2024-5-2

17

0

0

Эдвард Мейсен сидел у иллюминатора и смотрел на снегопад.
Видел ли он его красоту или его мысли блуждали где-то далеко? Был ли он ослеплен обидой, что ничего другого уже и не замечал? Об этом я не могла знать.
Я даже не могла разглядеть его лица. Но то, что я увидела в аэропорту, было достаточно, чтобы понять, что этот мужчина не сдастся. Внезапно я поняла, что он не тот человек, который может умереть только потому, что его бросила девушка, пускай и любимая. Я не смогла увидеть на его лице, которое отображалась в иллюминаторе хоть какие-то признаки того, что он пил всю ночь. Все в этом мужчине было идеально, кроме волос: они были в полном беспорядке.
Судя по его силуэту, он был сдержан и собран.
Засмотревшись на его отражение, я споткнулась и точно упала бы, если бы меня не подхватил стюард. Он помог мне сесть в кресло. Эдвард повернулся ко мне, и я наконец-то смогла увидеть его глаза. Они были удивительны – насыщенно-зеленые, ясные, в них горел огонь жизни. И уж никак они не выглядели потухшими от потери любимой. В них не было разочарования. Этот мужчина выглядел удовлетворенным, испытывал облегчение, что наконец-то он один.
- Позвольте положить вашу сумку наверх.
Голос стюарда оторвал меня от созерцания Эдварда Мейсена.
- Да, конечно.
- Могу я повесить ваше пальто?
Я жутко мерзла всю зиму с того самого момента, как выпадал первый снег и до того, как земля окончательно прогревалась. Но сейчас, после того, как я посмотрела в глаза Эдварду Мейсену, мне было тепло, озноб покинул мое тело.
- Да, - пробормотала я стюарду. – Пожалуйста.
После того, как стюард ушел, я начала приготовление к отлету. Но как всегда мое «везение» опять решило меня порадовать. Я никак не могла застегнуть ремень безопасности. Он все время запутывался и никак не хотел защелкиваться. Части ремня сталкивались, издавая неприятный металлический звук, который меня очень раздражал. Я уже третий раз пыталась его застегнуть и опять у меня ничего не получалось.
Видимо третий удар таки вывел моего соседа из себя. Он выхватил у меня из рук ремень и быстрым уверенным движением защелкнул его. А затем наши взгляды встретились. Я говорила, что наконец-то согрелась? Нет, я ошиблась. От его взгляда веяло арктическим холодом. В нем больше не было того огня, от которого я согрелась.
Эдвард Мейсен не хотел меня здесь видеть. Он не нуждался в утешении. Я уже собиралась подняться и вернуться в аэропорт, дожидаться рейса на Сиэтл, но было поздно – самолет уже набирал скорость и взлетал.
Я поглубже вжалась в кресло, надеясь обрести утраченное тепло. Это кресло первого класса, просторное и мягкое, напомнило мне любимое кресло-качалку Чарли, в которой он предпочитал смотреть свои матчи. Оно напоминало мне дом, отца, детство… Смогу ли я еще почувствовать себя где-то как дома? Смогу ли обрести новый дом?

***

Этот металлический звук прозвучал, когда я был полностью погружен в свои воспоминания. В ту проклятую ночь я слышал почти такой же металлический скрежет.
Я резко повернулся, чтобы увидеть причину этого звука. И увидел девушку, которая безуспешно пыталась застегнуть ремень безопасности.
Я уставился на нее, не веря, что этот звук исходил от ремня. А я уж было подумал, что меня решили навестить призраки прошлого, и сердце затопила боль.
Я не нуждался в напоминании о той ночи. Моим воспоминаниям не суждено потускнеть. Я не могу себе позволить забыть их, это было бы слишком легким избавлением. Я должен помнить ту ночь.
Я решил, что смогу сдержать слово, которое дал матери – жить. Но не смог. Через год я решил последовать за родителями. И в ту ночь, гоня машину на запредельной скорости, я услышал их голоса – отца и матери.
- Ты не должен винить себя, - говорила мама. – Это был несчастный случай.
- Ты сильный, Эдвард, я верю в тебя. Ты должен жить, помни об этом. Тебе есть ради чего жить. Живи, сын… Живи за нас…
Родители. Единственным их желанием было, чтобы я жил, и я не смог сопротивляться. В тот день я решил покинуть Лондон и уехать. Отец всегда говорил, что Америка – страна возможностей, и я решил проверить. Я должен был исполнить свое обещание. В тот день, держа на руках умирающую маму, я пообещал себе, что больше никто не умрет у меня на руках. Больше никому я не позволю покинуть этот мир, если буду рядом. Я должен был научиться спасать жизни. Я должен был искупить свою вину перед родителями.
И все четырнадцать лет я трудился, не покладая рук, чтобы исполнить обещание, которое дал себе и продолжал жить ради родителей. Каждый день я вставал и боролся с болью от их потери. И только в Рождество я позволял себе предаваться воспоминаниям в одиночестве. И вот сегодня я опять услышал этот звук, скрежет металла, который всегда сопровождал меня в Рождество, и это была не слуховая галлюцинация.
Нет, во всем была виновата девушка, сидевшая рядом. Она была очень хрупкая – фарфоровая тонкая кожа, большие глаза, в которых застыл испуг. Она испугалась меня?
Я научился скрывать свою боль от других, но эта девчонка застала меня врасплох. Видимо в моих глазах таки отразился тот гнев, мука и боль, которую успешно скрывал ледяной холод.
Я поспешил отвернуться, не желая еще сильнее пугать девушку. Однако ее образ уже четко запечатлелся в моей памяти.
Она была худой. Ее кожа была бледной, поразительно бледной. И прозрачной, словно она всю жизнь избегала солнца. Я уж было решил, что девушка больна, но никаких следов болезни так и не увидел. Ее волосы каштанового цвета имели здоровый блеск.
Она была бледной и худой, глянцево-мерцающей и напуганной. Но здоровой. Тонкой, но сильной. Она была похожа на балерину. Мне вспомнился мамин снежный шар, который подарил ей отец на их первом свидании: сцена внутри стеклянного шара, гипнотизирующая и невероятная, и на ней среди снежных хлопьев вращается балерина, а зимняя луна освещает ее золотистым светом.
Да, гипнотизирующая и невероятная. Как и эта девушка, которая невероятным образом отвлекла меня от мучительных воспоминаний, одиночества и гнева.