По тротуару Эмпайр-стэйт-билдинг, щедро поливаемому дождём, держась за руки, шли двое. Оба широко улыбались и шлёпали по лужам босыми ногами. Конечно, восьмимиллионный Нью-Йорк за четыре сотни лет своего существования видел и не такое, но всё же…
К лицу и обнажённым хрупким плечам девушки прилипли мокрые пряди каштановых, почти чёрных волос. Она выглядела настолько же естественно, насколько и необычно. Почти детское лицо. Миниатюрная фигурка. Наверное, такой представлял Набоков свою Долорес , немного повзрослевшей, когда писал «Лолиту». Почти белое, цвета небеленого льна, платье, впитавшее в себя дождь, бессовестно облепило фарфоровое тело девушки, и напрочь лишило проходящих и проезжающих мимо мужчин дара речи и ориентации в пространстве.
Мужчина, державший её за одну руку, в другой нёс свои туфли и целую связку воздушных шаров. Эта пара со стороны выглядела абсолютно нелепо. Сегодня был их первый праздник после того дня, когда они стали парой. Прошёл месяц.
За этот месяц они прожили целую жизнь. Они, казалось, были вместе всегда и каждую минуту, будто бы прося у судьбы, и друг у друга прощения за то время, пока были вдвоём, но по одному.
Они всё чаще проводили ночи вместе, занимаясь любовью. Нет, сексом они не могли заниматься всю ночь, да и не хотели. Они занимались любовью вообще всегда. За завтраком или по дороге на работу, в обеденный перерыв или совершая покупки, посещая бега или принимая душ, во время дождя или развалившись на пляже в шезлонге. И им всегда было друг друга мало.
Она была для него в каждой мелочи. Фотографией в посеребренной рамке на письменном столе, новыми занавесками в кухне и ковриками в ванной, ароматом духов на подушке, зубной щёткой в его ванной, кофейными чашками с нарисованными маками.
Ночью, оставаясь один в своей квартире, он держал телефон в руке и тосковал по ней. Звонить сам не решался, разумно полагая, что его маленькой женщине следует хорошенько выспаться и набраться сил перед началом нового дня. Но она обычно долго не могла уснуть. Смотрела фильмы, пила чай, мечтала, снова пила чай и прислушивалась: вдруг он позвонит? Сама позвонила лишь однажды. В ту ночь она имела неосторожность посмотреть «Хатико» и ещё долго не могла успокоиться. Её рука сама собой схватила телёфон и проворно набрала его номер.
- Алло? – хрипло отозвался он.
- Прости, я вовсе не хотела тебя будить, - залепетала она, не переставая всхлипывать. – Просто так вы…
- Что случилось?
В его голосе сквозило напряжение, и она уже пожалела, что своим звонком заставила его волноваться.
- Нет-нет, всё в полном порядке, мист…
- Белла, - заметно смягчившись, но всё ещё строго сказал он. – Либо ты прямо сейчас расскажешь мне, что довело тебя до слёз, либо я приезжаю к тебе прямо сейчас.
Она вздохнула и нервно выдохнула.
- Я тосковала по тебе, а потом включила кино.
- Ты плакала из-за меня? – с горечью выдохнул он.
- Нет-нет, что ты? Просто я смотрела ужасно трогательный фильм. Ты, наверное, его тоже когда-то смотрел… Там Ричард Гир играет. Он профессор университета, - она всхлипнула. – Однажды, возвращаясь домой, он на вокзале подобрал щенка, представляешь?
Против её собственной воли, по её щекам снова заструились слёзы, но она продолжила.
- Щенок вырос и стал каждый день провожать своего хозяина на вокзал, а каждый вечер, ровно в пять часов, снова прибегал на перрон и встречал его, понимаешь?
- Ну же, ну же, не плачь, радость моя, - утешал он её.
- А потом, потом…
Белла снова всхлипнула и ладонью размазала слёзы по щекам. Эдвард терпеливо ждал.
- Потом он умер, вот прямо взял и умер!
- Кто, солнышко? – мягко спросил он.
- Ну, Паркер. Вот прямо перед студентами, на лекции.
- Ты из-за этого так расстроилась, милая?
- Нет, - захныкала она. – Хатико его потом девять лет встречал на вокзале, знаешь?
- Да, и ему даже памятник поставили, символизирующий верность и преданность, - спокойно ответил он.
