С минуту Малфой сидел молча, глядя в пространство перед собой. В пространстве маячили физиономии его лучших друзей, готовых поставить на уши половину магического мира только чтобы удостовериться, что у него, Малфоя, все в порядке, и уточнить, не собирается ли он, Малфой, изменять их горячо любимой подруге. «На хрена нам враги, когда у нас есть такие друзья?» — некстати вспомнилась вдруг строчка из какой-то магловской песенки (11) и точно так же некстати в памяти всплыли одно за другим два давних воспоминания: одиннадцатилетний Гарри Поттер, отказывающийся принять протянутую для рукопожатия малфоевскую руку, и тот же Гарри Поттер, только на пять лет старше, первым подающий ему раскрытую ладонь в ответ на решительное гермионино: «Мальчики, Малфой теперь на нашей стороне, и по этому поводу я предлагаю вам засунуть топор войны куда-нибудь поглубже». «На что ты надеялся, думая, что сможешь провернуть все в одиночку? — недоуменно спросил сам у себя Драко и тут же сам себе ответил. — Ты не имеешь права вмешивать в это своих друзей. Они здесь абсолютно ни при чем, это дело касается только Малфоев…»

— Не молчи, Дрей! — взмолился, не выдержав долгого молчания, Уизли. — Пошли ты уже нас к Мордреду, объясни, что происходит, и давайте выпьем, что ли! Водоотталкивающие Чары - это, конечно, хорошо, но двойной скотч или, на худой конец, грог — куда лучше!

— Драко, — начал было Поттер, но Малфой решительно перебил его.

— Вы нашли меня спустя три часа после того, как я аппарировал! За это время от аппарации в пространстве не остается и следа! Магического, я имею в виду. Как вам это удалось?

— Не нам, а Гарри, — скромно поправил Рон, но видно было, что его просто-таки раздувает от гордости за друга.

Малфой перевел взгляд на Гарри, но тот просто пожал плечами — удалось, мол, и удалось, разве есть что-нибудь невозможное для Мальчика-который-стал-самым-могущественным-магом-на-Земле?

— Ладно, — сказал Драко, — оставим лирику поэтам. Вы увидели меня там, где меня не должно было быть, сложили два и два и решили, что я отправился на свидание — почему, кстати, сразу с Гринграсс? — но это тоже мелочи и лирика. В общем, спасибо, что волновались за меня, двойное спасибо за вашу преданность Гермионе, хотя, уверяю вас, если бы я решил ей изменить, об этом никто никогда не узнал бы, и, действительно, давайте закажем грога, выпьем и забудем об этом маленьком недоразумении.

— К Мордреду грог, — сурово сказал Гарри, — что, все так паршиво?

— С чего ты взял? — вскинулся Драко. — Почему обязательно предполагать худшее? Я что, должен отчитываться перед вами в каждом своем движении?!

— Конечно, не должен. Но обычно ты нам не врешь, — мягко и как-то растерянно произнес Поттер. — И если ты это сделал, значит, произошло что-то действительно ужасное, с чем ты, по своей отвратительной малфоевской привычке, собираешься справиться в одиночку.

— Кто бы говорил! — беззлобно огрызнулся Малфой, и вдруг почувствовал, что невероятно устал. На его плечи как будто положили неподъемный груз — не только длинный и наполненный бесконечной внутренней борьбой сегодняшний день, но и предшествовавшие ему три недели — с того самого момента, как жизнь Малфоя оказалась расколотой на «до» и «после», и превратилась в сплошную ночь. Драко просто физически ощутил, как его разрывают на части два совершенно противоречивых желания — поделиться частью этой тяжести, пока она не раздавила его окончательно, или продолжать тащить ее самому, испытывая себя на прочность. Он вдруг вспомнил, что давно не курил, но не успел и додумать мысль до конца, как поттеровские руки уже подтолкнули к нему раскрытую сигаретную пачку и магловскую посеребренную зажигалку. В горле на мгновение встал комок, и Драко проглотил его вместе с горьким дымом от первой затяжки.

— Я действительно собирался справиться с этим в одиночку, — глухо сказал он. — Но Мерлину сверху виднее, и он сделал так, что вы меня нашли буквально за пару часов до того как… Нет, парни, я не могу вам рассказать, в чем дело. Это не только моя тайна, и разобраться с этим я должен сам.

