Я живу в таком месте, где если что-то и меняется, то это никак не задевает старое, уже существующее, поэтому этот продуктовый магазинчик был константой нашего города.
Я легко шла по мощеной дороге с блуждающей улыбкой на лице, совершенно не заморачиваясь по поводу погоды. За целый год я научилась не обращать внимания на подобные мелочи, думая о более важных вещах или вообще не думая. Год кажется одновременно большим и коротким сроком: с одной стороны, он всего лишь крупица в зыбучем песке времени, а с другой - двенадцать месяцев тянуться неимоверно долго, например, для заключенных в тюрьме. Но как бы то ни было, мне хватило этого времени, чтобы заново переродиться и стать такой, коей являюсь сейчас.
Почему я не подала в суд на насильника? Тогда была не в состоянии этого сделать, я походила больше на тень, чем на живого человека, ходила в виде пустой оболочки, вздрагивая и шарахаясь от любого шума или неожиданного шороха. Тогда все друзья отвернулись от меня, считая больной и уговаривая пойти лечиться. Но я не могла их винить, кто же захочет общаться с ходячим трупом? Многие говорили про подачу заявления на преступника, что они обязательно разыщут его, но я им не верила и боялась. Боялась вновь рыться в воспоминаниях при даче показаний, боялась снова пережить тот вечер, боялась опять увидеть ухмыляющееся лицо насильника. Увы, никто не мог мне дать дельного совета и наставить на путь истинный – я уже несколько лет живу без семьи. Но спасение пришло само и очень неожиданно.

Flashback.

Я сидела на лавочке в своем любимом парке и слушала заунывную музыку, как раз в тон моему состоянию. Была ранняя осень, первые деньки сентября, и природа медленно, но верно, готовилась к зиме. А я бездумно глядела на падающие с деревьев разноцветные листья, которые красиво ложились в пестрый ковер на асфальте. Я полюбила этот парк за его небольшую посещаемость, ведь он был практически заброшенным, и раньше я не обращала на него внимания. Зато теперь он стал моим своеобразным пристанищем, где я старалась проводить как можно больше времени.
Будильник на телефоне пропищал без десяти семь, выводя меня из прострации и напоминая, что пора домой. Теперь после семи вечера я не выходила на улицу, опасаясь за свою жизнь. Думаю, зимой еще больше укорочу это время, ведь тогда темнеет намного раньше.
Я вытащила наушники, чтобы слышать уличный гул и заторопилась в свою обитель. Если до этого мое время протекало размеренно и спокойно, то сейчас я задавала бешеный ритм, стараясь как можно быстрее преодолеть расстояние до спасительного убежища. Но внезапно я резко остановилась, краем глаза уловив знакомое здание. Церковь. Я не являлась религиозным фанатиком и вообще была в этом месте только в далеком детстве с родителями, но сейчас мне в голову пришла мысль зайти туда и помолиться перед Богом. Кто знает, а может, станет легче? Решившись, я круто изменила направление и теперь мчалась в сторону церкви. Я знала, что приду домой позже положенного, но мне стало необходимо посетить ее, я нуждалась в успокоении, как в глотке воздуха.
Я опять притормозила, увидев идущего мне навстречу священника. Он, в свою очередь, тоже остановился и, заметив мое ошеломленное лицо, мягко улыбнулся, и махнул рукой в приглашающем жесте. Позади него возмущенно причитали монашки, мол, уже поздно для посещений, а он лишь спокойно ответил, что любой имеет право на уединение с Господом. Буркнув священнику «Спасибо», я направилась к иконе, по пути покрывая свою голову капюшоном. Я упала на колени и стала долго и неистово молиться, не знаю, откуда у меня брались слова, но не могла остановиться. Таким образом я пыталась зализать свои еще кровоточащие раны, но почему-то мне не так уж и полегчало. Неожиданно я почувствовала на своем плече аккуратное прикосновение и тут же развернулась. Передо мной стоял всё тот же священник.
- Дочь моя, я вижу, тебя что-то очень беспокоит и не отпускает. Молитвой одной здесь вряд ли поможешь, тебе нужно выговориться, выпустить наружу свою боль и терзания. И я готов выслушать твою правду, какой бы страшной она ни была, ведь это наш долг – помогать заблудшим душам найти путь верный к возврату.
