Я смотрел, как ты спишь и вслушивался в твое дыхание. Нет, я не стал влюбленным идиотом, собирающим бабочек в лесу на рассвете ради любимой. Думаю, что я становился параноиком, который опасался, что опять случиться новая неприятность. Я успокаивал себя твоим размеренным дыханием, боясь возобновления приступа. Через час меня сморило, я так и заснул сидя на диване в неудобной позе. Меня разбудили мерные поглаживания по предплечью. Как только я пошевелился, то услышал нежнейший шепот:
- Эдвард, проснись, спина болеть будет.
Мне определенно нравилось подобное пробуждение. Я открыл глаза и увидел, что ты сидишь рядом со мной, подобрав под себя ноги. Волосы слегка растрепаны, а глаза чуть припухли ото сна. Чудесное видение! Я пододвинулся к тебе ближе, чтобы приобнять за талию, ты положила голову мне на плечо. Спокойствие затопило нас, накрыв с головой. Не было неловкости или нервозности в этой тишине, простое единение.
- Как ты себя чувствуешь?- тихо спросил я, не желая разрушать момент громким голосом.
- Хорошо. Горло чуть саднит, но это естественно.
- Давай я напою тебя горячим чаем. На него у тебя нет аллергии?
- У меня и на кофе без кардамона нет аллергии! - слегка надулась ты.
- Ну, уж нет! Кофе в моем присутствии ты больше не пьешь, - рассмеялся я.
Мы прошли на кухню, где сели доедать десерт и пить обжигающий чай. Ты смотрела мне в глаза и, улыбнувшись, произнесла:
- Спасибо за заботу! Это самое запоминающееся свидание в моей жизни.
Я рассмеялся.
- Жаль не могу похвастаться тем же. Я каждый день откачиваю девушек на свиданках, правда обычно от пропофола или рогипнола (прим. препараты, известные в народе как наркотики насильников, которыми преступники обездвиживают жертву).
- Ого! Шутка про насилие? Решил напугать меня? - Я был рад, что ты поняла все правильно. Было легко дразнить тебя и получать твои "шпильки" в ответ, мне нравилось это.
- Да чего уж там бояться, я всего лишь чуть не убил тебя несколько часов назад...
- Кстати об этом. У тебя случайно нет никакой аллергии, о которой я должна знать? - твой тон был слишком игрив для серьезной беседы.
- Нет.
- Генетических и хронических заболеваний, нарушений обмена?
- Нет, но ты можешь провести полный осмотр, - в тон тебе ответил я.
- Я бы и рада, но я все еще детский доктор. Разве что у тебя те же размеры...
Так прошло еще полтора часа. Наш разговор был похож на американские горки: то взлетал ввысь, искрясь смехом, то впадал в плато серьезности, то резко опускался до страсти. Беседа обо всем и ни о чем, университетские байки, профессиональные тонкости, политика, искусство, литература. Не сказать, что мы совпадали во всех своих предпочтениях, но у тебя определенно был вкус. Я рассказывал как буквально "вынашивал" идею этого дома, когда услышал мелодию мобильного. Это определенно был не мой телефон. Ты засмущалась, и по твоему румянцу я понял, что ты хочешь ответить. Я передал тебе сумочку, являвшуюся источником звука, ты с благодарностью посмотрела на меня и, достав телефон, произнесла:
- Привет, пап! - в этом было столько нежности, что мне вдруг захотелось стать отцом прекрасной дочери. Милого ангелочка с каштановыми волосами и карими глазами, который будет с такой же заботой и нежностью отвечать на мои звонки. Еще раньше, из твоего рассказа я понял, что ты любишь своего папу, но сейчас это было, будто подсмотреть в замочную скважину за чужой жизнью. «Слишком лично», - решил я и вышел с кухни, чтобы не мешать разговору. Зайдя в гостиную, я поставил пластинку, легкий джаз заполнил пространство комнаты. Ты зашла всего через пару минут, на лбу пролегла такая милая морщинка задумчивости. Я взял тебя за руку и начал слегка раскачиваться под музыку.
- Все в порядке? - поинтересовался я.
- Да, - ты спрятала лицо в изгибе моей шеи. Я хотел узнать, что беспокоило тебя.
- Скучаешь по отцу? - раздался глубокий вздох.
- Очень. Это глупо, но я так беспокоюсь. Просто понимаешь, он там один. И я, кажется, говорила, что Чарли на кухне - это просто катастрофа. Но он так любит меня, что никогда не позволит вернуться в Форкс, ведь здесь работа и карьера, а там небольшой городок с местечковой больничкой. Я пыталась уговорить его перевестись сюда, но там их с мамой дом... И ее могила.