Некоторое время за столиком у окна царила тишина. Малфой курил, рассматривая свои руки, Рон смотрел куда-то вбок, а Гарри Поттер, подперев подбородок кулаком, разглядывал Малфоя так, как будто впервые его увидел. Через пару минут такого разглядывания Драко готов был треснуть Поттера по лбу, чтобы тот перестал на него пялиться, но тут Гарри заговорил, и его голос звучал очень-очень мягко, словно он разговаривал с душевнобольным.

— Драко, если ты не расскажешь нам о том, что случилось, нам с Роном придется угадывать, и этот процесс может затянуться надолго. А ты сам знаешь, прорицатель из меня никудышний…

— Да уж, — согласился Малфой, — на Трелони ты не тянешь, у тебя и очков-то уже сто лет как нет!

— Не сто, а всего лишь пять с половиной, — поправил Гарри. — И, кстати, это твоя заслуга, что мне сделали магическую коррекцию зрения, и я смог снять очки, которые носил с детства. Я помню, как ты давил на меня и уговаривал Помфри, хотя война была в самом разгаре, и за это, Драко…

— Я знаю, за это ты будешь вечно мне благодарен! — раздраженно сказал Драко, давя недокуренную сигарету в пепельнице. — Просто в очках ты мне решительно не нравился, без них ты хоть немного похож на человека…

Теплая смуглая рука Поттера накрыла чуть подрагивающие белые малфоевские пальцы.

— Дрей, мы с тобой пять лет были смертельными врагами и уже восемь лет как близкие друзья. Не хочу выглядеть самоуверенным, но за эти годы я немного изучил тебя. Последние три недели ты ходишь сам не свой и в ответ на все вопросы отделываешься сказками о том, как ты неимоверно загружен семейным бизнесом…

— Это действительно так…

— Ты избегаешь смотреть мне в глаза, явно нервничаешь и все время аппарируешь неизвестно куда. Я знаю, что ты, по меньшей мере, пять раз за последние дни был в Министерстве, в прошлый вторник тебя видели в Лютном переулке, и ты явно наводил справки и кого-то искал…

— Что? Гарри, ты следил за мной?!

— Возможно, все это действительно связано с твоим бизнесом, и мне не следует лезть в твои дела, но на прошлой неделе, когда мы возвращались от Фреда и Энджи, ты побледнел как мел прямо на улице, когда кто-то в толпе рядом с тобой произнес слово «Обливиэйт», а три дня назад стаканы на нашем столе разлетелись на мелкие осколки, когда мы сидели в «Дырявом котле», и Невилл рассказывал о какой-то магловской книжке про похищенную девушку, которую...

— Гарри, остановись! Остановись, пока не поздно! — почти взмолился Малфой, но Поттер был неумолим.

— Все эти три недели я наблюдал за тобой, мы с Роном наблюдали за тобой, Драко, и все ждали — когда же наш друг расскажет нам, что у него стряслось, и позовет нас на помощь. И когда мы поняли, что этого не произойдет, я задал себе вопрос: Почему? Что такого могло случиться с тобой, что ты не находишь в себе сил рассказать нам — людям, которые прошли с тобой всю войну. Разве мы можем чего-то испугаться, Драко? Разве в этом мире остались еще какие-то ужасы или мерзости, которых мы не видели? Или существуют такие преграды, которые мы не смогли бы преодолеть втроем? А может, ты до сих пор не доверяешь нам, Дрей?

На последних словах голос Гарри дрогнул, и в этот момент по залу прокатился гулкий звон старинных часов, отсчитывавших полночь. Малфой разом вспомнил, что в полночь он собирался уходить из паба, и тут же сообразил, что просто так уйти ему не дадут. Рон перевел свой взгляд на него, а в глазах Поттера читалось настоящее страдание. «Какого гоблина? — вяло подумал Драко. — В легилеменции Гарри всегда был сильнее меня, и если я сейчас им не расскажу, он просто взломает мне башку и сам посмотрит. Он ведь упертый как дюжина троллей ...»

Малфой поднял голову и произнес, стараясь, чтобы его голос звучал ровно:

— Я доверяю тебе, Гарри. И тебе, Рон. И я мог бы поделиться с вами любой бедой и любой болью, будь они только мои собственные. Но это…

— Это касается Гермионы, да? — подал голос молчавший до сих пор Уизли. — Что-то страшное, да? Такое, о чем нельзя рассказать даже самым близким?

