Ночь понедельника, и я еду по восточной трассе I-90, как всегда делаю в понедельник ночью. Пересекаю озеро по Вашингтонскому мосту. В Крайслере миссис Фитцсиммонс витает запах несвежего освежителя и старого папиросного дыма, а я едва вижу приборную панель. Я всегда ощущаю себя Килроем(2), когда веду LeBaron, воображая, что невидима для тех, кто смотрит в ветровое стекло, за исключением макушки, кончика носа и рук, сжимающих руль. Удобно думать о себе, как о версии Килроя вместе со словами: здесь была Элис(3). Я говорю эти слова про себя, пока автомобиль ритмично гремит и ударяется о стыки моста. Здесь была Элис. Здесь была Элис. Здесь была Элис.
Машины семидесятых не проектировали для маленьких людей. Предполагаю, ездить должны были только мужественные мужчины. Чувствую, мне следует привязать деревянные бруски к ногам как Коротышка из «Храма Судьбы»(4). Но я не боюсь, так как езжу этой дорогой каждую неделю, каждый понедельник с тех пор, как переехала в Сиэтл. Этот машинный экзоскелет – моя вторая кожа. Ветер дует столь свирепо, что я фактически чувствую его рулем, пока переезжаю мост.
Немного моросит, и улицы мокрые. Стоп-сигналы других автомобилей разукрашивают мостовую длинными красными мазками. Дворники время от времени двигаются в медленном ритме танго. В отличие от них, сердце быстро бьется, от чего сложно сосредоточиться на дороге. Приходится сильнее сжать руль, чтобы напомнить себе, что я не сплю, что я еду, что я реальна. Два окна чуть открыты, даже притом, что сейчас январь, потому что велико искушение опереться головой об окно, закрыть глаза и думать о нем.
Даже сейчас, просто произнося «о нем» в мыслях, я убираю правую руку с руля. Потираю большим пальцем губы, вспоминая.

