У каждого из нас есть своё понятие о красоте: для кого-то это изысканные полотна именитых художников, для кого-то фигуры, высеченные из камня умелыми руками, а для меня это она! Вы не можете мне сказать что-то против, не можете поспорить о её красоте, поставив это понятие под вопрос, потому что вы попросту не видели эту девушку.
Я заметил её в школьном кафетерии одну, безумно красивую и с красными щеками. Она жутко смущалась. Вы не представляете, насколько в тот момент она казалась беззащитной. Такой, словно весь мир ополчился против неё. Мне захотелось накинуть на неё свою куртку, прижать к себе и никогда больше не выпускать. Почему-то на тот момент мне и не приходило мысли, что девушка будет противиться. Наверное, мне одному казалось, что она ищет в окружающих поддержки.
Венера Милосская в джинсах и кроссовках – вот как я назвал свою богиню. А она, несомненно, именно ей и была.
- А кто она? – спросил я рядом стоящего парня, кажется, Тайлера.
Парень прошёлся взглядом по кафетерию, исследуя его и ища ту, о которой я спросил. Он даже не посмотрел в сторону очаровательной незнакомки! Для меня это показалось немного возмутительно. Неужели один я вижу, насколько она прекрасна? Или же это и вовсе мираж?
Тайлер так и не посмотрел в её сторону. Не хотелось указывать ему пальцем, поэтому я кивнул в сторону, где и стояла девушка
- А, это… - Парень выдохнул и зло усмехнулся. – Это Свон. Она воображает из себя крутую, ходит отчуждённая, если честно, я даже не помню, как её зовут. То ли Розалина, то ли Элизабет. Не понимаю, что она вообще делает в этой школе?
- Хм, - издал я неопределённый звук, - ну, она, наверное, учится здесь, - как то нерешительно звучит.
- Учится, - выплюнул Тайлер. – Её родители платят огромные деньги, чтобы их дочке ставили нужные отметки. А сама она корчит из себя всезнайку, будто бы всю себя посвящает учёбе. Да-да, конечно. Ты бы видел её «мерс»! Если бы видел, не усомнился бы в том, кто она такая, и что Ронда здесь точно не учится! – По-моему, он назвал её Розалиной. И Элизабет. Ронда – что-то новенькое.
Так вот почему она так отчуждённо себя вела! Всё дело лишь только в высокомерии. Я понимал, если начну рассуждать, анализировать поведение девушки, то мираж передо мной исчезнет. Она до сих пор стояла в моём сознании. Такая милая и беззащитная, и уж точно не зазноба. Поэтому я лелеял тот образ в голове, что воссоздало моё сознание.
Меня не покидало чувство, что Тайлер мог ошибаться. Меня ещё в детстве приучили к тому, что не надо слепо верить во что-то, доверяться чужому мнению, нужно руководствоваться только своей головой. Поэтому я и создал Лиззи (я называл её так мысленно) такую, которой она мне показалась.

Лиззи, Роззи, и как только я не называл тогда мысленно Беллу. Я был в восторге от того, какой она оказалась в жизни. Намного лучше, чем я мог себе представить. Самая добрая, самая нежная, самая чуткая, самая прекрасная из всех, что я когда-либо видел! Мне показалось, что богиня сошла с небес, забрав с собой моё сердце. Взгляд её шоколадных глаз заставлял меня плавиться, я не мог описать всех чувств, что охватывали моё тело. Её голос, её смех, её улыбка, её губы, её тело… она совершенна!..
Вы скажете, что любовь с первого взгляда не существует. Говорите, что для этого чувства нужно время, очень много времени. Недели, месяцы, года… И я не отрицаю, это ваша истина. Но моя… Когда вы чувствуете, что начинаете парить, хотя у вас нет крыльев, это и есть любовь. И не важно, сколько прошло, секунда или год, главное, что вы чувствуете это. Я испытал всё на собственной шкуре и нисколько не жалею об этом.
Но когда вам кажется, что вы обладаете сокровищем мира, что оно у вас в руках, оказывается, что не всё так гладко. Не все рады обладателю этого сокровища, то есть вам. Когда осознание своего несовершенство приходит к вам в голову, это знак к тому, что вы начинаете терять всё то, что хранили долгие годы.
Вот и я потерял… Я не знаю, как это произошло. В один момент всё изменилось, и вы не знаете, в какой именно. В один момент вас лишили жизненно важной опоры, всадили нож в спину, называйте, как хотите. Смысл не меняется.
Мне хочется забиться в угол, стать меньше, чтобы никто меня не видел. Провалиться сквозь землю, улететь в чёрную дыру. Потому что сердце больше не бьётся в груди.
Я понимал, насколько жалко я сейчас выгляжу. Я помню, когда последний раз плакал. Мне было девять лет, и я упал с дерева. Тогда я сломал ногу, ужасная боль распространялась по всему телу, путая сознание. А сейчас болело всё, болела душа, и я лежал в своей собственной кровати, чувствуя, как по щеке катится ещё одна слеза. За ней следующая. Ещё…
Белла… любимая моя… милая… дорогая… И почему я не смог сберечь нашу любовь? Я видел, как тебе хорошо со мной, мой Колокольчик, и совсем позабыл о том, что это нужно беречь. Как же тебе больно… Как больно теперь мне…
Ну а что теперь сделаешь? Ничего, вот именно. Это ужасно: понимать, что полностью бессилен и не властен над ситуацией. Она выходит замуж за другого человека, и если бы все рефлексы не притупились, я точно бы узнал, кто он. Я понимал, что мне необходимо знать это. Но я ничего не мог сделать, так как собственное горе не позволяло мне встать с кровати.
В мою комнату кто-то зашёл. Я даже не повернулся, голова распухла и казалась размером с арбуз.
- Эдвард… - голос сестры нарушил тишину.
Кровать прогнулась под её телом, когда Элис легла рядом. Она обняла меня, как делала это в детстве. Она прибегала ко мне, когда ей снились кошмары, и делала это только потому, что боялась напугать родителей, особенно нашу до ужаса чувствительную маму.
- Что случилось? Ты прошёл, на тебе лица не было. А сейчас ты… пугаешь… меня.
- Она выходит замуж, - сиплым голосом пробасил я.
- Кто…? – Догадка настигла её почти мгновенно.
Повисла гнетущая тишина. Закрыв глаза, я попытался вновь скрыться от мира, но он настигал меня снова и снова. Пытаясь привести меня в чувства, Элис положила свои ладошки на мои щёки, притянула лицо ближе, что я чувствовал её дыхание.
- Этого не может быть. С чего ты вообще взял это? Белла… она… любит тебя.
- Люби… ла, - сказал я в прошедшем времени.
Вы скажете, что любовь бывает одна на всю жизнь. Возможно, и я не представлял, что смогу полюбить кого-то, кроме Беллы. Может, действительно, такому сильному чувству нужно время, чтобы оно только развивалось?
Я буду счастлив, если будет счастлива Белла. Если так угодно Богу, что счастье должен буду ей дарить не я, значит, на то его воля. Я всегда знал, что не подхожу ей, даже если она говорила обратное. Я стал считать её любовь должным, за что и остался ни с чем. Почему всё так? Кто знает ответ?
Элис так и не ушла от меня ночью. Она пыталась меня поддержать, видимо чувствовала, как мне плохо. Мне было приятно и противно одновременно. Почему противно? Наверное, потому что я не мог собраться, взять себя в руки, полностью отдаваясь печальным мыслям. Всё-таки я не маленький мальчишка, который сломал ногу, упав с дерева…