— Совершенно верно, — согласился Драко, глубоко вдохнул как перед прыжком в воду, и начал рассказывать. Он говорил очень тихо, не глядя друзьям в глаза — он просто представить себе не мог, как можно смотреть им в глаза, когда говоришь такое! — и был неимоверно благодарен Гарри и Рону за то, что они ни разу не перебили его и не задали ни одного вопроса до тех пор, пока он не затушил в пепельнице третий окурок и не произнес хрипло:

— Вот и все.

В виски как будто залили расплавленного свинца, а тишина за столом казалась осязаемой настолько, что ее не просто можно было потрогать руками — из нее можно было лепить восковые фигуры. Наподобие тех, в которые превратились Поттер и Уизли после рассказа Малфоя. Только замолчав, Драко понял, что он наделал — его друзья, конечно, сильные парни, а во время войны им случалось быть свидетелями таких вещей, от которых в буквальном смысле слова встают волосы дыбом, но ведь сейчас речь шла о Гермионе. О той самой Гермионе, которую они оба — и Рон и Гарри — любили как сестру, о той самой Гермионе, вместе с которой они пережили столько приключений, веселых и не очень, и подавляющее большинство этих приключений пришлось на тот период, когда они составляли знаменитое гриффиндорское трио, и в нем не могло быть для Малфоя никакого места, потому что сам он был для них тогда всего лишь белобрысым слизеринским хорьком. И, пожалуй, рассказывать двум сильнейшим волшебникам с не очень уравновешенной психикой о том, какое несчастье произошло с их любимой подругой, находясь при этом в магловском пабе, посреди пары десятков людей, даже не подозревающих о существовании магии, было верхом малфоевского идиотизма.

— Ребята, давайте выйдем отсюда, — сказал Драко, вскинул глаза на друзей и поперхнулся — Гарри сидел с застывшим лицом, вцепившись пальцами в столешницу так крепко, что она уже начала потрескивать под его хваткой. Рон, наоборот, ссутулился и закрыл лицо руками, поставив локти на стол. На столе мелко дребезжали чашки, а в люстре под потолком вспыхнули и взорвались одна за другой три электрические лампочки. Балконная дверь, перед которой стоял их столик, распахнулась сама по себе, и ветер вздыбил тонкие занавески.

— Народ, я сказал — пойдемте отсюда. Двойной вспышки стихийной магии здешние стены не выдержат.

— Все в порядке, — прохрипел Гарри, не торопясь, впрочем, отцеплять пальцы от столешницы, поверх которой уже бежали, потрескивая, мелкие голубые искры. — Вспышки не будет.

— А ты? — спросил вдруг Рон, опустив ладони и глядя на Малфоя враз потускневшими глазами. — Как ты пережил это, когда… вспомнил?

— Я разнес пол особняка, — признался Драко. — К счастью, Гермиона в тот вечер задержалась в лаборатории, и мы вместе с эльфами успели все восстановить до ее прихода.

— Я правильно понял — она ничего не знает? — все так же хрипло спросил Гарри.

— Она ничего не помнит, — поправил его Драко и потянулся за четвертой сигаретой.

— Ты уверен? — спросил Рон и тоже протянул руку к сигаретной пачке, хотя оставил эту вредную магловскую привычку сразу же после победы.

Драко сначала дал прикурить ему, потом затянулся сам, и только после этого ответил:

— Я уверен, Рон. Я даже влез в ее сознание, пока она спала. Герми ничего не помнит, абсолютно ничего, и я молю Мерлина и Моргану, чтобы она никогда в жизни ничего не вспомнила.

— А как ты вспомнил? — Рон затянулся сигаретой жадно и выдохнул дым с болезненным наслаждением. — Сразу или…постепенно?

— Насколько я знаю, Гермиона никогда не была сильна в Заклятиях Забвения, — ответил Малфой. — И если честно, мне периодически снились какие-то странные сны, кошмары с участием Герми и Макнейра, но я до последнего времени считал это просто вывихами моего сознания, приветом из славного военного прошлого, ну, вы понимаете, о чем я, парни.

Ни Поттер, ни Уизли не произнесли ни слова, только молча и практически синхронно кивнули головами — понимаем, мол, у самих такое бывает.