Были выходные, поэтому башню Спейс Нидл наполняли туристы, приехавшие в город на праздники. Я видела молодые пары с младенцами в колясках, семьи со взрослыми ребятами с покрасневшими от игр на зимнем воздухе щеками. Наблюдение за полными молодыми семьями всегда чуть убивало меня изнутри, и я размышляла, беспокоилась ли мама, когда я была ребенком, когда мы занимались делами, когда она сажала меня в продуктовую тележку, и я размахивала пухлыми ногами, что мы всего лишь вдвоем? Она ощущала осуждение счастливых пар? Или чувствовала себя незаметной? Или ощущала отсутствие моего отца каждый день, видя пустующее пространство там, где должна быть его фигура?
Когда я проснулась тем утром, телефон все еще находился под ухом. Стало интересно, сколько времени ждал Джаспер, прежде чем повесить трубку. Даже притом, что я заснула, я знала, что он спел всего «Черного дрозда» - он обещал в восхитительной манере Хортона(5). Я надеялась, что не храпела. Я не смогла запомнить сны – только ощущение, что засыпаю, окутанная его голосом. Вместо того чтобы волноваться сегодня, мне пришлось только сосредоточиться на том, чтобы вспомнить его голос, песню, которую он пел только для меня, и я сосредоточилась. Правда, все еще чертовски нервничала, но это было волнительно.
Так как в музеях обычно слишком тепло, то я надела рубашку с воротником-стойкой – черную, естественно, - и темные джинсы. В шкафу нашла ожерелье, сделанное мамой на удачу для прослушиваний и экзаменационных дней. Я носила его все время – единственная частица Другой девушки, которую я могла вынести. Я, должно быть, сорвала ожерелье во время приступа паники в канун Нового года, когда увидела свое отражение в парике Рапунцель. Слишком много, слишком знакомо – видеть это ожерелье напротив бледного горла и завесы длинных светлых волос. А вчера я слишком нервничала и волновалась насчет встречи с Джаспером, что не заметила его отсутствия. Быстро повязала ожерелье вокруг шеи.
Мама могла сделать что угодно своими руками: драгоценности, вязанные или сшитые вещи. Она была превосходным поваром, хотя ее творческий потенциал иногда приводил к кухонным бедствиям. Мне нравилось гармоничное слияние западной и восточной кухни – мы с мамой любили вместе исследовать рестораны, она хотела, чтобы я немного знала о каждой кухне, часто возя меня в Сиэтл, чтобы избежать ограниченной национальной кухни Олимпии – но некоторые ее комбинации напоминали не слияние, а скорее расщепление, возможно даже ядерное.
Что меня расстраивало тогда, так это то, что она вполне способна следовать рецепту и приготовить изысканное блюдо, но она предпочитала вместо этого импровизировать на полпути, следовать случайным желаниям, заканчивая в итоге чем-то несъедобным. Блюда всегда выглядели эффектно, так как, вдохновленная художниками, она руководствовалась цветом или структурой, а не запахом: паста-салат «Мондриан»(6) с овощными полосами и черной лакрицей, сложенной прямым углом на вершине, сливочный куриный суп «Ротко»(7) в заляпанной кастрюле, истекающий кровью под слоями со свеклой.
Она подарила мне ожерельем, высадив перед средней школой из своего приземистого, старой закалки Вольво с кузовом. Были пробы на «Наш город»(8), первую пьесу на моем первом году обучения. Я знала, что из-за правил старшинства буду вероятнее всего одной из хора или девочкой №7 первые несколько лет, прежде чем меня рассмотрят на ведущую роль. Тем не менее, я нервничала. Она сказала:
- Закрой глаза, Мэри Элис, у меня для тебя сюрприз.
Как только я подчинилась, в мою ладонь опустилось ожерелье. Оно состояло из трех взаимосвязанных медных колец («Как напоминание, чтобы всегда достигать своей мечты») в центре плетеного кожаного шнурка и очаровательных крошечных латунных трагичной и комичной масок, болтающихся на среднем кольце. Маски пленяли. Антикварные вещицы, которые она нашла на распродаже имущества, были достаточно маленькими, чтобы не звенеть слишком громко.
- Ой, мам, - я вздохнула, - это просто прекрасно.
Склонилась над переключателем передач поцеловать ее в щеку и подняла свои длинные светлые волосы, чтобы она закрепила ожерелье вокруг шеи. Оно будто потрескивало от ее энергии. Казалось, я могу всего достичь.
На прослушивании голова была ясная, голос не дрожал. Я читала прощальный монолог Эмили к городу Гровез Конес, даже не глядя, голос в нужных местам менял интонацию.
- Но только на мгновение мы сейчас все вместе. Мама, только на мгновение мы счастливы(11).
В аудитории стояла тишина даже после того, как я произнесла последнюю фразу «Я готова вернуться». После длинной паузы мистер Крэндол откашлялся, поблагодарил меня и попросил позвать следующего.
Неделю спустя по толпе, скопившейся перед драмзалом, я могла утверждать, что список ролей вывешен. Я маячила за толпой, так как была слишком низкой, чтобы даже прочитать его из-за спин. Мне пришлось проталкиваться сквозь людскую массу, чтобы прочитать список, проскальзывая под чужими руками, протискиваясь бочком между большими телами. Мне показалось, кто-то пробормотал мое имя, но меня зажимало множество тел, так что я, вероятно, ослышалась.
Когда я, наконец-то, добралась до списка, то сразу заглянула в конец в поисках своего имени, тщетно надеясь быть «Умершей Женщиной» или «Женщиной в зале» или «Другой Женщиной в зале». Щеки запылали, даже когда я не обнаружила имени под группой «горожан», перечисленной в самом-самом конце - недостаточно хороша, даже чтобы быть человеческим пейзажем, подумала я - и тогда увидела имя. В самом верху страницы. Я была заявлена как Эмили.

Я проезжаю туннель в Мерсер-Айленд(9). Я люблю туннели. Длинные горизонтальные флуоресцентные огни заполняют туннель и автомобиль миссис Фитцсиммонс призрачным белым и искусственным оранжевым цветом. Я почти могу ощутить оранжевый вкус «Тик-така» или детского аспирина фирмы Байер или лимонада «Тан» на языке, когда вижу этот оттенок оранжевого. Огни проносятся мимо меня, пока автомобиль едет по туннелю. Я на мгновение выключаю дворники, больше не слыша ритма в стиле танго, но туннельные огни создают собственный ритм, почти слышимый, пока я мчусь мимо. Больше похоже на сердцебиение, чем на музыку, поскольку белые и оранжевые огни чередуются. Ба-дум. Ба-дум. Ба-дум. Из-за биения и ограниченного пространства туннеля создается впечатление, что я нахожусь в большом реальном чреве – будто мной беременны. Но преображусь ли я, когда выйду с другой стороны?