Первой моей мыслью было бежать отсюда куда подальше, без остановки и не оглядываясь, поэтому я отчаянно замотала головой, прогоняя непрошенные видения и одновременно отвечая на просьбу священника. Сколько раз меня пытались заставить рассказать о том ужасном вечере, но кроме двух слов «Меня изнасиловали» я не отвечала ни на какие вопросы. Это было выше моих сил, я бы просто не выдержала.
- Ты молода и прекрасна, и, видит Бог, твое состояние не доведет тебя до добра, - сквозь мягкий голос я услышала нотки настоящей, не фальшивой, грусти, - подобные тебе должны цвести и пахнуть, как майская роза, постепенно распуская нежные лепестки, а не чахнуть, погибая в вечных муках.
После этих слов в моей голове вдруг что-то переклинило. Может быть, я была готова принять свою боль и даже поведать ее другим, не знаю… Но у меня загорелась искра надежды, что я смогу выбраться из этой трясины и начать жизнь заново – уж очень я прониклась словами этого человека.
Я посмотрела священнику в лицо своим горящим взглядом и, вцепившись в его руку, которую он недавно держал на моем плече, начала свой рассказ с привычных двух слов.
Я говорила долго и без устали, где-то повышая тон, на каком-то моменте затихая, почти тут же переходя на крик. Меня просто прорвало. Я даже не заметила, когда по моим щекам хлынули бурным потоком слезы. Глотала соленые капли и не умолкала, а священник даже и не собирался меня прерывать. Лишь иногда его старческое лицо искажала непонятная мне гримаса то ли отвращения, то ли ужаса, то ли боли.
Под конец моей исповеди меня уже во всю трясло, и я была на грани истерики, поэтому мне принесли воды с успокоительным, после которого заметно полегчало, и я просто отрубилась без сил. Возможно, мне подмешали туда немного снотворного, но было уже плевать – главное, что это была первая ночь, когда я спала вообще без сновидений.
Проснувшись поутру в пустой неизвестной мне комнате-келье, я сначала испугалась, не поняв, где нахожусь, и что происходит. Но нахлынувшие воспоминания прошлого вечера вернули меня в нужное русло и придали уверенности в себе. Я практически не чувствовала той разъедающей пустоты, с моей души упал неподъемный груз терзаний и мучений. Хотя ноющая боль еще не прошла до конца, да и не пройдет, наверно, никогда, но я впервые поверила в свои силы, что смогу с ней смириться и жить дальше. Да, именно жить, а не влачить свое жалкое состояние.
Не успела я открыть дверь кельи, как наткнулась на всё того же священника.
- О, я вижу, ты уже проснулась, дочь моя. С добрым утром. Как твое самочувствие?
- Чувствую себя словно заново родившейся. Спасибо вам, сэр, что убедили меня открыться, сейчас даже боюсь подумать о последствиях своей депрессии. Я ваша должница.
- Не стоит, дочка, не стоит, мы помогаем нуждающимся всем, чем можем. Мне достаточно видеть твое светящееся радостью лицо. Но у меня есть для тебя некий выбор. Ты ведь собиралась пойти домой?
Я кивнула в знак согласия, заинтригованная его словами. Этот старец вообще вселял необъяснимый благоговейный страх, трепет и спокойствие одновременно.
- Так вот, я тут поразмыслил над твоими словами насчет одиночества, - ох, а вот это было очень неблагоразумно с моей стороны жаловаться еще ему и на это, - и решил предложить остаться у нас на некоторое время для дальнейшего «выздоровления», будучи послушницей при церкви. Ведь ты только-только осмыслила произошедшее и еще находишься в начале пути, где с тобой может случиться что угодно. Естественно, я не настаиваю и не давлю, выбор полностью за тобой, и надеюсь, ты сделаешь правильный для себя, независимо от ответа.
А я знала его уже после слов про послушницу, поэтому, бросив радостное «Я за вещами!», помчалась в свою квартиру. Нет, мое столь скорое решение вовсе не зависело от личной выгоды, вроде «пожить на халяву, ничего не делая». Я действительно собиралась привести себя в норму и теперь отчаянно нуждалась в предлагаемой мне помощи.

End flashback.