Проснувшись опустошённым, будто изгнанным из родного племени, я инстинктивно пошёл на кухню. Пошёл?.. Скорее поплёлся. Ноги не слушались, я еле передвигал ими.
Первым делом я набросился на графин с водой, избегая взглядов родных. Конечно, они пытались скрыть свою жалость, но от этого мне не ставало легче. Было бы во сто крат хуже, если бы они начали меня жалеть.
Завтрак прошёл в тишине, никто не решался начать разговор. Отец, как и всегда, спешил в больницу спасать чужие жизни. Мама старалась не изучать моё лицо и эмоции, которые отражались в глазах, но когда думала, что я не вижу, она всё же не сдерживалась и внимательно следила за мной. Я не видел того ужаса на моём лице, но мог прекрасно представить, как оно опухло. Кажется, я начал ненавидеть себя.
Заговаривать с кем-то из родных не хотелось. Обременять Элис, портить её как всегда жизнерадостное настроение, тоже. Но излить душу кому-то надо было. И лучшего собеседника, чем лист бумаги, я не нашёл.
Я долго сидел за столом, склонив голову, пытаясь начать. Только с чего бы? Да и вообще, что за глупая идея взбрела мне в голову? Разговаривать с бумагой – это всё равно, что говорить с самим собой. Но я решился хотя бы на то, чтобы начать.
Я попытался описать своё состояние, но не мог этого сделать в принципе. Мысли бежали вперёд руки, слова путались. Перечитав написанное, я понял, что сам ничего не понимаю. В голову пришла другая, такая же глупая идея.
Стихи я и раньше писал, в основном на день рождения женщинам. Мама очень любила, как она выражалась, моё творчество. Элис чувствовала себя королевой, когда я читал ей поздравительное стихотворение собственного сочинения. Я писал и для Беллы, но так и не показывал написанного, о чём сейчас очень жалею.
В этом занятии я и нашёл своё забвение. Я целыми днями проводил в своей комнате, со своими печальными мыслями в голове, редактируя, переписывая заново стихотворение. Было несколько его вариантов, но спустя две недели я выбрал именно тот, который мне больше всего по душе.

Быть нелюбимым! Боже мой!
Какое счастье быть несчастным!
Идти под дождиком домой
С лицом потерянным и красным.
Какая мука, благодать
Сидеть с закушенной губою,
Раз десять на день умирать
И говорить с самим собою.
Какая жизнь – сходить с ума!
Как тень, по комнате шататься!
Какое счастье – ждать письма
По месяцам – и не дождаться.
Кто нам сказал, что мир у ног
Лежит в слезах, на все согласен?
Он равнодушен и жесток.
Зато воистину прекрасен.
Что с горем делать мне моим?
Спи. С головой в ночи укройся.
Когда б я не был счастлив им,
Я б разлюбил тебя. Не бойся!