Джаспер вынудил меня встретиться на том же месте. Я могла разыскать его теперь с дальнего расстояния, потому что знала, что стоит искать коричневый вельветовый пиджак и копну волнистых блондинистых волос. Он спрятал руки в карманы джинс. Улыбнулся, когда я протиснулась к нему, глубоко засунув руки в карманы пиджака.
- Пойдем? – он предложил мне руку.
Мы немного прогулялись до здания Фрэнка Гери(10) - привлекательно дикой металлической конструкции, сооруженной из прибитых металлических пластин, искривленной и странной, как одна из статуй, что оживает в Битлджусе(11). Когда мы оказались внутри. Джаспер снова настоял на том, чтобы заплатить за вход. Помог мне снять пиджак в гардеробе, хотя в этом не было особой нужды. Когда он присвоил себе номерок, я перехватила его взгляд на моей шее. Думала, он, как обычный парень, так сказать, оценивает «товар» (и его ожидало разочарование), но он спросил:
- Твое ожерелье… можно посмотреть?
- Да, конечно, - я отклонила голову, давая ему лучше его разглядеть. Он медленно поднял руку, задев мою шею, когда он почерпнул подвеску пальцами, чтобы посмотреть ближе. По рукам сразу побежали мурашки. Я поблагодарила Бога за длинные рукава.
Потирая маски большим и указательным пальцами, он поинтересовался:
- Ты актриса?
Если бы он знал хотя бы половину всего.
- Раньше была, в средней школе.
Он нахмурил брови:
- Я… необычное ожерелье, - лицо Джаспера было так близко к моему, что я боялась пошевелиться. Спустя вечность он позволил ожерелью упасть и коснулся рукой моего лица.
- Оно прекрасно, - сказал он, глядя мне в глаза.
Я попыталась замаскировать вызванную Джаспером дрожь пожатием плеч.
- Мама сделала его мне давным-давно.
Давным-давно, в далеком королевстве, где жила принцесса со своей прекрасной мамой – Королевой, тоскливо подумала я.
Джаспер помолчал еще некоторое время, все еще с изогнутой бровью изучая мое лицо. Что происходило за этими глазами? Возможно, его некогда бросила сучка-актриса. Я думала, что надоела ему с ожерельем или обидела чем-то, но внезапно он покачал головой и снова сиял улыбкой. Поцеловал меня в макушку и бодро сказал:
- Давай нанесем визит Доктору Зайусу(12)!
Я посмеялась над его энтузиазмом, и, взявшись за руки, мы побежали вверх по лестнице, как буйные дети в перерыве.

Я – в Белвью(13), в трети пути от конечного пункта. Проезжаю парк Мерсер Слау Нейчер. Парк прекрасен, правда с шоссе трудно это утверждать, да еще и в темноте. Даже в летние месяцы, когда еще светло, и я совершаю поездку, многого не видно, только участки деревьев и кустарников и запустение, вся красота омрачена бетоном с шоссе. Вы никогда не смогли предположить, какое великолепие скрыто внутри.
Я думаю о нем снова, и интересуюсь, а не слишком ли поздно для меня? Осталась ли в моем сердце жизнь или за пределами моей жалкой оболочки осталось лишь запустение?