Окунувшись в свои воспоминания, я и не заметила, что уже нахожусь в магазине, и ноги несут меня по знакомому пути к стеллажам с конфетами. Оглядевшись, я отметила, что магазинчик претерпел некоторые изменения, но сладости остались на прежнем месте, будто специально. Довольно улыбнувшись, я взяла коробку тех самых, когда-то любимых мною конфет, и неторопливо последовала к кассе. Почему когда-то? Я, наконец, избавилась от своей зависимости к сладкому и очень рада чувствовать себя нормальным человеком. Отчасти этому способствовал тот роковой вечер, ведь долгое время при виде конфет у меня подкашивались ноги, накатывала паника, а в голове всплывали жуткие образы насилия. И теперь я употребляю только горький шоколад, хотя раньше его совершенно не признавала. Всё меняется. А вот сегодня я решила сделать исключение: «отметить» годовщину своей личной боли. Да, можно было подумать, будто я хотела создать ситуацию двенадцатимесячной давности, но ведь история не повторяется дважды.
С такими мыслями я добралась до кассы и заметила двух мальчиков впереди себя. У них явно были какие-то проблемы с оплатой, и я невольно прислушалась к их разговору с кассиршей.
- Ничего не хочу слышать! Меня не интересуют ваши душещипательные истории про бедность и инвалидов, знаю я таких обормотов, каждый день сюда суются в надежде что-нибудь утащить! – Грозно прошипела женщина за кассой, и я невольно вздрогнула от ее тона – кто же так разговаривает с детьми?
- Но мисс, мы и не собирались ничего красть, нам всего лишь не хватает семь центов, чтобы расплатиться. Мы обязательно зайдем позже и отдадим вам их, - один из мальчиков тоненьким голоском продолжал гнуть свою линию, а второй с суровым выражением лица ненавистным взглядом прожигал в кассирше дыру.
- Так, вы либо платите, либо выметаетесь из магазина сами или с помощью охраны!
- Мисс, войдите в наше положение, у нас же отец… - до этого молчавший мальчик грубо толкнул первого в бок, оборвав на середине предложения.
- Пошли уже отсюда, Хью, еще найдем, где есть подешевле, - он сверкнул глазами на уже довольно улыбающуюся женщину и, схватив друга за рукав, направился к выходу.
- Эй, ребятки, подождите! – Я поняла, что мой долг помочь мальчикам, ведь из этой перепалки следовало, что они еле сводят концы с концами.
- Сколько не хватает для покупки этих сэндвичей? Семь центов? – Обратилась я к удивленной кассирше, а мальчики тут же тормознули. Тот, который, видимо, помладше, уставился на меня с неким ликованием в глазах, а второй наоборот, смотрел с негодованием и осуждением. Ясно, к посторонней помощи они не привыкли. Что ж, будем исправлять это недоразумение, надеюсь, они будут только «за». После моей реабилитации я стремлюсь помогать каждому, кто нуждается в этом, получая действительное удовольствие от того, что могу быть полезна.
- Мэм, вы не обязаны платить за этих хулиганов и спускать им это с рук. Сколько еще они будут наживаться на… - резким взмахом руки я прекратила ее тираду.
- Просто скажите мне общую сумму за конфеты и сэндвичи и избавьте от своих наставлений. Если для вас приемлемо жестокое обращение с детьми, то я искренне сочувствую вам.
Кассирша наконец утихла и в ответ на мои слова буркнула счёт за покупку. Расплатившись, я повернулась к ребятам, чтобы отдать им еду, но передо мной стоял только один мальчик с сияющей улыбкой. Второй был уже у выхода и нетерпеливо потопывал ножкой в ожидании нас.
- Спасибо вам огромное, мисс, мы у вас в долгу, - он продолжал счастливо улыбаться, пока мы двигались прочь из магазина.
- Ох, только не называйте меня мисс, Белла, и этого будет достаточно. Да и вообще, забудьте про какой либо долг, я помогаю от чистого сердца и мне достаточно видеть твое светящееся радостью лицо, - процитировала я сказанные когда-то слова священника и приветливо улыбнулась второму мальчику. Но он лишь отвернулся и с хмурым видом вышел на улицу.
- Не обращайте внимания на отчуждение Мэйсона, он почти всегда чем-то недоволен, только с папой бывает заботливым.
- Эй! – Возмущенно крикнул в ответ на эти слова мальчуган, - когда ты научишься держать свой язык за зубами? Мы же ее впервые видим, а ты уже готов целовать ей пятки за жалкие семь центов. Нам уже давно пора быть дома, чёрт возьми!
