30. Блестящие туфельки и Харпер. Часть 1
Эдвард ***
Я смотрю, как она спит. Я смотрю, как они обе спят. Хоуп прильнула к животу Беллы, её рот слегка приоткрыт, а ручками она обнимает свою мать. Она поразительная. Они обе поразительные. На них больно смотреть. Но я не могу отвести глаз. Потому что это наш момент. Тот, которого я желал, но в который не мог всецело поверить. Не так, как верила Белла.
Мне сложно сопоставить картинку с Хоуп в том приюте, в том городе, в той стране, которая превратилась в руины, с картинкой, где она здесь, лежит в постели, свернувшись рядом с моей женой, своей матерью. Тот же самый ребенок в другой жизни. С другим будущим.
Она поворачивается лицом ко мне. Её глаза движутся под веками. Она хнычет, всё еще в полусне. Её глаза распахиваются, и она смотрит на меня в темноте ночи.
Белла встревожено просыпается и тянется за нашей дочерью. Я убираю ей волосы с лица и целую в лоб.
- Спи.
Я несу Хоуп обратно в маленькую комнату. На кресло в углу. Она устала. Мы все устали. Но эта жизнь дезориентирует. Особенно её.
Она начинает плакать. Но не по-настоящему. Не так, как плачут младенцы. Этот плач разбивает мне сердце.
Она не хочет есть. Ей только сменили подгузник. Она у меня на руках, её глаза широко раскрыты и она тихонько хнычет. Я гадаю, что она видит, когда смотрит на меня.
- Я новичок в этом деле. — Она просто смотрит. Не даёт мне никаких подсказок.
Я начинаю напевать. Потому что считаю, что детям должно это нравиться. Но я не знаю ни одной детской песенки.
Я не собираюсь ей петь.
Не считая того, что пою.
И она уже дочь своей матери.
Ее глазки начинают закрываться, когда слова неосознанно льются из моего рта. Я шепотом напеваю, и она затихает от звука моего голоса.
- Может, восход принесёт надежду туда, где когда-то её позабыли...
Мой голос застревает в глотке, переполненный эмоциями.
- Как птицы, что всегда летают выше гор...
Она тянется к моему лицу, касается кончиками пальцев моих шевелящихся губ. И это уже слишком. Я чувствую, что могу взорваться.
Теперь её глазки тяжелеют, но она упрямится. Или боится. Возможно, того, что она закроет глаза и снова окажется там. Может быть, мы боимся одного и того же.
- Дай я возьму её ненадолго.
Я поднимаю глаза и вижу Беллу, которая стоит, прислонившись к косяку и сложив руки на животе. Глядя на нас. Я гадаю, как долго она здесь стоит.
Я не уверен, что хочу отдавать Хоуп. Подняв её к моему плечу, она прикладывает её щечкой, которая в потёках от слёз, к моей шее.
Поднявшись с кресла, я беру Беллу за руку, соприкасаясь с ней кончиками пальцев, и мне не нужен сон.
- Потанцуешь со мной?
- Эдвард...
- Потанцуй со мной.
- Я слишком большая, чтобы танцевать с тобой.
Я подхожу ближе, притягивая её к себе. Всю её. Свободной рукой я обнимаю её, отыскивая точку опоры на бедрах, которые раскачиваются, невзирая на её сопротивление. Наша малышка спит между нами и больше не капризничает.
Мы раскачиваемся вперед-назад безо всякой музыки.
Прижавшись губами к моим губам, Белла напевает мотив. И мне хочется, чтобы наши дети всегда оставались маленькими. Я хочу, чтобы так было всегда.
- Ты готова? Готова к семье из четырех человек?
В ответ она улыбается. Потому что ещё совсем недавно мы вообще не были семьёй.
- У нас ещё есть несколько недель.
- Не знаю. Думаю, она могла бы появиться и пораньше.
- Да?
Она кладет голову мне под подбородок, нос к носу с нашим теперь спящим ребенком.
- Думаю, я буду скучать по беременности.
И я не думаю, что может быть что-то лучшее, чем это. Танцевать со своей семьёй посреди ночи в маленькой комнате.