Джаспер был идеальной компанией для музея – искренне интересующийся экспонатами, читающий все плакаты, но не высмеивающий выставки или, скажем, не распевающий песенки из симпсоновской версии «Планеты обезьян» достаточно громко, чтобы заработать сердитый шик от охранника.
- Я люблю тебя, доктор Зайус! – заявил он лучшим голосом Троя МакКлюра(14) прямо в лицо шикнувшему охраннику.
Я стукнула его несколько раз по руке, потому что не хотела, чтобы он попал в беду, но было так смешно, что мне срочно понадобился туалет.
Когда мы достаточно далеко удалились от злой охраны, Джаспер посмотрела на меня, на его лице появилась широкая усмешка:
- Нет ничего, что сделало бы меня более счастливым, чем твой смех.
Я снова его стукнула.
- Рада, что хоть один из нас счастлив, потому что у меня болит теперь живот, из-за тебя, болвана! – но я все еще смеялась, пока говорила, и он знал, что я не в серьез.
Меня поражало, как легко с ним общаться – я почти могла быть собой. Я не вздрагивала каждую секунду в ожидании оскорбления. В его присутствии от всех полученных улыбок голоса умолкали, и оставалась только я одна. Удивительно, насколько тихо могло становиться в моей голове.

Нет, слышу я голос в голове, пока проезжаю по шоссе, огибающему озеро Саммамиш.
Что нет? спрашиваю я с опаской.
Мы не ушли. Не полностью. Не навсегда, звучит в ответ.
Я не знаю, что ответить, поэтому просто продолжаю ехать, сосредоточено глядя на дорогу.
Мы всегда будем здесь, сообщает голос. Мы никогда не покинем тебя.
Мне кажется, голос пытается утешить, но я совсем не успокаиваюсь. Гоню быстрее в надежде, что смогу оставить все голоса позади.

Джаспер прошел со мной от музея до «Единорога» и остался со мной на смену, спросив разрешение, конечно, и убедил сказать ему, если он пересечет черту и станет навящивым. Он сообщил, что как только на следующей неделе начнутся занятия, у него сократится свободное время. Я радовалась его компании, и он провел весь вечер в баре, что-то читая, пока я занималась посетителями. Розали раз прошествовала рядом, сказав «Никакой халявы», но ей не стоило беспокоиться – Джаспер всегда настаивал на оплате. Мне было неловко принимать у него чаевые, так как я неожиданно ощутила себя стриптизершей или кем-то в этом роде.
- Прекрати, - прошипела я после того, как он попытался вручить мне десятку за Гиннесс.
- Прекратить что? – озадаченно спросил он.
- Я просто, - запнулась. – Не знаю, просто странное ощущение от того, что ты платишь, не позволяя мне того же. Это изменяет параметры наших отношений, - я чуть не хлопнула рукой по губам, осознав, что сказала слово на «о». Понадеялась, что он не заметил.
Ага, держи карман шире.
- Отношений, м? – он изогнул бровь.
- В контексте, парень. В контексте, - раздраженно ответила я.
К счастью, Джаспер не стал развивать тему.
- Ладно, я понял, - начал он, - но как мне отблагодарить тебя за превосходное обслуживание?
Я знала множество вариантов, но ни за что бы их не озвучила.
- У тебя усы от Гиннесс, - сообщила я, подражая Ральфу Виггаму(15), краснея и делая вид, что разглядывание кутикул – чрезвычайно увлекательное дело.
- Знаю, - он усмехнулся. Его глаза блеснули: - Не дашь салфетку?
Я залезла под стойку и достала Джасперу коктейльную салфетку, украшенную смущенной девушкой-единорогом. Понять, как нормальные парни ходят в этот паб, – выше моих сил. Я ожидала, что Джаспер вытрет пену с губы, но вместо этого он вытащил из сумки ручку и стал проводить линии на салфетке.
- Что ты делаешь?
- Веду учет. Здесь записываю оказанные услуги: превосходный Гиннесс, идеальная температура, дружелюбное поведение, - он подписал «услуги», громко проговорив их. Подумал минуту и добавил: - Удовлетворительная личная гигиена.
- Да, спасибо, умник, - замахнулась на него упаковкой салфеток. И шепотом проворчала: - Удовлетворительная, задница, удовлетворительная.
- Ах, да, удовлетворительная задница, - добавил он к списку. – Ладно, теперь в этой колонке я записываю, что должен тебе в чаевых, - он сосредоточился. – Давай посмотрим, надо перевести доллары в… - он затих.
Не терпелось увидеть, что он задумал. Доллары на что?
Джаспер все еще находился в глубоких раздумьях.
- Хмм, со сложным процентом, теперь переносим… Если бы я захватил счеты… думаю, вовлекаются мнимые числа…
Я попыталась посмотреть, что он пишет, но Джаспер отклонился, закрывая салфетку другой рукой.
- Нет, не заглянешь, пока я не закончу.
Я нетерпеливо забарабанила пальцами по стойке.
- Извини, но я не могу сосредоточиться из-за стука, - фыркнул он.
Я вскинула руки и обратила внимание на других клиентов, посматривая, не нужна ли кому добавка.
- Мисс, эй, мисс! – Джаспер помахал мне, как только я достигла дальнего конца бара. – Я хочу оплатить счет сейчас, пожалуйста.
Я умирала от любопытства, но шла обратно как можно медленнее. Он протянул мне салфетку. В первой колонке остались все пункты, которые он записал еще при мне: Гиннесс, температура, поведение, гигиена, задница и т.д. Во второй колонке было просто выведено «Я должен тебе один поцелуй».