Если честно, то я не ожидала такой гневной тирады от мальчика, возрастом не более одиннадцати лет. Здесь можно сделать только один вывод: что-то произошло в его прошлом, и это наложило серьезный отпечаток на настоящее. Возможно, случилась трагедия, которую он до сих пор с трудом переносит. Неужели и я могла стать такой озлобленной, не воспользовавшись предлагаемой мне помощью? Я мотнула головой, прогоняя непрошенные мысли, и заметила, что Хью собирается мне что-то сказать.
- Да, пожалуй, мой брат прав. Спасибо вам еще раз, эм… Тетя Белли, за то, что заступились за нас в магазине. Мы очень это ценим, правда, - с этими словами он развернулся к Мэйсону в надежде увидеть хотя бы толику благодарности в его глазах, но тщетно. Мальчик уже отвернулся от нас, чтобы пойти в другую сторону, и решила, что пора сделать свой ход конем. Я не смогу быть спокойной, зная, что эти дети голодны и истощены, а я могла бы запросто помочь им.
- А может быть, я сначала вас накормлю? Я умею очень вкусно готовить стейк, и у меня еще остался аппетитный, большой пирог с яблоками, который я одна не осилю, - я заискивающе посмотрела на Хью, а потом и на повернувшегося ко мне Мэйсона, задорно им подмигнув. Первый в смятении поглядывал на брата, внутренне желая согласиться на мое заманчивое предложение, но под строгим взглядом Мэйса окончательно теряясь.
- Ну же? Я бы на вашем месте не стала упускать свой шанс, когда вы еще полноценно и питательно покушаете? – Видимо, этими я окончательно убедила братьев, и они одновременно кивнули. Только если Хью восторженно улыбался в предвкушении сытно поесть, то Мэйсон кивнул робко и неуверенно. Он всё еще не доверял мне.
Мы направились к моему дому, минуя тот жуткий переулок. Я не собиралась подвергать опасности ни себя, ни детей.
- Вот и хорошо, а то вы такие худенькие, я удивляюсь, как вас еще ветер не сносит, - на мою попытку пошутить Мейсон одарил меня хмурым взглядом исподлобья, а Хью и вовсе не заметил, мечтая о предстоящих вкусностях.
- Тетя Белли, а что такое стейк? – Похоже, мальчик не совсем имел представление, о чем ему мечтать. Мое сердце в который раз сжалось от горечи происходящего с этими ни в чем не повинными детьми.
- Это жареное мясо, не тупи, - весьма грубо ответил за меня Мэйсон.
- Я бы сказала, хорошо прожаренная говядина с различными специями, - решила я более точно объяснить сие блюдо, немного разряжая атмосферу.
- О, звучит очень аппетитно, - воскликнул Хью, облизнувшись вдобавок своим словам.
- А на вкус еще лучше и скоро ты поймешь это, - ответила я, подмигнув, тем самым еще больше подогревая интерес мальчугана.
Вообще, я была вегетарианкой, но покупала мясо для готовки различных блюд, чтобы потом отнести их в детский дом и приют для животных. Я старалась всячески помогать нуждающимся.
- А почему бы вам пока не съесть свои сэндвичи? – Похоже, в предвкушении другой, более вкусной, пищи они совершенно про них забыли.
- Мы их оставим на завтрак, - видимо, вопросы с едой между ним решал Мэйсон.
Только я открыла рот, чтобы предложить свой вариант, как мальчик в упор посмотрел на меня с решимостью во взгляде.
- Не надо, вы не переубедите меня, - изрек он, а я даже растерялась, не зная, что ему ответить на его слова.
Меня поражали его упрямство и нежелание получать всяческую постороннюю помощь. Мэйсон вел себя старше своего возраста лет на шесть, и этому явно что-то поспособствовало. Мое любопытство взяло верх, и я решилась немного узнать о жизни братьев, переведя разговор в другое русло.
- Кстати, а вы живете с родителями или с более дальними родственниками?
Мой довольно таки простой вопрос подействовал на них весьма странно: оба потупили взгляд, Хью заметно приуныл, а Мэйсон поджал губы и нахмурился еще больше. Я уже хотела сказать им, что зря спросила об этом, но Хью не дал мне и рта раскрыть.
