Название: В отражении
Обложка: 16
Жанр: romantic
Рейтинг: -
Пейринг: Б/Э
Бета: +
Саммари: История о том, что и в отражении боли можно найти что-то светлое.

---

В те времена каждый из нас молился Всевышнему, вопрошая, чтобы этот ужас наконец-то прекратился. У матерей, дочек и сестер заканчивались силы и терпение, чтобы дожидаться родных из ада или отравлять их на верную смерть. Возвращалась малость, да и те, кто без рук, кто без ног.
Шел конец одна тысяча девятьсот восемнадцатого года, четвертый год большой мировой войны. В «Таймс» обещали, что конец близок, и нам ничего не оставалось кроме веры в то, что это – истинная правда.
Изабелле было немногим больше двадцати, и за свои годы она повидала на века вперед. Война заставляет Вас повзрослеть, и не важно, сколько Вам лет, она не щадит никого.
Запахнувшись в теплое пальто, она выбежала в теплое морозное утро. Это были первые выходные за месяцы работы в больнице, и благодаря отдыху девушка чувствовала себя более живой. Даже один единственный день без крови, криков и ран заставил почувствовать себя лучше.
Направляясь в больницу Святого Томаса близь Темзы, она, как и каждая женщина, возносила молитву и просила у Господа Бога окончания ада на земле. И хотя центр войны пришелся не на нашу страну, все же весь мир чувствовал боль, скорбь и утрату о своих мужчинах.
В тот день наши прошения были услышаны. Белль как раз накладывала новую стерильную повязку на плечо мистера Ридли. Его называли «тяжелым», когда он прибыл в больницу. Тело Аллана, а именно так и звали этого мужчину, было покрыто множеством ран. Здесь были и дыры от пуль, и порезы от ножа, даже языки пламени старались поглотить его тело. Но вопреки всему он остался жив и почти здоров. Единственной оставшейся раной было его обожженное плечо, которое, кстати, уже очень хорошо зажило. Месяцы его выздоравливания подходили к концу. Как он говорил, таких, как он, даже в аду не ждут. Хотя, на самом деле, был милейшим человеком.
Громкий и величественный голос по радио сообщил, что войне пришел конец, и Британия одержала победу. Может быть, ей только так казалось, а, может, так оно и было на самом деле, но со всех сторон она слышала плач. Это были слезы радости тех матерей, чьи сыновья еще не успели отправиться на эту бойню; плач тех, чьи сыновья храбро погибли, защищая свою страну; слезы отчаяния вдовы, которая больше никогда не увидит своего супруга; и плач сестры, надеявшейся на то, что ее брат вернется живым.
Девушка же тоже плакала. Ее слезы были слезами горести и сострадания. В этой войне она никого не потеряла: ее оцет и мать умерли задолго до этого сражения. Если бы не ее дорогая бабушка, она бы осталась совсем сиротой. Эта женщина была и матерью, и отцом, и сестрой, и братом.
– Наконец-то, дождались, – выдохнув, пробормотала Белль.
– Да, девочка, дождались, – ответил мистер Ридли.
Целый день вся больница находилась в радостном настроении. Все также приходилось менять кровавые повязки, кормить солдат из ложечки или выносить утки, но ничто не могло испортить того приподнятого настроения.
– Изабель! – позвала ее миссис Коуп, пухленькая милая медсестра. Ее глаза всегда и при всех обстоятельствах светились радостью и задором, а постоянно румяные щечки заставляли улыбаться каждого. Она была маленьким солнцем больницы.
– Да? – отозвалась девушка.
– Доктор Каллен зовет тебя, милая, ему не хватает рук, – улыбнувшись, прощебетала женщина.
– Уже бегу! – ответила она и направилась в сторону кабинета.
Вечерело, и больница все больше погружалась в тишину, ожидая ночи. Прибывших было не так уж и много в сравнении с прошлыми вечерами, поэтому пара медсестер отправилась домой. Персонала было немного, и все всегда были заняты по уши, но все же доктор Каллен отпускал хотя бы одну девушку домой, ведь хороший отдых способствует и хорошей работе.
Шлепая тапочками по холодному полу и стараясь быстро добежать до докторской, она радовалась наступившему миру. Совсем скоро больница опустеет, и это не могло не радовать.