Я проезжаю Государственный лес «Тигровая гора». Почти на месте. Дождь не прекращает моросить, но остается достаточно легким, чтобы дворники продолжали двигаться в ритме танго. Вокруг – ничего, кроме деревьев, величественных, хвойных деревьев и рваных теней, вырисовывающихся в темноте. Сквозь приоткрытые окна автомобиля мисси Фитцсиммонс я ощущаю запах сосновой смолы. Глубоко вдыхаю аромат и начинаю осознавать биение своего сердца. Оно стучит в ритме танго, и темные деревья, кажется, хотят присоединиться к танцу. Я отвлекаюсь на мгновение из-за калейдоскопа изображений: эти темные зловещие сосны, вырывающие собственные корни из земли и возбужденно вращающиеся в сен-сансовской Пляске смерти(16) ("Oh! La belle nuit pour le pauvre monde!" (О! Какая прекрасная ночь для бедняков мира!)(17)), скупые как Розали деревья из «Волшебника страны Оз», забрасывающие Дороти яблоками, вновь пробужденные Дриады и Наяды, дико танцующие вокруг Пэвэнси в «Принце Каспиане». Природа, живая и дикая, за автомобилем и в моей голове, и я взволнована и испугана.

Остальная часть ночи тянулась мучительно медленно, салфетка с надписью «Я должен тебе поцелуй», прожигала дыру в кармане. Появились трудности с формулированием слов, так что на этот раз я освободила видения, наливая выпивку, даже не спрашивая заказы посетителей. Пусть смотрят, думала я в тот момент. Что угодно, чтобы смена закончилась быстрее. Я не хотела слышать никакой голос кроме голоса Джаспера.
Джаспер внезапно стал робким, после того, как я прочитала надпись на салфетке и запихнула ее в карман джинс. Он притворялся, что читает книгу, но я замечала, что он украдкой посматривает на меня, когда думает, что я не вижу. Мне нравилось это ощущение влияния, а не незначительности и уязвимости, от того, что ты притягиваешь пристальный взгляд парня. Я хотела, чтобы он смотрел.
В два ночи я сделала стандартный привлекающий внимание хлопок и заявила:
- Вы не обязаны идти домой, но оставаться здесь вы больше не можете.
Розали заставила меня прогнать Джаспера, даже притом, что я подарила ей щенячий взгляд. Мне надо было лучше знать и даже не пытаться – она невосприимчива к щенячьим глазкам. Я сжала руку Джаспера, когда привела его к двери и попросила:
- Подождешь меня, ладно?
Застегивая пиджак, он поинтересовался:
- Думаешь, тебе надо просить?
Я вымыла стойку и подготовила бар к следующему дню, передвигаясь на высокой скорости как люди в старой безмолвной кинохронике. Наконец, Розали коротко кивнула мне, давая понять, что я могу идти. Я вылетела из дверей и заметила Джаспера, прислонившегося к стене здания.
- Привет, - я улыбнулась.
- Привет.
Мы дружно усмехнулись, купаясь в оранжевом свете фонаря.

