«Kaufhaus des Westens», в сокращении Ка-Де-Ве — универсальный магазин в берлинском районе Шёнеберг на улице Тауэнцинштрассе у площади Виттенбергплац. Некогда считался крупнейшим в континентальной Европе и входил в пятёрку самых крупных универмагов мира.

Lobster Nets, англ. ловушка для кальмаров

Гийом открывает заднюю дверь «Porsche Cayenne». Без труда отыскивает машину на ближайшем паркинге, отпустив наши c Эдвардом руки сразу, как переходим двухполосную дорогу. Спешит к автомобилю, уже отозвавшемся на ключ-карту своего хозяина, и приникает к его блестящему синему боку. Гийом так искренне, так неподдельно радуется возвращению отца... он и вправду до безумия по нему скучает. И эта машина здесь – самый ясный знак, что папа, наконец, дома.
Фабиан толкает чемоданы к багажнику, минуя самые настоящие снежные горы. Мальчики уже рассказали мне, что двухнедельная норма осадков выпала в городе за последние три дня. Удивительно, что не перенесли наш рейс – погода только-только успокоилась перед самым прилетом.
- Что такое, Белл? – Эдвард заинтересованно улыбается, посмотрев на меня сверху-вниз. У него уже влажные от снежинок волосы, но глаза горят тысячей и тысячей огней. Я бесконечно рада видеть Эдварда дома. Я правда хочу понять, каково это – возвращаться туда, где живет твое сердце.
- Я познакомлюсь со всей палитрой «Cayenne», - кивнув на темно-синий металлик автомобиля, объясняю.
- Между прочим, это «Porsche Cayenne GTS Coupé», - серьезно отзывается мистер Каллен, перехватив мою руку в своей, - а цвет: Moonlight Blue Metallic. Не входит в стандартную палитру.
- Вокруг тебя ничего в стандартную палитру не входит.
Я приникаю к его плечу, и Сокол очень нежно гладит теплыми пальцами мои волосы. Целует их.
- Это точно. Но иначе я бы не был здесь с тобой.
- Пап! – Фабиан окликает отца из-за раскрытого багажника, опираясь о стальные ручки обоих чемоданов. – До города мы сегодня так и не доберемся, видимо.
В его голосе – смех. Даже в мрачном голосе Фабиана, всегда одетого в черное – смех. Ощущение праздника прямо-таки накатывает волнами, накрывает с головой. Я знаю, что Тревор очень чуткий и сострадательный мальчик, ему было от кого наследовать такие качества. И даже его напускная бравада, этот образ не имеет значения. Я очень ценю, что Тревор хоть немного, а принял меня. Я счастлива, что он здесь.
Эдвард, ухмыльнувшись, отпускает меня. Открывает дверь переднего сидения, предлагая не мерзнуть на улице, однако я прошусь сесть с Гийомом. Мальчик горделиво вздергивает голову, когда я выбираю место рядом с ним. Вижу в зеркале заднего вида, как улыбается Фабиан, которому достается место рядом с отцом. Ну вот и отлично.
- Ты любишь лобстеров, Белла?
Поворачиваюсь к младшему Каллену, пристегнув свой ремень безопасности. В этой машине пахнет сосновым лесом и немного – ванилью. Здесь темный кожаный салон с заметными коричневатыми швами и огромная жидкокристаллическая система с центральным экраном. В подстаканнике рядом с Эдвардом две бутылочки воды, не замерзшие. Значит, машина не стоит на этом паркинге все время его отсутствия.
- Лобстеров?..
- Мэн – лобстерное эльдорадо, - со знанием дела заявляет Гийом, - в школе говорят, люди специально приезжают сюда поесть лобстеров. Со всей страны.
- Вот как. Значит, мне тоже следует попробовать.
Гийом хмыкает, потянувшись ближе ко мне. Я тоже наклоняюсь к нему, не заставляя перетягивать ремень бустера. Мальчик мило улыбается. Доверительно сообщает:
- Лучше панкейки с соленой карамелью и маскарпоне. Они вкуснее лобстеров.
Искренне усмехаюсь, погладив его плечико в этой большой и теплой желтой куртке.
- Верю жителю Мэна, Паркер.
Эдвард периодически наблюдает за нами в зеркало заднего вида. Улыбается.
- Парки может продавать места в этом кафе с блинами, Изза. Переманивает тебя на темную сторону.
- Между прочим, там совсем не темно, - смеется Гийом. Хитро поглядывает на меня снизу-вверх. – И милкшейки лучше, чем в Берлине. Честно.
- Мы уже выбили эту точку маршрута, Парки, не переживай, - подает голос Фабиан, блокируя экран своего мобильного. Его беззаботное выражение лица чуть сникает, но он старается сделать все, чтобы этого не допустить. – Только не проедь поворот, пап, указатели замело.
- Я туда езжу чаще, чем домой, Фаб, - с напускным недовольством ворчит Эдвард. Повышает температуру в салоне до двадцати градусов, включает музыку для фона – какое-то местное радио. Там уже вовсю поют рождественские песни.
Фабиан откидывается на спинку своего кресла, без особого интереса поглядывая в окно. Время от времени взгляд его становится пространным. Минут через пять он замечает, что смотрю на него – но лишь невесело улыбается.
- Как там Берлин, Белла? Еще стоит?
- Он уже веками стоит, Фабиан. Не думаю, что что-то может этому помешать.
- Их погубит собственная кухня. Это просто какое-то наказание.
- Тут не могу с тобой не согласиться, - морщусь при воспоминании о сете из тушеной капусты, мяса в красном соусе и разваренных макаронах на гарнир. А knödel – так и вовсе кара.
- Между прочим, говяжья печень с картофелем и яблоками спасет мир, - заявляет Эдвард, глянув на меня в зеркало заднего вида. – Не так ли, Белла?
- Ну – одно блюдо как исключение, ладно уж.
- Говяжья печень? – переспрашивает севшим голосом Фабиан, изображает удушье. – Что Германия делает с людьми, Гийом...
- Они пьют яблочный сок вместо апельсинового, - морщится мальчик, - так нельзя.
Я смеюсь, погладив Гийома еще раз. Он оборачивается на меня с милой, поистине детской улыбкой. Старается довериться.
- Я больше люблю апельсиновый, - заявляю ему на ушко, и мальчик совсем уж расцветает.
Вспоминаю, с кем еще в моей жизни связан апельсиновый сок – и апельсины, в частности. На моей шее два кулона сегодня, они на удивление хорошо друг друга дополнили – ласточка, сокол и апельсиновый плод. Трепетно накрываю его указательным пальцем. От Эдварда, казалось бы, сосредоточенного на дороге, это не укрывается. Вижу на его губах блуждающую улыбку.
- Ты уезжаешь после Нового года, папа?
Сокол, приметив тихий голос младшего сына, медленно кивает.
- Да, малыш. Третьего января.
- У нас много времени...
- Больше, чем обычно, это точно, - старается вселить в него оптимизм мистер Каллен, - уже придумал, чем мы будем заниматься?
Гийом, уже немного сникший, не сразу справляется с собой.
- Я тебе потом расскажу...
Ни Гийом, ни Фабиан не хотят слышать о папином отъезде в принципе. Я их понимаю. И я надеюсь, что однажды – в скором «однажды» – Эдвард сможет вернуться к своей семье в Портленд. И я с удовольствием приеду с ним, если это все еще будет актуально. В Берлине без Эдварда и вовсе можно сойти с ума.
- Кстати, папа, я забыл сказать: во вторник тебя хочет видеть мистер Горвард, наш учитель английского.
- Меня, Фаб?
- Он встречается только с отцами. Если отца нет, тогда... но я договорился, что он подождет твоего приезда.
Эдвард несколько мрачнеет, крепче сжав ладонями руль. Фабиан смотрит на него с толикой опаски, но все еще сохраняет спокойствие. Вздыхает.
- Sie müssen was Unanständiges gemacht haben.
- Nein. Eine lange Geschichte, ich werd' sie dir noch erzählen.
Эдвард поджимает губы, но соглашается. Они так легко и непринужденно переходят на немецкий, а затем обратно... тут у меня без шансов понять. Но ведь так и было задумано? Значит, не мое дело.
В салоне повисает какое-то неозвученное, вязкое напряжение. Ему тут точно не место перед праздниками. Я смотрю в окно, мы как раз проезжаем дорогу к одному из маяков. И рядом, вдоль океана, тянущегося бесконечной серо-синей полосой вдоль белого берега, сияет новомодная елка. Огромная конструкция из ловушек для омаров с большим и ужасным омаром на верхушке. Маленькие рыболовные крючки развешаны по ловушкам от верха до самого низа.
- Теперь я понимаю, почему Гийом спросил про лобстеров! Это что-то!
Мое восхищение, в чем-то искреннее, пронимает и Фаба, и Эдварда. Гийом так и вовсе возбужденно рассказывает мне об идее инсталляции. Оказывается, школьники старших классов помогали в ее установке, а младшеклассники раскрашивали омара на верхушке. Гийом красил его клешни.
- Омары – наше все, - посмеивается, оттаивая, Эдвард. Следуя указателю, поворачивает в другую сторону от океана. Впереди уже виднеется кирпичные стены, выкрашенные белой краской, и покатая серая крыша. «Ловушка для омара», гласит вывеска.
- Мы что же, будем ими завтракать?..
- Не до такой степени, - фыркает Фабиан, снова глянув на экран телефона. Прячет его в карман, пока не заметил папа. – Тут омаров-то и в меню нет. Сплошные углеводные «бомбы».
- Блинчики! – весело восклицает Гийом. И это объясняет улыбку на его лице и тот рассказ, что последовал после выезда из аэропорта. Вот она, любимая кафешка маленького Каллена.
- И кофе, - вздыхает Эдвард, паркуясь на просторном месте перед самым входом. Мне не хватало таких больших и хорошо расчерченных машиномест на европейских паркингах. Снег заботливо убран в высокие горы по обе стороны от входа.
Гийом выходит из машины первым. Фабиан, поправив свою куртку, идет за братом прямиком ко входу, не оборачиваясь на нас. Эдвард ждет меня у своей двери. Протягивает руку.
- У вас с Парки последнее время сходятся вкусы, - ухмыляется, привлекая к себе. – Тут тебе должно понравится.
На улице холодно, еще идет снег, но мне кажется, сквозь сизые тучи в скором времени проглянет солнце. Уже совсем светло.
- Мне уже здесь нравится, - уверяю его, - потому что вы здесь дома. Это волшебное зрелище.
Он изгибает бровь, но улыбается мягче. Целует мою щеку.
- Тогда добавим сахара в эту зимнюю жизнь. И все и вовсе станет сказкой, - он разворачивает нас к ярко-красным дверям. Большие окна во всю стену не прячут Фабиана и Гийома, уже занявших какой-то столик в глубине.
Когда мы подходим ближе, оказывается, именно отсюда открывается лучший вид на океан. Он тянется вдалеке сизой лентой, прерываясь на высокие черные скалы, засыпанные снегом. Дети тут часто бывают.
Приносят меню. Молодой и энергичный парень, судя по всему, индус, с красивыми миндалевидными глазами, забранными назад черными волосами и роскошной бородой дружелюбно приветствует Гиойма. Малыш дает ему пять, потянувшись вперед из-за своей части стола. Джоуи, так зовут мужчину, если верить его бейджу, расспрашивает Гийома о его роли на рождественском спектакле.
- Кайли все хвастается, что играет с тобой в паре, парень, - подмигивает мальчику Джоуи, когда мы с Эдвардом подходим к столу. Оборачивается к Каллену, восторженно взмахнув руками.
- С возвращением домой, Эдвард! Я думал мы увидимся не раньше двадцать третьего, уже в школе.
- Когда это поездка из аэропорта обходилась без твоих коктейлей, Джоу? – Сокол качает головой, кивнув на мальчишек. Пожимает руку давнего знакомого. – Как у вас дела?
- Перед Рождеством? Самое лучшее время года! Так и не построили ничего дельного на десять километров в обе стороны, поэтому шоссе – наше.
- Туристический сезон в разгаре, я посмотрю.
- Да, уже во всю катаются на лыжах. И кормят чаек, хотя их кормить мы запрещаем десятилетиями, - он смеется, оглянувшись на меня. Очень вежливо кивает, не до конца понимая, как именно реагировать. Перехватывает взгляд Сокола.
- Изабелла, Джоуи. Мое берлинское сокровище. Белла, это Джоуи – наша кулинарная звезда.
- Так уж и звезда, - хмыкает мужчина, улыбнувшись. Протягивает свою руку, аккуратно пожав мои пальцы. – Willkommen in unserem Land, Fräulein. Как поживает Александреплатц?
Я удивленно моргаю, не до конца поверив, что немецкий – вездесущий и незабвенный – нагнал меня и здесь. Джоуи прищуривается, приметив мое промедление.
- Изабелла из Луизианны, Джо, - приходит на помощь Эдвард, мягко погладив мою спину. – Она твой акцент не исправит.
- Эх, - с псевдо-мученическим видом парирует весельчак-Джоуи, театрально закатив глаза. Извиняющимся жестом пожимает мои пальцы снова, прежде чем отпустить.
- Добро пожаловать, Изабелла. С юга на самый север.
- У вас очень уютно, Джоуи. Спасибо.
- И снежно, - подает голос Гийом, складывая оригами из красной салфетки со стола. – Das ist die Freundin meines Vaters (Это девушка моего папы), Джоуи.
- Какой осведомленный парень, - глянув в сторону ребенка, еще добрее улыбается мужчина. – Спешили сегодня – мясные фрикадельки с лапшой, хоть и страшно это звучит для завтрака. Я вернусь к вам через пару минут. Приятно познакомиться, Изабелла.
