли в ожидании.

Рихь едва держалась перед полной народа площадью — ноги дрожали. Не от усталости, нет — от волнения. На рассвете Илльера явилась в тюрьму, покрытая пылью, едва переводя дух. Обменявшись парой слов с Арно, она почти выволокла Рихь во двор и усадила верхом. Короткая стремительная скачка, за время которой они обменялись парой фраз. Потом долгий осторожный путь через людское море, в котором Илльера крепко держала ее за руку, боясь потерять в толпе. И вот — на нее устремлены сотни взглядов. Поодаль стоял Эрвин, как всегда, невыносимо спокойный, даже в утро собственной казни. С трибуны пожирал ее глазами Аубрель. И прежнего уважения, заботы и участия не нашлось в этом взгляде ни капли…

Рихь переглянулась с Илльерой — та стояла на полшага позади, обнажив меч, готовая прикрыть принцессу от любой угрозы, собой, если придется. Ее решительный, смелый взор вдохнул в душу Рихь уверенности. Эта женщина, странная, скрытная, суровая, рисковала собой, проливала кровь, так много сил потратила, чтобы защитить ее. Защитить их всех… Эти усилия не должны уйти впустую.

— Мой народ! — выкрикнула Рихь, что было голосу, и в тишине ее услышал каждый. — Сегодня я обращаюсь к вам как принцесса в последний раз. Вот подлинный убийца нашего любимого короля, — она воздела руку, указывая на все еще застывшего на трибуне канцлера. — Леннарт Аубрель истинный мятежник, палач и узурпатор. Его люди пытались пленить меня, он хотел захватить власть. И ему это удалось бы, если бы не смелость и упорство стоящих рядом со мной людей. Но с этой минуты все это уже не важно. Мне в руки попал важнейший документ.

Илльера, не опуская меча, вытащила из поясной сумки пожелтевший от времени кусок бумаги с жирной королевской печатью и подала принцессе.

— Здесь сказано, что ее величество родила сына, а затем передала его на воспитание своей доверенной даме Марлин Винтер, в свою очередь, забрав к себе ее дочь. Королева боялась за жизнь наследника, и потому сохранила обмен в тайне. А потом произошел несчастный случай, стоивший ее величеству жизни. И правда осталась не раскрыта. Но королевская печать скрепляет истину.

Рихь на мгновение перевела дыхание. Произносимые слова жгли огнем.

— Это означает, что Эрвин Винтер является сыном нашего короля Адаларда. А значит, он законный наследник престола. Канцлер Аубрель хотел скрыть это от вас. Настоящий преступник на этой площади только он.

Теперь все смотрели на канцлера. Все — кроме Илльеры, которая продолжала высматривать возможную угрозу среди гвардейцев, и Эрвина, который не отрываясь смотрел на воительницу. И много эмоций, не отразившихся на лице, было в этом взгляде.

— Ложь! — воскликнул Аубрель, отступая назад. — Я ничего не знаю ни о каких документах. Ваше высочество, я желал вам добра, но эти люди, которых вы по неопытности называете своими друзьями, пользуются вашей доверчивостью, обманывают вас!

— Документ подлинный. Но верить или не верить мне — ваше право, — заключила принцесса и снова повернулась к толпе. Те взирали на нее со смесью восторга, надежды, восхищения — на грани обожания. Лихорадочного, безумного. Гвардейцы же не отводили взгляда от первых рядов. Ладони на эфесах мечей…

— В любом случае, теперь вы знаете, что канцлер не имеет никаких прав распоряжаться здесь. Этот подлец убил всех верных короне людей, чтобы захватить власть. Сделал так, чтобы ни у кого во всем Альрахене не осталось права на престол. Но Илльера, смелая женщина, патриотка, разрушила его планы. Благодаря ей — и благодаря Эрвину я все еще жива и стою сейчас перед вами. Солдаты, офицеры, рыцари! Я взываю к вашей совести, к вашему чувству долга, к вашей чести. Арестуйте канцлера. Или, быть может, приказ должен отдать истинный наследник престола, Эрвин?

— Довольно! — стиснув зубы, прорычал канцлер прежде, чем отзвучали последние слова принцессы. — Вы что о себе возомнили? Грязная чернь, не знающая ничего о чести. Всмотритесь в глаза этого подонка Винтера. Какой же он сын короля? Обычный, падкий до власти бунтовщик. Раз вы так жаждете посеять смуту в нашем королевстве, принцесса, и добровольно присоединились к этим злодеям, я не могу противиться вашему решению. Но мой священный долг уберечь Альрахен от раскола. Я служил королю верой и правдой много лет и не позволю вам уничтожить то, что мы вместе с ним воздвигли. Что до остальных присутствующих… — Аубрель возвысил голос и обвел взглядом толпу: — До полудня площадь должна быть очищена от людей. Любой, кто попадется на глаза городской страже, будет на месте казнен как пособник мятежа. Солдаты, убейте этих преступников, либо сами окажетесь на эшафоте!

Но не успел первый из гвардейцев обнажить меч, как был сбит с ног юношей, стоявшим в первом ряду у самого помоста. Прежде, чем упавший успел подняться, его товарищ молниеносным выпадом пронзил парня насквозь и грубо отпихнул ногой в толпу его тело. Остальные гвардейцы ощетинились оружием. Люди вокруг чуть попятились, словно вода от брошенного камня. Истекающего кровью юнца подхватили, не дав упасть, хотя жить ему оставалось пару вздохов. Кровь пятнала руки и стекала на камни, где-то совсем рядом запричитала женщина. А потом мальчишка испустил дух — и по толпе покатился шепот, перерастающий в рёв: «Убийцы!».