- О, Эдвард, мне так грустно…
- Хочешь, я приеду?
Она помолчала несколько секунд, глубоко вздохнула и ответила «нет». Она, конечно же, хотела бы его видеть, сжаться в комочек в его руках и забыться сном, но вполне могла бы провести эту ночь одна, зная, что утром они встретятся и проведут ещё один день вместе.
Утром он по привычке разбудил её телефонным звонком и пожелал доброго утра, она пожелала в ответ, и её губы растянулись в счастливой улыбке.
Теперь, приходя в офис, зачастую раньше самого мистера Каллена, она исправно находила на своём столе цветы. Фиалки, дивно пахнущие розы, пионы, бутоны которых были больше её кулаков, нежные ландыши или гордые герберы. Иногда с цветами была записка. Чаще – билеты. В кино или на бега. В оперу или на балет. На выставку фотографий или на бейсбол.
А потом он подарил ей собаку. Настоящего щенка изумительно красивого и столь же изумительно мохнатого чао-чао! У них возникла любовь в тот момент, когда Бубу (так она назвала своего питомца) запрыгнул к ней на колени и бесцеремонно лизнул своим фиолетовым язычком её щёку. Она заливисто рассмеялась и Эдвард облегчённо выдохнул.
Бубу пришлись по вкусу её обои и домашние тапочки. Зато совсем не нравились подушки и постельное бельё хозяйки, её шторы и телефонный кабель. Эдвард же испытывал некую неловкость за то, что отчасти стал виновником разрушений в её квартире. А она, в свою очередь, успокаивала его, говоря, что всё в абсолютном порядке и с животными иногда бывает гораздо сложнее, чем с детьми. Но она справится. Вернее, они справятся. Шторы были заменены на более короткие, обои переклеены, а часть стен ещё и обшита панелями. Для надёжности. Бубу понравилось.
Время летело быстрей, чем хотелось бы. Они становились ближе. Ближе, чем могли бы. Будто бы срастались друг с другом. И ей иногда казалось, что самым важным человеком в жизни становится тот, который знает, сколько сахара требуется положить в чай, чтобы она была довольна. Тот, кто может позвонить ей из своего кабинета и начать разговор с «Послушай, я тут подумал…».
Обычно, после такого «Послушай, я тут подумал…», она вставала со своего места, без стука входила в его кабинет и усаживалась к нему на колени. И тогда слушала. А он рассказывал о матери и отце, о взбалмошной сестре и её муже, которому досталось воистину ангельское терпение; об учёбе в колледже и о том, как становился на ноги. Он вслух думал о том, как было бы прекрасно и здорово на выходные улететь в Чикаго или на Майами. Или взять, наконец-то, отпуск и улететь в Каталонию. В Барселону или в Льейду. Потому что только там такой горячий воздух, что мечтается, дышится, любится, танцуется и смеётся совершенно иначе, по-особому. А ещё они обязательно должны были побывать вместе в Андалусии. Потому что в этом было бы что-то по-настоящему особенное. Когда он тайком разглядывал её лодыжки, щиколотки и колени – лишний раз убеждался, что она просто создана для служения Терпсихоре: потрясающее тело и подходящий темперамент смогли бы реализоваться в ритмах фламенко.
- И мы возьмём с собой Бубу? – всякий раз спрашивала она, будто бы останавливая его мечтания.
А он смеялся, щурил глаза так, что в них зажигались искорки, целовал её в лоб и отвечал «Ну, конечно же, возьмём, маленькая моя, как же мы можем его оставить?», и она, успокоенная его словами, снова вжималась в его объятия и снова слушала. И так продолжалось до тех пор, пока в его кабинет, чертыхаясь и матерясь, не влетал Майк Ньютон, его заместитель, обыкновенно размахивая какой-нибудь папкой или чьей-нибудь рукописью в кричаще, почти истерически вопящих, ярких переплётах.
Ньютон был уверен в своём непревзойдённом чутье на шедевры и всегда требовал, чтобы «то, что находится у меня в руках, немедленно было опубликовано». После этого, Эдвард, снисходительно улыбаясь Белле, ссаживал её со своих коленей, едва заметно касался губами её запястий и просил ни с кем его не соединять, пока из кабинета не выйдет мистер Ньютон.
Мистер Ньютон обычно выходил из кабинета мистера Каллена слишком надменным, чтобы о чём-то разговаривать с ней или же наоборот, широко улыбаясь и набирая чей-то номер.