- И мне, Джоуи.
Эдвард выдвигает для меня стул, занимая место рядом. Большое ламинированное меню не так удобно держать в руках, зато оно в очень интересном стиле – цветастое, с самым разнообразным содержимым и, конечно же, отдельным столбцом детских напитков. На гордом месте там значится ванильный милкшейк Гийома.
- Ты слышал, папа, дочка Джо считает меня отличным актером, - не без гордости отмечает Паркер, поглядывая на отца из-за своего меню. Фабиан закатывает глаза, но ничего не говорит.
- Мы все придем на спектакль, малыш. Будет здорово увидеть тебя в деле, ждем с нетерпением.
- И ты придешь, Белла?
Он так неожиданно, но так спокойно ко мне обращается. Будто бы знаем друг друга уже давным-давно, я друг семьи и всегда присутствовала на таких торжествах. Мне очень и очень льстит, как искреннее и глубоко Гийом мне верит. Самый первый из всех детей Сокола.
- Само собой, Парки. Мы поэтому и приехали пораньше.
Он весело улыбается, довольный таким ответом.
К тому моменту, как Джоуи возвращается, все уже готовы сделать заказ. Дети так и вовсе знают меню наизусть. Мужчина не записывает наши блюда, запоминая каждое. Кивает девушке за барной стойкой, чтобы принесла всем кофе. Фабиан и Эдвард пьют батч-брю, я прошу капучино. Гийом искреннее недоумевает, почему все взрослые выбирают именно кофе – худший напиток из возможных. Вот бы повсюду продавали милкшейки!
- Джоуи – хозяин, так ведь? – спрашиваю у Эдварда, когда мужчина удаляется. Фаб показывает Гийому что-то на экране своего айфона, Каллен с толикой мрачности за этим наблюдает. Но морщинка, прорезавшая его лоб, разглаживается, когда я задаю свой вопрос.
- Да, он держит это место уже много лет. Его семья переехала сюда из Гамбурга, когда Джоуи было три года. До лет двадцати он отказывался и слышать о немецком.
- Даже здесь немецкий повсюду...
- Немецкий правит миром, - хмыкает Эдвард, погладив мою руку под столом. – Что ж поделаешь.
Миловидная девушка, той же национальности, что и Джоуи, приносит нам поднос с кофе. Переставляет чашку мне, потом – Эдварду, в самом конце – Фабиану. У нее заметно дрожит рука, когда ставит перед ним кружку. На смуглом лице пробивается румянец, огромные карие глаза так и мерцают. Закусив губу, девушка – Падма – поспешно отстраняется, откинув с лица черные, как смоль, волосы. Я никогда не видела таких красивых, густых, черных волос. С ума сойти.
Фабиан старательно ее игнорирует. Видимо, они знакомы.
- Первое правило рождественских выходных, мальчики? – зовет Каллен.
Дети поднимают на него глаза, нехотя отстраняясь от экрана телефона. Фаб прячет его в карман, Гийом вздыхает.
- Да, пап. Без гаджетов.
- Расскажите нам, как дела в городе? Что-то интересное?
- Девяносто процентов штата Мэн занимают сосновые леса, - выдает сухую информацию Фабиан. Отпивает свой кофе, глянув на барную стойку – и сразу же отводит взгляд. Голос его становится жестче, а на щеках показывается капля румянца. Его красивые черные ресницы подрагивают.
- Ты полюбил географию, Фаб?
- У нас новый учитель. Все лучше старого Генри. Превалирующее население Мэна – белые. Чуть возрос процент азиатов последнее время.
- Ты знаешь, что Хорасс будет встречать Рождество с нами? – прерывает брата Гийом, подняв на папу повлажневшие глаза. Он хмурится, стараясь в этой хмурости запрятать грусть. Лениво перемешивает свой милкшейк темно-зеленой трубочкой.
- Вы много лет друг друга знаете, Гийом. Что-то не так?
Незнакомое имя, повисающее в пространстве, тяготит всех Калленов. Эдвард старается говорить ровно, но и его оно немного задевает, мне кажется. Паркер опускает голову.
- Хорасс – это?..
- Мамин давний друг, - Фабиан отпивает еще кофе, уже очень большой глоток, сжав ручку чашки до белизны пальцев.
- Я бы хотел встретить Рождество с тобой, папа. Не с Хорассом, - бормочет Гийом, старательно избегая взгляда Эдварда. Его брови сходятся к переносице.
- В этом году очередь мамы, Паркер. Все честно, помнишь?
- В прошлый раз мы тоже встречали с мамой...
- Потому что два года до этого – со мной.
- Я люблю маму. Но я не люблю Хорасса, - качает головой младший Каллен. Все же смотрит на папу, выдержав его прямой взгляд. – Он на спектакль тоже придет?
- Я не знаю, Гийом. Но я думаю, что да.
- Тогда я не хочу участвовать в спектакле.
- Обсудим это позже, ладно? Пойдем-ка помоем руки, - Эдвард оживляется, указав сыну на деревянные двери в конце зала. – А то сейчас принесут еду, и мы не успеем.
- А Белла и Фабиан?..
- Они следующие, - Эдвард уже встает из-за стола, протягивая ребенку свою ладонь. Гийом, неглубоко вздохнув, соглашается. Обвивает папину руку своей.
Фабиан, посмотрев им вслед, поджимает губы. Переводит взгляд на меня.
- Здорово, что тебе понравился браслет, - кивает на свой недавний подарок с руной Райдо, что я честно не снимаю с того семейного обеда.
- Ничего не изменилось, Фабиан. Если хочешь, я могу его вернуть.
- Ты вернешь его, когда – или если – все изменится, Изз. Оставь себе.
- Договорились. Он красивый. У тебя отличный вкус.
- Еще бы, - пожимает плечами юноша. Проворачивает по небольшому кругу свою чашку с батчем. На моем капучино лопаются пузырьки пенки. После берлинских кофеен вкус, конечно, своеобразный... но это не имеет значения. Не теперь.
- Как твои дела, Фабиан? Я не про школу, если только ты не хочешь чем-то поделиться.
- Ты для папы выведываешь информацию?
- Мне просто интересно. Ты же помнишь, то, о чем мы говорим – остается между нами. Мы договорились.
- А если я скажу, что пристрелил кого-то пару дней назад? Тоже останется между нами?
- Фабиан, - его ерничество у меня не получается воспринять иначе, как с улыбкой. Вздыхаю, поднимая выше руку с браслетом. Напоминаю ему.
Мальчик задумчиво поглядывает на столовые приборы в индивидуальной бумажной упаковке – рядом с каждой из тарелок.
- Я сдал за Сибель тест по английскому. Теперь отца вызывают в школу.
Он быстро это говорит, убедившись, что ни Эдварда, ни Гийома на горизонте пока не видно. Смотрит на меня внимательным, пронзительным темным взглядом. Будто бы вооружившись в преддверии реакции.
- У нее были проблемы с этим предметом?
- Она помогала матери в больнице перед тестом... не успела подготовится.
Я ценю, что он откровенен со мной. Но все еще посматривает настороженно и загнанно, подготавливая себя ко всему. Фабиан как будто бы всегда на острие ножа, на стреме. Я представляю, как это выматывает.
- Знаешь, это здорово, что ты смог помочь ей в трудной ситуации. Я думаю, она очень тебе благодарна. Но Фабиан, ты ведь понимаешь, что не всегда сможешь быть рядом? Ей тоже придется приложить усилия.
- Ее мама сказала учителю, Изза. Пришла в школу и сказала, представляешь? Сибель поделилась с ней, а она...
Он тяжело сглатывает, закусив губу – так по-детски, так недоуменно. Я смотрю на мальчика с состраданием.
- Мама посчитала, что так будет честно. Это твои знания, а не Сибель. И твоя оценка.
- Если у нее не будет сдан тест, она не закончит этот год, Белла.
- Помоги ей подготовиться к нему. Ты такой способный, Фабиан, папа постоянно это говорит. И тогда вы оба будете в плюсе.
- Папа так говорит? – почерпнув из всей моей фразы это словосочетание, осторожно зовет Фабиан. Его глаза мерцают.
- Да. Он очень тобой гордится. И я думаю, сможет понять эту ситуацию, пояснит ее в школе. Но не стоит поступать так снова.
Тревор отодвигается от стола, складывая руки на груди. Смотрит на меня и хмуро, и удивленно. Но на губах его начинает появляться намек на улыбку.
- Сколько тебе лет, Белла? У тебя есть дети?
- Нет, Фабиан. Двадцать шесть.
- Может, поэтому ты и в адеквате? Потому что их еще нет и ты помнишь, что такое старшая школа?
Посмеиваюсь его умозаключению, легко пожав ладонь мальчика на столе. Он не отдергивает руку. Отвечает на мое прикосновение.
- Я уже говорила, ты – потрясающий молодой человек. Я очень рада, что ты дал нам шанс лучше узнать друг друга.
Он всеми силами старается не показать, что мои слова ему приятны. Театрально закатывает глаза.
- Считай, что на тебе я исчерпал лимит принятия. Хорасс пусть ждет в очереди.
- Все наладится, Фабиан, - обещаю ему, почему-то уверенная, что могу такое обещать. И улыбаюсь Эдварду, появляющемуся из-за спины. Он присаживается рядом, пропустив вперед Гийома. С интересом поглядывает на нас с сыном.
Приносят еду. Джоуи лично расставляет блюда в порядке их очередности. Английский завтрак, самую полную его версию – Эдварду. Фабиана – большой клаб-сэндвич с картофельными крискатами. Гийому, эйфорически поглядывающему на свою тарелку, горочку панкейков с карамельным соусом, маскарпоне, фундуком и ягодами голубики. И мою американскую версию шакшуки с молочным хлебом и кинзой. Пахнет потрясающе.
- Приятного аппетита, - напутствует Джоуи. Кивает на наш ответ, скрываясь за барной стойкой. Падма, притаившись за кофемашиной, не сводит с Фабиана глаз. Удивительно.
За завтраком больше не поднимаются никакие тяжелые темы. И, постепенно, атмосфера и настроение возвращаются в прежнюю стезю. Это просто семейный завтрак. Это дом. Скоро Рождество. У нас потрясающий вид на океан и целые рождественские каникулы впереди. Заманчивое начало праздничной недели.
Забирать грязную посуду выпадает Падме. Она приходит с подносом, намеренно держась в стороне от мальчиков.
- Привет, Падма, - мило кивает ей Эдвард, подавая свою тарелку. – Ты так выросла, с ума сойти. Как дела у мамы?
- Здравствуйте, мистер Каллен. Исследование продвигается, возможно, они с командой найдут новые источники альтернативной энергии на океанском дне.
- Передавай ей от меня привет. Вы с Фабианом по-прежнему в одной группе книжного клуба?
Она закусывает губу, виновато оглянувшись на юношу. Но затем очаровательно улыбается, с некоторой заминкой кивнув.
- Да, конечно.
- И что читаете?
- Р-Ромео и Джульетту.
Эдвард понимающе кивает, проследив за взглядом сына. Тот нахмурено глядит прямо перед собой.
- Хороший выбор. Здорово, что ты работаешь здесь, Падма. Будут хорошие рекомендации для колледжа, Джоуи с ними не обидит.
- Да, мне тоже очень нравится, мистер Каллен. Хорошего вам дня. С возвращением.
- Хорошего дня, Падма.
Девушка поспешно удаляется, собрав лишь часть тарелок со стола. Эдвард мимолетно поглядывает ей вслед. Фабиан резко выдыхает.
- Зачем ты это делаешь, vati?
- Что делаю, Фабиан?
- Вид, будто я все еще с ней общаюсь? Мы давным-давно расстались.
- Она хорошая девушка, знает Шекспира, учится на отлично и даже работает.
- Идеальный ребенок, правда? Прямо как Элис.
- Все хорошо, Фаб? Что происходит?
- Все отлично, - полушепотом язвит он, прищурившись. – Мне нужно позвонить. Я подожду вас на улице.
Эдвард откидывается на спинку своего стула, качнув головой моему удивленному взгляду. Гийом залпом допивает свой милкшейк.
- Сибель лучше Падмы, папа, - тихонько вставляет свое мнение он, - она добрее.
- Естественно, Парки, естественно, - поспешно отзывается Сокол с непроницаемым выражением лица. Делает последний глоток своего батча. Подзывает Джоуи со счетом. Прикладывает к терминалу темную тонкую карточку. Затем оставляет двадцатку чаевых.
- Я выйду к Фабиану, ладно?
- Только не дальше машины, Гийом. Мы тоже уже идем.
Эдвард подает мне пальто, прежде чем надеть собственное. Машет Джоуи на прощанье и кивает Падме.
- Ты в боевом настроении, мистер Каллен, - подмечаю, смахнув пару влажных капель с его плеча. Эдвард вздыхает.
- Всегда кажется, что дома проблем меньше... но на самом деле они просто слишком далеки для телефонных разговоров из Берлина.
- Эдвард, я понимаю, что это твои дети – и не мое дело. Но Фабиану пятнадцать лет. Сделай ему скидку на возраст.
Он прищуривается моему предложению, ласково погладив по щеке костяшками пальцев. Улыбается, немного оттаяв.
- Ты у меня очень мудрая, Schönheit.
- Хочу верить, что моей мудрости хватит хотя бы до вечера.
- Вечером все будет отлично, обещаю тебе, - он разворачивает нас к дверям, бережно придержав меня за руку. – Они тебя полюбят с первого взгляда. Как я.
