- Мэри Элис! Ты пришла! – мама вскочила с кровати и, пошатываясь, побрела ко мне. Широко разведя руки в стороны, я обняла ее так крепко, как осмелилась. Я снова оказалось маленькой девочкой, пока не уткнулась носом в ее плечо, стараясь вобрать ее запах. Не тот. Не ваниль. Антисептик. И хлорка, запах которой впитался в ее кожу от чрезмерно отбеленных простыней. Я почти убедила себя, что мы вернулись из бассейна, но резкий запах дезинфицирующих средств и гудение флуоресцентных ламп над головой разрушили любые детские иллюзии. Сердце, поначалу откликнувшееся на мамин голос, в который раз больно укололо. Я была в ярости на себя за то, что хоть на секунду поверила, что она каким-то образом излечилась. Сложно не надеяться на чудо, даже зная, что к чему.

Я до сих пор мечтала, что мама проснется, будто от глубокого сна. Могла представить, как мы собираем ее скудное, утвержденное имущество в картонную коробку, выходим на свежий воздух, садимся в LeBaron и начинаем новую жизнь. «Что случилось?», спросила бы она, а я бы ответила: «Я потеряла тебя, но нашла снова». И ехала бы, ехала и ехала туда, куда она захотела бы.

Возможно, мы прожили бы оставшуюся жизнь в дороге, ветер развивал бы наши волосы, мы оделись бы как голливудские звезды пятидесятых. Перед глазами проносили картины, как мы едем по Шоссе-1 вдоль калифорнийского побережья, волны бьются о скалы. Каждый день солнечно. Мы гуляем по берегу, в руках – обувь, босые ноги оставляют светлые углубления на влажном, плотно утрамбованном песке. Едим хот-доги с тележек, открытые нараспашку кошельки в руках шокируют прохожих.

А потом бы я вспомнила, что этого никогда не будет. Вспомнила бы, что нам никогда не уйти от постоянной завесы серости и дождя. Вспомнила бы, что однажды пыталась вернуть ее домой, наивно полагая, что сама смогу позаботиться о ней. Слишком много раз я просыпалась глубокой ночью и находила ее кровать пустой, дверь – широко открытой, а ее саму – бродящую по улицам в ночной рубашке.

- Я сделала для тебя кое-что, - сообщила мама, отвлекая меня от размышлений. Похлопала по матрасу, приглашая сесть, что я сделала, любопытствуя. Она достала из-под кровати цветную картонку, по-прежнему влажную, мягкую, сильно пахнущую клеем. Запах вернул меня в воспоминания о начальной школе, бегущую от школьного автобуса к крыльцу с новенькой поделкой в руках, все еще не просохшей от клея. Как странно, что потребовалось так мало лет, чтобы мы поменялись ролями.

Уважительно приняла бумагу из ее рук. Я физически ощущала ее взгляд, ищущий одобрение. Я совсем не была уверена, что увижу, поэтому про себя помолилась, чтобы на лице сохранилась маска невозмутимости. Натянуто улыбнулась и взглянула на картон. Еще один коллаж. Они не разрешали пользоваться даже безопасными детскими ножницами без индивидуального присмотра, поэтому картинка была сложена из неровных обрывков журнала с рваными краями. Несмотря ни на что, у мамы сохранился хороший вкус в отношении сочетания цветов и композиций, и она сделала впечатляющую бесформенную розовую мозаику из разорванных картинок с розами, туфлями, помадой, Пепто Бисмол и Плэйтэкс(2). В центре розового моря находилось одно маленькое слово: ты.

Что это значило?

- Мне нравится, - сказала я, желая понять, что это значит. Когда я подумала, что она потратила время, делая мне подарок, в груди что-то туго свернулось, но я смогла улыбнуться. Она засияла. Несколько секунд мы сидели в тишине, просто улыбаясь друг другу.

Неожиданно ее взгляд сместился, и она схватила мою руку.

- Кто это?

- Что? – непонимающе переспросила я, оглядываясь: вдруг кто-то наблюдал за нами через дверное окно?

- Твой свет поменялся, - сообщила она, искоса оглядывая меня.

- В смысле? – спросила, а сама задумалась, надо ли отвлечь ее от странных разговоров. Будет ли хуже? За все эти годы я так и не поняла, как лучше с ней обращаться.

- Тебя окружал какой-то темно-синий цвет, а теперь – искристо желтый, как у одуванчика. Будто солнце танцует на воде.

Уставилась на руки, медленно поворачивая их, стараясь увидеть то, что увидела она.
- Я?