К Эдварду продолжали приходить красивые женщины, чьи губы и грудь были столь же натуральны и естественны, как резиновые мячи, которыми играл Бубу. Но в последний из таких визитов, мистер Каллен не стал долго разговаривать с посетительницей, и она вышла из его кабинета совершенно растерянной, то и дело поправляя сползающие чулки и выпирающие донельзя груди. В такие моменты Белла испытывала ревность вперемежку с досадой и пылинкой обиды. Но то, что произошло минутой позже, повергло её в настоящий шок.
- Ньютон, сукин ты сын! – кричал Эдвард в телефонную трубку, когда Белла зашла в его кабинет, чтобы поставить чашечку кофе и его любимые булочки с корицей на стол.
Он тут же прижал трубку к плечу и обратился к ней:
- Я заранее прошу у тебя прощения, любовь моя, - и тут же вернулся к собеседнику.
- Нет, это ты послушай! Я устал от твоих протеже! Мне надоели эти несчастные потаскухи. Нет, я не стану отдавать в печать этот бред. Ах, они талантливы? То, что они хорошо сосут – ещё вовсе не талант. Нет, они у меня…
Белла, сидя в кресле для посетителей и помешивая сахар в его чашечке, тихонько прыснула от смеха.
- В общем, имей в виду, чёртов засранец, если ещё хоть одна из подобных леди появится у меня в кабинете, я уволю именно тебя.
Тут он принялся выслушивать невидимого Ньютона и наклонился за кофе, прищурившись, отхлебнул и поставил фарфоровую чашку на блюдце.
- Не держи меня за кретина! – вновь заговорил он на повышенных тонах. - Всё я читал! Там из пяти сотен страниц, только на протяжении первых двадцати какой-то сюжет просматривается, и то пока шмотки описываются. А дальше все становятся безумно богатыми и способными, не занимаясь делами, трахаться круглыми сутками. Запомни сам и передай своим леди: «И-Си» никогда не будет издавать подобные рукописи.
Он помолчал несколько мгновений, а потом повторил по слогам «Ни-ког-да!» и устроил трубку в гнезде аппарата. Потом он одним глотком опустошил чашку, выключил компьютер. Ничего не говоря, подошёл к вешалке и резким движением надел пальто, вышел из кабинета, и остался ждать, пока Белла проследует за ним. Она степенно сложила бумаги по соответствующим кучкам на его столе, забрала серебристый поднос и вышла в приёмную. Затем, всё так же молча, поставила подносик на подоконник, хоть ему там было вовсе не место, поправила причёску, завершила работу своего компьютера, переобулась в уличные туфли и, взяв сумочку, подошла к своему начальнику, который всё это время с готовностью держал её пальто.
Они вышли из здания офиса, попрощались с оставшимися дорабатывать рабочий день сотрудниками, и она взял её под руку. С приходом вечера на улице заметно похолодало и она, поморщившись, подняла воротник. Он обнял её и покрепче прижал к себе.
- Белла, - начал он, когда они почти дошли до ресторана, где иногда обедали.
Она вопрошающе подняла на него глаза, слегка сощурившись.
-Я должен уехать.
Она молчала. Молчала, пока в её голове вращались мысли, подобно планетам Солнечной системы.
- В Дрезден, - ответил он на её не заданный вопрос. – По делам издательства, это ненадолго, поверь мне. Ты, конечно же, знаешь, что мы открываем своё представительство в Европе?
Незаметно для себя он стал перед ней оправдываться. Потом прикоснулся горячими ладонями к её щекам. Она убрала одну руку, перевернула ладонь и поднесла к губам. Целовала костяшки его пальцев и не отводила взгляда от его глаз. Так они простояли некоторое время.
- Поезжай, - полупрошептпла-полупрокричала она.
Поспешно отвела глаза и взяла его за руку. Они медленно двинулись дальше.
- Вместо меня останется Ньютон, я буду звонить тебе каждый день, и как только получится – сразу же прилечу. Обещаю. Ты веришь мне?
Последнюю фразу он прошептал, слегка сбавив шаг и чуть сильнее сжав её руку.
В глубине души она очень боялась его потерять. Но так же сильно боялась потерять себя, полностью растворившись в нём, утратив способность видеть, слышать, ощущать и осязать собой.