Я начал поглаживать тебя по спине, успокаивая. Мне хотелось, чтобы ты рассказала, что произошло, но было бы подло вытягивать из тебя эту историю, которая причиняла боль. Я решил спросить, но не настаивать.
- Какая она была? Не рассказывай, если тебе тяжело.
Ты отстранилась и посмотрела мне с глаза, надеюсь, что ты видела в них участие и заботу, которые я чувствовал.
- Вовсе нет. Я бы хотела рассказывать о ней. Меня это радует. Знаешь, у меня было очень счастливое детство. Мама всегда была хранительницей очага, несмотря на то, что работала. Я вообще никогда не пойму, как родители умудрялись работать и проводить со мной столько времени. Не помню ни дня, чтобы на столе не стоял горячий завтрак или отменный ужин. Мама - моя лучшая подруга, я всегда могу с ней поделиться всеми проблемами и переживаниями (я заметил, что ты иногда неосознанно говорила в настоящем времени и у меня защемило сердце от боли - как же тебе ее не хватает), знаешь, даже совсем ребенком, все мои глупые детские переживания были для нее серьезными, она никогда не смеялась над тем, что было важно для меня. Помню, все дети боялись признаваться родителям, что получили двойку, а я никогда не врала ей. Просто понимаешь, я знала, что за любой поступок, какой бы я не совершила, меня не осудят. Могли поругать или долго читать нравоучительные речи, но осуждения или остракизма - никогда. По воскресеньям мы обязательно пекли пирог, вместе с мамой замешивали тесто и отваживали Чарли, который пытался стянуть кусочек раньше времени. Мама читала мне на ночь долгие годы, а потом, когда я выросла, читала вместе со мной. Представляешь, всегда брала те же книги, чтобы обсудить их со мной, развивать меня. А еще она была смешливой девчонкой рядом с отцом. Бухгалтер по профессии, начальник отдела, на работе всегда была сама серьезность и ответственность, а рядом с отцом превращалась в подростка. Да он и сам вел себя с ней как мальчишка. Знаешь, я до семнадцати лет краснела, когда видела, как родители держатся за руки - столько интимности было в этом жесте. Папа так и держал Рене за руку до самого конца. Мама заболела три года назад, я тогда была в середине обучения и приехала, как только узнала. Родители держались за руки и сказали не пропускать занятий. Я плакала и кричала, так хотела остаться и помогать, но они были непреклонны. Это была еще одна форма заботы обо мне: не позволить бросить институт, не дать разбиться моей мечте. Полгода я разрывалась между домом и институтом. А отец был самым заботливым мужем на свете. Боже, я никогда не видела, чтобы так ухаживали. Он спал у ее постели, чтобы не пропустить момент, когда она позовет. Монотонность помогала не слететь с катушек, главное было не останавливаться, потому что тогда просто ничто не смогло бы сдвинуть с места. Когда мамы не стало, то мы впали в ступор. Вектор был потерян, смысла продолжать не оставалось. Ко мне приехали Элис и Роуз. Представляешь, целую неделю жили под одной крышей со мной и отцом. Элис - самая неугомонная заноза в заднице из всех, что я знала. Она проводила какие-то беседы с Чарли, и уже через неделю он вышел на работу, вернее, она его вытолкала. Я была следующей на очереди ее терапии. Поэтому совсем скоро Чарли, который собственным примером учил справляться, провел со мной серьезную беседу. Он просил идти вперед, не замыкаться в себе и подарить через год ему и маме диплом. Я проплакала всю ночь без остановки, а наутро он пришел и помогал собирать вещи, чтобы вернуться на учебу. Мы собирали мои чемоданы и вспоминали смешные истории, которые обычно приключались с неугомонной Рене. Смеясь и плача, папа сказал:
- Ты так похожа на мать. Она была удивительно сильной, не то, что я, научись у нее этому Беллз. Никогда не опускай рук.
Наверно со стороны, кажется, что он слишком быстро вернулся, но знаешь, ни на один день он не прекращал горевать по ней. За все это время он не подпустил к себе ни одной женщины, и каждый месяц носит ей цветы на могилу. Смотрю на него и думаю, что он никогда не перестанет ее любить. Знаешь, он так и не снял обручального кольца. Она единственная в его сердце... Навсегда.
Я поднял твое лицо за подбородок и сказал:
- Нет, не единственная, он больше жизни любит тебя, - твои заплаканные глаза засветились нежностью и грустью.
- Спасибо,- прошептала ты.
Я сжал тебя как можно крепче, и ты устроила голову у меня на плече. Мы слегка двигались, хотя пластинка уже закончилась. Я был так благодарен тебе за то, что доверилась мне, раскрыла сердце. Я коснулся губами твоей макушки.