Я выехала с шоссе I-90 и теперь направляюсь на север по 202. На расстоянии слышу грохот водопада Сноквалми(18). Он прекрасен. Это хорошее место, учитывая все обстоятельства. Я вижу знак «Лесная опушка», поэтому включаю поворотник и сворачиваю направо, начиная подъем по длинной изгибающейся дороге. Я осторожна - соблюдаю скорость пять миль в час, как сказано на ограничителе. В это время здесь вдоволь парковочных мест, так как большинство сотрудников уезжают домой прямо в пять. Я всегда могу найти свободное место. «Звезда парковки», обычно говорила мама.
Я паркую LeBaron и выхожу. Все еще моросит, но мне не нужен зонтик. Отклоняю голову назад, позволяя туману охладить лицо. Глубоко вдыхаю и иду к двойным дверям.

Джаспер смотрел на меня выжидающе, думая, несомненно, о салфетке в кармане. Я не хотела, чтобы кто-нибудь нас здесь увидел.
- Прогуляешься со мной до отеля, там я сяду в такси?
Я обычно не пользовалась такси, предпочитая чаще, возможно по глупости, идти домой пешком полторы мили так, как автобусы прекращали ходить. Я не стала сообщать об этом Джасперу, не желая, чтобы он волновался обо мне.
Как только мы завернули за угол и подошли к красному тенту отеля, я предложила:
- Давай забежим внутрь на минутку, - проводя его через автоматические двери в фойе.
Ночные сотрудники очень хорошо знали меня, поэтому они просто кивнули, когда мы прошли мимо. Фойе было изолировано от регистрационной зоны, и там было тепло, в камине бушевал притягивающий взгляд огонь. Настоящий огонь с бревнышками, с шипением и потрескиванием, а не один из тех поддельных газовых сооружений, которые просто выглядят красиво, но не греют.
В это время ночи здесь было довольно пустынно, на что я и рассчитывала. Наступил подходящий момент. Просто сделай это уже! Со страхом, волнением и предвкушением я достала салфетку из кармана. Сглотнула, надеясь, что голос появится снова, как только я заговорю.
- Я, эм, полагаю, ты мне кое-что должен, - застенчиво произнесла я, показывая ему салфетку. Понадеялась, что он спишет мое покрасневшее лицо на близость камина, но я понимала, что обманываю себя.
Джаспер ничего не ответил, что заставило меня занервничать, пока он не взял меня за руку, которой я держала салфетку, и положил себе на бедро. Наклонился ко мне, охватывая мое лицо ладонями как в музее, и я чуть не забыла, как дышать. Я знала, что вежливо – закрыть глаза, но ни за какие коврижки не собиралась пропустить эту секунду. Заметила, что глаза он тоже не закрыл, наблюдая за мной взглядом, блестящим в свете камина.
Его губы были такими же мягкими, как я запомнила с Нового года, когда он поцеловал мне руку. Но на моих губах они ощущались родными, теплыми и совершенными. Сначала он просто легко провел своими губами по моим, пробуя, измеряя мою реакцию, и когда я вздохнула в ответ, его руки ожили, и, обхватив меня за талию, Джаспер поцеловал меня с большей силой. Ни грубости, ни безумия. Просто медленное горение, поглощающее нас обоих. Он нежно прикусил мою нижнюю губу зубами, и рот у меня непреднамеренно приоткрылся. Я встала на носочки, чтобы быть ближе к нему. Руками обвила его шею, пальцами зарылась в волнистые волосы. Он посасывает мою нижнюю губу; его рот такой теплый, что что-то замерзшее во мне, о чем я даже не подозревала, плавилось.
Я не осознавала, что начала плакать, пока Джаспер не отстранился и взволнованно на меня посмотрел.
- Малыш, все нормально? Или перебор?
Я засмеялась, вытирая слезы:
- Я… я в порядке, действительно, не знаю, почему… это не мои слезы, - непонятно объяснила я.
Все еще держа мое лицо в ладонях, он стер дорожки слез большими пальцами. Поцеловал меня в уголок глаза. Я второй раз поднялась на носочки, встречая его губы, целуя, пробуя соль своих слез на них. Мои маленькие руки теперь уже обхватывали его лицо, ощущая грубость его щек, заостренную челюсть. Мы растворялись друг в друге, пока я не отстранилась, широко улыбаясь. Долго стояли, прижавшись лбами, руками обхватывая лица друг друга. Он тоже улыбался.
Я и помыслить не могла, чтобы оставить его, но еще не хотела испортить прекрасный момент, поэтому сказала:
- Видимо, я сегодня уже не засну, - и взяв Джаспера за руку, повела его на выход.
Швейцар открыл для меня дверцу такси, и я вскарабкалась на заднее сиденье. Джаспер наклонился и чмокнул меня в лоб.
- Позвони, как доберешься домой, - попросил он, давая мне двадцатку на дорогу и закрывая дверь, прежде чем я успела возмутиться.
Я улыбалась всю дорогу до дома, сжимая салфетку в руке.