- Мы живем с отцом, - коротко ответил он.
- Хм, а где же ваша мама? Неужто она вас разлюбила?
- Она всегда нас любила, когда была … трезвая, - на последнем слове суровый голос Мэйсона дрогнул, и я поняла, что наступила на его больную мозоль. Из-за своей матери он и стал таким закрытым и недружелюбным мальчиком.
- А что с ней сейчас? Вы не пробовали ее лечить?
- Она … она сгорела, - всхлипнул Хью, и я непроизвольно закрыла ладошкой рот в беззвучном «О». Помолившись за нее, я начала мысленно ругать себя за то, что полезла к братьям со своими расспросами. Ведь по их внешнему виду и так было ясно: они не из благополучной семьи. Потрепанная, мешковатая одежда, порванная обувь и грязь на теле говорили явно не о комфортабельных условиях жизни. Но я не обратила должного внимания на это, я привыкла смотреть людям в глаза, ведь они зеркало души. У Хью были большие серые и добрые глаза, а черты лица еще совсем юные, в отличие от своего брата, имеющего волевой подбородок, четко очерченные скулы и малахитового цвета глаза. Братья были почти не похожи, но я внимательнее вгляделась в их лица и заметила, что у них одинаковая форма носа и лба. Из моих размышлений по поводу их схожести меня вывел спокойный и глубокий голос Мэйсона.
- Я так понимаю, вы не отступитесь, и чтобы предотвратить последующие ваши вопросы, я лучше сам всё расскажу. Так будет проще и нам, и вам, - мальчик глубоко вздохнул, будто собираясь с мыслями, а я даже дышать перестала, в преддверии того, что он мне сейчас поведает.
- Мы с Хьюбертом братья только по маминой линии, отцы у нас разные, и я старше его на два года. Первые месяцы своей жизни я жил в полной и вполне счастливой семье, до тех пор, пока мать не изменила моему папе со своим начальником, пытаясь таким образом выше продвинуться по службе. Отец, узнав об обмане, напился с горя и выгнал беременную не его ребенком маму, которая забрала меня с собой. А через некоторое время родился Хью. Мать решила рассказать о нем своему любовнику, в надежде получить от него поддержку, но просто выгнал ее с работы, как выбрасывают на улицу надоевшую собачонку. Мы были для него обузой, а он для нас чужим человеком. Мама стала растить нас одна, но долго не продержалась – накопленные ею деньги вскоре закончились, и свою боль она стала убивать в алкоголе. Под его действием она не раз била нас, но я, как старший брат, старался стойко держаться, а Хью и сейчас немного плаксивый, это все из детства.
Мэйсон немного замялся, переводя дыхание, было видно, что он не привык так много говорить, но перебивать я его не собиралась.
- Редкие моменты, когда мама была трезвой, она проводила с нами, тогда мы пытались ее образумить, но она лишь отвечала нам, что мы еще маленькие и ничего не понимаем. Но мы не теряли надежды на ее исцеление, пока … она не уснула с сигаретой в зубах. В ту ночь я проснулся от запаха гари и почти сразу услышал вой сирен. Нас вытащили из полыхающей квартиры, а мать спасти не удалось.
Первое место, куда нас хотели отослать, это был, естественно, приют. Но я вспомнил про старенькую, потрепанную фотографию моего отца, еще давно найденную у мамы в вещах. Я всегда носил ее с собой, чтобы при встрече с папой показать ему, если он не узнает меня. Сзади фотографии были написаны его имя и фамилия, по которым и нашли его самого. Он оказался бывшим наркоманом, а теперь прикованным к инвалидному креслу, получивший сильное обморожение конечностей. Ему платят скудное инвалидное пособие, которого совсем не хватает, чтобы, например, одному из нас посещать школу. Да чего там, мы даже на еде экономим, - под конец своего рассказа голос Мэйсона превратился в недовольное бурчание, а я просто не смогла сдержать слез, проникшись их историей. Под влиянием эмоций я немного приобняла мальчиков и прошептала: - Я сделаю для вас всё, что в моих силах.

Небольшое оставшееся расстояние до моего дома мы шли молча, каждый думая о своем. Хью, вцепившись в мою руку, тихонько всхлипывал, видимо вспоминая моменты, рассказанные братом. Он же уверенно шел, твердо смотря впереди себя. Одному только Богу известно, сколько этим двоим пришлось пережить за их недолгую, но очень насыщенную жизнь, и я решилась помогать их семье всеми возможными способами.

