Глава 3

Тоска – это странное всепоглощающее чувство. Она разъедает внутри все, как серная кислота. Кажется, будто твое сердце вынули из груди – за ненадобностью – и выбросили в помойное ведро. Еще несколько секунд оно, лежа на куче отбросов, бьется из последних сил… Но вот… последний удар… оно замирает… и замерзает ледяным комком, отчего ведро покрывается инеем…
На секунду там, где только что билось такое живое такое теплое сердце, становиться холодно. А потом… Потом просто пусто. Ведь там же нет ничего… Даже шрама – и того не останется. Кровь бежит, мозг работает, а его нет. Оно больше не нужно. Его вытеснила тоска.

* * *
Ему тоже казалось, что сердца больше нет. Словно оно осталось горсткой пепла на той площадке с колоннами, в парке. Вместо этого трепещущего от жизни комочка была пустота. Там не стало сердца, там осталась лишь мышца, перекачивающая кровь и гонящая ее по венам, как насос.
Но как же так? Ведь внутри что-то стучало и билось? Нет, это не сердце. Это маятник, размеренно отсчитывающий время. Время без нее.
Где-то внутри рассудок твердил: «Забудь… Ничего этого не было…» Но забыть ее не представлялось возможным. Более того, ему не хотелось этого делать. Ведь она была чем-то (вернее – кем-то) особенным и неповторимым в его жизни. Кем-то, появление и значение кого в своей жизни он не мог объяснить. И без нее было так пусто…
Пусто было не только внутри него, пусто было и вокруг. Пустынные ночные улицы, по которым он бродил ночи напролет в поисках хоть каких-то адекватных объяснений всего того, что произошло за последних две недели, не давали ответа. Он лишь все больше запутывался в своих и без того казавшихся невероятными и ненастоящими воспоминаниях.
«Но это было», – уговаривал он себя. – «Или не было. Нет! Было, было, было!!! Это не дежа вю. Это правда». Странная, очаровательная и пугающая правда.
К невыносимой тоске, и так вытеснявшей его сердце, примешивалось не менее отвратительное чувство одиночества. Словно вокруг не существовало других чувств, других людей или просто природы; не было его родителей, друзей знакомых…
Только зияющая пустота, невыносимая, липкая и грязная…
То, что случилось в троллейбусе, и то, что случилось в парке, было похоже на бред. На фантазию воспаленного мозга. След радуги в темноте, осень в январе: все это было возможно либо в сказке-фэнтези, либо во сне. Но даже в самой красочной иллюстрации к сказке, даже в самом ярком и осязаемом сне не будет таких звуков, запахов, эмоций и прикосновений.
Дни шли. Каждое утро, идя на работу и проходя мимо очередного рекламного щита или плаката, Матвей надеялся, что увидит на нем Лину. Она снова будет улыбаться ему, и только ему, а потом ее голос прозвучит за его спиной. Он неторопливо обернется, будто боясь спугнуть ее словно редкую бабочку, которая лишь раз в день прилетает на поляну отдохнуть, вновь встретиться взглядом с ее теплыми, лучистыми глазами, подойдет к ней, возьмет за руку и они снова пойдут бродить по парку. И будет абсолютно не важно, какое время года будет вокруг: осень, весна, лето или зима, как ей и положено быть. Они просто будут идти рядом, болтать о разных мелочах и ерунде или молчать, как могут молчать только влюбленные. И в этом молчании будет весь мир, вся красота вселенной. Все насказанное будет услышано, не будет никаких секретов и тайн, лжи и обмана – все только настоящее, чистое, светлое, искреннее.
Их последнюю встречу, в отличие от первой, он помнил до мелочей. Особенно намертво врезались в память запах теплой осенней листвы, тепло Лины и чувство сковывающего ужаса и беспомощности. Таким маленьким и никчемным он не чувствовал себя еще никогда. Вроде бы уже не ребенок, в хорошей спортивной форме и силы хоть отбавляй, а не смог уберечь и удержать любимую девушку.
«…как могут молчать только влюбленные…» «…удержать любимую девушку…» – эхо пронеслось в голове Матвея.
– Стоп! Стоп!! Стоп!!! Матвей, ты ли это?! «Влюбленные»? «Любимую девушку»? Ты что спятил?! Или ты… действительно думаешь о… – слова застряли в горле, даже несмотря на то, что он шептал их, словно ни пытался высказать какую-то крамольную мысль, не заслуживающею права на существование, – …о любви?!?! – с трудом выдавил он из себя. – Неужели ты и вправду влюбился?