Дни и недели проходят в хождениях по врачам. Тяжело видеть нашего ребёнка, утыканного трубками. У нее пятый процентиль веса и роста
1. Она маленькая. Она ест немного. Но она ест. С ней всё будет хорошо. Мы ходили на бесчисленные консультации. К специалистам. Один врач дошел до того, что предложил ввести трубку для кормления ей в живот. Белла была в ужасе.
Она сказала «нет». Мы сказали «нет».
При маленьком весе её голова в пределах пятидесятого процентиля. Элис называет её «моя головка-помпончик». Ее когнитивные функции в порядке. И она красивая. Очень красивая.
Она еще не ходит, но это вполне в пределах нормы для тринадцатимесячного ребёнка.
Мы привыкли к новому образу жизни, и хотя это нелегко, кажется, что так было всегда.
Белла, Хоуп и я — семья.
Хоуп засыпает в своей комнате, но частенько оказывается в нашей постели, удобно устроившись между нами.
Я задаюсь вопросом: будем ли мы когда-нибудь снова спать.
Мы с Беллой сидим на краю кровати, складывая самую большую гору одежды для стирки, какую я когда-либо видел.
- Я тут видела Роуз на днях. — Она сосредотачивается на уголке наволочки, разминая его большим и указательным пальцем, избегая смотреть в глаза.
- Она заходила к нам, пока меня не было?
Теперь она смотрит на меня.
- Зачем бы она стала заходить?
И я попался.
- Потому что я просил её.
- Эдвард, ты не заставишь её полюбить меня. Прошло… двадцать лет. — И когда она так говорит, я чувствую себя кретином. — Думаю, я всегда буду для неё той девочкой.
- Какой девочкой? - Потому что я действительно не знаю.
- Той, которая олицетворяет всё, что она ненавидит. И с меня хватит. Я не обязана ей нравиться.
- Она не ненавидит тебя.
- Ты прав. Она долго терпела меня. Пока я не вышла замуж за мужчину, которого она любит.
Приехали.
- Она не любит меня. Не в этом смысле.
Белла пытается не корчить мину.
- Я видела, как она выходила из кабинета врача в тот день, когда у меня был первый приём.
- Гинеколога?
- Нет, того врача.
О.
- Она хреново выглядела, Эдвард. — Она задает вопрос, не говоря ни слова. — Я не знаю, что бы она могла там делать. Я не думаю, что поломку ногтя можно считать травмой.
Её слова пронизаны эмоциями:
- Смотришь на неё и видишь того, у кого идеальная жизнь, но не понимаешь.
Я обещаю себе, что не позволю Розали Хейл встать между мной и Беллой, но затем я говорю слова, которые означают нечто вроде "ты не понимаешь":
- Мне жаль. Это нечестно.
- Нет, ты прав. Я не понимаю. Так объясни мне. — Её губы сжимаются в тугую линию, а глаза говорят мне продолжать молчать. Меня разрывает надвое.
Роуз взяла с меня обещание хранить тайну. Мне не следовало обещать ей это. Она не рассказала даже Элис. От стыда или из гордости — не знаю. Я обещал ей, что не расскажу ни одной живой душе. Но это было до того, как я произнес свои свадебные обеты — совершенно иного рода обещание, имеющее больший вес, чем всё остальное. Или должно иметь больший вес.
- У неё в колледже был парень, который… вёл себя с ней не слишком хорошо.
Я был глупым ребенком, давая дурацкие обещания. Однако я не обещал, что не выбью из него всё дерьмо. Я не обещал этого.
Белла ничего не говорит, но выражение её лица немедленно смягчается.
- Как это — «не слишком хорошо»?
Даже мне больно думать об этом.
- Во всех смыслах. Я помню, когда они только начали встречаться, он разводил телячьи нежности и все время называл её красавицей. Мне никогда не нравился этот придурок.
Она закатывает глаза.
- Само собой.
- Они были помолвлены. — Слова вырываются из моего рта и повисают в воздухе.
Белла смотрит на меня как на лжеца.
- Что? Розали была помолвлена?
- Да, ну, помолвка была недолгой. Однажды ночью она пришла ко мне с синяком под глазом. Это длилось уже какое-то время.