В ответ она растеряно кивнула.
- А потом я обязательно отвезу тебя к себе. Нет, не в это холостяцкое логово, в котором медленно расцветает Солнышко, а в дом своих родителей. Обязательно тебя с ними познакомлю, научу кататься на велосипеде, удить рыбу, мы вместе затопим камин и встретим наше первое Рождество.
- Если я им не понравлюсь? – робко, почти неслышно в ритме и жажды жизни Большого Яблока, спросила она.
А он нервно рассмеялся, коснулся губами её виска и прошептал над ушком:
- Это исключено, родная.
В ресторане они старались не заговаривать об его отъезде, обсуждали прессу, последние премьеры в кино, говорили о лете. Ей до смерти хотелось скинуть туфельку и, протянув ногу, поласкать его промежность. Скатерти были слишком длинными, чтобы кто-то мог заметить её сиюминутную шалость, но она пообещала себе, что наберётся смелости к его возвращению.
Принесли десерт. Он пил только кофе, а она лакомилась тирамису. С некоторых пор одним из его любимых занятий было наблюдать за тем, как она ест. Главным образом потому, что она умела наслаждаться самим процессом поедания. Её лицо было главным зеркалом эмоций. Она забавно морщилась, когда ела что-то кислое и наоборот, губы сами собой растягивались в блаженстве, когда на языке таял шоколадный пирог. Так бесстыдно разглядывая её, он понял, что влюбился и в её аппетит тоже. Она отламывала ложечкой новый кусочек и без промедлений отправляла его в рот, забавно щурилась, потом краснела под его взглядом и делала глоток кофе.
После ресторана они отправились в её квартиру и всерьёз занялись любовью. Утром он не стал её будить, не смог нарушить её почти младенческий сон и, оставив записку на подушке, отправился в издательство.
Проснувшись, она сладко потянулась и заметила, что время близится к полудню. В панике бросилась к телефону, и лишь потом заметила записку.
«Моё маленькое Солнышко,
хочу, чтобы ты выспалась и отдохнула.
Буду ругать Ньютона и ждать твоего звонка. Особенно если ты позвонишь просто для того, чтобы сказать, как любишь меня.
Э. К.»
Она улыбнулась, ясно увидев, как улыбался он, пока писал это послание ,и тут же набрала его номер.
- Как, ты уже выспалась? – удивился он.
- О, да. Спасибо Вам, мистер Каллен, за внеплановый выходной.
- Мисс Свон, было бы кощунством с моей стороны требовать Вашего присутствия сегодня в этом, с позволения сказать, издательстве.
Она улыбнулась. Вздохнула и поняла, что обожает не только его самого, но и его сарказм.
- Ты сегодня не задерживайся, пожалуйста, - попросила она его.
- Как я могу посметь?
Он рассмеялся с хрипотцой, а по её спине пронеслись мурашки.
- Я люблю тебя.
- Ну, наконец-то! – снова рассмеялся он. – Я уж подумал, что ты забыла, для чего звонишь.
- До вечера, - прошептала она ему в ответ.
- До вечера, моя маленькая.
А вечером она стояла под дверью его квартиры. Ещё под дверью его квартиры стояли горшки с фикусами, фиалками, якобиниями, плюмериями и какими-то ещё цветами, названия которых она не смогла запомнить. Он, появившись на лестничной площадке, конечно же, очень удивился, когда увидел этот ботанический сад в миниатюре под своей дверью, но виду старался не подавать. Аккуратно, чтобы не наступить на листья цветов, он подошёл к своей маленькой женщине и поцеловал её.
- Наконец-то, - пробурчала она. – Я думала, ты решил улетать уже сегодня.
Он хмыкнул и отворил дверь. Она прошла в квартиру, неся в руках по горшку, оставила их в прихожей и вышла за следующими. Он снял пиджак и отправился ей помогать. Только когда две дюжины горшков с комнатными цветами оказались расставленными на полу его прихожей, а несколько разместились на полках, он спросил:
- Белла, а зачем нам столько цветов?
Особым образом её восхищало и умиляло «мы», «нам» всё чаще и чаще слетающее с его губ.
- Чтобы у меня был повод приходить к тебе, пока ты будешь в Дрездене. Цветы нужно поливать, - пояснила она и заправила прядь волос за ухо.