Ничего ему не отвечаю. Выхожу из кафе первой, сразу же приметив мальчиков у машины. Фабиан уже внутри, Гийом рисует на остатках снега у боковых дверей. Весело машет папе.
- Поехали домой, - Эдвард, потрепав младшего сына по волосам, открывает ему дверь. А потом садится за руль, проследив, чтобы и я, и Гийом сзади пристегнулись. Выруливает со стоянки кафе, ловко развернувшись в ограниченном пространстве узкой дороги.
Фабиан, все еще занимающий переднее сиденье, до самого дома не произносит ни слова.
И только когда из-за снежных пейзажей и темного полотна дороги начинают прорисовываться крыши домов, что-то бормочет сам себе. Тон у него мрачный.
- Мне больше нравится твой поселок, пап. Тут красиво —говорит Гийом, рассматривая снежные горки по обе стороны дороги. Мы проезжаем чуть вглубь, к пропускному пункту. Высокий белый забор отгораживает территорию комплекса. Ворота высятся на метра три в высоту – и автоматически открываются на чип Эдварда.
- Тут мало детей, Парки. Это минус.
- Мама не со всеми детьми из нашего района разрешает мне играть. А тут у меня было много друзей.
- Вы раньше жили здесь, Паркер? – интересуюсь я.
Эдвадр поворачивает влево, приметив мой вопрос. Но позволяет ответить сыну.
- В другой части поселка. Тот дом уже снесли.
Главная от ворот дорога ведет нас вдоль сосновых деревьев. Постепенно они превращаются в самый настоящий лес, хоть и несколько прореженный, уходящий вниз, к скалам. Поселение располагается на возвышенности – и чем дальше мы едем, тем больше это становится очевидным. Справа лес, слева океан – я помню, как Эдвард описывал мне вид из своих окон еще тогда, в сентябре. Потому без труда узнаю его дом, хоть никогда прежде его не видела.
Ближе к скалам, возвышаясь над океаном, большой коттедж располагается в самом конце дороги. Невысокий каменный заборчик и большая пристройка гаража. Темно-серые стены перемежаются с рыжеватыми деревянными вставками, черепичная крыша черного цвета. Слева от крыльца – бетонная стена с выемками для вечнозеленых растений. Окна в черных рамах – в пол, само собой. И два этажа с террасами на каждом. Заднюю часть участка не видно, а вот перед домом идиллическая лужайка – летом так точно, могу поспорить. Но сейчас от снега расчищена лишь узкая тропка к крыльцу.
Сокол паркуется вне гаража, оставляя машину на гравийной дорожке. Гийом, хлопнув дверью, выбирается из автомобиля первым. Фабиан идет за ним.
Эдвард смотрит им вслед, наблюдая за тем, как младший ребенок резвится в пушистом белом снегу, а старший с долей снисхождения поглядывает на его игры. Судя по всему, им обоим нравится – и нравилось – здесь бывать.
- Сколько лет этому дому, Эдвард?
- Семь, Schönheit. Я купил его незадолго до... но мы так и не жили здесь всей семьей, если ты понимаешь.
- Здесь кто-то живет теперь?
- Нет – постоянно, имею ввиду. Кроме меня, когда приезжаю, и детей, когда остаются со мной. Ойвинд, мой помощник, присматривает за территорией. Гертруда, его жена, убирается пару раз в месяц.
- Он очень стильный, этот дом. Прямо-таки современная крепость.
- Может, ему суждено все же стать семейной крепостью, - мягко подмечает Эдвард, поцеловав тыльную сторону моей ладони. Улыбается. – Добро пожаловать домой, солнышко.
- Добро пожаловать, - эхом отзываюсь, потянувшись ему навстречу. Целомудренно целую, пожав ладонь в своей. – Спасибо за приглашение.
Сокол открывает передо мной дверь дома, на правах хозяина провернув блестящий металлический ключ в замке. Оставляет наши вещи в прихожей, проходя следом. Мальчики играют в снежки на улице, поэтому пока в доме мы одни. Здесь темновато, из окон падает на пол холодный зимний свет. Слегка пахнет чистящими средствами.
Все выдержанно в минималистичном стиле, полюбившемся мистеру Каллену. Здесь много пространства, никакой захламленности и дерево вперемешку с камнем.
Эдвард, предложив мне руку, лично показывает свою «скромную» шестикомнатную обитель в двести семьдесят жилых квадратных метров. Кухню-столовую, гостиную с камином, гостевую спальню на первом этаже (там сейчас домашний офис) и гостевой санузел. Кладовку и маленький книжный зал, должный стать игровой когда-то. Наверху – две детские, хозяйская спальня и еще одна гостевая.
Из спальни Сокола открывается потрясающий вид на океан. Я узнаю, где была сделана эта фотография, что он прислал мне тогда. Громадные окна не прячут красоту соснового леса, возвышающегося слева, и океана, разбивающего свою воду о ледяные скалы справа. Здесь белые стены, высокий потолок и роскошная кровать – правда, практически на полу, по типу такого деревянного постамента, что был в Штутгарде. Две прикроватные тумбы и комод. Все. На стенах ни одной картины, на полу – деревянном, но холодном, ни одного половичка. Очень аскетично.
- Знаешь, в тебе все-таки немало немецкой крови, Falke, - подмечаю, приникнув к его плечу. Эдвард гладит мою спину, задумчиво посмотрев на океан.
- Зато вид хороший.
- Это точно. Ничто не отрывает от вида. Тут можно медитировать. Окна такие, что...
- Они светоотражающие. С той стороны видно лишь океан и лес.
Он вздыхает, тепло поцеловав мою макушку.
- У тебя будет возможность обставить здесь все, как захочешь, Изза. Этому дому не хватает хозяйки. С самого его начала.
- Пап! – голос Гийома раздается с первого этажа, ближе к лестнице. Слышу, как хлопает входная дверь. – Пап! Пойдем с нами! Снежки!
Как маленький глашатай большого события, Гийом задорно выкрикивает свое приглашение, не поднимаясь, впрочем, к спальне. Но его нетерпение в голосе так и сквозит.
- Поиграйте, - напутствую Эдварду, выжидающе посмотревшему на меня, - я как раз осмотрюсь. Вам нужно побыть втроем.
- Я не перестаю тебе удивляться.
- Иди уже, снежный воин, - целую его в щеку, приподнявшись на цыпочках, выпроваживая в коридор. – Папа идет, Паркер.
- Ты такая решительная порой, Sonne!
- Ты меня этому научил. Только никаких серьезных разговоров, особенно с Фабианом, Эдвард. Прошу тебя. Просто поиграйте.
- Пап! – окликает Гийом, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Слышу тихий стук его ботинок о деревянный пол внизу.
- Не заглядывай в закрытые комнаты, - шутливо предостерегает Сокол голосом из страшной сказки, спускаясь по лестнице и взглянув на меня снизу-вверх, - а то!..
Смеюсь, удобно оперевшись о перила. Махаю Гийому, повисшему на папиной руке сразу, как тот спускается.
- Хорошей битвы, мальчики.
- Ты слышал Беллу, папа? Битвы! Целой снежной битвы! А не просто игры в снежки, - заворожено бормочет Гийом, когда они ступают на крыльцо.
Я подхожу к окну коридора второго этажа, выходящему во двор. Даже Фабиан, казалось бы, настроенный негативно, включается в игру. Уже поджидает папу с заготовленным заранее снежком. Слышу, как хохочет, стоит снаряду попасть в цель. Эдвард, изображая негодование, зачерпывает полные ладони снега. Гийом визжит, убегая от него, едва папа прицеливается с броском.
Я наблюдаю за ними и могу сказать точно, что никогда не видела ничего более умилительного, чем такая картина. Домашняя, семейная, теплая... это самые дорогие воспоминания из детства. Совместные. И я очень, очень рада за мальчиков Сокола. У них потрясающий папа и детство, не смотря на все трудности, тоже потрясающее. Они потом вспомнят его с теплотой.
Вот Гийом кидает снежок, попадая в Эдварда. Вот Фабиан, прикрывая брата, атакует папу с другой стороны. Вот Эдвард, приметив траекторию полета снаряда из снега, уворачивается. Подхватывает на руки Гийома, что возбужденно визжит, попавшись папе. И вырывается, заставляя их обоих упасть в снег.
Улыбаюсь. Боже мой.
Я подсматриваю за их игрой еще какое-то время, напитываясь этим приятным теплом, что прямо-таки лучится от этой троицы. Запоминаю, как выглядит семейное времяпрепровождение. И уж точно не собираюсь им мешать.
Лучше и вправду осмотрю дом.
Интересно, что в коридорах практически нет мебели. Одни лишь бра и две картины, видимо, тоже кисти Фабиана, может быть, чуть более ранние работы. У самой лестницы на втором этаже – небольшой одинокий пуфик светло-розового цвета.
Я заглядываю в гостевую, дверь в которую приоткрыта. Аскетичностью комната потягается со спальней самого хозяина – помимо кровати и встроенного шкафа здесь вообще ничего нет. Зато на большом окне висят тонкие тюлевые шторы – смотрится несколько комично.
Две следующие спальни расположены в отдельном уголке коридора, на некотором удалении от хозяйской, но ближе к лестнице. У детей есть свой санузел, дверь в него рядом с гостевой.
Все двери – из светлого дерева, что выделяется на фоне серо-синих стен. На одной из них, самой первой, красноречиво красуется красно-белый знак «стоп». Не решаюсь тревожить личное пространство Фабиана.
У Гийома никаких предупреждающих табличек на двери нет. Негромко скрипнув, она пускает меня в обитель младшего Каллена – на время его прибывания у папы, как уже удалось выяснить. Комната меньше, чем все те, что я видела прежде, но куда уютнее. Пространство условно разделено на две части деревянной перегородкой-стеллажом, где покоятся книги и парочку игрушек. Одна стена – серая, две другие – белые. У кровати, пристроившейся в более темном углу, символично нарисованы три снежные горы. Подушки – синие, белые, желтые – ворохом рассыпаны по одеялу, сверху – вязанный бежево-зеленый плед. Есть рабочий стол, стул на колесиках и огромная картина мира, прямо напротив окна. Встроенный шкаф и тумбочки располагаются у стола. В целом – светло, приятно и современно. Я бы хотела себе такую детскую.
Спускаюсь на первый этаж. Перила у лестницы широкие и гладкие, ступени удобные, невысокие. И совершенно пустые стены, будто дом сдается на Airbnb, никогда по-настоящему жилым не был.
Мне нравится кухня. Я останавливаюсь перед черными полукруглыми стеклянными дверями, гостеприимно распахнутыми из гостиной. Высокий потолок сливается с белыми стенами. С него красиво спускаются вниз овальные интерьерные светильники – круглые бежевые лампы, черное основание.
Сама кухня, как и в Берлине, полностью закрыта – за ровным бело-бежевым деревом не видно ни посуды, ни приборов, ни техники. Справа от окна в пол высится черный металлический холодильник, белая электрическая панель слева от кофеварки, стильной, но громоздкой, на четыре чашки. И стол с крепким основанием, напротив посудомоечной машины и духового шкафа. Он белый, с тяжелой столешницей в дизайнерских разводах краски. Пять стульев вокруг – деревянные, снизу выкрашенные в темно-рыжий, сверху – в серый. Кухней в этом доме определенно занимались в первую очередь.
Я интуитивно нахожу капсулы для кофеварки. Эдвард не изменяет себе, везде и всюду приобретая яркие-синие капсулы Nespresso Vivalto Lungo. Я уже выучила. Делаю себе кофе в высокую белую чашку. Присаживаюсь на один из тех самых дизайнерских стульев, отодвинув его и придав идеальной картинке чуть больше реалистичности. Проверяю почту на айфоне, неторопливо пролистывая сообщения от Эммета. Кофе горячий, терпкий, в меру горчит.
Я оглядываюсь вокруг, с удовольствием ощущая себя на своем месте. На этой кухне, в этом доме, в этом городе. Улыбаюсь в экран мобильного. Ответно желаю боссу счастливых праздников. Он спрашивает, не знаю ли, когда прилетает Элис. Если я правильно услышала Эдварда, она прилетит к завтрашнему полудню – сразу после последнего экзамена. Ее встретит Террен.
Успеваю допить свой первый – и самый гостеприимный – welcome-кофе, когда открывается входная дверь. Пустой дом сразу обретает душу, наполняясь звуками детского голоса Гийома, негромкого разговора Эдварда и Фабиана. Они раздеваются в прихожей, провернув металлический замок входной группы два раза. Гийом бежит в ванную, откуда сразу доносится плеск воды. Он же первым заходит на кухню, с интересом останавливаясь невдалеке от стола. Чуть наклоняет голову, наблюдая, как отношу чашку в умывальник.
- Ты пьешь какао?
- Кофе, Гийом, - кивнув на кофеварку, где еще горит синяя лампочка, уточняю.
Гийом раскрасневшийся от мороза, но счастливый. Его светлые волосы разметались по лицу.
- А можно мне какао?
- Если расскажешь, где его найти.
Гийом пожимает плечами, по-хозяйски подходя к холодильнику. Открывает его, деловито подает мне полную бутылку молока (помимо него, к слову, здесь полно продуктов), а потом указывает пальцем на верхнюю деревянную полку. Естественно, в общей картине кухни она не выделяется – сперва нужно нажать на дерево, чтобы она открылась. Там припрятана большая семейная банка «Nesquik».
- И маршмэллоу, - просит мальчик. Но вот если достать банку у меня еще получается, то до зефирок в глубине полки дотянуться нет никакой возможности.
- Дай-ка я, Изза.