Так я и очистил свою голову от ставших ненавистными мне мыслей. Когда всё своё время и вдохновение вкладываешь в написание стиха, с головой окунаешься в весь этот процесс. Глубокой ночью я ложился спать, сильно утомлённый. Утром спускался завтракать, помогал маме по дому, иногда разговаривал с Элис, если она была дома.
Сегодня я волновался за то, что мне снова нечем будет заняться. Стихотворение написано, сто раз отредактировано, оно полностью доведено до совершенства. Я боялся снова попасть в водоворот обжигающих воспоминаний…
- Элис, - позвал я сестру.
- Да?
- Эм… расскажи, что нового у тебя происходит?
- Ну, ничего вроде особенного, - она провела пальчиком по крышке пианино.
- У тебя всё хорошо?
- Да, что ты, Эдвард! Всё в порядке, не волнуйся. Сходил бы тоже, развеялся.
- Хм, не хочу, - отворачиваясь, пробурчал я.
- Может, тогда сыграешь? – смотря на меня взглядом хитрой лисицы, Элис своей фирменной походкой прошествовала ко мне, садясь рядом на диване.
- Ты прекрасно знаешь, что у меня нет настроения, - я вскинул руками.
- Знаю, но хотя бы ради меня…
Я не хотел соглашаться, но ноги сами меня повели к пианино. Я открыл крышку, бегом пробежался по клавишам пальцем. Инструмент издал красивые звуки. Нехотя, словно мне приказывали, я начал играть. Я не вкладывал душу в свою игру, получалось очень сухо, будто вымученно.
В голову закралась мысль о композиции, которую я так и не дописал. Пальцы начали играть другую мелодию, от которой сердце сделало кульбит. Я глубоко вздохнул, борясь с мыслями о ней. Она не моя, не принадлежит больше мне. Её сердце больше не стучит с моим в унисон. А моё и вовсе перестало биться.
Инструмент продолжал издавать красивые звуки, пока мелодия резко не оборвалась. Ссутулившись, будто меня вмиг окатил холодный ветер, я пытался настроиться на то, чтобы дописать эту мелодию. Именно сейчас, именно здесь. Вокруг не было ничего, кроме этого пианино, меня и мысли, которая грела мне душу. Пальцы сами собой задвигались по клавишам, перебирая разные варианты мелодий, сопоставляя аккорды. Полностью погружённый в воспоминания, я и не заметил, как появился ещё один слушатель. Мама… Она тоже любила, когда я играл, поэтому пыталась быть тихой, чтобы не спугнуть мой порыв.
Музыка была дописана в кратчайшие сроки, а точнее, за ночь. Всю ночь я пытался заснуть, чтобы больше не думать о той, к которой постоянно возвращались мои мысли. Но как только три попытки оказались тщетными, я решил не испытывать судьбу, отдаваясь на откуп.
Когда в окно пробивался предрассветные лучи солнца, совсем ещё блеклые, тогда в голову закрались строки стихотворения. Рифма складывалась на удивление быстро, наверное, именно поэтому я и взял листок бумаги. Сил не оставалось совсем, я был вымотан физически, но больше морально. Всё равно продолжая работу над стихотворением, я понимал, насколько сильно был погружён в отчаяние. Насколько сильно мне требуется то, что я делаю сейчас. Во мне бушевало столько разных эмоций, что их описать просто невозможно.
Я понял, что хочу, чтобы это были строки песни, посвящённой Белле. Это уже не просто незатейливая музыка моему Колокольчику. Это настоящее произведение.

Твое тело звучало, как скрипка,
Обещаньем любви и тепла.
И луны незакатной улыбка
Равнодушное небо зажгла.
Ты была мне дана, как виденье,
Плоть от плоти живого всего.
Золотая игла наслажденья
Пронизала мое существо.
Ты лежала святая, нагая,
Дверь высоких небес и земли,
И волшебные звуки органа
Через сущность твою протекли.
То, что было разъято на части,
Стало целым опять до поры.
И светились невиданным счастьем
Наших глаз неземные миры.
И природа нам слепо внимала,
И пронзила Любовь бытие.
И Поэзия пальцы ломала,
Сознавая бессилье свое.

Почувствовав внутреннее умиротворение, будто я грешник, только что вышедший из исповедальни, очистивший свои грехи, я лёг спать, думая о ней. Теперь эта мысль не будоражила моё сознание, не терзала грудь болезненными ощущениями. Может, это потому, что я просто не был в таком состоянии, в котором человек может чувствовать. Организм должен восстановиться, а может, рана начала затягиваться, хоть ненадолго. Выплеснув это ужасное чувство, которому я не мог дать название, в своей песне, я мог со спокойной душой заснуть.