Карлайл Каллен, а именно так звали главного доктора больницы Святого Томаса, сидел за своим столом и заполнял какие-то бумаги. Для своих лет, а ему было пятьдесят пять, он выглядел достаточно молодо. Крепкий стан, красивое пропорциональное лицо и белые, почти как снег, волосы. Но все же за последние годы морщинок вокруг его глаз стало больше, а складка между бровями стала намного глубже.
Доктор был очень хорошим и светлым человеком, поднимая дух больницы, он всегда находил правильные слова не только для пациента, но и для молоденькой медсестры, которая была готова сдаться. Нелегкое это дело – смотреть на то, как здоровые мужчины рыдают от боли, или как умирает мальчик семнадцати лет, совсем дитя. Не одну девушку Изабелла проводила в слезах, стараясь забыть глаза того или иного солдата, который смотрел на ее с надеждой, с просьбой помочь преодолеть трудности, но потом умирал. Здесь каждый был родным.
Сын доктора Каллена был военным, не просто рядовым солдатом, а человеком с высоким званием, которое потом и кровью, как говорил Карлайл, он – один из немногих – заработал в свои тридцать два. Офицеров на больничных койках было не меньше, чем простых солдат.
Эдвард Энтони Мейсен Каллен отвоевал все четыре года, и ему посчастливилось остаться в живых, но все же за неделю до сегодняшнего дня, его ударило осколками мины, которые оставили порезы на лице, а некоторые глубоко застряли в руке и ноге офицера. Его только позавчера доставили в больницу, поэтому сына доктора девушка не видела. Милли, молоденькая медсестра, девчушка, которой было всего лишь семнадцать, сказала мне, что Карлайл позаботился о сыне, и тот идет на поправку. Хотя она сетовала на Эдварда за то, что он был с ней груб. Видите ли, она излишне охладила бульон, а он хотел его горячим.
– Ох, Изабель, ты уже пришла! – воскликнул доктор, вырывая меня из моих мыслей.
– Миссис Коуп говорила, что Вам нужна помощь, – ответила она.
– Да, именно так. У меня есть маленькая просьба к тебе. Ты же знаешь, что недавно к нам поступил мой сын? – спросил он.
– Да, Милли упоминала о том, что он еще тот ворчун, – хихикая, ответила Белль.
– Ему сейчас очень тяжело, он не привык, чтобы за ним ухаживали, и всякого рода помощь его раздражает, – с улыбкой пояснил ей Карлайл.
– Так какая у Вас ко мне просьба?
– Я хотел попросить тебя побыть его сиделкой. Я знаю, что он может быть несносным, но Эдвард – мой сын, и я хочу обеспечить ему надлежащий уход. Ты – самая спокойная медсестра из всех, кто у меня есть, и я только надеюсь на то, что ты не убежишь, проклиная его. Я знаю, что у нас тут и так много работы, и не хватает рук, но все же прошу тебя, побудь возле него, для меня это очень важно. Я буду спокоен за своего сына, если ты за ним присмотришь, – просил он.
Ей даже думать не приходилось – как она могла отказать человеку, который то словом, то делом помогал им и старался что есть сил, чтобы в таких условиях медсестры чувствовали меня комфортно, насколько это было возможно.
– Конечно, доктор Каллен, я сделаю это для Вас, – ответила она.
– Тогда я спокоен и очень доволен, – улыбаясь, ответил он. – Он за стеной, сейчас спит, я дал ему успокоительное, а то Милли его немного разволновала, – рассмеявшись, сказал он.
Попрощавшись с доктором Калленом, Изабелла вышла в коридор и открыла соседнюю с докторской дверь. На прикроватной тумбочке стояла небольшая лампа, которая озаряла комнату легким светом. В середине комнаты находилась одноместная койка, на которой спал офицер, до подбородка укрывшись одеялом.
Свет от лампы отбрасывал мягкие тени на стены, что создавало некий уют. С левой стороны от кровати стояло кресло-качалка, а напротив, по правую сторону койки, подальше от тумбочки расположился небольшой стеллаж с книгами. Подойдя к полочкам, девушка провела пальцами по толстым корешкам книг. Бронте, Драйзер, Остин. Скорее всего, это книги Милли – так она коротала ночи.