Сверкнула сталь — мечи, кинжалы. Люди, чья злость, страх и растерянность достигли предела, не думая больше о сохранении жизни, ринулись вперед. Двое, трое, шестеро, десятеро пали под ударами гвардейцев, схватившихся с наступающими не на жизнь, а на смерть. Кровь заструилась по клинкам. А потом гвардейцы начали отступать под натиском озверевшей толпы. Пусть эти люди не обучались владеть оружием так виртуозно, как бойцы королевской гвардии, но на их стороне было численное преимущество. Они умирали и ложились под ноги сражающимся, в общем порыве кровавого безумия забывая о цене собственной жизни. Но каждый подбирался к ставшим враз олицетворением всех бед солдатам чуть ближе. И вот первый гвардеец, опытный мастер клинка, задыхаясь от напирающих со всех сторон противников, оступился и упал — на него сверху тут же рухнул какой-то парень, остервенело коля коротким стилетом. Меч пронзил его насквозь, острие показалось из спины, но и солдат уже не поднялся.

Рихь застыла на месте, не в силах вымолвить больше ни слова — и не в состоянии отвернуться от страшного зрелища разыгравшейся бойни. Что будет, когда растерзают последнего солдата? Толпа, утратившая разум от пролившейся крови, разорвет в клочья и ее саму? Где спасение от воплощенного кошмара? Ведь даже Илльера не сможет остановить его.

Илльера не спускала глаз с принцессы все время, пока та говорила. Тревога боролась в сердце с надеждой. Тревога, что Рихь не решится договорить до конца — и надежда, что честь для принцессы, пусть не по праву рождения, но хотя бы по воспитанию, окажется важнее собственных амбиций. Надежда оправдалась — Рихь сказала все, что следовало. Лишь после этого воительница перевела взгляд на Эрвина, и глаза их встретились.

Палач, мало что понимая в происходящем, застыл у плахи в нерешительности. Ему не отдавали больше никаких приказов, узник оказался королем, толпа взбесилась, канцлер в начавшейся суматохе словно испарился… Илльера шагнула к нему, не опуская меча.

— Ключ от кандалов, — ровным тоном потребовала она. Хотя чуткое ухо Эрвина различило, как хрипотцой пробивается в голосе усталость.

— Господин канцлер… — начал было палач, но воительница направила острие ему под подбородок.

— Освободи своего короля, и останешься в живых. Иначе ты покойник. Веришь?

Палач смотрел в ее холодные, словно подернутые туманом, зеленые глаза — и верил. Не пытаясь больше спорить, он снял с пояса ключ и отомкнул замки на стальных браслетах. А затем с поклоном попятился. Эрвин медленно провел кончиками пальцев по запястьям.

— Ты вернулась, — тихо проговорил он, в это мгновение не думая о людях, умирающих за его спиной, о побледневшей как полотно Рихи, о вероломстве Аубреля… — Ты вернулась ко мне.

— А ты сомневался? — так же тихо спросила воительница и попыталась улыбнуться.

Затем она оглянулась. Последние солдаты истекали кровью у подножья эшафота. Толпа подступила почти вплотную, будто приливная волна. Трибуна, с которой вещал Аубрель… Илльера несколько мгновений бездумно смотрела в пустоту. Аубрель ушел. Исчез. Растворился в хаосе, а она оказалась слишком беспечна, чтобы заметить и помешать. Силы в самом деле уже на пределе. На пределе любых возможностей. Она провела на ногах больше суток, и совсем скоро усталость возьмет свое. Но пока этот момент еще не настал, начатое следует довести до конца.

Шагнув вперед, к самому краю эшафота, Илльера подняла меч, салютуя толпе.

— Да здравствует король Эрвин! — выкрикнула она и повернулась к Беркуту, а затем, едва удержав равновесие, упала на одно колено. И протянула ему свой клинок, принося клятву верности.

Вслед за воительницей медленно и неровно начали преклонять колено все собравшиеся на площади. Старики и юнцы, торговцы, младшие сыновья малозначимых дворянских семей, бойцы и слуги знати, беднота, разносчики, трактирщики… Все, кто пришел в это туманное весеннее утро посмотреть на казнь самозванца, опускались в кровавую грязь и склоняли головы — перед королем. Чуть помедлив, склонилась вслед за остальными и Рихь. Опустив глаза и глядя на дощатый настил эшафота, так и не отведавший крови.

Эрвин несколько мгновений смотрел поверх опущенных голов, а затем глубоко вздохнул. Он не желал этой власти, не стремился править — но от долга не отрекаются.

— Да, я ваш король! Я принимаю эту честь, — не удостоив взгляда застывшего на коленях палача, Винтер пересек эшафот, спустился по забрызганным кровью ступеням и посмотрел в глаза людям у подножья лестницы. В них по-прежнему теплилась смесь безумия, злобы и надежды. Надежды на него…

С недрогнувшим лицом Беркут наклонился и высвободил из сведенных предсмертной судорогой пальцев убитого гвардейца меч. Взвесил на ладони, примериваясь к эфесу — и вскинул клинок над головой.

— Я, ваш король, клянусь вам: порядок будет восстановлен. А сейчас зову на бой тех, кто еще может сражаться. Пришло время канцлеру ответить за свои преступления.