Люблю… Это слово никогда не желало быть его, всегда ускользало, убегало, обманывало. Каждый раз, когда он хотел его прочувствовать, осознать и принять – оно растворялось в той, которая говорила его тысячи раз, и могла повторить столько же. Любить невозможно, чуждо и неестественно для него. Каждый раз, пытая сказать его новой девушку в надежде, что вот теперь-то чудо свершиться и это будет действительно она, та единственная, он давился им, кашлял и заикался.
Люди забрасывают друг друга словами «любовь», «верность», «доверие» в надежде, что другой человек говорит это искренне, но это все взаимный обман, недостойная лесть, – поэтому со временем он перестал их говорить, он не хотел быть льстецом и лицемером, он хотел просто наслаждаться жизнью, получать от нее все, что только можно выжать, не любя, ничего не давая в замен – а лишь используя.
Но сейчас он был готов поверить в то, что действительно может сказать все эти запретные слова, готов ощутить то тепло, которое разливается в теле от мысли о дорогом для тебя человеке. Лина была первой, кого за долгое (очень долгое) время ему не хотелось использовать. Нет, не ее, только не ее…
Испугавшись собственных слов и мыслей, Матвей с опаской осмотрелся по сторонам: вокруг не было ни души. Он посмотрел на часы: половина четвертого утра, все нормальные люди спят крепким предрассветным сном. И только он, словно приведение, стоит один посреди уже ставшего знакомым сквера и разговаривал сам с собой. Как полоумный.
– Нет, ну это просто возмутительно! – нарушил зимнюю ночную тишину чей-то возглас. – Мне что прикажешь рассвет тут с тобой встречать или все-таки поедем?
Матвей покосился в сторону звука и замер от удивления: в двух метрах от того места, где он и без того мирно чувствовал себя безумцем, стоял… троллейбус?!
– Так, парень, успокойся, остынь. Троллейбусы не разговаривают и по скверам и парковым зонам не ездят… – начал успокаивать себя Матвей.
– Конечно, не разговаривают. Это было бы в корне странно и неправдоподобно! – Игнорируя вторую часть его фразы, прозвучало в подтверждение первой. На этот раз звук явно шел не ОТ троллейбуса, а ИЗ него.
Обернувшись и окинув взглядом троллейбус, Матвей заметил, что уже видел его раньше. Да и не просто видел. Это был ТОТ САМЫЙ троллейбус. Тот, в котором он впервые увидел Лину. Тот, водитель которого отвечал на его почти беззвучные вопросы, а затем высадил его на светофоре в незнакомом ему тогда месте. И вот, он снова здесь, словно безмолвный участник этой запутанной истории.
– Примерз ты там что ли? Так едешь или нет?
– Еду, – выдохнул Матвей и вскочил на подножку.
– Пройди в салон, а то двери не закроются: эта заморская машина вся на сенсорах да на электронике всякой…
Матвей молча прошел в салон.
– Присаживайся, чего встал-то? Ну, ты прямо как неродной, честное слово!
Матвей занял свое обычное место (второе сдвоенное за кабиной водителя, справа) и уставился в покрытое морозным узором окно.
– Ты чего такой смурной с самого утра-то? – нарушил тишину водитель. Странно, но его фамильярное обращение не вызывало у Матвея привычного отвращении я и неприязни. – Неужто с подружкой своей поцапался? Так это у всех бывает. Вот посмотришь, перебесится денек-другой и первая мириться прибежит.
– Нет, мы не ссорились. Мы даже не знакомы до ума, и виделись всего-то пару раз, случайно, – говоря это, Матвей оторвал взгляд от окна и посмотрел в водительское зеркало обозрения салона, встретив в нем пристальный взгляд.
Водитель криво усмехнулся.
– Вот что парень. Может тебе просто выбросить ее из головы? Скорее всего, она не твоего поля ягода, не из твоего… привычного мира так сказать. Перестань ее искать…
Эти слова прозвучали словно приговор. Матвей вздрогнул. Слова, словно облако, окутали его и звучали со всех сторон.
– Что… Что вы такое говорите? О чем вы? Что происходит? – он хотел было вскочить и подбежать к водителю, но какая-то неведомая сила удерживала его на месте и заставила замолчать.