Фабиан, появившись из-за моей спины, снимает маршмэллоу самостоятельно. Закрывает дверцу полку, кладет зефирки на тумбочку. И, грациозно отойдя на пару шагов назад, присаживается на отодвинутый мной стул. У него сейчас по-настоящему живой взгляд, здоровый цвет лица с ярким румянцем и блуждающая на губах улыбка. Тревор доволен этой жизнью.
- Ты тоже будешь какао, Фабиан?
- Да, спасибо.
Беру со второй полки-невидимки еще пару чашек. Благо, микроволновая печь на этой кухне тоже имеется. Я здесь впервые, но кажется, многое знаю – возможно потому, что в Берлине Эдвард соблюдает точно такой же порядок – и точно такие же дизайнерские решения использует. Это удобно.
Разливаю для мальчиков молоко, оправляю его подогреваться. Отмеряю несколько ложек какао. Вскрываю пакетик с зефирками – они разноцветные, бело-розовые, с забавным кроликом на упаковке. Гийом наблюдает за каждым моим движением, однако они на удивление слаженные, простые, будто я каждый день этим занимаюсь.
Эдвард заходит на кухню, когда я кладу жменьку машмэллоу на верх каждой чашки.
- Ух ты, у вас прямо «Старбакс»-
- Скорее, частное заведение Аспена, - улыбаюсь ему, глянув через плечо. – Тебе тоже какао?
- Мне кофе, - Эдвард прищуривается, расслабленно хмыкнув такой моей улыбке. Подходит ближе, сам берет себе чашку. – Не стану отвлекать.
- Между прочим, Белла, мы с Фабианом победили папу! – гордо заявляет Гийом, когда ставлю перед ним кружку с какао. Тревор, аккуратно придвинув к себе порцию поменьше, закатывает глаза.
- Вы здорово играли, - признаю, улыбнувшись Гийому – и он улыбается мне в ответ, немного скованно, но очень искренне. – Научишь как-нибудь и меня.
- Запросто!
- Ты не станешь пить «Nesquik»? – интересуется Фабиан, подметив, что чашки у меня нет.
- Сделать тебе кофе, Liebe? – Эдвард, заправив капсулу в кофемашину, ждет, пока тонкими струйками стечет в его кружку черный кофе.
- Я только что его выпила, спасибо, - отвечаю обоим, легко коснувшись плеча мужчины. Он вздыхает, повернув голову в мою сторону. Тоже улыбается – точно, как Гийом минуту назад.
Фабиан наблюдает за каждым нашим движением, особенно – за прикосновениями. Он пьет детский какао, такой взрослый и серьезный, расположившись на этом дизайнерском стуле посреди белой кухни... и мне кажется, многое для себя подмечает – и понимает тоже. Мне нравится ощущение, что Фабиан теперь на моей стороне. Вулканические камни браслета приятно холодят кожу.
- Папа сказал, мы поедем через час, - докладывает Гийом, вылавливая маршмэллоу из своей чашки чайной ложкой.
- Машину к тому времени уже заметет, - Фабиан, глянув в окно, хмурится начавшемуся снегопаду. – Может, ее в гараж?
- Ойвинд еще не докрасил его, - отпивает кофе Эдвард, – Почистим, ничего страшного.
- Чур – без меня, - юноша относит опустевшую кружку к раковине, мило мне кивнув. – Спасибо Белла. Я спущусь через пятьдесят пять минут.
- И тридцать девять секунд, - уточняет Эдвард, включаясь в его игру напускной точности.
Впрочем, парень не кажется смущенным. Все так же чинно кивнув, он выходит из кухни. Слышу тихонький скрип ступеней лестницы – и то, как хлопает дверь комнаты.
Гийом, облизнув шоколадные губы, закидывает в рот последнюю маршмэллоу.
- Я тоже поиграю у себя, пап. Позовешь меня, когда пойдете чистить машину?
- Если ее все же заметет, - Эдвард, погладив его светлые волосы, делает еще глоток кофе. – Договорились.
Гийом, просияв от такого безраздельного папиного внимания, резво кивает. Относит чашку в умывальник, вслед за братом взлетая по длинной лестнице. Правда, дверь крепко не закрывает – хлопка не слышу.
Мы с Соколом остаемся на кухне одни.
Я обнимаю его, приникнув к плечу, и Эдвард нежно придерживает мою талию. Ласково гладит тонкую линию оголенной блузкой кожи. Целует мои волосы.
- Все же, тут красиво.
- Ты же говорила, что пусто?
- Я про снег, - ухмыляюсь, кивнув ему на большое окно, что совсем не прячет обзор на бесконечную вереницу снежинок. Чем-то напоминает тот наш вечер в Штутгарде. – В доме и правда немного пусто. Но это исправимо.
- Ох, Schwalbe, - он так довольно улыбается, что даже меня заражает энтузиазмом. – Давай уже все и везде исправим, выстроим заново и перекроим. Я в предвкушении.
- У тебя такое настроение последнее время: перекраивать.
- Я более чем доволен, - горделиво заявляет Сокол, улыбаясь в мои волосы. – Это моя новая жизнь, в конце концов!
Он допивает кофе, отставляет чашку подальше. Обнимает меня обеими руками, уже как следует. И я с удовольствием приникаю к его груди, радуюсь традиционной нашей позе, как на заветном елочном шарике – когда Эдвард подбородком накрывает мою макушку.
Мы долго так стоим – достаточно долго, мне кажется – не произнося ни слова. Они выглядят здесь лишними, эти слова. Я потихоньку напитываюсь атмосферой этого дома – все же здесь она есть, пусть и не такая ясная, как в нашей немецкой квартире. А еще, здесь Эдвард как никогда близко – и ему никуда не нужно. А еще, здесь есть спальни для мальчишек – и они не вынуждены больше делить гостевую на двоих. И семья живет рядом. И язык – родной, знакомый мне. И этот снег. И эта кухня. И скорое Рождество. С ароматом кофе и какао, переплетшихся воедино.
Я целую его шею и Эдвард, оживая, касается гладковыбритой щекой моего виска. Чувствую, как улыбается.
- Что, малыш?
- Это – одно из моих счастливых воспоминаний. Быть с тобой на этой кухне. Сейчас.
- Это – наша кухня, - мирно произносит Эдвард, бережно поцеловав мой лоб, - и у нас с тобой будет еще тысяча счастливых воспоминаний здесь. Обещаю.
- Ну, раз обещаешь...
- Белла, - он смеется, на мгновенье обняв меня очень крепко, чтобы почувствовала. – Пытаешься поймать на слове?
- Я уже поймала, - объявляю, наглядно демонстрируя, что держу его в объятьях. И тоже смеюсь.
Эдвард, ласково погладив мою спину, тепло целует волосы. В тысячный за сегодня раз.
- Ты мое чудо, Schönheit. Мое самое настоящее Рождественское чудо.
Я ничего ему не отвечаю. Чуть отстранившись, заглядываю в глаза – синие, бездонные, чуть влажные в уголках – мои до последней грани. Целую, приподнявшись на цыпочках. Бережно и нежно, как всегда, делает он сам.
Отличное начало праздничных каникул.



Эта часть города выгодно выделяется на фоне остальных. Обустроенная в самом начале второй волны иммиграции в Мэн, представляет собой идеальное воплощение американской мечты. Двухэтажные колониальные особняки, тянущиеся по обе стороны витиеватой асфальтированной дороги. Яркие и большие окна в тяжелых рамах, из-за каждого горит яркий свет. Уютные улочки и подъездные дорожки, роскошные лужайки, пусть и заметенные пока снегом, светло-серые, скромные почтовые ящики. И невысокие белые заборчики вдоль улицы.
Это место такое... обжитое. Я смотрю на пейзаж по ту сторону окна авто с восторженностью Гийома. Это тот самый идеальный пригород голливудского сценария. Все друг друга знают, встречаются по выходным на кофе с печеньем, дети растут вместе, ходят в местную школу – лучшую по рейтингу среди школ города, а еще, принято не только свои дома, но и целые улицы готовить к Рождеству.
В обычных районах, по типу того, где выросла я, еще и в южном штате, каждый имеет право украшать дом как хочет – но чрезмерно выделяться непринято. Все-таки, дело обычно ограничивается двумя гирляндами и парочкой шариков для клумбы. Наш сосед, мистер Маттиас, еще садовым гномам надевал шапки Санты – и это был максимум.
Здесь же никто не беспокоится о том, чтобы смутить соседа, украсить дом «чрезмерно». Все сделано со вкусом, без аляповатости и несочетающихся цветов, но роскошно. Если гирлянды – то по всему периметру участка, если рождественские венки – то на каждом окне. И если Санта – то цельная инсталляция с санями и оленями посреди снежной лужайки. У некоторых соседей даже почтовые ящики оклеены лентами в цвет праздничных леденцов, а на крыльце дежурят надувные имбирные человечки.
Можно проводить конкурс на лучшее украшение дома. Гийом, кстати, вполне мог бы выступать судьей. Он с таким искренним интересом рассматривает каждый участок... немудрено, потому что в районе Эдварда – новом, видимо – нет пока такого разнообразия. Его собственный дом и вовсе не украшен, а чем Гийом сразу же папе заявляет.
- Мы что-нибудь придумаем вместе, - примирительно обещает Эдвард, поворачивая на соседнюю улицу.
- Не хватало нам еще оленей на полдвора, - недовольно бормочет Фабиан, подняв голову от экрана своего телефона. Синие блики бродят по его лицу, освещая сведенные от напряжения скулы и искаженный уголок рта. Мне кажется, Эдвард что-то упускает во всей этой ситуации с Сибель. И его попытки ограничить сына могут привести к плачевному итогу... надо бы мне еще раз с Фабианом поговорить.
- Можно снеговиков, - как ни в чем не бывало, рассуждает Гийом, - только чтобы что-то было. А то это скучно и непразднично.
- Хорасс налепит снеговиков, - обещает Фабиан. Прячет айфон в карман, приметив взгляд папы в зеркале заднего вида. Впрочем, Сокол ничего ему сейчас не говорит.
- Приехали, Парки, - отвлекает он младшего сына, не задевая тему «нового маминого друга», не совсем мне пока понятную.
И Гийом ведется. Приникает к стеклу обеими ладонями, восхищенно обводя взглядом последний на этой улице дом.
Он, как и все, двухэтажный – и поистине большой. Здесь широкая подъездная дорожка, на которой уже припаркованы три машины. Забор из мелких камней, сложенных вручную – очень низкий. Милые фонарики по всему периметру ограды. И расчищенная дорога к крыльцу, вымощенная галькой.
- Посмотри, папа!
Гийом указывает на высокие кусты, ведущие к веранде, украшенные рождественскими шариками. И парочку ярких желтых оленей в красных шарфиках, притаившихся по обе стороны от входа. А еще, оба этажа обвиты теплыми гирляндами – видно издалека. И на каждом из больших трехстворчатых окон, в лучших традициях старой Америки, красуется по крупному рождественскому венку.
- Дедушка в этом году не пожалел украшений, - усмехается Сокол, кивнув восторженности сына. – Идите первыми, мальчики. Мы сразу за вами.
Он паркуется, выключая двигатель. Фары гаснут, предварительно мигнув ярким белым светом. И ничто больше не нарушает тишину закрытого поселка.
- Дай им собраться с мыслями, - на немой вопрос Гийома отвечает Фабиан, самостоятельно открывая свою пассажирскую дверь. Дожидается брата, прежде чем идти к крыльцу. На меня не смотрит.
Эдвард мягко касается моих ладоней своими. Пожимает их, легко растерев кожу.
- Ты замерзла?
- Скорее, волнуюсь...
- Ты удивишься, насколько это ненужное волнение.
- Легко тебе говорить... я такие дома последний раз видела в «Унесенные ветром». Мог бы и рассказать, Эдвард.
- Я вырос в этом доме, - он улыбается той самой очаровательной улыбкой, против которой я никогда не могу устоять, что ему чудесно известно, - и я уверяю тебя, Sonne, это – простое семейное гнездышко. А тебя там очень хотят видеть.
Почему-то мне тревожно. Тем неприятным, колким ощущением тревоги, которое совсем не вяжется с ситуацией. В который раз я ясно понимаю, насколько мы с Эдвардом разные – и насколько разные миры, где мы родились и выросли, в том числе. Только то, что он здесь сейчас, что намерен познакомить меня с семьей, а значит, уверен и в нас, и в наших отношениях, придает немного смелости. Я говорила, что на многое ради него пойду. Представилась возможность это продемонстрировать.
- Ладно.
Эдвард, не скрывая удовольствия от такого решительного ответа, тепло целует мою ладонь. Выходит из машины первым, обойдя ее, открывает мою дверь.
Ладно, повторяю про себя. Выхожу.
Снег под ногами – хрустящий и пористый. С темного неба сыплются тысячи и тысячи маленьких остроугольных снежинок. Они красиво ложатся на спинки декоративных оленей, черные проводки гирлянд – и бликуют от крошечных светодиодных лампочек.
Я берусь за ладонь Эдварда, что предлагает мне. И крепко ее пожимаю, когда подходим к крыльцу. Входная дверь неплотно прикрыта, оттуда сочится теплый воздух, яркий свет прихожей и оживленные голоса.
Эдвард, наклонившись к моему уху, шепчет:
- Ты дома, Schönheit. Запомни.
Кривовато, умиленно улыбается на мой несмелый взгляд. Не торопит. Дает самой коснуться ручки, чтобы пройти внутрь – и лишь затем открывает дверь, пропуская меня вперед.
Ох, черт.