Белль послышался стон и, повернувшись к мистеру Каллену, она увидела, что он все еще спит, хотя ожидала того, что он проснулся. Его лоб был покрыт испариной – признак спадающей температуры. Пара мокрых прядей упала ему на глаза, и Белль поспешила зачесать их назад. Когда ее ледяные пальцы коснулись горячего лба, девушку как будто пробило током. Импульс небывалой мощности прошелся от пальцев прямиком к сердцу, а в груди сразу стало тепло.
Она посмотрела на лежавшего перед ней мужчину и поразилась его красоте. Ей в жизни не доводилось встречать настолько привлекательных людей. Длинные рыжеватые ресницы, которым позавидовала бы любая женщина, густые, насупленные брови, ровный нос, пухлые розоватые губы и ярко очерченный подбородок. Его лицо казалось мужественным даже во сне. Волосы офицера отливали бронзой и были мягкими на ощупь, видимо, от пота, выступившего на лбу.
– Хорошо, – пробормотали пересохшие алые губы, и девушка сразу же отдернула свою руку от горячего чела.
– Простите, – запинаясь, пробормотала она.
– Незачем извиняться, – хриплым голосом отозвался офицер. – Ваши руки холоднее льда, а я горю. Мне было хорошо.
– Ох, почему же Вы раньше не сказали! Я приложу Вам холодный компресс! – спохватилась девушка.
– Во-первых, я почти спал, а Вы так перебирали мои волосы, что я действительно задремал. А во-вторых, я был бы благодарен.
Изабелла выбежала в коридор и посмотрела на свои руки. Действительно ли она перебирала его волосы пальцами? Девушка направилась в сестринскую, чтобы взять таз с холодной водой и чистую тряпку. Когда она вернулась в палату, офицер уже не дремал.
– Вот, принесла. Сейчас сделаю, – бормотала Белль про себя, пока ставила миску на подоконник и смачивала ткань.
– А куда подевалась та глупенькая девчонка? – спросил он.
– Она не глупенькая, хотя и молода. Но немногим моложе меня. Милли сейчас помогает другим пациентам, – выкручивая тряпку, ответила она.
– А мне кажется, что глупенькая. Я хотел горячей похлебки, а она принесла мне Бог весть что, – нахмурившись, пробормотал мужчина.
– Не бурчите, – отозвалась медсестра и приложила холодный компресс к его лбу. – Все это кушают, значит, и Вы сможете.
– Еще чего не хватало, помои хлебать! Да такое даже собаки не едят, – дальше дулся он.
– А чего же Вы хотели? Это больница – совсем не место для гурмана.
– Я – не гурман, но то, что подают тут, едой назвать язык не повернется. Я хочу хорошего домашнего супа, – отчеканил он.
– Посмотрим, что мы сможем с этим сделать, – ответила ему Белль.
Пока он, прикрыв глаза, лежал в своей кровати, она побежала на кухню посмотреть, что приготовила повариха. Клери была тучной женщиной лет тридцати, но по кухне порхала как бабочка. Это место было ее святыней, в которое она никого не пускала, даже доктора Каллена. Как только он брался рукой за ручку двери, она выглядывала в маленькое окошко и била его по пальцам своей огромной деревянной ложкой.
– Клери! – крикнула девушка, заглянув в маленькое окно. – У тебя есть что покушать? Суп или бульон?
– Ох, милочка, есть. Суп есть. Наливать? – спросила она.
– Да, пожалуйста. И дай кусочек хлеба.
Пока она ждала суп, ее настигла мысль о том, что офицер Каллен не такой уж и плохой. Ну, не понравился ему суп, или ему было то холодно, то жарко, или повязка мешала, но это – не повод сетовать на человека. Все люди ворчливы, когда беспомощны.
Тем временем, этажом выше на больничной койке лежал офицер, которого то знобило, то кидало в жар. Он думал о красивой девушке, которую увидел не более пятнадцати минут назад. Мужчина заметил ее, как только она открыла тяжелую деревянную дверь. Девушка была красавицей. Молодая, с атласной персиковой кожей, аккуратненьким носиком, большими завораживающими глазами, как у лани, цвет которых он не рассмотрел из-за плохого освещения, и маленькими розоватыми губками. Стан ее был тонким, а сама медсестра была невысокая, одетая в темно-синее платье, которое прикрывал белый передник. Облако темных волос было поднято наверх в незамысловатую прическу, открывая лебединую шею.
