В нашу первую поездку к поляне я поддразнивал Беллу из-за медлительности ее пикапа, но сегодня я был благодарен за его неторопливость, так как мог провести с ней еще немного времени. Однако, словно для того, чтобы компенсировать долгую дорогу в машине, как только мы оказались у начала тропинки, она предложила побежать, а не идти пешком. Я наслаждался теплом ее тесно прижатого тела и дыханием на своей шее, мечтая, чтобы она вечно была рядом. Поэтому я выбрал для бега темп достаточно медленный по моим меркам. Тем не менее, через несколько минут впереди замаячила та самая полянка.
Белла улеглась в ее центре, глядя на бесформенные облака.

— Как жаль, что сегодня не солнечно, — немного печально заметила она.

Я лег рядом с ней и неопределенно хмыкнул. Лично я был рад, что небо было затянуто облаками и солнце не усугубляло моего жалкого положения, подсвечивая меня, словно отвратительный диско-шар из нежити.

Некоторое время мы наблюдали за одеялом из облаков, а потом Белла решила напомнить мне о разговоре:
— Итак?
— Я... Даже не знаю, с чего начать. Обещаю, что расскажу тебе все, что хочешь знать, просто...
— Начни с начала, — терпеливо предложила она.

Я не понял, имела она в виду мою человеческую или вампирскую жизнь, но решил идти по порядку.

— В семье я был единственным ребенком. Мы жили в достатке, не богато, но всего хватало. Наш дом был довольно просторным, а за ним располагался большой сад. Помню, как мама обрезала там цветы... розы, кажется. Думаю, да, розы. Они были розового цвета. Мой отец работал в офисе... может, он был бизнесменом? Или юристом? Я не помню, но, думаю, я был ближе с матерью. У меня больше воспоминаний о ней.
— Например?

Я нахмурился, пытаясь найти что-то существенное в туманных обрывках памяти.

— Как сидел с ней в саду и пил лимонад. Как мы разговаривали в гостиной. Она интересовалась моей жизнью, давала хорошие советы. Я не помню чего-то конкретного, только то, что доверял ей и ее мнению. Она любила меня.

Интересно, наблюдала ли она за мной с небес, оплакивая то, чем я стал? Я надеялся, что Господь был к ней милосерден, и она не знала, в какое чудовище я превратился. Возможно, Он позволил ей забыть, что когда-то у нее был сын.

— Конечно, любила, — прошептала Белла. На секунду я растерялся, пока не понял, что она говорила о чувствах моей матери. — Чем тебе нравилось заниматься? Ты ходил в школу, какие предметы ты любил? Какие у тебя были увлечения?
— Я... не помню любимые предметы, но помню, что мне нравилась школа. Нравилось узнавать новое. Я играл на пианино, мне нравился бейсбол. В него я играл в школе, с друзьями и... — мой голос изменился от удивления, — кажется, на несколько игр я ходил со своим отцом. Игры команды «Уайт Сокс». Я и забыл об этом.

Я почувствовал на себе взгляд Беллы и осознал, что нахмурился, пытаясь вспомнить.

— Тебе так сложно вспоминать свою человеческую жизнь?
— Воспоминания о человеческой жизни расплывчаты, особенно если не пытаться вспоминать в самом начале после обращения. Чем больше о них думаешь, тем яснее они становятся.
— Получается, ты не старался вспоминать? — удивленно поинтересовалась она.
— Нет, — признался я. — Вообще-то, было наоборот. Я старался не вспоминать.

Она не спрашивала о причине, но краем глаза я заметил, как она нахмурилась, поэтому тихо, почти шепотом, я продолжил:
— Моя жизнь была хорошей, и я тоже... Мне было сложно думать о том, кем я был, в свете того, кем я стал.

Тыльная сторона ее ладони коснулась моей, плотно сжатой в кулак, и я тут же почувствовал, как расслабляюсь. Ее тепло поражало.

— Помнишь что-нибудь еще?

Я попробовал разобраться в смутных неясных изображениях в голове.

— В фасадных окнах дома было витражное стекло, в ясную погоду солнце отражалось на всех поверхностях разными цветами. Мне это нравилось. Помню, как в разном возрасте наблюдал за этим. Помню... как маленьким играл в этих переливающихся цветах. — Воспоминание прояснялось по ходу того, как я говорил. — У меня были игрушечные солдатики, и разные цвета у меня обозначали разные места сражений. Иногда я проносил кошку через эти цвета, она была белой, и мне нравилось наблюдать, как ее шерсть меняет цвет. Кажется, она не возражала, но мама ругала меня за это.
— У тебя была кошка?