Я глубоко вздыхаю, прогоняя липкую тревогу, комком свернувшуюся внизу живота. Стараюсь искренне улыбнуться. Захожу.
В прихожей и правда очень светло, но этот свет не бьет по глазам, он уютный и мягкий. А еще, здесь пахнет корицей, еловыми иглами и немного – запеченным картофелем. Меня окутывает теплота этого места – и я сперва не могу понять, именно ли тепло это по своей сути, или его атмосфера. Самого настоящего дома.
Чуть дальше входа, у арки, ведущей в коридор, а затем и гостиную, нас уже ждут.
На самом деле, я никак не могла представить себе родителей Эдварда. При всех его рассказах о понимании и доверии отца, при всех упоминаниях нежности и доброты матери, они казались какими-то неизвестными героями с полуразмытыми тенями. Возможно потому, что должны быть старше меня как минимум лет на тридцать пять... а возможно, я подсознательно боялась этой встречи. Потому что и Элис, и Фаб сперва показали мне, как просто и быстро можно человека не принять. С первого взгляда.
Однако мужчина и женщина, стоящие сейчас передо мной, кажется, только нас весь последний год и ждали.
- Ну наконец-то! – восклицает женщина, без какой-либо задней мысли разрывая наши условную дистанцию в пару шагов. Подходит ко мне, тепло заглянув в глаза, и крепко, но бережно обнимает. Я чувствую ее ванильный аромат духов и мягкую ткань бархатного платья.
- Здравствуйте, миссис Каллен, - немного растерявшись, выдыхаю я.
Женщина тут же отстраняется, энергично качая головой. На ее красивом лице морщинки радости в уголках глаз. Синих, как у Эдварда, того самого оттенка. И с теми же длинными, черными ресницами.
- Эсми, моя дорогая. Добро пожаловать!
- Эсми, - скромно улыбаюсь я. И мама Эдварда улыбается в ответ, широко и радостно. Она ненамного выше меня, у нее недлинные каштановые волосы, локонами уложенные на плечи, глубокие, нежные черты лица. Она – та женщина, на красоту которой никак не влияют проходящие годы. Эсми подчеркивает ее неброским макияжем, ослепительной улыбкой и проникновенным, добрым взглядом.
- Эсми у нас мастер теплого приема, - посмеивается мужчина за спиной миссис Каллен, тоже подходя поближе. Эдвард ростом в него. И чертами лица, большей частью – тоже. А еще, я вижу, от кого Сокол унаследовал эту потрясающую улыбку, какой нет равных. Мистер Каллен именно так мне сейчас и улыбается. Дружелюбно протягивает свою ладонь в узорах вен, бережно пожав мои пальцы. И у него, и Эсми одинаковые обручальные кольца – широкие и золотые.
- Меня зовут Карлайл, Изабелла. Мы очень рады, что вы приехали.
- Взаимно, мистер Каллен... спасибо за приглашение.
- Мы не так стары, как хотим казаться, - по-доброму усмехается Эсми, подмигнув мне. – Карлайл и Эсми, моя красавица, хорошо? Дети называют нас именно так.
- Кстати о детях, - как бы между прочим напоминает Эдвард.
- Да уж, Эдди, - миссис Каллен обнимает его, прищурившись, и тепло целует в щеку. Эдвард бережно придерживает ее за талию, чуть обойдя меня. – С приездом, дорогой.
- С возвращением, - поправляет Карлайл, дождавшись своей очереди обнять сына, - ну и долго же тебя не было, сынок.
- Зато я не с пустыми руками, - парирует Сокол, игриво ухмыльнувшись. Гладит мои плечи. – Белла оказала мне большую честь, согласившись приехать на Рождество.
- Это правильное решение. У нас много интересного, Белла, я обещаю. Могу я называть вас Беллой?
Мне кажется улыбка – это вообще ее постоянная эмоция. Доброта, энтузиазм и принятие – то, чем миссис Каллен прямо-таки лучится.
- Конечно, Эсми.
Эдвард забирает у меня пальто, а Эсми, довольная установившимся контактом, сразу принимает надо мной шефство. Показывает, где можно помыть руки, восхищается моим бежевым повседневным платьем, кулончиком Сокола и Ласточки на моей шее. Улыбается по-особенному, когда узнает, что это подарок Эдварда. Мне кажется, видит его символизм.
Эдвард наблюдает за нами из прихожей. Он что-то негромко говорит отцу, отчего тот смеется, потрепав его по волосам. Мальчишек пока нигде не видно.
Сокол обнимает меня, наскоро сполоснув руки и сам. Я чувствую его очевидную близость, цитрусовый запах парфюма, прохладную ткань голубой рубашки. И мое первое впечатление об этом доме складывается просто замечательно.
Знакомство продолжается в гостиной. Эсми останавливается невдалеке от нас, у левой стены, а Карлайл, пройдя в комнату, присаживается на темно-бордовое кресло.
- Эдвард! - восклицает высокий мужчина в черном пуловере. У него длинные русые волосы, собранные на затылке черной резинкой, широкая улыбка и светло-серые глаза. Он подходит к нам в три огромных медвежьих шага – чуть ниже Эдварда, но куда мощнее, пуловер так и трещит на груди.
- И тебе привет, Калеб. Как дела в Мэне?
- А как дела в Берлине? – мужчина, приметив меня, ухмыляется брату. А потом очень дружелюбно улыбается. – Здравствуйте, Изабелла. Та самая девушка, что заставляет моего вечно хмурого братца улыбаться, вот оно как.
- Приятно познакомиться, Калеб, - улыбаюсь я.
Он мне нравится. От Калеба веет задором и какой-то сумасшедшей жизненной энергией. Еще, от него приятно пахнет ментолом и каким-то сладковатым ягодным мылом. Калеб по-свойски обнимает меня, осторожно, но крепко. И глубоко вздыхает, осмотрев с ног до головы, когда отстраняется.
- Аккуратнее с моей Беллой, Калеб, - шутливо наставляет Эдвард.
- У вас очень говорящее имя, фройлен, - подмигивает мне Калеб Каллен, - кто-то вытянул счастливый билет.
- Я, наверное, - глянув на Эдварда, говорю. И тот умиленно гладит мои волосы, убрав с плеча пару прядок.
- Не думал я, что буду снова знакомиться девушкой старшенького, - хмыкает Калеб, проследив за этим жестом. – Укротили вы его, Белла, давно его таким не видел – а я его неплохо, между прочим, знаю.
- А уж как я тебя, - фыркает Эдвард, крепко обняв брата. – С возвращением домой, Калеб.
- Ух, вот оно, возвращение, - смеется тот, - полтора месяца в Малазии. Ты вообще живешь в Европе, Эд. Как вы оказались в этом страшном Берлине, Белла?
- Не совсем по своей воле...
- Вот! А это повод возвращаться домой, - серьезно заявляет Калеб, - вам нравится Мэн? А Портленд?
- Больше Берлина, - отвечаю и Калеб, ожидающий такого ответа, расцветает. Энергично мне кивает, характерным жестом демонстрируя Эдварду, мол, вот же!
- У нас тут большая кампания по возвращению меня домой, - примирительно замечает Сокол, погладив мою спину, - не тебе одной хочется в Америку.
- Кому не хочется в Америку, - театрально взметнув руками, смеется Карлайл. – Великая страна.
- Твой отец из Германии сюда приехал, Лайл, - напоминает Эсми. Она обходит нас, обняв мужа за плечи и наклонившись к его креслу. Карлайл ласково целует ее ладонь в своей.
- Сюда – ключевое слово, - мудро поясняет. – Хорошо знать немецкий, но плохо каждый день на нем говорить.
- Я с вами согласна, Карлайл.
Старший мистер Каллен мне по-мальчишечьи ухмыляется, довольно хлопнув в ладоши.
- Учись, сынок!
Эдвард демонстративно поднимает руки вверх, делая вид, что со всем согласен.
Мне предлагаю присесть на удобный диван в самом центре гостиной. Она большая, естественно, в духе домов колониального периода. Но очень стильная – с ореховыми деревянными панелями, каштаново-бордовыми обоями с незатейливым рисунком, едва заметным и, конечно же, с паркетом. Еще здесь есть белый камин у одной из стен, много мебели цвета топленого молока, а на полу – изысканный красный ковер ручной работы. По обе стороны от диванной группы – окна. Одна часть выходит на лужайку перед домом и дорогу, вторая – на задний двор. Среди трех окон, образующих нечто вроде отдельной комнаты-ниши, высится огромная елка. Шарики на ней строго бело-красные, а бантики и колокольчики – золотистые. Наверху красуется яркая звезда-верхушка с серебристым напылением. Очень красиво.
Эдвард садится рядом со мной сразу же, как само собой разумеющимся жестом, забрав себе мою ладонь. Гладит кожу, расслабляя. И это действует. Мне удобно, тепло и почти спокойно – Эсми с Карлайлом искренне стараются, чтобы я почувствовала себя в безопасности тут. А Калеб так и вовсе поглядывает на меня с восторгом. Хотя он лишь на пару лет младше Эдварда, кажется, что куда моложе – возможно, за счет этой необузданной энергии, что так из него и льется.
- Расскажите, Белла, где можно познакомиться с Эдвардом, не покидающим свой офис ни днем, ни ночью, в славном Берлине?
- В «Drive Forum», Калеб. Который я всегда обходила десятой стороной.
- Не любите машиностроение?
- Скорее, плохо в нем разбираюсь. А в тот день там была выставка «Порше» - и я почему-то задержалась.
- Запоминающееся событие, - поддерживает Эдвард, привлекая меня поближе к себе. Улыбается, когда смотрю на него. – Моя очаровательная Изза возле одной-единственной машины – моей. Среди всей выставки, представляете? Внимательно читала описание моего проекта. И ни шампанское, ни ведущий, ни другие люди – ничего словно бы не было. Я не мог упустить такой возможности.
И Карлайл, и Эсми внимательно слушают историю сына. Эсми изредка переводит взгляда на меня, всегда неизменно теплый. А вот Карлайл становится чуть серьезнее с ходом рассказа. Может быть, мне и кажется, но взгляд его немного темнеет.
- Ты проявил инициативу? – настаивает на продолжении Калеб.
- Я попытался... но на свидание пригласила меня Белла.
Я щурюсь, вспомнив тот момент. Усмехаюсь. Калеб не понимает, нетерпеливо всматриваясь в наши лица. Его непосредственность меня умиляет.
- И?..
- В «Старбакс».
- В «Старбакс»! – хлопает в ладоши Калеб, сам себе не поверив, - да ладно, Белла?
- На Чек-Поинт Чарли отличный «Старбакс», между прочим.
- Как видишь, я не смог отказаться, - Эдвард тепло целует мои волосы, ободряюще пожав ладонь. – Лучшее берлинское решение за все время.
- А вы заметили Эдварда на той выставке, Белла? – зовет Карлайл. Эсми удивленно поглядывает на него, когда обращается ко мне – вежливо, но сдержанно, без той улыбки, с которой встретил вначале. Предупреждающе пожимает его плечо.
Я отвечаю честно и мне хочется верить, что это заметно:
- Нет. Он отыскал меня первым.
- У твоего сына очень хороший вкус, - переводит все в шутку миссис Каллен, поцеловав мужа в щеку. Пару секунд пронзительно смотрит на него, постаравшись сделать это незаметным для нас. – Сейчас прозвенит таймер, достанешь из духовки ребрышки? А я проверю детей.
- Я могу, мам, - поднимает голову Калеб.
- Вы устроите снежную феерию, но точно не пойдете к столу, - улыбнувшись, качает головой Эсми, - лучше составь компанию Эдварду и Белле. Лайл, ты мне поможешь?
- Конечно, - неглубоко вздохнув, мистер Каллен поднимается с кресла, чуть придержавшись за его подлокотники. У него пепельно-белые, но все еще густые волосы, гладковыбритый овал лица и довольно привлекательные, аристократичные его черты. Мне кажется, Карлайл мягкий и добрый человек по своей сути. Но решимости и надежности ему тоже не занимать – не зря Эдвард так Карлайлом восхищается. Интересно, что вдруг смутило его во мне?..
Мы остаемся в гостиной втроем. Калеб, пересев на соседнее от дивана кресло, доверительно наклоняется поближе.
- Вы знаете, нас в семье трое, Белла. Рей сегодня в отъезде, но будет здесь на Рождество. Он у нас молчун, зато потрясающе жарит барбекю.
- Рей возглавляет направление дизайна интерьера в семейной компании, Белл, - поясняет Эдвард, - помимо барбекю, он еще отлично ведет дела.
- А я? – хмыкает Калеб, несильно толкнув Сокола в плечо.
- А Калеб – бог маркетинга, честное слово. Продаст тебе то, о чем никогда не помышляла.
- Какой-то я у тебя торгаш получаюсь, Эд, - фыркает Калеб, - но вообще да, реклама и продвижение – то, что я люблю больше всего. В этом плане мы с Эдвардом совсем разные.
- Я не люблю много рекламы. Слава богу, мне положен минимум.
- Он бывает с тобой невыносимым «Большим боссом», Белла?
Мне нравится, что Калеб говорит теперь на «ты» со мной. И что так искренне старается меня узнать.
Я нежно глажу руку Эдварда в своей, переплетая наши пальцы. Он улыбается, когда на него смотрю.
- Куда чаще – большим романтиком, Калеб. Я это очень ценю.
- А я говорил, что семейная жизнь пойдет тебе на пользу, братец.