Офицер и не помнил, когда видел настолько красивую женщину. Скорее всего, таких он и не видал. Последние четыре года Каллен воевал, а на войне женщин почти не было. В их лагере было всего две – Мария и Элизабет, – но девушки так редко были не покрыты пятнами крови, что в них он видел лишь солдат, таких же, как и он сам. Тяжелые были годы.
В связи с тем, что офицер был выше по рангу, каждые три-четыре месяца ему давали возможность проведать родных и немного отдохнуть. Но Каллен был не из тех, кто пользуется привилегиями, поэтому за последние четыре года он был в Лондоне всего лишь дважды: в первый раз – когда получил пулю в плечо, а второй – вот сейчас. Если бы не его глупость или оплошность, он бы прошел всю войну и вернулся бы домой через пару дней.
Как только он прибыл в больницу святого Томаса, им занялся его отец, великолепный хирург, и Каллен знал, что был в надежных руках. Эдвард не переживал, что осколки останутся возле плеча или в ноге, потому что отец позаботится об этом как следует. Правда, после ранения его немного лихорадило, но лечение доктора уже действовало, и он чувствовал себя лучше, чем вчера. О царапинах на лице офицер даже не вспоминал – те заживут, как на собаке. Еще с детства его тело исцелялось быстрее, чем у других.
Его мысли прервала красавица медсестра, имя которой он так до сих пор и не узнал, вошедшая в комнату с огромной тарелкой, над которой поднимался пар, ложкой и куском хлеба. Чуть раньше он специально жаловался на суп, чтобы посмотреть, как она отреагирует на его грубость, но та лишь смеялась и журила его.
– Ну, вот, – послышался ее голос, – принесла Вам суп.
Она поставила тарелку на прикроватную тумбочку и, притянув кресло с другой стороны кровати, уселась близь него.
– Вкусный? – хихикая, спросил он.
– Право не знаю, но я попросила кухарку накидать туда что похуже, – с невинным видом ответила она.
– И та том спасибо, – обиженно пробормотал мужчина, а она рассмеялась.
– Давайте я Вас покормлю.
– Я и сам могу поесть. Все-таки одна рука у меня цела.
– Вам нужно больше отдыхать и набираться сил, поэтому покормлю Вас я, – настояла она.
Он и не думал возражать, ему было приятно ее внимание, хотя и понимание того, что для нее он – обычный очередной пациент, тоже присутствовало. Взяв в руки теплую тарелку, девушка ложку за ложкой кормила офицера горячим супом, который, кстати, был не хуже полевого. Она то давала ему откусить кусок хлеба, то вытирала капельки застывшего супа в уголках его рта.
Девушка была заботливой и очень сосредоточенной, как будто проделывала ювелирную работу. Каллену даже захотелось засмеяться, но он подумал, что ей бы это не понравилось.
В свою очередь, Изабелла думала о том, почему Милли этот мужчина показался противным. Она думала, что офицер был очень милым, как недовольное дитя, а когда дул губы, то и вовсе казался смешным.
Направляясь из кухни в палату, девушка остановилась у зеркала в коридоре, осматривая себя. Не слишком ли простое у нее платье? Хотя его она не стыдилась. На ткань для него она собирала целый месяц, ведь зарплата ее была совсем скудной – два с половиной фунта в неделю, когда ткань стояла целых четыре. Еще четыре она отдавала бабушке, а для собственных расходов осталось всего лишь два на целый месяц.
Отражение в зеркале удовлетворило девушку: глаза ее искрились, а щеки покраснели от пребывания на жаркой кухне. Изабелла могла сказать, что она была миленькой, не красавицей, конечно, но довольно-таки симпатичной.
А сейчас она сидела, кормила супом офицера, иногда глядя в его изумрудные глаза, и понимала, что этот человек ей приятен как мужчина, он нравился ей. У Белль такое случилось впервые, ведь она никогда не обращала особого внимания на мужчин, но именно этот чем-то ее привлекал.
С того вечера каждый день красавица медсестра сидела в его палате, только иногда уходя домой, и для офицера эти часы тянулись бесконечно. Белль, или просто красавица, как он ее называл, стала для него самым родным и близким человеком. Да, мать Эсме, сестра Элис и брат Эммет со своими семьями навещали его через день, но эта девушка заняла особое место в его сердце.