Утро встретило нашу семью радостными восклицаниями папы, удивлёнными вздохами мамы и предвкушением Элис. И только я сохранял равнодушие.
- Эсми, дорогая, помнишь, я тебе рассказывал о влиятельном человеке из Нью-Йорка, который был проездом через наш город, но в дороге ему стало плохо? – спросил папа, отпивая кофе перед тем, как отправиться на работу.
Я уставился в свою тарелку, на которой соблазнительным ломтем лежала яичница. Желудок отчаянно требовал еды, но разум почему-то не позволял мне принимать пищу. Ужасные мысли, одна за другой, начали прокрадываться в мою голову.
Из-за своей отрешённости я пропустил реплику матери. Вот я, если честно, не помню того влиятельного человека из Нью-Йорка и прочее-прочее…
- Ну вот, Джон Смит захотел отблагодарить нас, но я отказался, поэтому решил просто пригласить его на ужин. Как ты на это смотришь, любимая? – Видимо, я пропустил не только реплику матери, но и слова отца, последующее после неё. Но было понятно, что тот влиятельный человек и есть Джон Смит.
- Карлайл, ты же знаешь, я всегда рада принять гостя…
Переборов себя, я всё-таки начал поедание завтрака. Дальше концентрироваться на чём-либо другом, кроме еды, мой изголодавшийся организм просто не мог, поэтому я легко потерял суть разговора. Но не сложно догадаться, что ужин всё-таки состоится, как увлечённо потом начала щебетать моя мать, как предвкушала эту встречу Элис. Ей всегда хотелось жить в Нью-Йорке или в другом крупном городе, например, в Лос-Анджелесе, но к её сожалению, наша семья не могла этого позволить.
С утра я помогал маме с бесчисленными пакетами, которые были до отвала нагружены различной едой. Мне казалось, что и всего того, что накупила мать, не испробовать за всю жизнь, ну а если не утрировать, то провианты скорее испортятся, чем успеют стать съеденными. Когда мама приступила к приготовлению, а Элис принялась помогать ей, я понял, что где-где, а на кухне мне точно не место.
Ужин был назначен на шесть часов вечера, как и говорил отец. Для этого он пораньше ушёл с работы. Вся эта суета начала набивать мне оскомину, хотя она же приносила в нашу жизнь, главным образом, в мою, хоть какую-то активность. Новое знакомство для Элис значило гораздо больше, чем для меня. Она щебетала каждую минуту о том, что бы хотела спросить у нового знакомого.
- Познакомьтесь, это Джон Смит – тот самый человек, про которого я вам рассказывал, - представлял Карлайл своего нового знакомого.
Джон показался мне человеком очень миловидным. На вид этому человеку нельзя было дать больше пятидесяти. Лицо его было самым непримечательным, хотя именно такой типаж запоминается больше всего. Круглое лицо, маленькие серые глаза, большой нос, тяжёлый подбородок с ямочкой, кое-где на его голове красовались седые волосы, но их было настолько мало, что всё внимание уходит на большую лысину. От него пахнет сигаретами и дорогим парфюмом. Именно так представляются в кино гангстеры.
- Это мой сын, Эдвард.
Голос Карлайла вывел меня из задумчивости.
- Очень приятно с тобой познакомиться, Эдвард. – Мужчина так крепко и с таким радушием пожал мою руку, что я не смог не ответить ему тем же.
Джон оказался приятным человеком, способным развить любую тему для общения.
- Вы себе и представить не можете, что мне пришлось пережить, - смеясь так, что наш дом сотрясался, проговорил Смит. – Я ехал в аэропорт Сиэтла, когда в дороге мне стало плохо. Мой друг всегда говорил мне, что пристрастие к алкоголю не пройдёт бесследно. Карлайл буквально с того света меня вытащил, за что я ему буду всю жизнь благодарен. – Его монолог был прерван отцом, который стал говорить, что благодарить его не за что. – Нет, Карлайл, ты просто вмешался в судьбу. Как оказалось, я ещё не готов расстаться с жизнью и слишком молод для этого. Тем более у меня столько планов на ближайшее будущее! А я ещё беспокоился, что в таком городке даже стакан воды не принесут. Извини, я не хочу ничего такого сказать, просто я не привык к таким маленьким городам, и они не внушают мне доверия.
- Элис, хочешь кое-что услышать? – спросил я сестру, зная, как она будет заинтригована.
- Хм, прямо сейчас? – Я удивился, что Элис смогла задать этот вопрос, а не вскочить тут же от восторга.
- Конечно, - оглядывая присутствующих, я понял, что и без нас смогут обойтись минут десять. Элис подумала о том же.
Мы встали и направились к любимому инструменту. Я никогда не отрывал сестру, чтобы сыграть для неё новое произведение, для меня это было не столь важным. Да и вообще, если я садился за инструмент, моё настроение должно быть превосходным, и куча разных других факторов влияли на мою игру, именно поэтому я играл очень мало. Я никогда не придавал игре большого значения. Мне казалось немного странным то, что всё своё свободное время я посвящаю именно этому. Хотя, а чему ещё мне посвящать так много времени?
Я дал Элис скомканный листок бумаги со словами песни. Она сначала не поняла, что это, но как только догадалась, выражение на её лице обозначало «О Боже». Смесь неверия и понимания отразилась в глазах сестры.
Я начал играть, от волнения несколько раз сбивался. Элис начала петь своим пронзительным тонким голоском, который с самого детства я считал самым красивым. Моё мнение немного изменилось, когда в моей жизни появилась другая, важная для меня, девушка…
Послышался шорох за моей спиной, я понял, что все собрались послушать мою игру. Честно признаться, это больше смутило меня, нежели я начал думать о своём непрофессионализме. Я прекрасно знал, что это не просто бряканье на пианино, это самое настоящее произведение.
- Извините, что прерываю вас, молодой человек, просто это заслуживает самых высочайших похвал! Это восхитительно! – сказал Джон, чем смутил меня ещё больше.
Что значит «заслуживает самых высочайших похвал»? Что значит этот благоговейный взгляд зрелого мужчины? Джон смотрел на меня так, будто нашёл что-то, что давно потерял. Такой пристальный, прищуренный взгляд я никогда не забуду. Я не мог представить мистера Смита серьёзным человеком, так как даже к малознакомым людям он относится фамильярно.
- Дело в том, что я продюссирую молодых талантливых людей, но таких, к сожалению, с каждым годом всё меньше и меньше. Репертуар у большинства слишком избитый, чтобы стать запоминающимся. Но у вас… Элис, у тебя просто превосходный голос, такой пронзающий, такой живой. Эдвард, я уже давно не слышал такой красивой инструментальной музыки, тем более, что она уже не в моде…
Это была не последняя речь Джона Смита на сегодня. Он расхвалил нас так, что Элис бесспорно стала считать себя самым талантливым ребёнком на земле. Мужчина заставил мою сестрёнку покраснеть! Я не помнил, когда она последний раз краснела, думаю, этого вообще никогда не было. Даже когда тётя Сара дёргала за щёчки маленькую Элис, та купалась в своей детской славе, абсолютно не краснея. Румянец на её щеках придавал сестре красоты. Сейчас она больше напоминала мне её…