Дойдя до моей квартиры, мальчики неуверенно замялись, но я, открыв дверь, мягко подтолкнула их вперед, сказав, что им нечего бояться. Разинув рты, они начали оглядываться по сторонам. Моя небольшая квартирка была похожа на мастерскую: всюду были развешаны картины, законченные и нет, даже стены расписаны вручную, пахло красками и бумагой.
- Вы художница? – Первым пришел в себя Мэйсон.
- Думаю, это громко сказано, я только любитель, хотя удачно продала несколько своих картин. Мне просто нравится этим заниматься.
- У вас явный талант, - выразил своё восхищение Хью.
Я широко улыбнулась на его слова, мне было приятно услышать похвалу от ребенка, ведь дети воспринимают действительность намного ярче взрослых.
- Так ребятки, пока я готовлю вам обещанный ужин ,бегом в ванную, а то кто же садится за стол с грязными руками? Она прямо по коридору, можете, кстати, помыться полностью, мыло и полотенце есть, только вот одежду свою придется одеть – у меня подходящей нет, а постирать и высушить вашу я уже не успею.
- Огромное вам спасибо за заботу и внимание, мы с Мэйсоном действительно очень ценим это и шли к вам только чтобы покушать, а тут … В общем, я уже не знаю, как вас благодарить, - Хью неловко улыбнулся мне, - не беспокойтесь насчет нашей одежды, она не слишком грязная.
С этими словами он потащил своего брата по указанному мною направлению, а я направилась на кухню, где с воодушевлением начала готовить ужин.

Через некоторое время после того, как я всё приготовила, за стол напротив меня плюхнулись довольные братья. От них приятно пахло моим лавандовым мылом, а с мокрых взъерошенных волос стекали капельки воды. Я улыбнулась им и придвинула их порции с едой, которые они тут же начали поглощать. Я с умилением смотрела на их довольное чавканье и смеялась над бурчанием Мэйсона, чтобы Хью перестал это делать. Расправившись со своей едой, они заторопились домой, и я вызвалась их проводить под предлогом того, что скоро стемнеет, и им не стоит находиться на улице одним. Я решила, что пока не буду говорить о своей идее жить вместе, дабы не спугнуть ребят.

Путь к ним домой лежал через тот самый заброшенный парк, ведущий в самый бедный район города. Мы снова шли молча, только теперь дети были сытые и радостные, а я полна решимости не бросать их в беде.
Их пристанищем оказался небольшой заброшенных двухэтажный дом, в котором только в одном окне тускло горел свет. Понятно, там они и жили. Дойдя до нужной двери, мальчики толкнули ее, и она со скрипом отворилась. За ней послышал хрипловатый бархатный голос: - Хью, Мэйсон … Мальчики, это вы?
Братья радостно побежали вперед, а я так и стояла у порога, пребывая в недоумении. Этого просто не может быть, и мне показалось. Да, точно, у меня чересчур разыгралась фантазия, это не его голос. Я тряхнула головой, прогоняя непрошеные мысли и сделала неуверенный шаг внутрь квартиры, аккуратно ступая по ветхому деревянному полу. Пройдя небольшой темный коридорчик, я очутилась в просторной, скудно обставленной комнате. Покосившийся шкаф, телевизор из прошлого века, потрепанная кровать, таз рядом с электрической плиткой, старый, маленький холодильник, который жутко гудел, обшарпанный стол и два стула рядом – вот и вся мебель, находящаяся в этой комнате. Под моими ногами лежал заштопанный половичок, но, тем не менее, я сразу отметила, что всё было чисто и аккуратно прибрано. Из моего созерцания окружающей обстановки меня вывел тоненький голос Хьюберта: - Познакомьтесь, тетя Белли, это наш папа, Эдвард.
Я перевела взгляд на сидевшего в стареньком инвалидном кресле человека и ахнула. Те же самые глаза, полыхающие малахитовым блеском, те же острые черты лица … Его я не смогу забыть никогда, даже под страхом смерти. Передо мной сидела моя личная, неутихающая, боль. Мой насильник.

---

Знаю, я слишком задержалась с продой, но на то были веские причины, и всё-таки надеюсь почитать ваше мнения здесь и на форуме).