Калеб поднимает голову, заслышав какое-то оживление в прихожей. А затем на его лице появляется глубокое, восторженное выражение обожания. Маленькая девочка с копной белокурых волос бежит к нему навстречу, резво забираясь на колени. Она совсем крошка в его объятьях, но по первому же взгляду мне понятно, что над здоровяком-Калебом имеет абсолютную власть.
- Папочка, - шепчет ему, глянув из-под длинных, черных ресниц, - Георг сказал, что разрушит моего снеговика...
Калеб вздыхает, прижимая дочку к себе. Утешающе гладит ее волосы своей широкой ладонью.
- Он пошутил, малыш. Так ведь, Георг?
Мальчик лет тринадцати, приникнув плечом к арке у гостиной, испепеляет девочку взглядом. Он немногим ниже Фабиана, но взгляд и черты еще совсем детские. Зеленые глаза так и сверкают.
- Она отбирала мой мобильный, папа.
- Потому что там «Крысиные гонки»!
- Мама скоро вернет твой мобильный обратно, зайка, и будешь играть на нем. Оставим Георгу его телефон.
- То-то же, - довольно кивает мальчик. Переводит взгляд на меня. – Здравствуйте.
- Здравствуй, Георг, - немного рассеяно отвечаю я. – Меня зовут Белла.
- Я знаю. Белла дяди Эдда. Вас тут все очень ждали.
Я улыбаюсь и Калеб, хмыкнув заявлению сына, утвердительно кивает.
- Мама не ждала, - повернув голову от папиного плеча, вдруг говорит девочка с белокурыми волосами. – Ну, или только дядю Эдда...
- Привет, Аннелиз, - он отвлекает ее от следующей фразы, что задумала, легко пощекотав под ребрами. Малышка выгибается, показав дяде язык. Крепче прижимается к папе.
- Бабушка говорит, еда уже на столе, - Фабиан, заходя в гостиную, окидывает всю комнату покровительственным взглядом. Но посмотрев, а меня, почему-то смягчается. Кивает на столовую, медленно возвращаясь обратно.
- Слышала, Лиззи? – Калеб ерошит дочкины волосы, привлекая ее внимание. – Бегом мыть руки с Георгом. А я пойду искать яблочный сок.
- Он у мамы.
- Тогда пойду искать маму, - примирительно отвечает Калеб, ставя малышку на ноги. – Вперед.
Георг, изобразив угнетение, нехотя протягивает сестре руку. Та точно так же нехотя за нее берется. Мне кажется, Аннелиз чуть младше Гийома.
Калеб, а затем и мы с Эдвардом как раз выходим из гостиной, когда открывается входная дверь. Высокая женщина, само воплощение северной красоты, неспешно заходит внутрь. Так и останавливается на пороге, не успев скрыть своего изумления. У нее длинные светлые волосы, точно как у Аннелиз, и миндалевидные голубые глаза. Кратко оглядев всех нас за долю секунды, она по-деловому протягивает мне руку.
- Розали Каллен. Здравствуйте, Белла.
- Приятно познакомиться, Розали, - неуверенно отвечаю я. Легко пожимаю ее руку, почти сразу же отпустив. Кожа у Розали будто выбеленная, холодная с улицы. И взгляд такой же холодный, жесткий даже, не глядя на напускное дружелюбие.
Вспоминаются слова дочери Калеба. В точку.
- Меньше пафоса, любовь моя, - негромко просит Калеб, поцеловав жену в щеку, - Лиз как раз спрашивала про сок. И ты захватила ее мобильник?
- Не лежать же ему в офисе все каникулы, - недовольно говорит Розали, отдавая Калебу свое пальто. – Сок в сумке. Привет, Эдвард.
- Привет, Роз, - мягко улыбается он. И увлекает меня к столовой, не затягивая это неуютное знакомство на более долгий срок. Эта комната выдержана в похожем с гостиной стиле – только стол, огромный и деревянный, овальный, занимает большую ее часть. Над входом висит картина эпохи Ренессанса, но я никак не могу ее узнать.
- Не принимай близко к сердцу, - шепчет Эдвард, когда задвигает мой стул, - Роз не такая, какой хочет казаться.
- Она очень красивая...
Эдвард пожимает плечами, присаживаясь рядом со мной. И снова на его лице обворожительная улыбка, будто бы ничего и не было. Я завидую такому умению справляться с эмоциями. Сама себе кажусь немного потерянной. Вижу, что Карлайл, так кстати севший напротив меня, это замечает. Черт.
- С почином, Изза, - Фабиан, занимая соседний стул, с другой стороны от отца, кривовато улыбается. Но нет в этой улыбке жесткости, скорее крохи понимания. Подвигает ближе ко мне пустой бокал. Прикрывает глаза, приметив, что рядом с ним садится Георг. Ему не нравится общество кузина.
А вот Гийом и Аннелиз, кажется, без труда находят общий язык. Они сидят в дальнем конце стола, рядом с Эсми, и наслаждаются обществом друг друга. Гийом что-то заговорщицки рассказывает ей на ухо, и Аннелиз смеется. Калеб выдвигает стул для Розали с другой стороны от родителей. Место Роз точно напротив Эдварда.
Карлайл, убедившись, что у каждого наполнены бокалы, берет себе слово.
- Я очень рад, дети, что у нас снова получилось собраться вместе. Рей пропустил сегодняшний ужин, но обещал вернуться к Сочельнику – дадим ему форы. Сегодня у нас особенная гостья – Изабелла, - он указывает на меня и, к своей гордости, я даже не краснею, благодарно Карлайлу улыбнувшись, - она скоро поймет, что семья у нас непростая, но отношения – искренние. И мы всегда рады тем, кто нашу точку зрения разделяет. Добро пожаловать в семью, Белла!
Эдвард чокается со мной первым, прежде чем протянуть бокал к середине стола. Дети особенно наслаждаются процессом. Эсми смотрит на меня с материнской улыбкой, Карлайл, кажется, тоже немного смягчается. И только Розали, глянув чуть свысока, хмурится.
Главное блюдо – ребрышки в глазури с печеным мелким картофелем и цветной капустой. Это традиционное датское блюдо и Эсми, накладывая мне, напоминает о соусе – без него совсем не то. Я с благодарностью принимаю все, что мама Эдварда мне дает – и ее кулинарные способности, стоит отметить, на высоте.
- Безумно вкусно, Эсми!
- На здоровье, дорогая.
У Эдварда потрясающая мама. Я наблюдаю за ней весь вечер – как присматривает за внуками, улыбается сыновьям, заботится о муже – и с Розали перекидывается парой слов, точно как с дочкой. Эсми любит всех вокруг себя, и они отвечают ей той же искренней, глубокой любовью. Эсми первой в этой семье принимает меня так полно, мне кажется. Или просто принимает выбор Эдварда. Я не знаю, имеет ли она представление обо всем, что случилось с ее сыном за последние годы... но, если да, я очень ценю ее жест доверия. И я готова ответить самой ярой взаимностью, на которую способна. Эсми напоминает мне маму, о которой я мечтала, но которой у меня никогда не было – заинтересованную в своей семье. Ну что же...
- Они говорят, что нам не тягаться с «Икеей», - рассказывает Калебу Карлайл, подлив им обоим белого вина, - но мы же и не собираемся! Рей создает абсолютно уникальные модели, и они хорошо идут. Людям нравится что-то особенное, «не со станка».
- Лайл, у нас семейный, а не деловой ужин, - мягко останавливает его Эсми, погладив по ладони.
Розали, сидящая рядом с ней, вдруг оживляется.
- А вы чем занимаетесь, Белла?
- Пишу обзоры на берлинские заведения, - глотнув своего виноградного сока, с готовностью отвечаю, - мы создаем гайды для путешественников, базирующиеся на гастрономических впечатлениях. Чтобы понять страну, ее нужно попробовать.
- Интересный слоган.
- Это краткое резюме нашего журнала. Bloom Eatery. Мой босс говорит, он пользуется популярностью в Штатах.
- Никогда не слышала. Наверное, мало путешествую, - с напускной вежливостью отвечает Розали.
- Или мало ешь, - подкалывает Калеб, не слишком довольный холодностью жены. Она пронзает его многозначительным взглядом, но не похоже, чтобы мужчину сегодня это цепляло. Он кивает мне, призывая не реагировать. Дельный совет.
- Мы всегда пользуемся такими гайдами, когда уезжаем в Европу, - вступает в разговор Эсми, положив себе еще цветной капусты, - правда, Карлайл? То заведение в Венеции, где так понравилось в последний раз – как раз оттуда.
- Это здорово, - дружелюбно отвечаю я.
Эдвард обвивает мою ладонь под столом, переплетая наши пальцы.
- По образованию Белла морской биолог, мама, - поясняет, коротко взглянув на меня, - Эсми выбирала между биологией и музыкой когда-то, Изза.
- Даже так?..
- Музыка оказалась притягательнее, - смеется Эсми, делая глоток вина из своего бокала, - а потом вот эти трое моих главных произведений в жизни. Даже музыку затмили.
- Мам, - Калеб улыбается, погладив ее руку. Эсми шутливо похлопывает его по плечу.
- Не все способны быть дома, оставив карьеру, - вздыхает Розали, - я восхищаюсь, Эсми, но я бы не смогла. А вы, Белла?
- У меня пока нет детей, Розали.
- Дети – дело наживное, - она смотрит на Аннелиз с Гийомом, увлеченно рассматривающих что-то в его мобильном, - и все же?
- Я бы попробовала.
- Ну, может быть, когда нечего терять – то и попробовать можно.
- Мне определенно нужно подговорить твоего босса дать тебе попробовать, - встревает Калеб, перетягивая внимание жены на себя. Ухмыляется. – Ох, стоп. Я же твой босс. Все, Розали, меньше работы – так меньше работы.
Красавица вздыхает, внимательно посмотрев на мужчину. На ее идеальном лице не вздрагивает ни одна мышца. Розали вроде бы едва за тридцать, но по возрасту Георга я понимаю, что как минимум должно быть тридцать пять. Она потрясающе выглядит.
- Бойся ближнего своего, Калеб, - серьезно наставляет, - и особенно – своей жены.
Мужчина ухмыляется, потянувшись вперед и легко поцеловав Розали в щеку. Это ее в чем-то смягчает. Все-таки, эти двое друг друга любят. Даже пятнадцать лет спустя.
- Изабелла! – зовет меня детский голос с края стола. Все, включая меня, с интересом оборачиваются, прерывая разговоры. Белокурая Аннелиз, ничуть не смущаясь внимания, ждет моего ответа.
- Да?
- Гийом говорит, вы здорово рассказываете про китов и дельфинов. Я тоже хочу послушать.
- Чуть позже я расскажу вам обоим, договорились?
Девочка соглашается, вернув свое внимание Гийому. Тот прямо-таки сияет от гордости, ухмыльнувшись мне. Шепчет на ухо своей подружке: «она эксперт, Лиззи, честно». Слово «эксперт» им определенно нравится. Я подмечаю, как хмурится Розали, зато улыбается Эдвард. Гийом становится со мной ближе – и его не может это не радовать.
- Люблю тебя, - неслышно шепчет мне на ухо Эдвард. И я улыбаюсь.
Через какое-то время, когда уверенно пустеют тарелки и подносы с блюдами, дети выпрашивают разрешение поиграть на улице. Георг идет с ними, как старший, а Фабиан незаметно скрывается где-то в глубине дома. Калеб и Карлайл решают покурить на крыльце.
Я вызываюсь помочь Эсми убрать посуду со стола. Розали милостиво подает мне свою тарелку. Так и смотрит на Эдварда, будто бы взглядом может что-то ему рассказать.
У Эсми огромная кухня – в самом прямом значении этого слова. Но в отличие от комнат в доме и квартире Эдварда, более традиционная, не такая пустая. Здесь много полочек – и все они на виду, не нужно выискивать. Много шкафов, кухонной техники, приборов – а вот кофемашины нет, вместо нее лишь маленький мокко-мастер.
- Спасибо, солнышко, - мягко благодарит она, закрывая полную посудомоечную машину. Вытирает руки полотенцем, обернувшись ко мне. Здесь приоткрыто окно и с заднего двора доносятся детские возгласы. Легкий ветерок разбавляет теплоту комнаты. И будто бы немного отделяет нас от всего остального дома.
В столовой Эдвард говорит о чем-то с Розали. Его профиль красиво выделяется на фоне окна.
- Я знаю этот взгляд, - тихо говорит Эсми, проникнувшись моментом. Внимательно смотрит на меня, но не заставляет чувствовать себя неловко, скорее просто демонстрирует свой интерес. – Он не у многих молодых женщин встречается, Белла.
Поворачиваюсь к Эсми, оставив Эдварда и Роз в покое.
- Я люблю его, - просто отвечаю, не делая из этого никакого особого события.
- Мне отрадно это слышать.
- Вы знаете, это может казаться... не таким правильным кому-то... но я правда хочу с ним быть. И я готова многое для этого сделать.
Я не знаю, зачем я так откровенничаю с Эсми, возможно, она к себе просто располагает. И, к моему облегчению, не превращает все это в театральную сцену. Очень искренне обнимает меня, погладив по спине.
- Ему с тобой хорошо, Белла. И вы влюблены, и вы наверняка уже давно живете вместе, - я закусываю губу, но миссис Каллен этого не замечает, - я могу только одно сказать: в браке бывает разное, как и в семейной жизни. И в самые сложные моменты нужно помнить то время, когда ничего кроме вас двоих не существовало – то, в котором вы живете сейчас. Только тогда можно сохранить отношения, семью и свои чувства.
- Я очень ценю ваши слова, Эсми. Спасибо.
- Можно я спрошу, дорогая? Как долго вы встречаетесь? Эдвард не говорил мне ничего о тебе до самого дня Благодарения.