- Это уникальное предложение, Эдвард. Я не хочу, чтобы такой талант пропал. Подумай, какое это будет расточительство с моей стороны упустить такую возможность, и с твоей.
Мы разговаривали с Джоном уже полчаса и никак не могли сойтись в одном мнении. Он считал, что мы с Элис как дуэт уникальны. Моя музыка достойна того, чтобы её услышали. Голос Элис потрясающий, особенно подходит под такую инструментальную композицию. Вместе мы можем представлять огромную угрозу для современных вкусов молодёжи, вместе мы можем изменить моду, но, как сказал Джон, порознь, таких, как мы, очень много, и удивить злобную и критикующую публику намного сложнее.
Он предлагал нам контракт с выгодными условиями на пять лет. Джон обещал договориться со своим знакомым, чтобы за мной оставили место в Университете Нью-Йорка. Элис училась бы в частной школе, после чего поступила бы в тот же Университет. Конечно, на это требовались деньги, но не такие большие, если бы мы захотели добиться всего сами, без чьей-то помощи. Родители говорили, что у них есть нужная сумма, всё зависит от нашего решения. Подвоха не было нигде, что было весьма удивительно. Всё, что от нас было необходимо – это поставить свою подпись.
- Подумай до завтрашнего дня, - спокойно сказал мужчина, так как все аргументы он успел мне предоставить, дал пищу для размышлений, за мной же оставалось само решение.

Я понимал, что поступлю неразумно, если откажусь. Такой шанс предоставляется раз в жизни, если вообще предоставляется. Мне крупно повезло. Нам повезло. Но хотел ли я добиться такого эффекта простым исполнением любимой композиции? Очевидно, что нет.
Имел ли я право отнять у Элис Нью-Йорк? Даже если она примет любой мой выбор, я не смогу простить себе, что, возможно, отнял у неё ту самую жизнь, к которой она подсознательно стремилась. Даже если Элис передумает стать певицей и по истечению контракта захочет заняться чем-нибудь другим, у неё будет имя, она будет известна. Это уже не первый уровень, самое сложное останется позади.
- Элис, - сидя вечером в обнимку с сестрой и смотря какое-то тупое кино, я решил поговорить о том, что уже наболело.
Сестра молчала, ожидая продолжения.
- Я думал над предложением мистера Смита.
- И… что?
- Я окончательно запутался, - целуя сестру в макушку, вдыхая с детства знакомый аромат, я понемногу расслаблялся. Так легко позволить мыслям потечь в другом русле и представить другую девушку, не менее хрупкую, в своих объятиях. Сейчас мне пришла мысль, что я использую дорогую Элис. Нет, это было не так, мне не хотелось, чтобы это было так. Неужели я окончательно помешался?
- А что тебя удерживает от другой жизни?
- Старая жизнь, - вздохнул я, когда почувствовал неприятный укол в сердце.
- Старая жизнь… Эдвард, тебе следует перевернуть страницу, - Элис понимающе взглянула на меня. Нет, она не пыталась внушить мне свою истину, она советовала, не наседала. Элис умела прятать свою взбалмошность в нужные минуты. – Помнишь, Эдвард, как ты упал с дерева?
- Конечно, этого я никогда не забуду. – Мы рассмеялись.
- Представь, если бы ты на все свои ушибы и царапины не дул, чтобы смягчить боль, а проходился бы по ним наждачкой? Представь, если бы ты изо дня в день специально делал так, чтобы было больнее? То же самое ты делаешь и сейчас! Ты не даёшь ранам зажить, ты бередишь их снова и снова. Белла, она… она попробовала, у неё получилось.
Я попытался скрыть свой внутренний переполох, сделав вид, что на это я никак не отреагировал.
- Ты что-нибудь знаешь?
- Нет, не то, что бы… просто миссис Свон позвонила мне сегодня и пригласила завтра на завтрак, сказала, что Белле нужна моя поддержка. Что вся эта суета со свадьбой плохо сказывается на её здоровье.
Элис умолкла, заметив, что я напрягся. Лицо моё не выдавало истинных чувств, на нём была лишь непроницаемая маска. Теперь я понял, к чему всё время клонила Элис. Да, я понял, что не имею права жить прошлым, каким бы оно не было прекрасным по сравнению с моим настоящим. Я не должен задумываться о нём. Я должен жить сегодняшним днём!
- Так что ты ответишь? – не без надежды спросила меня Элис.
- Я отвечу «да»!

Мы вместе позвонили Джону, чтобы рассказать ему о нашем решении. В телефонной трубке мы слышали только похвалы и бесконечное «Это восхитительно!». Разговор с этим мужчиной заставил нас развеселиться. Завтра мы подпишем все необходимые бумаги, и в середине августа улетим в Нью-Йорк, если всё пойдёт по задуманному плану…

Утро началось так, как я его себе и представлял. Ликующие вопли Элис не давали уютной тишине завтрака окутать жителей дома. Поздравления мамы и папы становились с каждым последующим более предсказуемыми, слова повторялись, заменялись похожими синонимами, эпитеты и вовсе не менялись.
Прошло ещё несколько дней, прежде чем всё более-менее стихло.
Я решил прогуляться, наверное, впервые за… за сколько-то дней. Я потерял счёт времени, меня даже не особо интересовало, какое сегодня число. На улице стояла мерзкая погода, хотя нет, почти. На улице не моросило, но в спину дул холодный ветер. Такая погода подходит для того, чтобы сидеть дома, пересматривать старые сериалы или перечитывать любимые книги. Но я не мог себе этого позволить, а может, и не хотел, прекрасно понимая, что не смогу вот просто взять и читать. Это очень сложно…
Шагая по жилым улицам Форкса, кутаясь уютнее в лёгкую куртку, я шаркал ногами, разбрасывая камешки, которые попадались под ногу. Ей-богу, как пятилетний мальчишка!
Я старался запомнить этот городок, который я полюбил, несмотря на его мерзкую погоду. Он был тихим – это то, что мне больше всего в нём нравилось. Форкс не выкидывал каждодневные сюрпризы, как было это в мегаполисах, всё в нём было однообразно. При желании можно было и «раскрасить» серые будни, но для этого должно было быть действительно большое желание. Я благодарен этому городу, что именно здесь я встретил любовь всей своей жизни. Именно здесь я почувствовал, что живу, ведь только влюблённый имеет право на звание человека…