Она осторожно коснулась пальцами пространства рядом с моей головой.
- Красиво.

- Спасибо, - поблагодарила я, удивленно наблюдая, как освещается ее лицо. Это она красива.

- Он точно особенный, - произнесла он, кладя голову мне на плечо.

Я знала, что эти полупросветы редки, поэтому просто смирилась c разговором:
- Да. В какой-то степени именно такой.

- Он может видеть твой свет?

- Я.. думаю, да, - ответила, припоминая, что он сказал в кафе.

- Как его зовут?

- Джаспер, – выдохнула я, как молитву, крошечную частичку святого.

- Хранитель. Ты его сокровище?

Я проснулась в воскресение утром от сокрушающего чувства пустоты. Кровать и так была узкой, а с Джаспером вместе превращалась просто в очень узкую. Ему удавалось быть во всех местах сразу, и я крепко спала в его объятиях. И он снился мне. Но сейчас я была одна. Его отсутствие изменило ландшафт кровати на пустынные прерии.

Провела рукой по простыням. Еще теплые. Возможно, он встал не так давно.

Именно тогда дверь комнаты распахнулась, и Джаспер прокрался в комнату, полностью одетый, но босиком. Двигался тихо и целеустремленно, собирая сумку и поднимая носки. Я наблюдала за ним, раздумывая, а заметит ли он, что я не сплю? Будто услышав мои мысли, он обернулся. Когда наши взгляды встретились, его поза изменилась.

- Привет, соня, - улыбка.

- Зачем вставать так рано? Воскресение же.

Он присел на край кровати. Я скатилась во вмятину, образовавшуюся под его весом.

Согнувшись, он натянул носки:
- У меня тонна непроверенных студенческих работ.

- Тебя надо отвезти? – приподнялась на локтях. – Буду готова через пять минут.

- Нет, нет, - ответил он, целуя меня в макушку. – Спи дальше. Ты сегодня работаешь?

- Как обычно, - перекатилась на живот. Если он не хочет ехать, то я согласна еще поспать. Я все еще не оправилась со вчерашнего дня.

- Все будет нормально? – поинтересовался он, потирая мне спину.

Пожала плечами под одеялом. А должно быть ненормально?

- Хорошо, позвони, если что-нибудь понадобится, - он посидел еще немного, вырисовывая на моей спине круги так, что я почти заснула.

Джаспер ушел, и сон мгновенно исчез. Мысли были полны беспокойства. Я не понимала, что Джаспер – мой камень преткновения. Без его близости в голове продолжали вспыхивать воспоминания о школе, парнях. Их насмешливые лица плясали за закрытыми веками, впиваясь в меня. Села, сердце пыталось выскочить из груди. Стукнула кулаками матрас, поднимая облака пыли.

Так трудно. Я считала, память со временем сотрется, затуманится. Но ничего подобного, рана оставалась свежей и кровоточащей.

Нет. Я теперь старше. Ты больше не та девочка, Элис. Пора вырасти.
Но как?

В чем секрет? Как люди… живут дальше? Каждый день я смотрела вокруг и видела совершенно нормальных людей. Я не замечала боли, пересекающей их лица, как трещины асфальт. Может, остальные просто лучше притворялись? Или они нашли способ побороть всю эту хрень и двигаться дальше?

Я разочаровалась, что проснулась ни сколечко не преображенной. Поняла, что крошечная часть меня всегда надеялась, что если я когда-нибудь доверюсь достаточно, чтобы рассказать правду, просто поведать вслух историю, то вылечусь. Расскажу, и яд волшебным образом исчезнет, как яд от укуса ядовитой змеи. Мне следовало понимать, что просто ничего не бывает. Правда, я не ожидала, что мне станет хуже, и я почувствую тошноту и боль.

Стоила ли этого правда?

Откинулась назад, уставившись в потолок и барабаня пальцами по матрасу. Невыносимо сидеть на месте. Продравшись сквозь волнение, одна тихая мысль посетила меня в момент ясности: Он понимает часть тебя.

Джаспер теперь немного понимал, откуда я такая взялась, из чего меня вылепили. И он все еще оставался со мной. Принял меня, даже плакал вместе со мной. Я хочу, чтобы ты узнал меня, подумала я тогда. Желала этого, пока окончательно не запуталась. Постаралась представить Мэри Элис и Джаспера парой. Она бы ему понравилась; она была забавной. Открытой, доверчивой и любящей. И, наверно, она пришлась бы ему по душе больше меня. Джасперу никогда не пришлось бы гоняться за Мэри Элис, потому что у нее кризис. С ней было бы несложно.

