Глава 4

Больше всего на свете я люблю одиночество. Не понимаю тех, кто панически его боится. Когда родичи с чудом природы уходили гулять или по другим делам, меня захлестывал восторг! Распахиваю окна, включаю музыку, бросаюсь на диван и закрываю глаза... Не подумайте плохого – я очень люблю свою семью (даже это маленькое чудовище, которому уже четыре года), но в одиночестве тоже есть своя прелесть. Возможность побыть наедине с собой наполняет меня желанием жить и наслаждаться.

В тот день я впервые услышала Бранденбургский концерт... В свои сопливые десять лет я впервые разревелась без причины. Эта музыка. Она была волшебна, невидимыми частицами она обняла мое тело, проникла в душу и разорвала ее на куски. И я плакала, потому что у меня больше не было души, она слишком маленькая, а музыки слишком много. Осколки души теперь хранятся там, в этой музыке, тогда я поклялась, что нет чувства сильнее, и ничто не заставит меня плакать. Да, наивно, но детям, увы, это свойственно, хотя не так часто прощается, как кажется.

Не дослушав, я выбежала из дома, в лес – к озеру. Чтобы поделиться с ним этой сладостью и светом, маленьким осколочком души. Ветер чуть не сшиб меня с ног, мутное небо, обиженное землей, улыбалось мне, деревья шептали что-то, мне кажется даже мамулины родственники пришли порадоваться со мной! Да, душа теперь в осколках, но бог мой, как пели эти осколки!

Это день рождение моего одиночества и юнговского самоанализа, замкнутости и отрешенности, рождение меня настоящей! Необязательно все время улыбаться, оказывается, иногда можно побыть собой и без улыбки. Я не понимаю себя, но одиночество всегда понимает меня.

Набегавшись вдоволь на свежаке, я вспомнила, что должна была позвонить своей лучшей подругайке Эсме! Я звала ее Рыжик, а она меня Серебро (не смейтесь – у меня на темечке с рождения серебряная прядь, хлебнула я из-за нее в школе высокого и прекрасного). Мы познакомились, как бы это сказать... в детсаде, короче, где я протусовалась всего год, и то потому, что мамуле тяжко было управляться с Джеймсом.

Склонность Рыжика к авантюрам и безграничное терпение могут покорить кого угодно!

От ее улыбки даже мерзкий завод выбрасывает меньше дыма и смога, и самое главное: только она может выносить мой несносный характер! Вот такой он, мой Рыжик!

Хватаю мобильный, тычу кнопки...

– Здрям, Рыжик! Какие у нас на сегодня планы? Не видела тебя всего день, соскучилась, как не знаю кто! Как твои дела?

– Бро, – она обожает меня дразнить и злить, знает, что я ненавижу физику и особенно броуновское движение! – у меня для тебя интересные новости...

Глава 5

Новости, это интересно.

Сии новости оказались слегка пугающими, к любовнице моего отца – этой, Розали (наконец-то я призналась, как ее зовут), приехал сын Эдвард (ни фига себе!) и всем не терпится с ним познакомиться! Намечается мини-киндер пати, по поводу его приезда, приглашены все желающие.

О том, что мой отец бродит налево, мы никогда не говорили, но подозреваю, она знала все (мой милый, тактичный Рыжик). У меня слишком маленькая голова, ну зачем ей столько информации? Меня слегка затошнило – это ведь не мой брат?!

Но я обязательно туда пойду. Хватит подглядывать – пора встретиться лицом к лицу.



Долгожданная пятница. Я всю ночь не спала (будь мне тогда не десять лет, закурила бы точно!). Спустившись в гостиную, увидела Элис. От неразберихи в голове и ее искренней улыбки мне стало нехорошо, еле волоча ноги, я подошла, прижалась к теплому, родному телу, вдыхая сладкий свежий запах Armand Basi. Как не хочется тебя отпускать (не удивлюсь, если наши мысли в тот момент совпали). Она провела руками по моим волосам и шепнула: «Пойдем делать печенье?..» Мои глаза чуть не выпали из орбит – при этом священнодействии всех прогоняли из кухни!

Слизывая сладкое тесто с пальцев (сегодня мне позволили даже это), я смотрела на любимое, разгоряченное лицо, на пятно муки на щеке, на горящие глаза и думала: «Сколько счастья можно найти в обыденности».

На жаркой кухне танцевало солнце, вплетаясь в косички на моей голове. Джеймс спал, аки ангел (хоть и подрос, а все такой же смерч и непоседа), хитрые глазищи, того же цвета, что у Элис, закрыты веками и слегка подрагивают во сне. Волосы, словно снег с горных вершин, разметались по подушке (теперь вы сможете представить, сколько у него было женщин позже), рот чуть приоткрыт и виднеются жемчужные зубки... И впрямь ангел – пока спит!

Незаметно подкрались четыре часа пополудни. Пора идти. Знаете, меня тошнило от мысли, что, скорее всего, там будет мой отец. Но я смогу отстоять своего эльфа!

Мамулькин не заставила меня надевать платье (лелею надежду, что это была легкая шпилька для той, которую она старалась не замечать), и я бодро рванула в джинсах, еле держащихся на костлявых бедрах, и топике, еле прикрывающем пупок (вся я из «еле-еле», хи-хи). Выбежав на улицу, достала серьгу и отлепила от уха пластырь (вечером соврала, что оцарапала ухо, с дырочкой мне помогла Эсме). Серьга была необычная, Эсме взяла ее у своей бабушки (как бы не получить по мягкому месту); проколка – пятиконечная звезда, от нее вниз к шее – три нити: на первой – солнце, на второй – луна, на третьей – месяц. Вставив ее в ухо, которое все еще болело, я побежала.

Серебро хлестало мою шею, заставляя бежать быстрее, дышать чаще и злиться сильнее. Ноги несли меня к цели на автомате, эту дорогу я знала как свои пять пальцев.

Когда я была младше, сюда меня влекло непонимание, теперь злость и презрение (ах, юношеский максимализм). Вот он, заколдованный дом. Осталось только позвонить. Мне страшно.