Он рассмеялся и обнял её так тесно, что ритм её сердца участился, а дыхание стало ещё горячее. Он медленно расстёгивал пуговицы её пальто, она же ловко справлялась с мелкими пуговками его рубашки. Вдох. Взгляд. Прикосновения пальцев. Поцелуи. Касания ладоней. Бешеный ритм сердец. Её осмелевшая рука на ремне его брюк. Его ладони под её свитером жадно отыскивают и расстёгивают крючки лифчика. На мгновение она оторвалась от него, но лишь для того, чтобы стянуть свитер и отбросить его в сторону. И снова они слились в поцелуе. Ей не хватало воздуха, она задыхалась от страсти и нежности, её переполняли эмоции, мысли и ощущения, особенно когда его губы оказывались на её шее, медленно опускались к яремной впадине, и постепенно прокладывали путь к её груди. Когда становилось совсем невмоготу, она жадно хватала ртом воздух и запрокидывала голову назад. Они так и не добрались до спальни и расположились на полу в гостиной. Он заполнил её собой, и она снова подалась ему навстречу, вбирая его в себя по капле, и даже не пыталась выпустить из своих объятий. Его горячее дыхание опаляло её нежную кожу, а трепетные пальцы прикасались к самым чувствительным местам. Она ответно ласкала его своими прикосновениями.
Когда всё закончилось, он ещё долго не мог остановиться, целовал её глаза, щеки, ключицы, плечи, грудь, живот, бёдра, снова живот, добирался до ладоней и потом вновь приникал к губам. Её пальцы пропускали шелковистые пряди его волос, задевали уши, прикасались к шее.
Цветы дождались своей очереди лишь утром. Белла расставляла их по полкам в спешке, надеясь успеть за то время, пока варится кофе. Это был их прощальный завтрак. Кофе сварился быстрей, чем оставшейся дюжине цветов нашлось место, и плиту украсила кофейная гуща. Если учесть, что сегодня их обоих ожидал насыщенный и весьма тяжёлый день, то он начался из рук вон плохо. И когда Белла разбила ещё и тарелку, она в этом убедилась.
В спешке собираясь в издательство из его квартиры, она совсем забыла про Бубу и вспомнила лишь в обеденный перерыв. Эдвард был занят последними делами перед отъездом и от обеда отказался. Воспользовавшись ситуацией, Белла улизнула из офиса домой, чтобы выгулять пса. Вернувшись в издательство после обеда, она застала в кабинете своего начальника Майка Ньютона, нахально закинувшего ноги на крышку письменного стола и раскуривающего толстую сигару.
- А где мистер Каллен? – почти прокричала она, хотя уже знала ответ и раздосадованная, до боли прикусила губу.
Ньютон лишь выгнул бровь, глубоко затянулся вонючим дымом, выпустил его мутной струйкой и изволил, наконец, ответить.
- Через шесть часов приземлится во Франкфурте. Оттуда завтрашним вечером в Дрезден. Ты не волнуйся, он позвонит.
Она знала время его вылета, время, которое он проведёт в небе, и сколько будет ожидать самолёта в Дрезден. Знала. Но не успела попрощаться.
- И что, он ничего мне не оставил? – дрожащим голосом спросила она.
Ньютон покрутил в руке колечко брелока с ключами от квартиры Эдварда, а потом, прищурившись, бросил их Белле. Удивив саму себя, она их поймала.
- Спасибо, мистер Ньютон.
Он снова затянулся.
- Зови меня Майком. Я думаю, мы подружимся, - ответил он ей, подмигнув.
Белла рассеяно кивнула и медленно вышла в приёмную. Мгновение спустя она поняла, что начинает скучать по Эдварду. Скучать со страшной силой, будто бы потеряла его навсегда, будто бы больше не увидит его, будто бы он не позвонит, не отправит мейл или не прилетит в ближайший уик-энд. Будто бы его не стало.
Она зажмурила глаза и, щёлкнув пальцами, заставила себя думать о хорошем. Хотя следовало бы подумать о работе…

Дорогие читательницы! Я чертовски рада, что наконец-то написала эту часть. Она слегка пресновата, на мой взгляд, но иначе не получается. По-прежнему буду рада всем и каждой из вас в отдельности на ФОРУМЕ, и, конечно же, продолжение следует
Так же хочу поблагодарить одну барышню, которой я имела наглость посвятить эту главу))) nemcka, помаши ручкой