— А три недели назад я разговаривал с мамой по каминной связи, и она сначала сказала мне, что собирается съездить в Йер (12), потом упомянула, что ей недавно прислала письмо Анабелла Макнейр, это его кузина, мама училась с ней на одном курсе, а в конце разговора рассказала историю о том, как в лесу неподалеку от маминой виллы недавно потерялась магловская девочка, и маме пришлось выводить ее из леса, изображая добрую фею из сказки, а девочка так восторгалась ею, что мама пожалела ее и не стала накладывать Обливиэйт — вы сами знаете, он может плохо сказаться на детской психике. Мама решила, что девочке все равно не поверят, даже если она и расскажет о том, что ее спасла волшебница — дети часто фантазируют и выдумывают разные истории, в которые не верят взрослые... В общем, когда я услышал все это в течение пятнадцати минут: Йер, Макнейр, лес, Обливиэйт — у меня в голове как будто что-то щелкнуло, и сразу все стертые воспоминания появились в памяти, словно сидели где-то в уголке и только и ждали первой подходящей возможности, чтобы выбраться на поверхность. Ну а потом…

— Потом ты попрощался с мамой и пошел громить собственный особняк, — не то спросил, не то констатировал Рон, а Гарри Поттер отцепил, наконец, пальцы от стола, сфокусировал тяжелый взгляд на Малфое и медленно, через паузы, спросил:

— Ты нашел этого ублюдка, да, Дрей? Что ты собираешься с ним делать?

Драко пожал плечами с деланно-равнодушным видом:

— Я убью его. В принципе, я как раз собирался этим заняться, когда вы меня отыскали. Теперь, когда я все вам рассказал, парни, вы больше не станете меня задерживать, правда?

Рон только фыркнул в ответ, а Гарри покачал головой.

— Нет, Драко, мы не отпустим тебя одного. Это может быть опасным. За Гермиону мы должны отомстить все вместе, верно, Рон?

— Неверно, Гарри, — мягко отозвался Уизли. — Это и вправду может быть опасным, но Драко прав, что все собирается делать один. Так положено.

— Кем положено? — не понял Поттер.

— Кодексом, — терпеливо пояснил Рон. — У каждого чистокровного семейства есть собственный кодекс, в котором написано, что и как полагается делать в подобных ситуациях. Право на месть имеют только мужчины рода.

— Рон, я сто раз слышал от Малфоя о его фамильном кодексе, но никогда и не думал, что он есть в любом чистокровном семействе. Это значит, что и у вас тоже?

— Конечно. Я даже его читал в детстве. Правда, никогда не мог двинуться дальше сорок шестой страницы — почему-то всегда засыпал именно на ней, — улыбнулся шестой сын Артура и Молли Уизли.

— В нашем фамильном кодексе триста восемнадцать страниц, — сухо сказал Драко. — И я знаю их наизусть с девятилетнего возраста.

Рон присвистнул с уважением, Гарри хмыкнул недоверчиво и вдруг глухо застонал, вцепившись обеими руками в свою взлохмаченную шевелюру.

— Драко, я просто не могу в это поверить, просто не могу! Это какой-то страшный сон! Неужели это могло произойти на самом деле?!

— Я думаю, Обливиэйт в той ситуации был самым разумным решением, — тихо произнес Малфой, — хотя, конечно, Гермиона поспешила, накладывая заклинание на меня — из-за этого моя месть запаздывает на три года… Но я не знаю, удалось бы нам это пережить, если б мы оба помнили. Герми, она… — голос его дрогнул, но он тут же взял себя в руки, — она очень сильная девочка, она, наверное, смогла бы выдержать, а я нет. Я бы за эти три года сломался… потому что мне хватило трех недель. Трех недель, в течение которых я смотрю на нее и ежесекундно думаю о том, что ей пришлось испытать когда-то, о том, что она чувствовала, что думала, о том, как ей было больно, наконец! А меня не было рядом, чтобы ее защитить!

Сигарета в малфоевской руке задрожала, и лицо его исказилось от боли. Вокруг Поттера опять заплясали синие искры, и Рон торопливо наложил на их столик Чары Незаметности.

