Все случилось неожиданно. Однажды она просто не нашла письмо в почтовом ящике. Она не придала этому значение, так иногда бывало, что письма приходили с интервалом и в четыре дня, но никогда больше. Прошел один день, второй, третий… Сначала она успокаивала себя тем, что письмо просто затерялось, не дошло. Но утро сменялось днем, потом вечером, потом ночью, наступал понедельник, вторник, среда…, а долгожданный белоснежный конверт так и не приходил. Она придумывала сотню оправданий и миллиард причин, по которым это могло произойти. Она как заговоренная чуть ли не каждый час проверяла ящик на улице, прекрасно понимая, что вряд ли что-то измениться. Если бы была возможность, она бы и ночью не прекращала это занятие. Каждый раз, открывая ржавую дверцу¸ она словно заклинание, словно молитву повторяла одно и то же:
- Пиши Эдвард… пиши… я жду.
И каждый раз, видя зияющую пустоту, внутри что-то обрывалось, гулко ухало, не давая возможности сделать глоток воздуха. Глаза жгли невыплаканные слезы, душу съедала злость на себя, на него.
- Пиши, пиши…
Ей хотелось хоть что-то сделать, хоть как-то повлиять, что-то изменить, что-то исправить. Временное пространство одним мигом превратилось в тягучую вязкую массу, время словно замерло, застыло, прекратило свой безумный бег.
- Пиши, пиши…
Она не находила себе места, как заведенная игрушка повторяя одни и те же действия. Она выглядывала почтальона, звонила на почту, узнавала режим работы, выпытывала, не произошло ли что-то, что могло помешать письму дойти. Ей отвечали вежливо, терпеливо, с сочувствующими интонациями и от этого ей становилось только хуже.
- Пиши, пиши…
С каждым днем надежда таяла, как кубик льда на солнце.
- Пиши, пиши…
И наступила пустота.
И наступила пустота. И пришло осознание того, что он никогда больше не напишет. И она перестала ждать, но привычка по несколько раз в день проверять почту осталась, она и не думала ее искоренять, где-то в глубине души осталась теплиться вера, что все будет как раньше.
Раньше… как будто в другой жизни, как будто не с ней. Все вернулось на свои места, как и было до того солнечного осеннего дня, когда она первый раз получила письмо. Серые дни и ночи без снов. Мама всегда говорила, что она их не помнит, но теперь она точно знала, что он просто навсегда ушел из ее жизни и из ее снов.
Она была согласна на то малое, что у нее было, ведь теперь у нее не осталось ничего.
Что случилось? Что произошло? Что она сделала не так? Эти вопросы роились в ее голове, минута за минутой, вытесняя все другие мысли, не давая думать ни о чем другом.
Однажды вечером, она достала всю пачку писем, бережно хранящуюся в ящике прикроватной тумбочки, осторожно перебрала письмо за письмом, с грустью проводя пальцами по бумаге, не читая, не смотря, стараясь не вспоминать и, прихватив зажигалку вышла с ними во двор.
Она была опустошена, обижена, растеряна, она видела только один способ освободить себя от этого, пальцы сами чиркнули колесико, и рука поднесла слабый огонек к острому уголку конверта. Пламя медленно и надменно съедало белоснежную бумагу, неторопливо поглощая минуту за минутой ее жизни, букву за буквой его безупречного почерка.
Когда огонь разгорелся, переливаясь и искрясь, она вдруг спохватилась, и не сдерживая слез, принялась гасить пламя прямо руками, обжигаясь, выхватывая то, что осталось от писем.
Бумага рассыпалась под ее пальцами в пепел, остался лишь один обгоревший, с черной каемкой и пожелтевшей поверхностью листок.
Она знала, это было последнее его письмо.