Прошло уже три недели, его раны затягивались очень быстро, а от тех царапин на лице и следа не осталось. Близилось Рождество. В холле больницы установили большую елку, которую медсестры украсили снежинками, вырезанными из газет.
Эдвард уже понемногу вставал с постели и прогуливался по длинным больничным коридорам, разрабатывая мышцы. Изабелла, не изменяя себе, всегда находилась подле него. За это время их связь стала крепче. Офицер нежно брал ее руки в свои ладони и выводил на них ленивые круги, а девушка таяла от безмолвного счастья. Как-то раз даже ее бабушка, посмеиваясь, сказала о том, что внучка, видимо, заснула с вешалкой во рту, раз так улыбалась.
Каллен множество раз на дню звал ее красавицей или его Белль и обещал, что как только встанет на ноги, то тут же женится на ней. Изабелла махала рукой на такие его фразочки, но втайне надеялась именно на это.
За эти три недели Белль поняла, что влюбилась в этого человека, в его силу и смелость. Эдвард, как ему казалось, полюбил ее с первого взгляда, а может быть, все и было именно так. Ее нежность и забота покорили его сердце. Офицеру нравилось как ее щечки, словно яблочки, наливались краской, когда он говорил ей комплименты или легонько поглаживал теплую щеку.
Это была не страсть, а нежная любовь. Она отдала бы все за его благополучие, а он убил бы каждого, кто посмел бы ее оскорбить. Как-то раз молоденький солдат кидал пошлые шуточки в сторону медсестры, и лишь грозное «Не смей!» Эдварда заставило мальца схватить руки в ноги и бежать, куда глаза глядят. Она была его сердцем, а он был ее защитником.
Мать и отец офицера радовались тому, что наконец-то, преодолев ад и даже больше, их старший сын нашел настоящую любовь. Стоило только посмотреть, как он наблюдает за своей маленькой Белль, и все сомнения отпадали сами собой.
До Рождества осталось всего два дня, вся больница находилась в праздничном настроении, но не Изабелла. Пару дней назад Эдварда отпустили домой, и девушка не могла найти себе места. Ей чего-то не хватало, и постоянно казалось, что она что-то забыла. Время тянулось слишком медленно, а Эдвард не давал о себе знать. Ночами, будь она дома или же в больнице, девушка плакала тихими слезами, утирая соленую воду рукавом своего платья.
Наступил Рождественский вечер, Изабель отпустили домой, и они с бабушкой готовили праздничный ужин, радуясь, что этот праздник они будут встречать в мире. Девушка как раз мыла батат, когда в дверь постучали.
– Пойду открою, – сказал ей бабушка, указывая на дверь.
Изабелль тихо напевала какую-то детскую песенку, мило мурлыкая себе под нос, поэтому не слышала, кто пришел. Каково было ее удивление, когда в дверях кухни она увидела офицера Каллена. Уронив клубень и обрызгав себя водой, девушка так и стояла, не веря в увиденное.
– Здравствуйте, Изабелла, – промолвил Эдвард.
– Здравствуйте, – тихо ответила она.
– Ты бы не хотела немного прогуляться? На улице пошел снег, – пробормотал он.
– Я помогаю ба… – бабушка прервала ее.
– Нечего тут делать, я и сама справлюсь. Ступай, милая, – ответила ей она. В последнее время Рене замечала, что с ее внучкой происходило что-то не то. Спрашивать ей не хотелось, так как о причине ее плохого настроения она догадывалась. И вот когда, пять минут назад, она увидела на пороге мужчину с бронзовыми волосами, который представился офицером Эдвардом Энтони Мейсеном Калленом, бабушка сразу поняла, кем он был.
– Хорошо, – прошептала Белль, вытерев руки и сняв с себя передник, последовала за Эдвардом.
Офицер помог девушке надеть пальто, а когда смотрел в ее грустные глаза, его сердце обливалось кровью. Ведь он совсем не хотел, чтобы все получилось именно так. За эту пару дней у него дома было столько народу, что и минуты свободной не выпало. Он хотел написать ей письмо и извиниться, что не может ее увидеть, но никак не мог добраться до своего кабинета.