— Все, — сказал Малфой, отдышавшись и докурив сигарету до фильтра. — Все. Хватит. Я не хотел вам говорить, но я не жалею, что я это сделал. Сейчас я пойду и убью его, а вы забудете обо всем, что я вам рассказал и вообще о том, что видели меня сегодня. Я сейчас в Румынии, на драконьем заводе, уже пол часа как распрощался с Чарли Уизли и пошел спать в отведенную мне комнату. Чарли не в курсе происходящего, просто… просто он согласился меня прикрыть, а чтобы иллюзия была совсем полной, я отправил на завод собственный фантом. Он не слишком-то разговорчив, но в состоянии передвигаться рядом с волшебником, который поддерживает его своей магией. Так что алиби на сегодняшнюю ночь мне обеспечено.

— И этот человек удивлялся, что я нашел его по магическому следу! — сказал Гарри Поттер.

— И когда ты успел настолько завоевать доверие моего брата? — спросил Рон Уизли.

— Я сделаю это и постараюсь как-то жить дальше, — продолжал Драко, словно ничего не слыша. — Может быть, моя ночь наконец-то закончится, и я снова смогу видеть солнце.

О главном больше не говорили. Молча сняли чары, расплатились с официантом, вышли на мокрую после дождя улицу и остановились под неверным светом уличного фонаря.

— Пожалуй, вы оба должны принести мне Непреложный Обет, — задумчиво протянул Драко, кутаясь в свой щегольской шарф оливкового цвета.

— Ты спятил? — деловито поинтересовался Рон.

— Мы никогда даже не намекнем Гермионе о том, что нам что-то известно, — сразу же отозвался Гарри. — Мы пообещаем тебе это без всякого Непреложного Обета, Драко. Но что ты будешь делать, если когда-нибудь она сама вспомнит о том, что случилось? Вот так, внезапно, как ты вспомнил?

— Гермиона не вспомнит, — жестко ответил Драко Малфой. — Обливиэйту меня учил Люциус, а у него это заклинание всегда получалось просто превосходно.

И, не давая друзьям опомниться, он выхватил из левого рукава магловского пальто свою волшебную палочку и наложил на них обоих Заклинание Забвения, мгновенно стирая из их памяти воспоминания о том, что этим субботним вечером они встречались с ним сначала в Кенсингтонских садах, а потом в пабе «Виктория». Шорох автомобильных шин заглушил легкий хлопок аппарации Малфоя, исчезнувшего прямо с тротуара подобно призраку, моментально растаявшему во влажном ночном воздухе пустынной улицы…

Драко аппарировал внутрь магазинчика с затейливым названием «Винтажное волшебство». Он был собран и сосредоточен, от внутренних терзаний, мучивших его весь сегодняшний день, не осталось и следа. Драко Малфой больше не задавался вопросом, имеет ли он право убить человека, рожденного как Уолден Макнейр, ставшего Упивающимся Смертью и последний год живущего в магловском Лондоне под Иллюзионными Чарами и чужим именем. Макнейр был виновен во многих преступлениях, и за его поимку британский Аврорат был бы благодарен Малфою до конца его дней. Но Драко Малфоя, лорда и единственного мужчину древнего рода, не интересовала благодарность британского Аврората. Его не смущали также завтрашние магловские газеты, которые выйдут с заголовками: «Страшное убийство на Портобелло-роуд», «Владелец магазина уничтожен неизвестным способом прямо на рабочем месте». И меньше всего на свете волновало Драко Малфоя то обстоятельство, что ему предстоит обстоятельно и неторопливо накладывать Иллюзионные Чары пролонгированного действия на медленно остывающее тело, чтобы оно не начало видоизменяться на глазах у потрясенных маглов. В данный момент действиями Драко Малфоя руководил старинный фамильный кодекс, и, подчиняясь ему, маг тихо прошептал: «Люмос», и когда на кончике его волшебной палочки зажегся огонек, уверенной походкой человека, который хорошо знает, что делает, он поднялся по узкой лестнице на второй этаж, в небольшую квартирку прямо над магазином. И если бы кто-нибудь из друзей и знакомых Драко Малфоя увидел его в этот момент, то всякий поспешил бы убраться прочь с его пути и не мешать ему в осуществлении своей мести, на которую он имел полное право…