Здесь меня все знают, и ночная охрана впускает меня, не потрудившись спросить пропуск, и я оставляю подпись, где требуется. Поднимаюсь на лифте на третий этаж и нажимаю кнопку звонка. Один из санитаров пропускает меня, и я жду в вестибюле, пока он запирает дверь за моей спиной и открывает дверь впереди. Он знает, куда я иду, поэтому, не оборачиваясь, идет по коридору, зная, что я последую за ним. Я захожу в отделение медсестер оставить сумку – знаю расписание. Старшая медсестра выглядит усталой, но улыбается мне, когда я прохожу мимо. Это тихая ночь – полнолуния быть не должно. Я слышу какое-то бормотание за дверьми, но не крики или стоны, что приносит облегчение. Дежурная остановка перед комнатой, отпирание двери.
- Я буду снаружи, - говорит санитар, кивая головой.
Я собираюсь с силами и перешагиваю через порог. Вижу, что она сидит на кровати спиной ко мне, ее длинные светлые волосы свисают до половины спины. Она смотрит в окно, вероятно, наблюдая за луной. Я хочу, чтобы она посмотрела на меня. Строчки из «Нашего города» всплывают в голове: «Мама, только на мгновение мы счастливы. Давай по-настоящему посмотрим друг на друга!»
Откашливаюсь, чтобы не напугать ее. Подхожу к другой стороне кровати и сажусь рядом с ней, устраивая голову на ее плече.
- Привет, мам, - говорю я, прослеживая ее взгляд, обращенный на виднеющуюся больше, чем на половину луну.

(1) Тори Эймон (американская певица), песня «Вверх ногами».
(2, 3) Килрой, здесь был Килрой – популярное американское выражение, чаще всего можно увидеть в граффити.
(4) Коротышка – персонаж из фильма «Индиана Джонс и Храм судьбы».
(5) Хортон - анимационный фильм 2008 года о слоне Хортоне по мотивам книги для детей «Horton Hears a Who!» писателя и мультипликатора Доктора Сьюза.
(6) Мондриан, Пит – нидерландский художник.
(7) Ротко, Марк - американский художник, ведущий представитель абстрактного экспрессионизма.
(8) Наш город – трех актовая пьеса американского драматурга Торнтона Уайлдера.
(9) Мерсер-Айленд – город в округе Кинг, штат Вашингтон, США.
(10) Франк Гери – знаменитый американский архитектор. Вид Научно-фантастического Музея, куда направились наши герои, с разных сторон.
(11) Битлджус - фантастический фильм режиссёра Тима Бёртона.
(12) Доктор Зайус – персонаж романа Пьера Буля «Планета обезьян».
(13) Белвью - пятый по размеру город в штате Вашингтон. Расположен между озёрами Вашингтон и Саммамиш.
(14) Трой МакКлюр — вымышленный персонаж мультсериала «Симпсоны». Картинка.
(15) Ральф Виггам (англ. Ralph Wiggum) — персонаж мультсериала «Симпсоны», сын шефа полиции Спрингфилда Клэнси Виггама и его жены Сары.
(16) Пляска смерти – симфоническая поэма Камиля Сен-Санса – французского композитора.
(17) «О! Какая прекрасная ночь для бедняков мира!» - строчка из поэмы Генри Казалиса «Пляска смерти», писавшего под псевдонимом Жан Lahor.
(28) Водопад Сноквалми расположен на рдноименной реке между городами Сноквалми (Snoqualmie) и Фалл Сити (Fall City) в американском штате Вашингтон.

---

Эта глава переплюнула по кол-ву ссылок все остальные! Я очень надеюсь, что это - максимум
Одна из тайн Элис, можно сказать, самая главная, открылась. Ну, и... как вам?
Буду рада видеть на Форуме!