Я удивленно усмехнулся.

— Получается, да. Я забыл о ней.

Теперь ее ладонь была плотно прижата к моей руке, и тыльной стороной пальчиков она поглаживала мои. Это было великолепно, хотя едва ли она осознавала свои действия. Одной части своего внимания я поручил следить за тем, чтобы рука не двигалась — я боялся, что малейшее движение спугнет Беллу.

— Твое детство похоже на идиллию, — заметила она.

Разрозненные изображения замелькали перед глазами — мама вяжет, с удивленным выражением слушая, как я, маленький и чумазый, рассказываю ей длинную запутанную историю; мне одиннадцать или двенадцать лет, я сижу в церкви рядом с отцом, расправив плечи и стараясь выглядеть так же презентабельно; я бегаю с другими детьми, пока наши мамы сидят в тени раскидистого дерева и общаются; женщина на кухне в широком фартуке — наш повар? — протягивает мне печенье, треплет по волосам и говорит: «А теперь идите, мистер Эдвард, на улицу».

— Да, — тихо согласился я, чувствуя тянущую боль в груди. — Кажется, так и было.

Она молча гладила мои пальцы. На двенадцатом круге она вздохнула и спросила:
— Что потом произошло?
— Летом 1918 года я вызвался добровольцем в больницу, огромное количество врачей и медсестер спасали жизни на другом материке, поэтому нашим больницам катастрофически не хватало персонала. Я помню, как помогал в палатах с ранеными солдатами. Наверное, мама надеялась, что я, увидев, к чему приводит война, передумаю вступать в армию по исполнению восемнадцати лет, но я был настроен решительно. — Я нахмурился. — Не то чтобы это было важно. Даже если бы я не стал... чем стал, война закончилась задолго до моего восемнадцатого дня рождения.

Я сделал ненужный вдох, пытаясь успокоиться. Мои последние дни в качестве человека были, к сожалению, самыми подробными воспоминаниями о той жизни, которые я сохранил.

— Той осенью начался грипп-испанка. Однажды ночью я проснулся от ужасного кашля. Мой отец заболел. Мать пыталась ухаживать за ним дома, но он был так болен, и ему быстро становилось хуже. У него был сильный жар, лицо синело и багровело... Он бредил, возможно, у него были галлюцинации. Он нас не узнавал. Кто-то вызвал скорую помощь, но он умер вскоре после того, как мы приехали в больницу. К тому времени мы с мамой тоже заболели.
— Больница была настоящим кошмаром. В палатах не хватало кроватей, не хватало простыней и одеял. Люди лежали на тюфяках вдоль стен коридоров, и все, что можно было слышать со всех сторон, это кашель и эти ужасные свистящие вздохи. Это было ужасно, ничего подобного я раньше не слышал.
— После этого я уже ничего толком не помню. Мне было так плохо — все болело. Было больно дышать, больно, когда ко мне прикасались. Даже тяжесть простыни на коже была невыносимой. Мать то и дело вставала с постели, пытаясь ухаживать за мной. Она все время проводила мокрой тряпкой по моему лицу и шее, повторяя: «Только не ты тоже. Только не ты тоже. Только не ты тоже». Ее рот был испачкан кровью от кашля, а лицо и одежда забрызганы моей кровью. Ее волосы выбились из косы, а лицо было покрыто синяками и подтеками. Это мое последнее воспоминание о ней.

Теперь Белла держала меня за руку. Я переплел свои пальцы с ее, стараясь не сжимать ее руку слишком сильно.

— Я помню, что знал, что умираю. Было так трудно дышать, и я так устал. Все вокруг было размыто от боли, холода и слишком яркого света. Потом ничего не было, пока я не почувствовал огонь.
— Огонь? — испуганно воскликнула она.
— Превращение из человека в вампира ужасно болезненно, — объяснил я. — Такое чувство, будто тебя сжигают заживо. Сначала я подумал, что попал в ад, и ничего не понял. Но какой-то голос говорил со мной, рассказывал, что происходит, снова и снова извинялся и говорил, что все будет хорошо. Он звучал знакомо, и я знал, что доверяю ему, но не мог вспомнить, кто он такой. Боль, мягко говоря, отвлекала. Из-за этого и того, как я был болен, мне было трудно сосредоточиться на чем-либо. Но потом раздался другой голос, или, по крайней мере, голос, казалось, изменился, и когда я проснулся, я оказался рядом с незнакомцем. Я даже не знаю, был ли первый голос реальным.