…Пройдет много лет, в течение которых в жизни Гермионы Грейнджер-Малфой случится огромное количество событий — радостных и грустных, выдающихся и ничем не примечательных, запоминающихся на долгое время и ускользающих из памяти на следующее утро, но никогда и ни при каких обстоятельствах к ней не вернутся воспоминания о том, что случилось с ней в начале октября 2000 года. Гермиона будет прекрасно помнить, как за пару недель до этого она сделала нелепую попытку уйти от своего любимого, услышав обрывок малфоевского разговора с портретом его отца. Она никогда не забудет, чем закончилась эта попытка — нежным примирением с Драко, освободившегося, наконец, от груза вины за смерть Люциуса. Из ее памяти не уйдут и воспоминания о чудесном путешествии на Лазурное побережье Франции вскоре после этих событий; путешествии, где они с Драко впервые за двухлетнюю войну и бесконечный послевоенный год чувствовали себя счастливыми и беззаботными как дети, наслаждаясь жизнью и своей любовью без оглядки и осторожности, простив друг другу все и не вспоминая о той крови и боли, которая осталась в их военном прошлом.

Прошлое настигнет их внезапно — просто однажды, во время прогулки по магловскому кварталу Йера, Драко и Гермиона разойдутся в разные стороны — она захочет еще раз посмотреть на фрески в соборе Святого Павла, а он предпочтет подождать ее в маленькой кофейне на центральной площади, напротив Башни Тамплиеров, а когда Гермиона не вернется и через час после оговоренного времени, Малфой отправится на ее поиски и далеко не сразу поймет, что с ней что-то случилось. Он найдет ее только к вечеру, в роще за городом, рыдающую, растерзанную, с полубезумным взглядом и ссадинами по всему телу. Гермионина палочка обнаружится буквально в двух ярдах, под ближайшей скалой, поросшей рыжим лишайником. Не меньше двадцати минут понадобится Драко, чтобы справиться с охватившими его ужасом и яростью и немного успокоить свою любимую. Еще столько же времени потребуется ему, чтобы с помощью Репаро и разнообразных Заживляющих Заклинаний восстановить ее одежду и убрать с кожи синяки и царапины. После чего онемевшими губами Драко задаст только один вопрос: «Кто это сделал?», а, услышав в ответ: «Уолден Макнейр», прошипит сквозь зубы: «Я убью его», и с трудом удержится от того, чтобы не сорваться с места в ту же секунду и броситься на поиски Упивающегося, который сумел выжить после Финальной Битвы, исчезнуть из поля зрения британских авроров и внезапно, словно гром среди ясного неба, напомнил о своем существовании на берегу Средиземного моря по ту сторону Английского канала (13).

Гермиона Грейнджер-Малфой никогда не вспомнит об этом. Точно так же как не вспомнит и о том, что произошло несколькими часами ранее, когда, повинуясь наложенному на нее Империо, она петляла по узеньким улочкам средневекового города, послушно держа за руку высокого костлявого мужчину с неопрятными полуседыми волосами и обезображенным шрамами лицом. Она не вспомнит, как этот мужчина вывел ее из города, и в сосновой роще, едва скрывшись от людских глаз, первым делом отвесил ей оплеуху, такую, что она отлетела к ближайшей сосне, а из уголка рта тонкой струйкой потекла кровь. Никогда в своей долгой и счастливой жизни Гермионе не придется вспоминать о том, как Макнейр выкручивал ей руки, стаскивая с нее одежду, и пыхтел ей в ухо: «Шлюха!» и «Грязнокровка!», как он насиловал ее, глухо и утробно ворча, и как она пыталась сопротивляться этому насилию, когда действие Империо стало понемногу ослабевать. Гермиона навсегда забудет, что эта пытка казалась ей бесконечной, что, кончив, Макнейр принялся говорить ей гадости и в подробностях расписывать, какую долгую и мучительную смерть он ей приготовил, и как он станет кромсать ее на кусочки Расчленяющим Заклятием, а потом присылать эти куски Малфою — «мерзкому предателю крови» и «долбаному ренегату».