- Четыре месяца, - честно отвечаю я.
Эсми немного недоумевает.
- Четыре месяца, как живете вместе?
- Четыре месяца, как познакомились.
Она медленно кивает, убеждаясь, что правильно услышала мой ответ. Вот теперь и вправду не понимает.
- Немного форсированно, получается.
- Мне тоже сначала так казалось. Но теперь – нет. Все так и должно было быть.
Миссис Каллен неглубоко вздыхает, подступив ко мне на шаг ближе. С ней я чувствую себя в полной безопасности, не окорачиваю себя, не заставляю замолчать. Эсми мне хочется сказать все – и, быть может, поэтому она тоже ко мне проникается. Видит, что я откровенна.
- У тебя взрослая душа, Белла. И, быть может, немного раненая... Эдвард торопит события, потому что он так чувствует, ему так хочется. Но ты имеешь право идти в своем темпе. Хорошо?
Я сдавленно киваю и она, почувствовав, что попала в «яблочко», смягчается. Обнимает меня еще раз, чуть дольше придержав за талию.
- Я буду рада, если твой дом – здесь, - обводит взглядом свою кухню, кивнув и на коридор, и на гостиную, и на задний двор, где носятся дети. – Kose dig, так говорят в Дании. Получай удовольствие.
- Спасибо большое, Эсми.
Когда я возвращаюсь в гостиную, ни Эдварда, ни Розали здесь уже нет. Эсми готовит чай на кухне, а Карлайл, заметив некоторую мою растерянность, поясняет – все на улице. Сам он, доставая из большого шкафа сервиз с чашками, выглядит несколько озадаченным.
- Я могу помочь вам, мистер Каллен?
- Конечно, Белла, - подчеркнуто, обратившись ко мне по имени и напомнив о нашем разговоре в прихожей, соглашается.
Я расставляю чашки на белых блюдечках с золотистой каемкой по всему столу – как раз напротив стульев. Карлайл, на центр стола поставив большой чайник с затейливыми рисунками-линиями на боках, делает глубокий вдох.
- Изабелла, я скажу сразу и без прелюдий, договорились? Я ничего против тебя не имею.
Останавливаюсь от такой неожиданной фразы, медленно мистеру Каллену кивнув. Вижу в нем Эдварда в эту секунду, с его сосредоточенностью и глубоким взглядом, низким голосом. Интересно, будет ли мой Сокол таким же к возрасту своего отца, как Карлайл? Его черты, волосы, выражение лица?.. Мне сейчас как никогда хочется верить, что у нас все по-настоящему. И больше у меня никого и никогда, кроме Эдварда, не будет.
- Но я хочу понять, отдаешь ли ты себе отчет, что именно происходит между вами? – уверившись, что я слушаю, продолжает Карлайл, - он уже взрослый мужчина, а у взрослых мужчин всегда есть прошлое. И не всегда оно так нравится девушкам твоих лет. Но самое важное – у Эдварда есть дети. Это мои внуки. И они всегда будут в его жизни, это даже не обсуждается.
- Мальчики чудесные, Карлайл. У вас чудесные внуки.
Он медленно кивает, не совсем понимая меня.
- Я знаю, Изабелла, спасибо. Но они все еще дети. А детям нужен отец. И это надолго, могу тебе гарантировать.
- Я никогда не стану мешать их общению. Я, наоборот, мистер Каллен... Карлайл, очень хочу с ними подружиться.
- Это тоже вопрос. Мама у них уже есть. Да и вряд ли тебя так увлекает материнство в двадцать с чем-то лет. Пойми меня правильно, я беспокоюсь о своей семье – и о своем сыне. Ты тоже испытаешь это однажды.
- Конечно. Я понимаю ваше беспокойство. И я могу заверить вас, что прекрасно понимаю все, что касается детей и прошлого вашего сына.
- Тебе нужно немного подумать на этот счет, без меня, без бравады, без Эдварда. И вправду ли ты готова. Хорошо?
- Да, Карлайл. Обещаю.
Он выглядит более или менее удовлетворенным нашим спонтанным разговором. Не уверена, что он хотел говорить со мной сейчас – и здесь, обо всем этом. Но то ли располагающая атмосфера, то ли вино, то ли внезапное уединение послужило тому причиной. Карлайл хороший отец. Как и Эдвард, он искренне заботится о своих детях - и свою семью всегда готов оберегать. Меня восхищает, когда отцы ведут себя подобным образом. И бесконечно трогает, что такие семьи и действительно существуют – это не кинематографический вымысел.
- Вы знаете, Карлайл, - тихонько говорю, дав себе карт-бланш на эти слова, - Эдвард всегда говорит о вас с восхищением, стремится быть на вас похожим... и теперь я понимаю, почему.
Я застаю его врасплох, хочет того мистер Каллен или нет. Он раскладывает чайные ложечки между тарелками и останавливается, заслышав меня. Медленно поднимает глаза, внимательно всматриваясь в мое лицо. И, наконец, неспешно кивает.
- Спасибо, Белла.
В столовую заходит Эсми. На большом деревянном блюде у нее нарезанный брусничный пирог. Она заинтересованно смотрит на нас обоих, но ничего не говорит. Ставит десерт по центру, чуть сдвинув чайник.
- Можно звать детей к чаю!



У меня новая пижамная кофта – жемчужно-розовая, мягкая, приятная наощупь – из материала, что часто видела прежде, но не позволяла себе купить. А еще, она теплая – самое то для суровой зимы штата Мэн.
Эдвард, когда выхожу из ванной, тронуто улыбается такому домашнему образу. Он полулежит на постели, закинув руки за голову и удобно устроившись на кипе подушек. На нем серая футболка, чуть растянутая, что оголяет кусочек талии в такое позе, а еще – синие клетчатые штаны на резинке. Мы вполне можем сыграть типичную пару в каком-нибудь ситкоме.
- Кто это у меня? – зовет, гостеприимно откинув край покрывала. Вопреки полупустому светлому дому и белым стенам, постель у нас темно-зеленая, насыщенного изумрудного цвета, с туго набитыми подушками и пуховым одеялом. Брошенный сверху плед, вязанный, точно такой же, как видела у Гийома, кофейного цвета.
- Не верю, что ты не узнаешь, - смешливо бормочу, забираясь на свое законное место на этой кровати. Есть что-то особенное в том, что она так близко к полу – куда ближе, чем обычная постель. У нас лучший вид на темный океан за огромными окнами, а еще, это создает особое ощущение уюта. Матрас и мягкий, и жесткий одновременно – не хочется больше вставать.
Мы вернулись чуть больше часа назад. Эсми дала нам с собой большой кусок пирога, Калеб долго обнимал меня на прощанье, а Карлайл молчаливо наблюдал за нами с веранды – и сухо пожелал хорошо провести время в Мэне. Гийом дремал на обратной дороге, Фабиан переписывался с кем-то в Snapchat. Эдвард его не трогал. И стоило лишь приехать, как мальчишки оба отправились в свои комнаты – они тоже устали.
Эдвард обнимает меня, самовольно притянув к себе ближе – перебивает эту череду мыслей. Выдыхает в мои волосы, ткнувшись в них носом. Чувствую, как улыбается.
- Я начну думать, что пижамы нравятся тебе больше комбинаций, Эдвард.
Он смеется, поцеловав мою макушку.
- Ты такая домашняя в них, Белла. Мне доставляет удовольствие видеть мою девочку такой домашней. И только моей.
Я поворачиваюсь в его объятьях, позволив нам обоим лежать удобно – полулежать, если сказать точнее. Эдвард укладывается на бок и я, последовав его примеру, делаю тоже самое. Правда, он вместо подушки кладет голову на свою руку – и тем самым становится чуть выше. Я бережно веду тонкую линию по его щеке. Сокол прикрывает глаза, расслабляясь.
- Мне тоже нравится, когда ты дома, - признаюсь ему очень тихо, не нарушая этой доверительной атмосферы, - и когда только мой.
- Придется тебе к такому положению дел привыкнуть.
- Я очень надеюсь.
Отвечаю не так уверенно, как хотелось бы. И конечно же, от Эдварда это не укрывается. Он открывает глаза, уставшие, но теплые, чуточку нахмурившись. Эта узкая складочка мило прорезает его красивый лоб – и я глажу ее, наблюдая, как постепенно разглаживается. Чудодейственная сила прикосновений.
- Не хмурься.
- Мне стоит что-то знать?
- О чем, Эдвард?
- Кто-то что-то сказал тебе дома? Я знаю этот взгляд, Sonne.
Он говорит прямо-таки словами Эсми. Я закусываю губу, не удержавшись, когда их слышу. И Эдвард окончательно убеждается, что есть тема, о котором нам стоит поговорить. Вздыхает, прогоняя сон – никто не отменял наш не свершившийся джетлаг.
- Я очень надеюсь, что я им.. понравилась, - договариваю прежнюю фразу, чуть задержавшись на последнем слове. Смотрю на Эдварда снизу-вверх, лелея надежду, что это не звучит так отчаянно, как я чувствую. - Твоей семье.
- Что заставило тебя думать иначе?
- Эдвард! – мне не нравится его рационализм, где-где, а тут ему явно не место. – Ты знаешь. Прекрати.
Вот теперь Сокол хмурится по-настоящему. Убирает волосы с моего плеча, потирая подушечками пальцев отдельные пряди – он всегда так делает, когда хочет сосредоточиться и при этом удержать мое внимание. Несмотря на то, что я немного раздражаюсь, меня трогает, что могу принести Эдварду спокойствие. Словами Калеба, его «укротить».
- Ну-ка, Schönheit. Что и когда случилось?
- Твои родители очень за тебя переживают.
- Они так сказали тебе?
- Твоя мама беспокоится, что у нас все очень быстро, - как на духу выкладываю ему, толком даже не подбирая слова. Отвлекаю себя, играя с одинокой пуговичкой маленького кармашка на его груди. – А твой папа – что я не смогу принять мальчиков.
- Ты с обоими успела пообщаться наедине?
- Не нужно много времени, чтобы это сказать.
Эдвард, изогнув бровь, пару секунд молчит. Не находится с ответом?
Я делаю глубокий вдох, чтобы сказать еще кое-что и не оттягивать больше. То, что на самом деле беспокоит меня куда больше Карлайла и Эсми, постаравшихся быть благожелательными.
- А еще, Розали...
- Розали тут точно не играет никакой роли, - отрезает Сокол, мрачно глянув на меня из-под ресниц, - это ее стандартное поведение, не принимай на свой счет.
- Вы говорили о чем-то, я видела.
- Не о тебе.
- Я понимаю. Но раз она сестра Кэтрин, Эдвард, то и меня она видит... по-особенному.
- Не заставляй меня пожалеть, что я рассказал тебе, что они сестры. Как и кого видит Роз, Белла, тебе должно быть плевать. С ней ты пересекаться будешь разве что по большим праздникам.
Мне не нравится этот его тон. И ярое желание в чем-то убедить. Когда Эдвард так говорит, чаще всего, мои опасения небеспочвенные. Ох черт.
- Ты и с Калебом встречаешься только по большим праздникам? Мне показалось, у вас очень хорошие отношения. И племянники тебя любят.
Эдвард устало разминает шею, взяв маленькую паузу. Смотрит на меня с толикой снисхождения. Погасают было разгоревшиеся огоньки в его глазах. Мужчина нежно, даже трепетно, гладит мою шею – от мочки уха до ключиц.
- Нравится тебе все усложнять, Schwalbe. Меньше слушай Розали, больше – Калеба. Он, например, от тебя в восторге. И мама сказала мне, что ты замечательная.
- Калеб – классный, - протягиваю я.
Любимый усмехается такому прилагательному, игриво взъерошив мои волосы.
- «Классный»? Да ты ровесница Фабиана, я посмотрю.
Принимает и мою скромную улыбку, и смятение. Медленно, давая проследить каждое свое движение, наклоняется вперед. Гладит костяшками пальцев мою скулу. Целомудренно целует губы. А затем их уголок, щеку и подбородок.
Хочу или нет, а я успокаиваюсь. Пусть немного, но... мне проще.
- Я очень тобой горжусь, - с честным выражением лица говорит мне, не давая в свои слова не поверить, - и я понимаю, насколько это не просто – приходить в новую семью, еще и так быстро. У всех есть небольшой «культурный шок», если можно так выразиться. Но общее впечатление важнее мимолетного – ты им понравилась. Поверь человеку, что знает их всю сознательную жизнь.
- Мне кажется, твоя семья, Эдвард, твои родители... они просто вежливы со мной.
- Откуда столько не уверенности, Изза? Боже мой.
- Так это... выглядит. Кажется.
- «Кажется» - плохое слово, надо его забывать, - учительским голосом наставляет Эдвард, заправив прядь волос мне за ухо. – Все, первая встреча состоялась, ничего хуже уже не будет – ты всех знаешь теперь. И все знают тебя. Черт, мне-то казалось, все прошло неплохо.
- Оно и было... неплохо, - признаю я, - не знаю, чего я ожидала. Извини меня.
- Schönheit! – словно бы оскорбленный до последней грани, Эдвард даже вздрагивает рядом со мной, - ты что. Еще и извиняешься. Белла! Это все перелет, много впечатлений, канитель лиц. Тебе нужно отдохнуть.
Не знаю, что мне следует ответить. Почему-то все слова разом кажутся ненужными, недостаточно выразительными... недостаточными. Сама себе грустно усмехаюсь, обернувшись на эту пустую белую комнату. Дети, должно быть, уже спят – если Фабиан вообще спит ночью, в чем я не уверена. Снег не прекращался с обеда. Завтра, если погода позволит, Эдвард обещал показать мне океан поближе. И весь этот день, все, что в нем было... не знаю. Может быть, я и правда устала.