Меня окрикнул знакомый голос, я медленно повернулся и понял, что этого человека хотел видеть сейчас меньше всего.
- Хей, Эдвард! – так поприветствовал меня Тайлер.
Этот парень не отличался особым умом, и не видел грани между тем, о чём можно говорить, а о чём лучше умолчать. В нём напрочь отсутствовало чувство такта, уважение к старшим (это я не имею в виду себя, а просто, к сведению), и простая солидарность. Он мог сказать всё, что думает о человеке прямо в лицо, это, может, и похвально, только этот парень в красках может описать каждый ваш недостаток.
А выглядел я сейчас, мягко говоря, не айс. Мешки под глазами из-за уже привычного недосыпа; наверняка, сильно похудел, если штаны, которые мне купила Элис ввиду своей мании к магазинам, были мне малы ещё два месяца назад, то теперь они сидели у меня на бёдрах, будто на заказ сшитые. Весь мой вид выражает крайнюю задумчивость и отрешённость от мира сего, показывая, что сейчас я не хочу ни с кем разговаривать, но таких, как Тайлер, это не остановит. Его не остановит даже крик о приближающемся торнадо. Если он что-то вбил себе в голову, то он сделает это, а его «вбитые мысли» иногда были настолько дурными, что кажется, так мог подумать только пятилетний ребёнок.
К тому же, последнее время я являюсь героем главной сплетни в этом маленьком городке.
«Эдварда Каллена бросила его богатая подружка», - наверное, так гласит её суть.
- И тебе привет, Тайлер, - смерив парня взглядом, небрежно бросил ему я.
- Мы с парнями решили мяч покидать, увидел тебя, дай, думаю, подойду… - Пробежав ещё раз взглядом по парню, я заметил, что в такую холодную погоду на нём всего лишь футболка и спортивные штаны.
Ещё больше, чем разговаривать с Тайлером, я не хотел встречаться со всей компанией парней.
- Как-нибудь в другой раз, - сухо бросил я, и уже собирался уйти, даже развернуться успел, но Тайлер быстро среагировал и пошёл за мной.
- Я слышал, теперь ты будешь «большим человеком», - парень рассмеялся так, что, казалось, подо мной треснет асфальт.
- Ну, буду всё тем же «обычным человеком». Если ты имеешь в виду Нью-Йорк, то я не придаю своему переезду большого значения, - как есть, сказал я.
- Ну, если бы ты не переехал, мы бы учились с тобой в одном университете! – Слава Богу, что это не так. Я не против Бена, Конора, Сета, они славные малые. Но этот Тайлер, если быть до конца честным с собой, бесил меня с каждым днём всё больше и больше. Хотя именно со мной ему хотелось поддерживать дружественную связь больше всего.
- Я тебя уже давно не видел. Эд, что с тобой происходит? – Мальчик решил поиграть в психолога. Я заметил, как заблестели его глаза в предвкушении узнать из первых уст о том, что же там на самом деле произошло.
- А с чего ты взял, что со мной что-то происходит? – парировал я.
- Весь город только и говорит, что малышка Свон кинула тебя, - он и не понимал, насколько сильно сделал мне сейчас больно. Он и половины не знал о том, что между нами было. Он и не мог знать о том, как это: любить и быть любимым.
Все девушки Тайлера считались первыми красавицами школы, но, по-моему, они были совершенно неинтересными. С ними даже не о чем поговорить, правда, он с ними не особо-то разговаривал. Если быть предельно откровенным, то больше двух-трёх недель у Тайлера не могло быть одной девушки, и это я ещё выразился по максимуму. Откуда этому парню знать, что такое настоящая любовь? Откуда ему знать, что я любил и люблю самую прекрасную девушку на земле, если он до сих пор имени её выучить не может? Откуда ему знать, что между нами могло произойти в принципе, если кроме меня Беллу не знал никто? Для всех она была «незнакомкой», «выскочкой», «дочкой богатеньких людей», и только мне девушка открылась по-настоящему…
Оправдываться перед Тайлером не было ни сил, ни желания. Пусть думает, что хочет, даже то, что «меня кинула малышка Свон», если выражаться на его языке. Хотя, по сути, это так и было…
Но парень был явно настроен решительно и продолжал вышагивать за мной, не отставая ни на шаг.
- Слушай, а правда, что она выходит замуж?
Этот вопрос выбил почву у меня из-под ног. Хуже всего было думать именно об этом. И даже то, что она счастлива, не грело до конца мою душу хотя бы потому, что это счастье ей дарю не я…
- Понятия не имею, - моё терпение плавно начало подходить к концу.
- А вот Джессика, близкая подруга Элис, утверждает, что твоя сестра будет подружкой невесты у неё на свадьбе. Только не говори, что это не так! Неужели твоя сестра врёт?
- Я не знаю, - закипая, выдавил из себя я.
- Нет, я слышал, что девка неплохо устроилась. Говорят, что у неё это обручальное кольцо стоимостью в целое состояние, а её жених разъезжает по городу в шикарном «мазератти».
- Тайлер, у меня нет никакого желания говорить об этом! – Буквально каждое слово я членил на слоги, чтобы до этого парня, наконец, дошло, что он сейчас ведёт себя, мягко говоря, некорректно.
Видимо, Тайлер понял, что от меня супер-сенсаций не дождёшься, поэтому просто кивнув, ушёл в противоположном моему направлении.
Элис была подружкой невесты на свадьбе Беллы, о чём, видимо, знал весь город и сам Тайлер.
Невесты… Это слово я смаковал про себя, пытаясь вспомнить ту эйфорию, которая настигла меня, когда Белла согласилась стать моей женой. Казалось, что прошла целая вечность с того момента. Но я до сих пор ощущал вкус поцелуя, который она подарила мне сразу после своего согласия. Ласки, которыми она осыпала моё тело. Звуки её желания, громкие стоны, жалостливые всхлипы эхом отдавались в моей голове, как только я вспомнил нашу первую ночь, которых, в последствии, не было так много. Я помнил всё… Именно этого я не хотел. Возможно, если бы я забыл хоть на мгновение, не было бы так больно… Всего короткое мгновение.
Правая рука еле заметно дрогнула и дёрнулась к левой. На запястье этой руки висел подарок Беллы. Самый лучший подарок, который я когда-либо получал. Моё сердце билось с такой скоростью от осознания того факта, что она хотела быть моей женой. Хотела… Но даже если бы мне сказали тогда, что всё будет именно так, как случилось, я ни за что не отказался бы от Беллы! Ни тогда, ни сейчас…