Из памяти известного Зельевара, любящей и горячо любимой жены и матери троих чудесных детей навсегда уйдут воспоминания о том, как, изловчившись, Гермиона стукнула Макнейра по голове камнем, подобранным ею в траве, как, зажав в кулаке свою волшебную палочку, бежала она со всех ног подальше от того места, где лежал потерявший сознание мужчина, бежала, глотая горячие злые слезы и напрочь забыв о том, что может просто аппарировать. И она никогда не вспомнит, как рухнула на колени где-то среди молодого сосняка, роняя палочку из ослабевших рук, когда бежать больше не осталось никаких сил, и завыла обреченно и страшно, словно молодая раненая волчица. Ни разу за всю оставшуюся жизнь Гермионе не вспомнится, как по этому нечеловеческому вою ее найдет Драко Малфой, и кинется к ней с отчаянием и мгновенно вспыхнувшим пониманием в глазах, а она станет отползать от него, исступленно шепча: «Не трогай меня, Драко, я теперь грязная, не трогай…»

Гермиона никогда не вспомнит о событиях того страшного октябрьского дня, потому что, ответив на вопрос Драко о том, кто это сделал с ней, она позволит ему подняться с травы и поднять себя, она скажет ему, что у нее все в порядке, и она может идти, и даже попросит его внимательно осмотреть ее, чтобы убедиться, что вся одежда цела, а на лице и руках нет больше никаких ссадин и кровоподтеков. Но она не позволит ему углубиться в лес на поиски Макнейра, она не даст ему возможности найти его и сразу же растерзать на сотни клочков, как обещал бывший Упивающийся Смертью поступить с ней самой, грязнокровкой по имени Гермиона Грейнджер. На тот момент в ее душе останутся всего два желания — принять душ и забыть обо всем, что случилось. И руководствуясь этим вторым желанием, Гермиона поднимет полные слез глаза к потемневшим от ярости глазам Драко и тихо попросит его: «Наложи на меня Обливиэйт, Дрей. Прямо сейчас. Пожалуйста…»

В памяти Гермионы не останется и следа о том, как Драко Малфой прислушается к словам своей возлюбленной и сделает так, как она просит, намереваясь облегчить ее участь, отвести в безопасное место и приступить затем к поискам Макнейра. И уж, конечно, Гермиона абсолютно ничего не вспомнит о том, как поднимется одновременно с малфоевской ее собственная рука, и два Обливиэйта прозвучат разом в прохладных сумерках сосновой рощи на скалистом и крутом берегу Французской Ривьеры…

(1) Кенсингтонские сады — лондонский королевский парк в районе Кенсингтон, примыкающий к Гайд-парку. В Кенсингтонских садах находится одноименный дворец, а также мемориал принца Альберта и статуя Питера Пэна.

(2) Портобелло-роуд — улица в районе Ноттинг-Хилл, представляющая из себя огромный блошиный рынок, в многочисленных лавочках и магазинчиках которого можно купить все что угодно — одежду, обувь, посуду, разнообразный антиквариат и даже ювелирные украшения стоимостью в десятки тысяч фунтов. По некоторым данным, антикварный рынок на Портобелло-роуд — самый большой в мире.

(3) Династия Цинь (1644-1912) — последняя монархическая династия Китая.

(4) Уильям Хогарт (1697-1764) — известный английский художник, гравер и теоретик искусства.

(5) Боднатх (Боудданатх, Боддинат, Боуда) — знаменитый буддийский храмовый центр в Непале, на окраине Катманду. Место паломничества буддистов и туристов со всего мира, послужившее также съемочной площадкой для некоторых сцен фильма Бертольдо Бертолуччи «Маленький Будда».

(6) Викторианская эпоха — время правления в Великобритании королевы Виктории (1837-1901). Период промышленной революции, расцвета капитализма, колониальных войн и торжества консервативных ценностей.

(7) «Старбакс» — международная сеть кофеен.

(8) Джон Лобб — английская фирма, производящая эксклюзивную и очень дорогую (от 3500 евро за пару) обувь. Клиентами компании вот уже полтора столетия являются члены королевского семейства, потомственные аристократы и великие артисты. Вся обувь изготавливается по индивидуальным заказам и только вручную.

(9) Названия распространенных сортов чая.

(10) Бар находится по адресу Стратерн-плэйс, 10, и называется «Виктория».

(11) Конечно же, Драко не могла вспомниться строчка из этой магловской песенки. Потому что это песенка «Нога судьбы» в исполнении Бориса Гребенщикова, и вряд ли осенью 2003 года в Лондоне ее распевали на каждом шагу.

(12) Самый южный город-курорт Французской Ривьеры.

(13) Так англичане называют пролив Ла-Манш.