Прижимаюсь к Каллену, придвинувшись ближе настолько, насколько позволяет постель. Обнимаю его обеими руками, спрятав голову у груди. Эдвард пахнет домом для меня. Это очень глубокое чувство – быть с ним рядом. Особенно теперь.
Сокол, проникнувшись моей доверительной позой, смягчается. Чувствую, как целует меня, как гладит плечи, спину, талию. Накидывает на нас вязанный плед. Прячет меня и от белых стен, и от огромных окон.
- Я очень сильно тебя люблю, - шепотом говорю ему, не задумываясь больше, тот ли это момент или не тот. – И каждый раз, когда что-то... я себе это напоминаю. Не уверена, что ты представляешь... как далеко я могу зайти, потому что я тебя люблю, Эдвард.
- Моя радость, - баритон звучит тронуто, когда он гладит меня - еще нежнее, - я знаю. Это для меня бесценно. Я знаю.
На несколько минут в комнате воцаряется полная тишина. Изредка за окном постукивает мокрый снег, опускающийся на крышу.
- Знаешь, завтра у нас будет день простых радостей, - обещает Сокол, немного подумав. – Покатаемся с горки, поедим пиццу, построим снеговика. Что там еще делают нормальные люди? Раз уж воскресенье – возьмем от него максимум. А в понедельник и вторник дети будут в школе – найдется время и для нас двоих.
- Звучит как план, - посмеиваюсь в его футболку, глубже вдохнув родной запах.
Каллен, чуть отстранившись, заглядывает мне в глаза. Там гуляют шаловливые искорки предвкушения. Он сейчас очень похож на Гийома, мой Сокол. Люблю видеть его таким счастливым и непосредственным.
- Не бери ничего в голову, малыш, прошу тебя. Пусть все остаются при своем мнении и думают то, что им угодно. Это ведь наша с тобой жизнь.
- Звучит как еще больший план, - хмыкаю я и Эдвард хохочет, намеренно пощекотав меня у ребер. Знает, что я боюсь щекотки.
- Falke!
- То-то же, - легко целует мой лоб, а потом приникает к нему своим. Смотрит в глаза – так просто и так близко, так искренне. – Доверься мне.
Обнимаю его, легко помассировав пальцами шею, затылок и верхнюю часть плеч. И очень серьезно отвечаю, без толики улыбки:
- Я верю.



На кухне царит первозданная тишина. Еще нет даже семи утра, за окном правит тьма, тускло бликуют огоньки вдоль главной дороги. Удаленность дома Эдварда от других коттеджей в поселке как никогда очевидна – сквозь приоткрытые окна слышен шум океана.
И тихонький шелест бумаги. Я не ожидаю никого увидеть здесь в такое время, потому вздрагиваю. И Фабиан, мрачным изваянием застыв у кухонной тумбы, неглубоко вздыхает.
- Не тех боишься, Белла.
Рядом с ним на тумбе черная чашка чая и россыпь мелких шоколадных конфет в шелестящих обертках. Длинные пальцы юноши с излишней медлительностью, намеренно оттягивая решающий момент, раскрывают упаковку. На шоколад Фабиан смотрит как на злейшего своего врага. Потирает гладкие бока квадратной конфеты пальцами, обводит контур карамельного топпинга, тонкими линиями-паутинками застывшего сверху.
- Тебе тоже не спится? – поежившись, потираю плечи руками я. На кухне прохладно.
- Со мной бывает. Я люблю спать днем. Добро пожаловать в прелестный джет-лаг.
- Да уж...
- Ты давно не была в Штатах.
- Так плохо выгляжу?
- Недоумеваешь, почему не спишь, - с невеселой улыбкой поясняет Фабиан, все-таки закинув в рот многострадальную конфету. – Чаю?
- Будет здорово.
Фабиан неспешно достает мне еще вторую чашку, неспешно наливает кипяток, подает чайный пакетик – здесь чай никто не заваривает в чайниках – и качает головой, когда благодарю его.
- Я должен был тебе за утро чашку какао, номинально – рассчитаемся чаем.
- Товарно-денежные отношения?
- Они сделали США великой страной, - хмыкает юноша, - лендлиз и план Маршалла...
- У тебя, наверное, высокий средний балл, Фабиан?
- Папа считает, мог бы быть выше.
- Он очень рад, что ты стал уделять больше времени учебе.
- Он рад любому делу, которое отвлекает меня от Сибель, Белла. Все прозаично.
Мне не нравится его сокрушенный тон и это уставшее, растревоженное выражение лица. Фабиан себя раз за разом позиционирует рядом со мной сильным и уверенным в себе, но сердце у него не на месте – и душа, словами Эсми, точно ранена. Может быть куда сильнее, чем он сам или его родители готовы признать.
- Можно мне одну конфету?
Я так просто, тихо спрашиваю его, что черты мальчика чуть светлеют. Он фыркает, усмехнувшись. Протягивает мне целых три.
- Попьем чай вместе?
- С чего вдруг?
- Раз уж встретились на кухне, - я выдвигаю себе один из стульев, кивнув Фабиану на соседний. Почему-то я уверена, что он согласится.
Фабиан выдерживает паузу почти в минуту – но все же принимает мое приглашение. Садится рядом.
- У тебя сегодня состоялось боевое крещение, - как бы между прочим замечает парень, когда мы оба съедаем по еще одной конфете. Они шоколадные снаружи, с хрустящими рисовыми хлопьями и ореховой нугой внутри. Карамель сверху неплохо дополняет общую картину.
- Вроде бы без жертв...
- Это вызвало у тебя беспокойство, - щурится он. – Если из-за Розали, то того и следовало ожидать. Странно, что папа не сказал тебе.
- Тебя не было видно до самого десерта, Фабиан. Что-то произошло?
Я аккуратно перевожу тему, не желая возвращаться к тревожному ужину. Мы уже поговорили обо всем с Эдвардом и, мне казалось, я успокоилась. Возможно, лишь казалось – проснувшись в шесть, так и не смогла больше уснуть. Как бы тепло не было в его объятьях и как бы умиротворяюще спящий Сокол не выглядел. Все-таки я еще не дома тут... все-таки – нет.
- Не делай вид, Изза, что тебе есть до меня дело. Мы больше не в Берлине и не под мостом.
И снова мы вернулись на круги своя.
Фабиан, глянув на меня краем глаза, ждет ответной реакции. Не знаю, зачем он это говорит – но голос звучит скорее обреченно, чем озлобленно. Фабиан не проверяет меня, он правда озвучивает пришедшую в голову мысль. И, возможно, хотел бы сказать что-то еще... если я поддержу эту внеплановую беседу.
Мне нравится ночь. Она располагает к откровениям. А еще, мы оба в полной безопасности, он прав, в отличие от того страшного моста перед Собором. Не хочу и вспоминать.
- Ты прекрасно знаешь, что есть, Фабиан.
- Это громкие слова.
- Возможно. Но я тебя слушаю, - улыбаюсь краешком губ и он, хочет того или нет, неровно выдыхает, - и я здесь.
Фабиан оценивает ситуацию по собственноручно созданной балльной шкале. Я прямо-таки вижу эту борьбу в его взгляде, полуприкрытую, усталую, темную. Фабиан устал сражаться сам с собой, и я могу представить, насколько это утомительно – в каждом жесте, слове, действии других людей искать подвох. В том числе, что касается тебя самого – и твоих собственных мыслей.
Ночь не только к откровениям, она и к философии располагает. А предутреннее время самое тяжелое – самое темное небо именно перед рассветом.
- Тебя приняли в семью, - наконец говорит мальчик. – Устроили это знакомство, приготовили ребра, собрали родных – второй раунд, условно, в Сочельник – но мне уже его не понаблюдать.
- Ты был против моего знакомства с бабушкой и дедушкой? С Калебом?
- Еще скажи с Реем, - фыркает, раздраженно качнув головой. Оборачивается на меня и глаза его, почти черные, мерцают. – Тебя хотели там видеть. Папу хотели видеть там с тобой. Познакомиться с тобой. Понимаешь?
- Если честно, то...
- Ох, Изза, да что ты! – громким шепотом шипит Фабиан, одним движением сжав все бумажки от конфет в своем кулаке. – Сибель. Никто и никогда меня о ней не спрашивал, никто и никогда не позовет ее за наш семейный стол – меня с ней. Потому что я не имею права любить кого-то и быть с кем-то, пока папа не решит, что мне пора. Понимаешь? Тебя они все хотя бы захотели увидеть!
Он распаляется, но не в полную силу – как-то устало, растерянно. Смотрит прямо перед собой, отведя от меня глаза. Остывает его чашка с чаем.
- Фабиан, мы уже обсуждали с тобой, родители часто перегибают палку. Потому что они беспокоятся.
- Но нельзя отваживать меня от нее, даже ее не зная! Папа ее не знает! И не хочет даже попробовать узнать, даже поверить, хоть немного, что... никто не хочет.
- Папа так сказал тебе? Что не хочет?
- О нет, - Фабиан горько хмыкает, вздрогнув, - он как раз сказал, что попробует, постарается, попытается... сколько глупых глаголов. Но это все там, в Берлине, пока он далеко. Здесь он даже слышать о ней не хочет.
Я помню каждое слово Эдварда об этой девочке, когда мы ехали в Штутгард. И вижу, что сейчас говорит, как ведет себя Фабиан, если тема касается ее. В лучших традициях подростковой любви он соединяет себя и Сибель в одно целое – и раздельное восприятие воспринимает с должной болезненностью. Его и правда тяготит эта ситуация. И я правда не знаю, я никогда не слышала, что Сокол говорит сыну наедине. Он и правда никогда не пытался понять его?.. Вспомнить себя?
- Фабиан, но ведь родители, я думаю, просто переживают за тебя.
- Будь я с Падмой, никто бы не переживал, - отрезает юный Каллен, - или с кем-то из девочек бабушкиного района. Или хоть с дочкой Хорасса, ей тоже пятнадцать. Моя семья ненавидит Сибель, а ее мама, наоборот... и я.. это отвратительное и мерзкое чувство, Изза.
- Возможно, вам стоит поговорить всем вместе?
- Поговорить где и о чем? Они видеть ее не хотят. Я предлагал пойти вместе на спектакль Гийома еще в ту среду... знаешь, что сказала мама? Это только для членов семьи. И купила билет для Хорасса.
Он злится и злость эта глубокая, темная, бессильная. Фабиан сжимает зубы, откинув от себя бумажки конфет. Не рассчитывает силу немного – опрокидывает чашку. Уже остывший чай темной лужицей расползается по поверхности стола – и неслышно капает на пол. Мочит край рукава его домашней кофты – черной, само собой.
Пару секунд мы оба молча наблюдаем за этой немой сценой: водой, промокшими бумажками конфет, столом в лунном свете, тихим шелестом океана где-то там, за окнами. А потом я аккуратно Фабиана спрашиваю:
- А я могу с ней познакомиться?
Он сперва меня даже не понимает.
- С кем? С мамой?
- С твоей Сибель.
Темные глаза юноши расширяются, а брови сходятся к переносице. Он оценивающе оглядывает меня с высоты своего роста. Хмуро и подозрительно. Но его цепляет местоимение «твоей».
- Ты – и с ней?..
- Мы пили с тобой кофе в Берлине. Почему бы не попить и в Портленде?
Фабиан невесело усмехается.
- Папа в жизни тебе не позволит.
- Ты так думаешь?
- К гадалке не ходи. В лучшем случае пойдет сам – и наговорит всего хорошего, что думает. Мы уже это проходили.
- И все же, Фабиан? Если только мы втроем?
Он все пытается понять, говорю ли я серьезно. И понимаю ли вообще, что говорю. Я Фабиана удивляю.
- Пойдешь против его решения?..
- Мне важно, что ты думаешь на этот счет.
Он складывает руки на груди, откинувшись на спинку своего стула. Очень хочет скрыть те эмоции, что время от времени проносятся в темном взгляде. Я попала в точку.
- Если тебе хочется, и ты предлагаешь... почему бы и нет? А кто будет отвечать за последствия?
- Я. Но все будет хорошо, Фабиан. Часик за кофе – что может случиться?
Он осторожно кивает, все еще давая мне пространство для маневра. Сказать, что все это бред, я передумала, я не хотела изначально, я.. это все вспыхивает в его голове каскадами, я уверена. Только я правда хочу понять этого мальчика. Возможно, я чем-то смогу помочь их отношениям с Эдвардом... и, как минимум, почувствовать себя частью этой семьи чуть больше, чем теперь. Мне жизненно это важно.
- Ладно.
- Отлично, - улыбаюсь ему, почувствовав тепло в груди, когда Фабиан не удерживается от ответной, слабой, но улыбки.
Смутившись, поднимается со своего стула. Растерянно смотрит на стол.
- Я все уберу, - отпускаю его, - ложись спать.
Лицо юноши немного светлеет. Фабиан еще раз несмело мне улыбается, кратко заглянув в глаза.
- Все-таки здорово, что папа тебя привез.
Усмехаюсь, благодарно ему кивнув. Легко касаюсь бледной ладони с тремя черными браслетами. У меня на запястье точно такой же.
- Мне важно было это услышать. Спасибо, Фабиан.
- Тревор, - выдыхает он. На мгновенье пожимает мою ладонь в своей. – Для тебя я Тревор, Белла. Спокойной ночи.

- Продолжение -[/b][/c]