Я ревновала к ней, к мертвому человеку. К мертвому, которым была я.

А потом тихий, спокойный голос вернулся: Он понимает тебя.

Теперь он знал меня. И снова закрыв глаза, я увидела как Джаспер наблюдает за Мэри Элис. Он выглядел противоречивым богом, пока происходили эти ужасные вещи, не в силах помочь, потому что так было предопределено. Все уже случилось, но отголоски событий по-прежнему никуда не исчезали, неизменные до конца времен.

Но он максимально быстро оказался рядом, поднимая ее с пола, обнимая за плечи и говоря, что она чего-то стоит. Гладил ее по волосам и прижимал к себе. В ту минуту, мне казалось, что ее призрак бьется надо мной и с его объятиями частичка ее сливается со мной. На сердце стало тяжело, но боль была долгожданной. Той, что показала, что я жива.

Глаза снова открылись, и я изо всех сил постаралась сесть и выпрямиться с новой болью. Новой старой болью.

Тяжелой походкой дошла до зеркала и посмотрела себе в глаза, стараясь разглядеть Мэри Элис. Была ли она там? Или тяжесть на сердце – мое разыгравшееся воображение?

Конечно, я здесь, глупая. Я всегда здесь.

Ох, подумала я, обращаясь к ней-мне. Сумасшествие. Думаешь, мы можем стать друзьями?

Ты уверена? Она удивилась.

Ты часть меня. А я не хочу потерять себя.

Можно попробовать. Я ощущала ее отдаление от долгого пребывания взаперти. Сердце болезненно билось, и дыхание выходило с хрипами.

Надеюсь, я поступаю правильно.

- Простите, но не могли бы выйти на пару минут? – поинтересовалась я у санитара, когда он пришел проверить маму. Он взглянул на часы, но кивнул. Убрала мамин коллаж в стол.

Стала перед ней на колени, помогая с обувью. Завязывая ей шнурки, вспомнила ее прикосновения, когда она учила меня тому же. Терпение – добродетель, говорила она, подразумевая зайчика, бегающего вокруг дерева, а потом прыгнувшего в дыру. По лицу текли крокодильи слезы от того, что пальцы не слушались, а ведь в мыслях все было так просто. Она говорила, что я пойму, как надо, когда придет время. И однажды у меня получилось, медленно, самостоятельно, я завязала шнурки, высунув от усердия язык.

Подняла взгляду на маму, пустыми глазами уставившуюся в стену.
- Давай, мам, наденем свитер, - сказала я, стараясь игнорировать воспоминания. Она послушно подняла руки, и я надела на нее джемпер. Помогла ей подняться, и мы молча вышли за санитаром, открывшим дверь во внутренний дворик.

Участок, залитый бетоном и окруженный со всех сторон больницей, но хотя там бы стоял деревянный столик с лавками, и если лечь на них, то можно было увидеть кусочек неба. Мы с мамой немедленно уселись на стол, поставив ноги на скамью. Сегодня была на редкость ясная ночь, и звезды ярко сияли на бархатистом куполе над нашими головами.

- Смотри, Орион, - я указала на три звезды, составляющие его пояс.

- Ты светишь ярче, - сказала она. – Моя маленькая, ярко сияющая звездочка, я знала тебя еще до твоего рождения.

- Очень… мило, - на сердце навалилась тяжестью старая знакомая вина.

- Я узнала твой свет еще до того, как увидела лицо, - почти пропела она. – Ты выросла там, и я позвала тебя к себе.

Джаспер пропал почти на все воскресение, и я не видела его до конца смены в баре. Не хотелось казаться навязчивой, но я очень по нему скучала. Пробродила целый день по городу со странной тяжестью, как волк, чей живот мама-коза заполнила камнями, пока он спал. Не помню, как дошла до «Мохнатого мамонта», моего любимого магазина пряжи. Чрезмерно долго ходила взад-вперед по проходам с закрытыми глазами, скользя кончиками пальцев по моткам в коробочках. Иногда я чувствовала покалывание в пальцах, будто рука представляла собой ивовый прут, я перекладывала моток в корзину, даже не смотря, что беру. Должна признать, довольно дорогой способ успокоиться. Подумала, может, я искала изоляции от моих вновь кровоточащих ран.