– Я говорю то, что знаю наверняка, – попытался смягчить обстановку водитель. – Я говорю о тебе и о той девушке, с которой ты познакомился здесь, в моем троллейбусе. Так вот, знай: она может больше никогда не появиться в твоей жизни. Не мучь себя, перестань ее искать. Ты же в дурдом скоро попадешь!
Что ж, вижу по твоим глазам, что ты все еще ничего не понимаешь и не веришь ни одному моему слову. Пожалуй, я действительно немного не с того начал и запутал тебя, так что попробую начать с самого начала и рассказать все так, чтобы ты поверил и понял сложность ситуации.
Первое, что ты должен усвоить, это то, что она из твоего мира, но в то же время не из него. Она более необычна, чем я.
Не смотри на меня так испугано. Я обычный человек с необычными способностями, не более того. Могу немного больше чем ты, но в остальном от тебя ничем не отличаюсь: так же смертен и ничто человеческое мне не чуждо.
Второе, это то, что все, что я сейчас скажу – это правда. О первого и до последнего слова.
Итак, думаю твой разум уже готов к восприятию информации так что приступим.
Она родилась здесь, в этом городе, так же как и ты. В обычной семье. Кто ее родители – сейчас не важно. Скажу только, что они САМЫЕ ОБЫЧНЫЕ люди. А вот ребенок у них родился необычный. Дело в том, что она – фантомная…
Матвей слушал словно завороженный. Ему даже шевелиться не хотелось, и вовсе не потому, что его держала какая-то сила. Ему очень хотелось узнать историю Лины, узнать ее секрет и тогда, может быть, у него получиться найти способ быть с ней рядом.
– Вижу, что тебе интересно, но ты все еще мало что понимаешь. И главное – что такое фантомность. Поясняю: она может быть в нескольких местах одновременно. Она как бы разделяет свое сознание и материализует его в нескольких телах (проекциях). Эти части сознания работают абсолютно самостоятельно и никак не связаны с «центром». То есть, связаны, но лишь косвенно: он их не контролирует. Они отделяются на несколько часов, а потом снова собираются вместе. Обычно, она не знает и не помнит, где были проекции и что они делали. Она просто «собирается» обратно и все. Но с тобой все стало по-другому. То второстепенное сознание, которое познакомилось с тобой, не только все запомнило само, оно еще и перенесло все эти воспоминания в «центр», в саму девушку. Так что, в принципе, ты можешь быть рад – она готова ответить тебе взаимностью. Но есть небольшая загвоздка: ей страшно. Она боится, что эти воспоминания и чувства уйдут так же, как и пришли. Или что они заместятся чувствами других проекций…
Лично я не думаю, что это возможно.
– Что именно? – собственный голос Матвей слышал как из-под воды.
– Не думаю, что возможно разорвать связь ваших сознаний. Раз уж произошел такой невозможный «сбой» в работе ее способностей, то наверняка на это было способно только что-то очень сильное. Какими будут последствия сказать тяжело. Может вообще никаких не будет, а может… А может лучше просто об этом не думать, чем-нибудь да кончиться, чем-нибудь да повершится…
– А вы кто? – этот дурацкий вопрос вырвался у Матвея как-то сам собой.
– Я? Ну думаю, что нет смысла говорить, что я простой, но наблюдательный, водитель троллейбуса. Я – Посторонний. Выбираю объекты для наблюдения и наблюдаю за всем происходящим со стороны, записываю, ищу подобные ситуации, провожу аналогии с архивными записями. Могу незначительно вмешиваться в происходящее, вносить маленькие коррективы, чтобы не повторился негативный опыт предыдущих поколений.
– И что же за коррективы вы внесли в моем… в нашем случае?
– Рассказал тебе правду. Теперь ты знаешь обстоятельства. И тот факт, что мои слова тебя не напугали, несмотря на то, что ты все еще не склонен мне верить, сам по себе позитивен и склоняет чашу весов вашу пользу…
– Какую еще…
– Все. На сегодня с тебя хватит. Пора домой.
Матвей хотел было что-то возразить, но не успел: водитель щелкнул пальцами и вокруг начал сгущаться мрак. Матвей закрыл глаза.
А когда открыл вновь, то обнаружил, что сидит на скамейке возле своего подъезда.
– Неужели очередной сон? – спросил он себя.
Может так бы и решил, вот только перед ним на снегу виднелись четкие следы от колес.

_____

Жду ваших отзывов на ФОРУМЕ