- О Господи.
Я не рассказываю ей, что синяк под глазом был даже не половиной всех её повреждений.
- Я позаботился об этом.
Она не спрашивает, и я не вдаюсь в подробности. Она молча сидит на кровати, складывая в стопку одежду для стирки.
- Эдвард, ты был ей больше чем другом. Ты был ее защитником.
Я думал, что так поступают друзья.
- Думаю, мы защищали друг друга. — Но это было тогда. Потому что все, кого я должен защищать сейчас, живут здесь, в этом доме.
- И я рада этому. — Она рада.
- Может, она больше не нуждается в защите. — Может, она нуждается в том, чтобы позволить кому-нибудь другому защищать её.
Белла возвращается к сортировке белья для стирки. Но есть кое-что ещё, что тяжким грузом лежит на моей совести.
- Белла, не её вина, что она думала о тебе плохо все эти годы. — Это не её вина, а моя. — Я долго злился.
Тогда она смотрит на меня, её лицо такое открытое и честное.
- Я знаю.
Она знает. И мы прошли через это. Но это всегда будет частью нашей истории. Наши родители. Землетрясения и теракты. Это всегда будет с нами.
- Иди сюда.
И я иду. Стою перед ней, держа в ладонях её лицо, и больше нечего сказать.
Я целую её, нежно и ласково, когда мои руки находят её живот.
- Ага, все еще беременна. — Она хихикает мне в губы. Ей неудобно, она устала, но не жалуется.
- Я мог бы взять Хоуп и пойти за продуктами. Отдохни немного.
- Все нормально. Мне нужно прогуляться. Нужно выбраться из этого дома. Я не могу продолжать просто сидеть и ждать, что ничего не произойдет.
И мы идем в продуктовый магазин. Как семья. Я несу Хоуп, а Белла катит тележку. Тележки грязные. Моя дочь не сидит в продуктовой тележке.
Хоуп тянется к апельсинам, чуть не столкнув всю выложенную горку, пока я одной рукой пытаюсь наложить в пакет яблок.
- Эдвард, она может посидеть в тележке.
- Я её держу.
Белла сердито смотрит на меня, но не смогла бы спрятать улыбку, даже если бы постаралась.
- Почему бы вам не пойти выбрать что-нибудь к чаю?
Я поднимаю Хоуп, поворачивая её лицом к себе, её маленький носик в нескольких дюймах от моего.
- Что думаешь об этом, малышка?
И когда она улыбается, кажется, что в целом мире нет ничего, чего можно бояться.
Разговаривая друг с другом, мы добредаем до хлебобулочного отдела. Я показываю ей затейливые десерты, и она прячет лицо у меня в рубашке.
Мы оказываемся в ряду с мороженым. Пытаясь выбрать между мороженым с печеньем, сливками и мятным с кусочками шоколада.
- Эдвард?
Я медленно оборачиваюсь, Хоуп бьет меня ладошкой по груди.
Передо мной стоит Розали с корзинкой. Косо глядя на меня.
- Привет.
Мне неловко. Из-за того, как мы оставили всё. Из-за того, как мало она знает сейчас о моей жизни.
- Так это тот самый ребенок?
Тот самый ребенок.
- Это моя дочь, Хоуп.
Хоуп что-то лепечет ей, а затем нечаянно шлепает меня по носу. И даже Розали не может сдержать смех.
Она улыбается, и её улыбка кажется искренней.
- Можно... подержать её?
И это последнее, чего я от неё ожидал. Последнее.
Хоуп уже тянется к её серьгам. Она как маленький енот, которого тянет на всё блестящее. Я передаю её Роуз, которая неловко берет её на руки. Не совсем уверенная в том, как её нужно держать.
Моя дочь секунду внимательно смотрит на неё. Внезапно становится очень серьёзной. А затем тянет ручки обратно ко мне.
Она крепко хватается, когда я снова беру её на руки. Своими миленькими ручками.
Вот теперь нам пора неловко попрощаться и вернуться к своим покупкам. Но выражение её лица слишком измученное, слишком печальное. Она мой друг. По крайней мере, была им.