К приходу Джаспера в бар я уже валилась с ног. Я не рассчитывала, что настолько трудно станет провести день с внутренней Мэри Элис. Меня поразил этот вечер, и я даже задумалась, а не поступила ли я плохо, продавая напитки, помогая развитию алкогольной зависимости. Возможно, только потому, что толпа состояла преимущественно из более зрелых посетителей, любителей выпить, грустных, со слезящимися глазами мужчин, смотрящих в стаканы, как в глаза потерянной любви. Толпа студентов так на меня не влияла.

- Привет, солнце, - Джаспер приземлился на любимый стул.

- Привет, - поздоровалась я, придвигая к нему стакан.

- Он пустой, - озадачился Джаспер.

- Что? – удивленно посмотрела. – Прости, я… Я… - потеряла ход мыслей и беспомощно уставилась на Джаспера.

- Я сбил тебя с толку? – он ласково улыбнулся.

- Я чувствую себя странно, - закрыла глаза. – И слегка не в себе.

- Ох, малыш, все в порядке. Ты же не дрессированная обезьянка.

Озорно улыбнулась:
- Я вообще не дрессированная.

Только в присутствии Джаспера напряжение ослабло, и я снова смогла увидеть его напиток.

- «Corsendonk brown»(3), - сообщила я, ныряя под бар.

- Именно так, - широко улыбнулся Джаспер.

Санитар, прислонившийся к кирпичной стене на почтительном расстоянии, откашлялся:

- Часы посещения почти закончились.

- Хорошо, спасибо, - поднялась со столика. – Пойдем, мам.

Взяла ее руку и потянула за собой. Санитар открыл дверь и ждал, пока мы пройдем, позванивая ключами. Мама застыла сразу же, как мы ступили на линолеум, обратно под равнодушные флуоресцентные лампы.

- Почему… почему я здесь? – ее голос прозвучал тонко и испуганно.

Этот разговор повторялся много раз, но легче мне не становилось.

- Тут безопасно, - снова повторила я глухо и неискренне.

Санитар делал вид, что не слушает нас, открывая дверь ее палаты.

- Ты хочешь оставить меня? – спросила она, сжимая мою руку. Усадила ее на кровать, становясь на колени, чтобы снять ей обувь. Потом повесила ее свитер в шкаф.

- Я уйду на немного, но всегда буду думать о тебе.

- Не понимаю, - захныкала она. – Почему я не могу пойти с тобой домой? Что я сделала неправильно?

- Ох, мам, - выдохнула я, глаза стремительно заполнялись слезами. – Это не ты. Дело не в тебе. Все я. Я слишком слабая, - и глупая, и неумелая, добавила про себя. Села у ее ног и положила голову ей на колени. – Я просто… не могу позаботиться о тебе как надо. Прости, прости меня, мамочка.

Уткнулась носом в ее юбку, роняя горячие молчаливые слезы.

Через некоторое время поняла, что мама гладит меня по голове, фальшиво напевая мотив.

- Не плачь, Мэри Элис, - наконец заговорила она. – Твой свет останется с нами.

Я медленно подняла голову. Она опять раздвинула пальцы, обводя воздух вокруг моей головы. И блаженно улыбнулась:

- Такой милый.

Я же вспомнила о санитаре в дверях. Смущенная, встала, растирая щеки ладонями. Стряхнула песок с коленей. Забрала коллаж со стола и села рядом с мамой, положив его на колени.

Обе склонились над крошечным «ты» в море розового.

Она показала на маленький клочок серовато-белой бумаги с двенадцати размерным шрифтом с засечками, маленькие черный перья плавали в розовом облаке. Ее ногти были коротко обрезаны медперсоналом, и мой взгляд привлек бледный полумесяц на ногтевой пластине.

- Это ты, - сказала она, постукивая по квадратному кусочку текста для особого внимания. А потом указала на розовый фон:
- А это я.

Будто глядя на двоящуюся картинку в 3D формате, я вдруг осознала, что розовые формы, на которые я раньше смотрела как на кляксы, больше походили на большие сердца. И окутанная ими, внутри была я.

(1) Хаяо Миядзаки, Диана Винн Джонс – фэнтезийный роман британской писательницы Дианы Уинн Джонс, впервые опубликованный в 1986 году. В 2004 году по мотивам романа студия «Ghibli» выпустила полнометражный аниме-фильм, режиссером которого был Хаяо Миядзаки. Отсебятина: Смотреть всем!
(2) Пепто Бисмол - для лечения изжоги, нарушения пищеварения, расстройства желудка, тошноты и диареи.
Плэйтэкс – марка белья.
(3) Corsendonk brown – бельгийское пиво.

Жду на форуме!