Они вышли на улицу и, выкрикнув, Эдвард остановил конку, помогая Белль взобраться на нее. Некоторое время никто из них не произносил ни слова. Каллен не знал, с чего начать свое извинение, а девушка не хотела надоедать своими вопросами.
– Извините меня, Белль. Я очень виноват перед Вами. Я знаю, что мне нет оправдания, но… последний дни были сумасшедшими. В моем доме побывала добрая половина Лондона, а мать так вообще не отходила от меня ни на минуту. Я даже не знаю, как мне вымолить Ваше прощение, – проговорил офицер, нервно теребя свою перчатку.
– Эдвард, я совсем не обижаюсь на Вас. Просто я переживала и не могла понять, почему Вы не дадите и весточки о себе. Я и не думала обижаться, – прошептала она.
– Я обещаю, что впредь такого больше не случится. Если я буду опаздывать домой, я извещу Вас об этом, – быстро проговорил он.
– Что? – выпучив глаза, переспросила Белль.
– А что? – не поминая, что не так, Эдвард посмотрел на удивленное лицо девушки.
– Вы сказали: «Если я буду опаздывать домой, я извещу Вас об этом», – шепотом ответила она.
– Ооо, я оговорился. Я имел в виду, если я не приду к Вам к назначенной встрече, то напишу об этом, – объяснил офицер.
Изабелла была огорчена, почему-то она подумала, что вот прямо сейчас Каллен предложит ей руку и сердце, попросит стать его женой и матерью его детей, хотя и понимала, что это глупо. Да, она всем сердцем любила этого мужчину, но Белль не знала, испытывал ли сам Эдвард ответные чувства.
Медсестра отвернулась к окну, наблюдая за пейзажем. Вот они проехали Биг-Бен, а за тем и Тауэрский мост. Девушка настолько погрузилась в собственные мысли, что и не заметила, когда их конка подъехала к зданию больницы святого Томаса.
Конка остановилась, и Изабелла оглянулась, удивленно приподняв брови.
– А что мы тут делаем? – спросила она.
– Мне нужно кое-что забрать у отца, – ответил Каллен. – Пойдемте со мной, мы ненадолго.
Офицер предложил ей руку, и вместе они направились к больнице. Войдя в холл, Изабелль ахнула. Он был обставлен множеством свечей, а в десятках небольших ваз стояли маленькие букетики горшечных хризантем. Белль обожала эти цветы.
– Эдвард? – не веря своим глазам, спросила девушка.
– Моя дорогая Белль, я едва существовал на протяжении этой пары дней, пока не видел Ваших прекрасных глаз и не слышал Вашего сладкого голоса. Мне было так тоскливо и одиноко, когда я вспоминал то время, проведенное здесь с Вами. Я полюбил Вас, как только увидел. Уже и не надеялся, что когда-то полюблю, но увидев маленького кареглазого ангела, я понял, что он забрал мое сердце. Я больше не хочу встречать дни и коротать ночи без Вас. Я больше не хочу быть черствым чурбаном, которого не устраивает то, насколько теплый суп. Я больше не хочу жить в мире, в котором нет Вас. Моя милая Белль, окажите ли Вы мне честь, позволив стать Вашим мужем? Позволите ли Вы стать Вашей опорой на всю оставшуюся жизнь. Позволите ли любить Вас до конца наших дней? Вы станете моей женой?
Изабелла не могла ничего сказать, словно слова застряли прямо в горле. Глаза жгло, так как из них лились слезы. Девушка только что так расстроилась, когда поняла, что он просто ошибся, сказав об «их» доме, но вот, не прошло и десяти минут, как он просит ее о том, чего она желает больше всего. Поэтому она просто кивнула, потому что была готова зарыдать в голос.
– Белль, это означает, что Вы согласны? – еще раз спросил он.
– Да, – прошептала девушка.
Эдвард подошел к ней очень близко и, взяв ее заплаканное лицо в свои ладони, наклонился и нежно поцеловал. Это был поцелуй-возвращение, поцелуй-обещание. Офицер словно штампом скрепил то, о чем только что говорил.
– Я обещаю, что сделаю Вас счастливой, моя маленькая Белль, – оторвавшись от девушки, прошептал мужчина.
– Я верю, – ответила она и потянулась за еще одним поцелуем. Она была уверенна, что даже через полстолетия не забудет этого Рождества.