Некоторое время я лежал рядом с ней в тишине, тепло ее руки успокаивало меня, а потом признался:
— Я действительно не хочу рассказывать, что было дальше.
— Ты обещал, Эдвард, — напомнила мне Белла.

Я повернул голову, чтобы посмотреть ей в лицо, и серьезно сказал:
— Дело не в том, что я хочу что-то скрыть от тебя. Просто он был таким злым. Таким ... жестоким. Я не должен обременять тебя этим.

Она прикусила губу на мгновение, изучая мое лицо, затем решительно сказала:
— Расскажи мне.

Со вздохом я отвернулся, снова глядя на невыразительные облака.

— Его звали Тредан. Позже я выяснил, что это слово означало «подавлять», что, безусловно, было ему к лицу. Он был садистом. Грубым. Ему нравилось издеваться над своей жертвой, мучить ее, превращая ее конец в сплошное страдание. Он пытался вылепить меня по своему образу и подобию и очень сердился, когда я сопротивлялся. Я хотел бы сказать, что он был сумасшедшим, но поскольку я не верю, что это возможно для нашего вида, у него не было даже этого оправдания. Он просто был злом.

Дыхание Беллы участилось. Я начал водить большим пальцем по тыльной стороне ее ладони, взад и вперед, надеясь, что это успокоит ее.

— Он любил бахвалиться, рассказывал мне много историй о том, насколько он стар, о местах, где он жил, и о вампирах, которых он победил. Намеренно или нет, но он дал мне довольно много полезной информации, в том числе о правилах нашего мира и о том, как именно можно уничтожить вампира. Но было и довольно много глупостей, например, о том, что вампирам не позволено покидать своих создателей и что он всегда сможет найти меня, если я уйду от него. Стараясь говорить с ним как можно меньше, я сумел скрыть свою способность читать мысли. Это было трудно, потому что поначалу я плохо контролировал себя, шум мыслей иногда был подавляющим, но я боялся того, что он захочет сделать со мной, если узнает.

Белла издала тихий звук, и я повернул голову, чтобы посмотреть на нее.

— У тебя все в порядке?

Она кивнула.

— Ты уверена? Потому что история не станет еще лучше.
— Уверена. Просто скажи мне.

Я чувствовал любовь к ней в своей улыбке.

—Ты такая упрямая.

Она закатила глаза и твердо сказала:
— Просто скажи мне, Эдвард. Давай покончим с этим.
— Хорошо. — Я снова посмотрел на облака и продолжил поглаживать ее руку большим пальцем. Я не знал, помогало ли это ей, но это определенно помогало мне. — Итак, время шло. В конце концов он оставил попытки превратить меня в такого же садиста, как и он сам. Он делал вид, что все еще старается научить меня так называемому «правильному поведению» вампира, но я слышал в его мыслях, как он был зол и разочарован, и что он решил наказать меня за то, что я был таким слабым. У него мелькнула странная, едва уловимая мысль, что он должен был оставить меня там, где нашел, но он никогда больше не думал об этом, и я не знаю, что он имел в виду. В то время у меня не было возможности подумать об этом, так как я был слишком занят, пытаясь понять, как он собирается наказать меня. Предупрежден — значит вооружен, верно?

Белла усмехнулась.

— Да, — тихо согласился я. — Я был с ним почти шесть месяцев к тому моменту и долгое время ждал возможности уйти. Я не был уверен, что смогу одолеть его в бою, поэтому надеялся, что он перестанет так пристально следить за мной, давая мне шанс сбежать. Мы были на окраине Чикаго, и я знал, что, если доберусь до озера Мичиган, он не сможет выследить мой запах в воде. Возможно, у него были какие-то особые способности, потому что непостижимым образом он всегда знал, когда я попытаюсь уйти от него.

Я замолчал, и через минуту Белла сжала мою руку и прошептала:
— Как он тебя наказал?

Я невесело усмехнулся.

— К тому времени он уже достаточно хорошо меня знал, поэтому делал все, что я ненавидел. Мы охотились чаще, и он выбирал себе жертву помоложе или постарше, чем обычно. Он был еще большим садистом, если это возможно, и дразнил меня тем, что он делал с ними. Мы начали охотиться в более благополучных районах города, чего обычно не делали, так как там пропажа людей была более заметна, но он надеялся найти район, из которого я приехал. Он знал по моей одежде и речи, что я был достаточно обеспечен, и он очень надеялся, в глубине души, конечно, что в конечном итоге найдет для охоты кого-то, кого я знал. — Я сделал глубокий ненужный вдох. — И вот однажды ему это удалось.

Предыдущая глава || Следующая глава