Маленькая комнатка, в которой я сейчас находился, по размерам больше напоминала чулан. Мне казалось, что она сужается с каждой секундой всё больше и больше, хотя это всего лишь моё воображение. Я осматриваюсь прямо перед собой и не вижу никаких домашних убранств. Тёмные деревянные полы и светлые крашеные стены.
В один миг комната стала слишком большой, я даже не заметил, когда это произошло. Зрачки расширились от страха, наверное, я действительно испугался. Страх был настолько сильным, что я не верил ему. Он поддельный и слишком неоправданный. Когда я в последний раз чего-то боялся? Знаю, что совсем недавно, но вспомнить не могу, кажется, будто реальность где-то далеко и существует отдельно от меня. Я же не существую.
Я подумал, что это может быть дом. Может, мама решила сделать перестановку? Тогда где вся мебель? Оглядевшись вокруг себя, я понял, что нахожусь в коробке: из комнаты не было выхода. Ни двери, ни арки – это и напугало меня больше всего, нежели голые стены. Зато большое окно занимало большую часть одной из четырёх стен. Форточка была приоткрыта, я знал, что поступает воздух, но его не чувствовал. В комнате достаточно прохладно, но как-то угнетающе, будто нечем дышать. Всё заполняла пустота.
Я чувствовал так себя и внутри. Окно – это мои глаза, которые могут видеть жизнь такой, какая она есть для остальных: прекрасная, счастливая, беззаботная, полная радости и неукротимого счастья. Остальное, а то есть голые стены и мрачный пол, вся комната, лишённая домашнего уюта и лоска – это мой внутренний мир. Его уже ничто не сможет украсить. Нет, в этой комнате, я уверен, раньше стояла мебель, была дверь, которая вела к остальному дому, в ней отдыхали, в ней играли, в ней жили. А сейчас… жители дома переехали, не оставив после себя ничего. Воздух, пропитанный пустотой – это то, что осталось от моего сердца. Вроде, оно есть, по общепринятым меркам я живу, но оно не стучит в груди. Я не слышу его биение, я не чувствую, что оно есть. Я даже не могу ощущать дискомфорт, потому что все эмоции напрочь отсутствуют.
Скрип половиц заставил обернуться. Я понял, что комната стала ещё больше, а вместе с тем и то, что кроме меня здесь есть ещё что-то. Я начал пятиться назад, и неожиданно наткнулся на стул. А он как здесь оказался? Мне захотелось сесть на него, но страх, всё ещё не покинувший меня, не позволял сделать мне этого. Чего взрослый, здоровый парень может бояться в пустой комнате?
- Прости, я не хотела тебя напугать, - за спиной отчётливо послышался до боли знакомый голос. И именно этот голос заставил почувствовать моё сердце. Его защемило так сильно, что я содрогнулся от этого болезненного ощущения. Боль заставила меня поверить, что я ещё живу.
- Прости, я не хотела делать тебе больно, - я не оборачивался, но для меня было странным, что она так легко говорит о том, что я чувствую боль. Откуда она может знать, если я даже не смотрю ей в глаза? Шестое чувство? Вряд ли, так как говорила девушка с такой уверенностью, будто она – это я.
Я решил обернуться и увидел её. Нет, она не изменилась, я бы даже сказал, похорошела. Её лицо выражало крайнюю сосредоточенность, она была слишком серьёзной. Я никогда не видел, чтобы она так сильно напрягала мышцы лица. Мне в голову пришло сравнение с опытной женщиной, которая прожила на Земле не меньше пяти десятков лет. Но ещё совсем юные черты лица говорили об обратном. Мне хотелось подойти и стереть с её лба морщинки, которые собрались, когда она поморщилась, напрягаясь. Ей было неуютно под моим взглядом: немного оценивающим, но всё же любящим. Я видел, как заструился красивый белый шёлк, когда она покачнулась в сторону, будто теряя равновесие. Девушка была одета в свадебное платье, самое красивое, которое мне когда-либо доводилось видеть. Я помню, как наблюдал за белокурой красавицей, когда мне было четыре. Та невеста из моего далёкого прошлого казалась мне воплощением женственности и красоты, я мечтал, что и у меня когда-то будет невеста. Любимая и любящая невеста. Она была… жаль, что не стала моей женой. И сейчас эта девушка стояла передо мной, а я не мог поверить, что она не была миражом.
Я помнил всё, что между нами было и то, что эта любимая и дорогая мне девушка больше не принадлежит мне. Но не понимал, почему воспоминания кажутся такими далёкими.
- Ты не напугала меня, - наконец заговорил я.