- Роуз, всё в порядке?
Я удерживаю её взгляд, побуждая солгать мне. Я вижу, что с ней не все в порядке. Но теперь это не моё дело.
- Эмметт попросил меня выйти за него.
Ничего нового.
- Снова. — Это не вопрос.
- Да, но на этот раз это было больше похоже на ультиматум.
- Роуз...
- Я знаю. Можешь не говорить. Я знаю.
- Ты любишь его.
- Да, но это не тот первый раз, когда я думала, что люблю.
И дальнейший разговор неуместен для отдела замороженных продуктов. Её глаза движутся по квадратам половой плитки. Она боится не Эмметта. Она боится себя.
Роуз поднимает глаза, и они останавливаются на чем-то у меня за спиной. Это поразительно — как ей это удается. Менять выражение лица, манеру поведения, всё, успев лишь глазом моргнуть.
Я оборачиваюсь, когда Белла идет по проходу. Её вид вызывает у меня улыбку. И не у меня одного.
Хоуп изворачивается у меня на руках, пытаясь дотянуться до Беллы. Она не издает ни звука, но её желание очевидно.
Взяв Хоуп на руки, Белла с улыбкой поворачивается лицом к Роуз.
- Приятно увидеть тебя.
Они обмениваются любезностями, и мы идем дальше. Если бы только Роуз могла набраться смелости. Чтобы отпустить прошлое. Впустить кого-то. Белла права. Я не могу заставить их быть подругами. Но почему-то мне всё-таки кажется, что они могут ими быть. Они разные, но очень похожие.
Мы идем домой. Белла ничего не говорит о Роуз. Но её глаза в миллионе миль отсюда.
После обеда заезжает Элис. Я не уверен в том, как она поведёт себя с Хоуп. Найдут ли они общий язык. Захочет ли она. Но она любит её. И с того момента, как впервые увидела.
Я могу лишь молиться, чтобы так же вышло с отцом. Если он когда-нибудь вернётся.
Элис одевает Хоуп как куклу, на голове банты. Кажется, она не возражает. Я поднимаю ее с пола в маленькой комнате.
- Что твоя тётя Элис сделала с тобой?
- Позволь мне взять её ненадолго. Мы пойдём в парк.
Нет. Ни за что.
- Элис, я не знаю...
- Эдвард, однажды тебе придётся выпустить её из своего поля зрения.
Я пытаюсь оценить реакцию Беллы. Она выглядит гораздо спокойнее меня.
- Только на час.
На час? Она имеет хоть малейшее представление о том, что может случиться за час?
- Эдвард, ты просил меня забрать её, когда Белла будет рожать. Считай, что это репетиция.
Белла собирает детскую сумку, а я крепко держу нашу дочь. Это глупо.
Элис в ожидании вытягивает руки. Я шепчу Хоуп на ухо:
- Может, лучше просто останешься здесь?
Но она, предательница, тянется к распахнутым объятьям Элис. Белла целует её в лоб, закрытый тёплой зимней шапкой, которую Хоуп тут же снимает и бросает на пол.
Белла целует Хоуп в нос.
- Ты права. Сегодня хорошая погода. — Она засовывает шапку в карман сумки, которая висит у Элис на плече.
Элис подмигивает мне.
- Я верну её обратно единым целым, старший братец.
Мы спускаемся за ними по лестнице. Белла держит меня за руку, когда они выходят за дверь. Я смотрю на обратную сторону закрытой входной двери.
Она тянет меня за руку, возвращаясь к лестнице.
- Эдвард, с ней все будет в порядке.
- Может, мне стоило поехать с ними? Ну, знаешь, просто за всякий случай.
Белла обвивает меня руками, её живот прижимается к моей спине. Её руки блуждают по моей груди. И это совершенно другая разновидность желания.
Я поворачиваюсь в её объятьях.
- Белла, что ты делаешь?
Ее губы тянутся к пульсирующей вене у меня на шее.
- Она говорила про час. А я скучаю по своему мужу.
Она берет меня за руку, и я без слов следую за ней наверх. К нашей разобранной постели, купающейся в лучах послеполуденного солнца.