Тут мне на глаза попалась дверь, которой не было до этого. Она была настежь открыта, но так как девушка загораживала проход, разглядеть, что же было за этой комнатой, было невозможно.
- Почему ты ещё не одет? – разрезал тишину вопрос девушки.
- Я… - А что сказать в своё оправдание? Почему я не одет, когда на мне есть одежда?
- Или у тебя нет костюма? – Она пыталась добиться вразумительного ответа.
- Я не знаю, - в комнате не было шкафов, чтобы проверить, есть у меня костюм или нет.
- Ну как же…? – Девушка сбилась, будто осмысляя что-то. Я, правда, не понимал её.
- Мы сегодня женимся, разве ты забыл?
Как?.. Этого не может быть! Я помнил всё, и в этом состояла проблема. Воспоминания всегда накатывали не вовремя, они как раскалённая лава, сжигая всё на своём пути.
- Если бы это было так, любимая, я бы помнил этот день. Я бы во всех календарях пометил его красным маркером. Я бы не спал ночами, храня в памяти эту дату… - Дальше говорить не было смысла, да и не мог я больше.
- Прости, я, верно, ошиблась.
- Да.
- Я слышала, что ты переезжаешь, - неспешно проговорила она после нескольких минут молчания.
- Да, - опять односложный ответ.
- Желаю тебе счастья… - она хотела говорить дальше, как будто в её руках поздравительная открытка, в которой заранее написан текст с пожеланиями. Не хватало праздничного стола и бокала шампанского в её руках.
- Нет! – вскричал я, моля её остановиться. – Пожалуйста, скажи мне, что мы не прощаемся. Скажи, что ты шутишь. Я не хочу этого, я не могу так.
Мы оба молчали, пытаясь каждый осмыслить происходящее. Мои глаза бегали, словно я затравленный зверёк. Из открытого окна подул ветер такой силы, что дверь с глухим треском закрылась. Девушка пошатнулась, мне показалось, что она сейчас упадёт, поэтому я поспешил на помощь.
- Белла, - её имя, такое сладкое, такое манящее, таяло на моих губах. Как сладкая карамель, оно оставляло после себя незабываемый с детства вкус.
Девушка и правда упала. Она приземлилась слишком мягко и с такой грацией, будто предвидела это или сделала нарочно. Я остановился в шаге от неё, не решаясь подойти ближе. Мне оставалось сесть на колени, чтобы она не казалась такой маленькой. На её лице была боль от падения и всё такое же пристальное сосредоточие. Может, ей было больно не только от того, что она встретилась с полом, так как её лицо выражало сильные эмоции. Я не мог знать этого, а спросить не решался.
- Скажи мне, что любила меня, - мягко попросил я, нуждаясь в этих словах.
- Я люблю тебя, - прошептала она.
- Скажи мне, что хочешь быть со мной. Скажи, что хочешь, чтобы я обнял тебя и больше никогда не выпускал из своих рук. Скажи, что хочешь прожить со мной всю жизнь и состариться вместе. Скажи, что хочешь наблюдать за нашими внуками, когда наши дети будут привозить их по воскресеньям. Скажи! – умолял я со слезами на глазах.
- Я не могу тебе этого сказать, - начала она, смотря прямо мне в глаза. – Я видела, что ты будешь счастлив. У тебя появится замечательная семья, прекрасные дети, ты добьёшься в жизни всего того, что заслуживаешь. Ты умрёшь в глубокой старости, не здесь и не сейчас, потому что жизнь не останавливается. Не живи прошлым, живи той, кто будет рядом с тобой. Живи счастьем и дыши им. Грей воспоминания о нас, чтобы это не казалось выдумкой. Ведь мы всегда останемся запертыми в той душной лаборантской, целующимися и счастливыми. Но ты свободен и волен жить так, как и остальные.

Сказать, что я поражён – ничего не сказать. Мне казалось, что любимая говорит всё это от чистого сердца, придумывая на ходу, но слова были слишком монотонными, будто заранее заученные.

- За мной скоро должен прийти отец, - проговорила она еле слышно, доставая из-за спины клинок.
Я не поверил своим глазам. Клинок? Откуда…? Изощрённой формы холодное оружие лежало в хрупких девичьих руках, отчего мне захотелось убрать его подальше.
- Может, проверишь, почему за мной ещё никто не пришёл? - она легла в позу эмбриона и закрыла глаза. Клинок до сих пор находился в её руках.
Снова подул холодный ветер, и я задумался над тем, а не холодно ли девушке. Не замечал в комнате одеяла, поэтому захотелось прикрыть её собой, защитить от внешнего мира. Лучше и правда кого-то позвать, чтобы она не лежала так долго.
Как только я обошёл Беллу и вышел за дверь, меня окутала непроглядная тьма. Мне показалось, что мои глаза закрыты, и если я их открою, смогу сориентироваться в незнакомом доме. Но как только я открыл глаза, то понял, что проснулся.